Куклы зазеркалья

Музыка поменялась на более медленную, завораживающую и я бы даже сказала эротичную. Мужской голос пел сладко, протяжно, тягуче. Две мужские руки легли мне на поясницу – ох, как приятно. И судя по его выражению лица, парень не на шутку разгорячился. Параллельно он что-то пытался говорить, но ничего не было слышно, только отдельные слова. Но люди немного расступились, наш несколько откровенный танец вызвал резонанс.

Я даже не уловила момент смены настроения у толпы. Парень вдруг резко оторвался от меня. В глазах у него промелькнуло небывалое удивление напополам с испугом. Мое же равновесие было нарушено. И я налетела на какую-то девушку, поддерживая друг друга и охая, мы поднялись. Со стороны слышались крики. Черт! Бедный блондин на полу, а над ним Андрей. Лицо перекошено от злобы, рука мерно поднимается и опускается на беззащитное тело. И двое парней пытаются его удержать. Подбежала охрана. Жертву оттащили в сторону и унесли потом в подсобные помещения. А меня с кавалером довольно грубо – что можно понять – выпроводили за дверь. Хотя не сразу, сначала мы расплатились за столик.

Парни из охраны молчали, Андрей тоже. Меня немного потряхивало. Его выражение лица не предвещало ничего хорошего. От прохладного воздуха на улице кожа сразу же покрылась мурашками, плащ я в суматохе не взяла из гардероба. Пока стояла, ждала машину, промерзла до костей. Садиться на переднее сиденье, рядом с ним было неохота, но там печка ближе. Села, пристегнулась и подставила руки под решетку.

– Где плащ?

– Забыла в гардеробе.

– Ничего. Померзнешь, быстрее протрезвеешь.

– Я не пьяна.

– Да? А что тогда ты на танцполе вытворяла?

– Танцевала, что еще можно там делать?

– Ну-ну. А этого щенка, зачем подставила?

– Я? Не подставляла, он сам полез.

– Конечно. Но не похоже было, что ты принудительно с ним танцевала. Очень даже с довольным лицом.

– Он симпатичный парень, это был просто танец. Нечего мне трагедию устраивать. Тоже мне Отелло нашелся.

– Идея неплохая. Твоя шея точно требует взбучки. Дома разберемся.

Я захохотала, неудержимо. Просто не могла остановиться, минуту, наверное. Эта сцена, так напоминала обычную, такую простую и понятную для других. Но совсем не применимую к нам.

Андрей взглянул на меня с сочувствием доктора к тяжело и неизлечимо больному пациенту.

– Что смешного?

– Ничего. Ой, просто чуть живот не надорвала…

– Еще раз спрашиваю. Что смешного?

– А сам не понимаешь? Все, что с нами произошло сейчас, применимо для обычной пары. Не для нас, – еще один истерический смешок. – «Твоя шея давно требует взбучки» или «зачем щенка подставила?». Что это? Может мне поинтересоваться: «Что за две бабы у тебя в подвале?». А? Или не надо?

– Заткнись. Лучше пока не разговаривай со мной.

– А то что?

Он ничего не ответил, даже взглядом не удостоил, сосредоточившись на дороге.

Мы оба безнадежные пациенты всем известного учреждения. О чем тут еще говорить? Я еще смеялась по дороге. Андрей включил радио. Ну, и ладно.

Всей серьезности ситуации и вообще его настроя я до конца не поняла, но осознала, когда мы приехали домой.

Пока прошла внутрь, нажала кнопку на электрическом чайнике, он загнал машину в гараж. Думы мои были не о сегодняшнем вечере и не о том, зачем собственно все это было мною затеяно. Нет, о другом. Но только захлопнулась дверь гаража, как атмосфера сразу же изменилась. И я оторвалась от своих дум, прислушиваясь и пытаясь определить, чего ждать.

В гостиной слышались шаги и, было ощущение, что следуя за шагами, перемешается его раздражение, как большой горящий шар. Я чувствовала это всем своим существом, даже через стенку. И впервые за то время, что находилась здесь, испугалась по-настоящему. Это был первобытный страх, призывающий бежать, защищаться, прятаться – все, что угодно, чтобы спасти себя.

Что-то изменилось. Мы больше не играем в «кошки-мышки», вот как можно было это понимать. Вообще ни во что не играем. Несколько дней уже пространство в доме, как будто накалялось потихоньку. Не было масок, ухмылок за которыми прятались истинные чувства. Только резкость, разговоры по делу. Будто он подготовил что-то и теперь решался на последний шаг. И я сама помогла ему сегодня.

Закрыла глаза, глубоко вдохнула, так, что бы легкие до отказа наполнились воздухом и медленно выдохнула.

Ну, все. Последний акт.

Заигравшая неожиданно громко музыка, сбила с мыслей. Первая песня с альбома Агаты Кристи «Майн Кайф?»? Удивленно распахнула глаза. Вот чего-чего, а этого от него не ожидала.

«Ах, дамы, господа,

Позвольте нам начать

И пьесу показать

Про смерть и про любовь.

Убитая любовь, убитая любовь,

Убитая любовь в театре мертвецов…»²⁰.

Неожиданно оборвалась, так же впрочем, как и началась. Тишина зазвенела в ушах. А потом опять звук ударил по перепонкам.

Я не торопясь подошла к двери, помедлив, толкнула ее и вошла. Полумрак, только из окон пробивается через легкие шторы свет от уличного фонаря.

«Мы встретились ночью, ночью в лесу.

Ты сказала проводи, я сказал провожу.

Мы шли по дороге и срывали цветы

И ты говорила о том, как ты

О, как ты жила без любви, без тепла,

Без любви, без тепла…».

Как странно, Андрея нигде нет.

И тут же две мужские руки обняли меня сзади и крепко сжали. Он прижался ко мне и медленно задвигался, приглашая потанцевать, но слишком сильно держал, одной рукой под ребрами, другой за бедра, мешая двигаться. И даже напевал:

– «О, как ты жила без любви, без тепла».

Попыталась податься вперед, но не получилось, жесткой хваткой он взялся за горло.

«Я сказал: «Не плачь, все позади»,

Нежно, нежно положил твое тело в кусты.

Никогда, никогда не забуду, как ты

О, как ты жила без любви, без тепла»²¹.

Страх, который был лишь маленьким росточком, за секунду вырос до невероятных размеров. И я забилась в его железных объятиях. И даже, кажется, царапалась и попала каблуком по голени – бесполезно. Шею сдавливало все сильнее, перед глазами поплыли круги и цветные точки и свет померк.

На сколько не знаю. Потому что, придя в сознание, обнаружила себя лежащей совсем не в гостиной на диванчике, а похоже в подвале, в какой-то коморке, типо кладовой. Небольшое пространство два на три метра. Никаких окошек, только дверь, стены, окрашенные голубой краской, под потолком голая лампочка без абажура или плафона. А в углу старые тряпки, засохшие кисти и ржавые банки с краской. Пол выложен плиткой. Я поджала пальцы на ногах. Черт, холодно.

По-моему это не самая серьезная проблема сейчас. Что происходит? Мозг отказывался соображать. Видимо подобные штуки с удушением зря не проходят и несколько важных серых клеток у меня отмерло.

Подергала дверь – ничего. Обычная ручка. Видимо с той стороны щеколда.

Это наказание за непослушание? Или что? Все, теперь я буду, как рабыня жить в этом подвале? Или уже готовиться отойти в мир иной?

Похоже, у меня развивается клаустрофобия. Пульс участился, слабость, потом прошиб холодный пот. А все таблетки в сумке наверху. Перед глазами опять поплыло. Показалось даже. Что стены навалились на меня сверху. Посидела немного в углу у двери, пришла в себя. В этом спертом пространстве не хватает воздуха.

Подышав, встала и с разбегом, пусть и небольшим, налетела на дверь. Что-то треснуло, уже хорошо. Не обращая внимания на боль и вообще не очень удовлетворительное состояние, еще несколько раз протаранила дверь. Может щеколда была прикручена не очень хорошо или была слабовата изначально, но что-то начало поддаваться. Ободренная или лучше сказать опьяненная таким началом. Еще несколько раз кинулась на нее и силы иссякли.

Тихонько опустилась на пол, он так приятно холодил, подбадривая и не давая отключиться. Перед глазами все еще плыли круги, и дыхание было трудным. Сдохну здесь одна и без чужой помощи. Вот смех-то, живу с маньяком, а умерла своей смертью. Засмеялась тихонько и тут же начала завывать. Наверное, в тот момент что-то двинулось в моей голове, как и в прошлый раз.

Приложила лоб к полу, полежала немного. Приводя дыхание в порядок.

– Мне плевать. Я ухожу, я ухожу, я ухожу.

Опираясь руками за стенку, поднялась, дошла до противоположной двери стены и с диким криком снова кинулась на дверь. Она поддалась, и я вылетела наружу почти, как пробка, с громким треском. Упала на пол и чуть не раскроила себе череп о какую-то трубу. Ободрала колени и ладони.

– Я ухожу, я ухожу…

Я шептала эти слова, как мантру.

– Я ухожу, я ухожу…

Да, я возвращаюсь к своей жизни: работа, тетка, парк по утрам, музыка, которую люблю. Если повезет, в ней будут Дрейк и Егор.

Поднялась и зашлепала к маленькой лесенке. Надеюсь, дверь в подвал не заперта, а то придется ждать и весь запал может пропасть. Но она была открыта. Уже хорошо. В доме было темно и в полную мощность работали колонки музыкального центра, донося звук везде. И внизу было тоже слышно, просто не разобрать слов. Похоже, диск играл по второму кругу.

«Когда бы нас не встретила любовь,

Я буду знать на что она похожа.

Она во всем похожа на тебя,

Она уже с рождения моя…»²².

«Да, они во всем похожи на меня. О, черт! Что же делать? Не знаю. Не могу же я их бросить, когда видела видеозапись? Видела, что они там. Они есть. Твою мать!». Слезы потекли по лицу. Пока не вспомнила о них, было четкое и уверенное желание – уйти. Даже, если придется уйти так – босиком и в одном платье.

Музыка медленным ядом текла в мои вены и как всегда гипнотизировала. Что-то Андрей все время говорил про нашу схожесть одинаковую надломленность. Или вроде того. Не помню точно формулировку.

Да и не важно.

Такое ощущение, что дом пустой только одни призраки ходят по нему. Призраки прошлого, картинки пролетают перед глазами. Задержалась только одна – белые стены, белый пол, все белое, а вдоль стены сидят куклы, у которых на голове вместо волос человеческие скальпы…

Все. Все. Хватит. Сжав голову руками, заскулила.

Подняв глаза, поняла, что нахожусь в кухне. В полумраке, на фоне светлого окна выделялась деревянная подставка с ножами, что стоит на столе. Она прямо манила к себе.

Я подошла, достала нож для разделки мяса. Посмотрела на руку, что держала его – будто не моя – взвесила, не такой уж и тяжелый.

В дверях, ведущих в гостиную, мелькнула тень. Я вздрогнула. Решение уйти, а также взять этот нож и воспользоваться им, уже не казалось таким четким и реальным, и самое главное – выполнимым.

– Хороший выбор, милая. Но у меня есть нож получше – охотничий, – Андрей поиграл им немного, демонстрируя его лезвие и удобную ручку. – Отличная сталь, равновесие между лезвием и рукояткой, желобок на лезвии, заточка. Все отлично.

Он потрогал лезвие пальцем, как будто проверяя его остроту. От всплеска адреналина в крови, к горлу подкатила тошнота. И мысли заскакали в голове, как блохи. И никакой вялости.

Я метнулась влево и Андрей влево, обратно вправо и он туда же. Твою мать! Похоже, сегодня наша драма наконец завершится. Причем не очень приятно и грязно. Нож был длинным, и я цеплялась им за углы стола.

«Четыре слова про любовь,

Четыре слова про любовь.

Я не люблю тебя, тебя я не люблю!»²³.

Судя по горящему, фанатичному взгляду, любовь этого человека ко мне или точнее сказать зависимость и наваждение прошли. Причем как-то неожиданно. И кардинально поменялись.

«Но, что и говорить, ты же не ожидала счастливой семейной жизни и нянчить внуков. Ты ожидала всего. И подобного развития событий тоже».

Я пропустила его резкое движение и еле увернулась в последнюю секунду, пролетев в проем двери. Спотыкаясь, пробежала до дивана. И не смогла вписаться в поворот, упала сначала на диванные подушки, а потом скатилась на пол, поползла по ковру.

Но далеко не удалось, меня резко потянули за волосы и опять толкнули на подушки. Он навалился сверху. Черт, нож выронила! Кончик лезвия заскользил сначала по моей щеке, потом по шее.

– Что случилось, милая? Тебе уже не весело? Не так весело, как скакать на танцполе с каким-то идиотом?

– Ты мог бы потанцевать со мной, тогда бы не пришлось танцевать с идиотом.

– Надо было оттолкнуть его.

– Нет. Похоже, надо было уединиться с ним в туалетной кабинке, тогда бы мы развлекались еще интереснее.

Он засмеялся. Секунда и полыхнула огненной болью рука. Я даже не заметила никакого движения, а на предплечье красная полоса с маленькими капельками крови.

– Мы вот так сейчас развлечемся, милая. Вот так…

И еще бросок и на другой руке тоже порез. Я сильно дернулась и попыталась скинуть его с себя, но бесполезно разная весовая категория. От боли и отчаяния уже почти ничего не соображала и просто мельтешила руками, как мельница. Одну он поймал. На левой, что осталась свободной, появилось еще несколько красных отметин, одна другой глубже. Рука немного онемела. Из последних сил пыталась достать до лица. Громкий стон возвестил, что, похоже, мне это удалось. Хватка его ослабла, и я сорвалась с места, пока Андрей катался по полу, прижимая руку к лицу.

Нащупав неслушающимися пальцами нож на полу, не совсем разбирая дорогу, понеслась из комнаты. Кровь стучала в ушах. И только одна мысль: «Бежать, спасаться!». Задела угол стены на нем остался темный след.

– Стой! Стой, стерва!

«О, уже не «милая», а «стерва». Как быстро все меняется».

Я обернулась, из-за этого замедлив движение. Обернулась автоматически на его голос. И зря, мы опять оказались на полу, только теперь не для любовных утех.

Его дыхание было прерывистым, горячим. Я чувствовала его злость, ненависть. Желание сделать мне не просто больно. А уничтожить. Борьба, конечно, не была равной, учитывая, что в силе он превосходит. Но все же брыкалась, пытаясь сбить его. «Нет, не могу же так просто сдаться. Не имею права».

Нож все сильнее нависал надо мной. Руки не слушались, на глаза натекал пот от усилий. И все – боль. Сначала показалось, что по всему телу. Потом нет. Только в правом плече – нож прошел его почти насквозь. Я заорала, хватая ртом воздух.

Андрей слез с меня и распластался рядом. Боль выжигала правое плечо, как каленым железом. Немного переждав ее, посмотрела на рукоять ножа, которая торчала прямо перед носом. Мозг соображал плохо, все заслонил жар, идущий из плеча и инстинкт самосохранения. Мне дали передышку и нужно было ей воспользоваться во имя своего спасения. И дрожащими пальцами вытянула из себя оружие. Твою мать! … Глаза полезли из орбит.

Мой мучитель встрепенулся и чуть приподнявшись, навис надо мной.

– Погоди, не доставай пока…

Договорить он не успел.

Только удивленно посмотрел на ручку ножа, которая теперь у него под ребрами.

Я тяжело дышала, чувствуя, как спадает адреналин, волна напряжения. Начинает ныть все тело, его бьет сильная дрожь, в тоже время слабость. «Наконец-то все».

– Наконец-то…

Андрей лег опять на пол и закрыл глаза.

– Почему наконец-то?

Он слабо улыбнулся.

– Ты должна мне помочь, – говорить ему было трудно, – достань нож и всади его еще раз, но уже в сердце.

– Что?!!! Ты, что рехнулся? Надо скорую вызывать тебе и мне…

– Секунды назад ты хотела меня убить.

– Не убить, а защититься. А вот ты, похоже, реально хотел отправить меня к праотцам. Что это было вообще?

– Я не собирался тебя убивать, лишь спровоцировать.

– Спровоцировать? Зачем?

Он не открывал глаза, лицо его перекосилось от боли. Схватив меня за руку, положил ладонь на рукоять.

– Я и так умираю.

– Что? Это шутка такая?

– Нет, не шутка. У меня рак. Уже нельзя оперировать. И лечение, скорее всего не даст никаких результатов. Только поддержание моей жизнеспособности до конца… сама понимаешь, все это ерунда.

Да, весь его вид говорил о болезни. Но я слишком была занята своими переживаниями.

– Я умираю медленно, с болями. А я так не хочу… Я не хочу…

– Ты псих! Чертов псих!

– Да, я псих. Но я не хотел ждать, не мог. Ждать, как другие, теща себя призрачной надеждой. Жрать лекарства и знать, что ничего не поможет. Не мог. И тогда придумал, как мне умереть быстро и не одному… Моя милая, я не хотел быть один в этот момент…

– Это бред. У тебя бред. Ты же сумасшедший…

– Да. Все так. Но я не мог забыть про тебя. Ты нужна была мне, как никогда…

– Заткнись!

– Скоро уже. Только помоги мне, осталось немного. Я прощу тебя. Мы и так уже на половине пути… я прощу тебя…

– О, черт! Черт!

Я смотрела на него и не могла поверить во все это. Может это какой-то кошмар? Сраный ночной кошмар. Но, ноющее плечо и рукоятка под пальцами, говорили совсем об обратном. Это, твою мать, реальность. Спектакль, придуманный им от начала и до конца.

– Лера, я прощу тебя, – Андрей открыл глаза и чуть улыбнулся. – Помнишь, как в песне. «Хуже казни нет жить слишком долго. Я ненави-ненави-нави-ненавижу ждать»… Я не хочу ждать, не хочу умирать по-другому. Я хочу так… Ты уже здесь, все уже почти сделано…

И сдавил мне сильнее руку.

– Я не могу… не могу… не проси…

– Лера!

Я уперлась лбом ему в плечо, чувствуя дрожь его тела, прерывистые, тяжелые всхлипы.

– Я и так умру, даже от этого ранения. Только медленнее.

– «Я ненави-ненави-нави-ненавижу ждать»²⁴.

– Да. Просто сделай это и начни все сначала…

– А как же те девушки? Скажи мне, где они.

– В моем кабинете в верхнем ящике стола письмо для тебя. Там все расписано. Лера, я прощу тебя.

Я взялась за ручку ножа, пальцы не слушались и как будто одеревенели. Черт! Где же сердце то находится? Из-за слез видела с трудом, что делаю, но и тут он помог мне.

– Я не могу…

– Давай! – рявкнул из последних сил.

И навалилась всем телом – хлюпающий звук, резкий короткий стон.

Нет, нет, нет. Не хочу этого видеть. Не хочу. Я поползла в сторону и уже издалека посмотрела на его силуэт. Закрыла лицо руками и зарыдала. Одно плечо тянуло, и платье было мокрым. «Что это? Ах, да, надо позвонить в милицию и в скорую. Нет, сначала надо уничтожить письмо».

И поползла по коридору, в полусогнутом состоянии ввалилась в кабинет – как преодолела лестницу, уже не помню. Расстояние от двери до стола показалось колоссальным. Ковер был мягким и пушистым и ненадолго, всего один разок, прилегла отдохнуть на него. Наконец, верхний ящик, листок сложенный пополам. Раскрыла его, но, чтобы прочесть, пришлось еще поползать и включить настольную лампу.

Почерк у Андрея был мелкий, каллиграфический, четкий, аккуратный.

«Начну без предисловий.

Я медленно умирал и не мог смириться с тем положением. Тем более мучиться от болей и остальных «прелестей» этой болезни совсем не входило в мои планы.

И про тебя я забыть не мог. Думаю, что и с тобой происходило то же самое. И отпустить не мог, и рядом с собой держать нет никакого смыла и возможности. Все это было бы бредом и выдумкой с самого начала.

Но эта дилемма разрешилась сама собой.

Единственное, чего я хотел – это, чтобы ты была рядом в последние минуты. Я хотел. Чтобы ты мне помогла.

Девушки находятся в загородном доме моего приятеля. Адрес в записной книжке. Каломейцев А.Б. о них он не знает ничего и в данный момент находится в длительной зарубежной поездке. Рядом ключи.

Удачи, милая!»

Я сложила листок. Надо двигаться.

Дотянулась до трубки радиотелефона и набрала номер. Нет, не милиции и не скорой помощи. А того, кто ждал моего звонка все это время.

– Алло, Глеб. Это я…

– Наконец-то. Что случилось? Ты где? В доме у него?

– Да. Я в доме. Все закончилось.

– В смысле?

– Он мертв.

– Ты в порядке?

– Нет. Но я знаю адрес, где две другие девушки.

– Черт! Лера, жди, я позвоню сам.

– Хорошо…

– Лера? Ты еще меня слышишь? …

Но трубка уже выпала из пальцев и эти слова уже с трудом доносились до меня. Легла рядом на ковер, чтобы слышать это бормотание. Надо же было еще что-то сделать… да, надо, сейчас… я встану, я смогу…

На весь дом орала музыка. Как странно пару минут назад я вообще ее не слышала. Зато сейчас она давила на барабанные перепонки.

« Я помню ветер меня нашел

И завертел и закружил

И он сказал что я пришел

От туда где я всех убил»²⁵.

– … Конечно, доказать это не удастся, но парень гастролировал по нескольким областям. И наша, по-моему, третья. Да и никому это не нужно. Дела, почти все закрыты, люди сидят… это я так, для собственного успокоения. Шнурок его выдал, которым он девок душил. Почему-то он не избавился от него. И рисунок на нем такой интересный. В ручную сплетено.

– Понятно, может памятный, связан с чем-либо…

– Может, – Глеб остановился и пристально посмотрел мне в глаза. – Нашли лишь часть его картотеки, малую часть. Остались только папки с самыми старыми делами и свежими…

– Боже, не употребляй таких слов.

– Ладно. Не могу по-другому выразиться. Нет, кстати, папки с вашими анкетами. Лер, это ты все уничтожила?

– Я уже говорила. И повторю еще раз, если надо, сто пятьдесят раз. Я поднялась наверх и увидела, как он жжет папки…

– Все, понятно. Ты же говорила, что он держал тебя взаперти?

– Сначала в комнате, потом переместил в подвал. Но и не только это удерживало меня и вгоняло в страх. Я уже объясняла следователю, что он угрожал, если я сбегу – он убьет девушек. Почитай внимательно материалы дела.

– Ага. Обязательно.

– Я выбила дверь в подвал. Замок там осматривали. Поднялась и увидела, как Андрей сжигает папки. Хотела незаметно пройти мимо него и все-таки попытаться сбежать, но не получилось. У нас завязалась борьба. Концовку ты знаешь.

– Да. Знаю. Но расскажи мне «версию не для печати». Пожалуйста. Ты знала, что он болен и умирает?

Я присела на лавку и с тоской посмотрела на него. Как же достали эти вопросы, расспросы. А почему? А как? Я отвечала обычно тупо, уставившись в стол. Я уже почти уверилась, что все так и было. Как выразилась врач психолог, осматривающая меня, что это зомбированное состояние пройдет со временем. Связались с моим лечащим врачом и еще у нее долго уточнялись, просили заключение. И т.д.

– До последнего момента нет. Он изменился, но я отнесла это на счет предыдущих ранений. А в тот вечер мы пошли в клуб. Я сама его попросила. Не знаю зачем. Просто хотела позлить или что-то сделать. Накануне я вскрыла комнату, где хранилась картотека и компьютер. Посмотрела на девушек в подвале.

– Понятно.

– Ни хрена тебе не понятно. Черт… Я устала уже говорить об этом беспрестанно. Глеб, я в любом случае была обречена на это. Он умирал. И не хотел долго мучиться. И не хотел умирать один. А с его извращенной фантазией не трудно было придумать, как заставить меня сделать так, как он хочет.

– Дрейк получается уже точно его работа?

– Я тебе это и раньше говорила. Он позвонил мне вечером того же дня и объяснил. Что если не сделаю, как он хочет, то следующим будет Егор и дальше по списку. Я не могла, не хотела рисковать.

– Я понял, понял…

– Учитывая, что времени у него было не так уж и много. И его характер. То церемониться Андрей бы не стал. Он добился бы своего.

– Мы нашли бы выход, позвони ты мне раньше, а не тогда, когда уже все было сделано.

– Возможно. Но сделанного не воротишь.

– Ясненько.

И он отвернулся в крайнем недовольстве. Мне от его недовольства не было ни холодно, ни жарко. Каждый преследовал свои цели.

Мы молчали довольно долго. Потом Глеб сел рядом со мной и сжал ладонь в своей лапище. Лавочка была в больничном дворике. Мелкий колючий снег тихонько падал на нас.

– Далее я обратилась к тебе. Сама не знаю с чего начать. Как добыла адрес, ты знаешь. Мы пожили… Сколько? Я не могу сосчитать. Не важно. А потом ему подвернулся этот случай в клубе. Парень слишком активно обнимал меня в танце. Андрей устроил мне сцену ревности, прямо, как заправский Отелло. Даже придушил немного. Очнулась я в подвале. Дверь там оказалась хлипкая. А может и он немного подкрутил винтики, чтобы легче подавалось… Короче это уже не важно. Дверь я выбила, поднялась наверх. И хотела, если честно, просто свалить, наплевав на все. Но вспомнила о девушках. Я тогда не знала, что все равно придется это сделать. Он так решил. Но сначала мы поиграли в догонялки по дому. Я была уверена, честно, что он меня убьет. И доведенная до определенной степени отчаяния всадила ему нож под ребро.

– То есть, второй удар ты нанесла уже сознательно, а не от страха, что он тебя прибьет?

– Да. У меня была возможность закончить на этом и вызвать милицию со скорой помощью. Но он просил, умолял… и я сделала так, как он хотел. И не знаю, смогу ли когда-нибудь забыть или свыкнуться с этим.

Говорить вроде больше не о чем. Мы сидели дальше. Я в своих мыслях. Он в своих. Лишь один вопрос меня интересовал.

– Глеб, а Егор, он спрашивал обо мне? Марина что-то упоминала.

– Да, спрашивал. Сначала более подробно интересовался первым делом. Я думаю, что он не до конца все понял, но был близок к моим выводам. А твой отъезд подтвердил все в каком-то смысле.

– Думаешь…

– Лер, я не знаю. Между собой разбирайтесь без моего участия. Но я его прекрасно понимаю. Я бы тоже не принял, что моя женщина не обратилась ко мне за помощью и не дает себя защитить.

– Я бы не смогла объяснить.

– Могла, все могла. Мне же ты попыталась объяснить. На то они и близкие люди, чтобы попытаться понять. А так получается, ты его сразу оттеснила из этого круга.

– Он бы не отпустил меня.

– Я бы тоже не отпустил.

– Я не могла так рисковать.

– Можно еще долго спорить и приводить доводы. Но это твое решение, а не ваше общее. И теперь не знаю, что он думает по этому поводу. Продвижением дела он интересовался иногда. Что ты в больнице, знает. Я говорил. И Марина, вроде звонила, разговаривала с ним. Но не долго. Он вообще парень не разговорчивый.

– Это верно.

– За свои решения приходится отвечать.

– Я не могла поступить иначе.

– Я еще раз повторяю, это твое мнение. Пойди и попробуй объяснить. А выход есть всегда.

– Ты говоришь прямо, как Андрей.

– Не надо нас равнять. Но в этом он прав. Шанс есть всегда.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Марина хотела завтра приехать… О, кажется, это тебя медсестра ищет.

– Да, пока.

– Пока.

Сны мне в последнее время не снились вообще. Просто проваливалась в сон и все. Возможно, какие-то образы и приходили, но в памяти не оседали.

Не в этот раз.

Сон был очень реальным и даже осязаемым. Я оказалась в подземном ходе или старинной, каменной канализации. Пройти в полный рост невозможно, только чуть согнувшись. Со стен капает и видно, как прожилками между кирпичей текут струйки. Немного спертый воздух. Я боюсь замкнутых пространств, поэтому чувствую себя некомфортно в таком месте.

Почти ничего не видно. Свет проникает только через небольшие зарешеченные отверстия вверху. Мне надо было вперед. Не знаю почему, но вперед.

Ноги босые. И я иногда поскальзываюсь на склизком полу. Чувствую ступнями противную плесень.

Заворачиваю за угол и понимаю, что у меня большая проблема. Проход затоплен и придется погружаться в эту зловонную жижу. Конечно, выглядит, как обычная вода, но черт знает, что там. По-другому никак не получится. Обойти по краю не удастся.

Страх, неуверенность поднялись огромной волной. Хотя можно все-таки держаться за небольшой бордюрчик. А если там внизу живность какая-нибудь? Острые камни, стекло?

Немного постояла, решаясь на дальнейшие шаги. Ком в горле из перемешанных чувств никак не проглатывался. Но надо было действовать.

Погрузив сначала одну ногу, потом вторую, опустилась сама, держась цепко пальцами за край камня.

Надо, дорогая, надо.

И уже была на середине заплыва, когда рука сорвалась, соскользнула. И я с головой погрузилась, барахтаясь, как ненормальная от страха, что не чувствую ногами дно и не могу найти опять бордюрчик за который держалась.

Наконец нащупала его и вынырнула наружу. Сердце билось, как сумасшедшее. Руки ослабли и с трудом пытались держаться за скользкий край. Осталось совсем немного. Но пришлось пару минут отдышаться, чтобы продвигаться и выползти на другой берег, если можно так это назвать.

Быстрее, быстрее. Нужно выйти от сюда. Голова кружилась. Этот чертов тоннель все не кончался.

И – о, счастье! – впереди забрезжил свет.

Я вышла на небольшую площадку, подошла к краю и увидела отвесную пропасть. Слева и справа горы, а внизу ущелье. Как же выбраться от сюда?

Выход был с правой стороны. Узкая тропинка, она поднималась вверх. Я долго ползла по ней. И добралась до вершины.

Открытое пространство. Сильный ветер. Волосы разметались в разные стороны. Но от сюда открывался великолепный вид. Вдали сверкали горные белые вершины. Лучи солнца разрезающие, как ножом, редкие серые облака. Они грели, играли, переливались. Дарили ощущение радости, теплоты. И, главное, уверяли в том, что мир состоит только из этого светом и свежестью пространства…

Картинка резко оборвалась, кто-то тряс меня за плечо. В нос ударил резкий запах лекарств. Нет, я не на горной вершине, а в больнице, лежу на жесткой койке, и медсестра пытается меня разбудить, что-то монотонно говорит мне в лицо. Нечего не могу понять. Ах, вот оно что. Меня сегодня выписывают.

Город уже охватила предновогодняя суета. Везде были развешены гирлянды, фонарики, украшения. В магазинах вовсю торговали сладкими подарками в ярких упаковках, елками и еще бог знает чем. В супермаркетах и торговых центрах звучали новогодние мелодии.

С тоской глядя за окошко, я тряслась в маршрутке. Выписали меня на несколько дней раньше. И решив никого не беспокоить – дырка в плече затянулась удачно – поехала на общественном транспорте. О чем пожалела уже через пять минут. Лучше бы вызвала такси. На бравого героя боевиков, который после любых ранений встает, как ни в чем не бывало, я не тянула. Плюнув, решила пройти остаток пути пешком, хотя спортивная сумка с вещами оттягивала руку. «Дура, блин, самостоятельная! Ума нет. Подождала бы немного и тетка прислала бы за тобой машину. Ох, за что же такие мозги достались?»

Такие мысли лезли в голову, пока ноги шаркали, загребая снег. Я проходила мимо забора, за которым начинался парк. Сердце ухнуло. Посмотрела на часы. Время не то. Их, наверное, там еще нет. Обычно Егор с Дрейком бегают позже.

Но подчинившись какой-то высшей силе или интуиции, не знаю, завернула на боковую аллею. Народу почти нет – середина рабочего дня. Было пасмурно. Падал очень крупный, пушистый снег. Потом вышла на более широкую, главную аллею, прошлась по ней. Еще покружила по парку, металась то туда, то сюда. С надеждой вглядывалась в снежную завесу и пыталась разглядеть знакомую фигуру. Нет, никого.

Дура, идиотка! И на что надеялась? На романтическую встречу двух влюбленных, после долгой разлуки? И навстречу друг другу раскинув руки? Бред. Надо опять ходить к психологу.

Посидела на лавочке, сделала еще кружок. В горле встал ком. В центре парка было поле для игры в футбол, очищенное от снега. Я вышла на середину и, подняв лицо к небу, закрыла глаза, застыла, не двигаясь, ничего не слыша и не ощущая кроме снежинок, падающих на лицо и тут же превращающихся в воду.