Читать книгу: «Дикое Сердце Леса. История Нижнего Новгорода», страница 6

Глава 27: Соколиный Взор Шамана

Отряд покинул стойбище хана Тогрула с первыми признаками рассвета. Это был не просто карательный отряд. Это были лучшие из лучших. Десяток отборных воинов из личной гвардии хана, одетых в чешуйчатую кожаную броню, вооружённых композитными луками и острыми саблями. Возглавлял их Батый – суровый и молчаливый следопыт, который, как говорили, мог прочитать следы на камне и услышать шёпот травы.

Но главной силой этого отряда был не он.

Вместе с ними ехал Октай, великий шаман степи. Он не был похож на воина. Сухой, жилистый старик с лицом, похожим на печёное яблоко, и глазами, которые, казалось, видели не то, что было перед ними, а что-то за гранью этого мира. Он не носил оружия, лишь свой бубен, испещрённый таинственными знаками, и посох, увенчанный черепом волка.

Они скакали весь день, и к вечеру достигли земель хана Ботая. Его стойбище было охвачено страхом. Сам Ботай, бледный и трясущийся, пал ниц перед посланниками Тогрула.

«Я отправил их! Клянусь духами предков!» – лепетал он. – «Семерых лучших воинов! Они вышли много дней назад! Они уже сами должны были вернуться!»

Батый, следопыт, осмотрел следы. Он подтвердил – караван действительно ушёл в сторону земель Тогрула, по торговому пути. Но дальше их след терялся. Будто они растворились в степном мареве.

И тогда пришёл черёд Октая.

Когда луна поднялась над степью, шаман приказал развести костёр из особого, дымного кустарника – полыни. Он снял с себя верхнюю одежду, оставшись в одних штанах. Его морщинистое тело было покрыто татуировками – змеями, волками, спиралями.

Он начал свой камлание.

Сначала он просто бил в бубен. Глухие, размеренные удары отзывались в ночной тишине, заставляя сердца воинов биться в унисон. Затем он запел. Это была не песня, а гортанный, воющий речитатив на древнем языке духов. Он обращался к ветру, к земле, к небу. Он просил их показать ему то, что скрыто от глаз смертных.

Его тело начало раскачиваться, глаза закатились, изо рта пошла пена. Он входил в транс. Удары бубна становились всё чаще, всё яростнее. И вдруг он замер. Бросил бубен на землю. Его тело выгнулось дугой, и из его горла вырвался резкий, пронзительный крик.

Но это был не крик человека. Это был клекот сокола.

Воины в ужасе отшатнулись. Они видели, как дух шамана покидает его тело. А над их головами, из ниоткуда, возникла тень. Огромный степной сокол закружил над костром, сделал прощальный круг и, взмахнув могучими крыльями, устремился на восток.

Октай, теперь уже птица, летел над ночной степью. Мир под ним был картой, сотканной из теней и лунного света. Он видел всё: стада сайгаков, спящие у костра караваны, волчью стаю на охоте. Он летел, ведомый вопросом своего хана: где дар?

Его соколиный взор пронзал тьму. Он облетел торговый путь, но не нашёл ни следа. И тогда некая сила, некая интуиция духа, потянула его на север, к тёмной, зубчатой полосе на горизонте. К Великому Лесу.

Он поднялся выше, под самые звёзды, и начал осматривать границу, где степь встречалась с лесом. Долгое время он не видел ничего, кроме бесконечной череды деревьев. Но потом, когда его зрение уже начало уставать, он заметил её.

Деталь. Незначительная, почти невидимая для человеческого глаза, но не для него.

На самой опушке, у старой, разлапистой ели, была сломана ветка. Не старый сухой сук, отломившийся от ветра. Нет. Это была живая, толстая ветка, и она была сломана недавно, о чём говорил свежий, светлый излом. И сломана она была не молнией и не медведем. Слишком ровный, неестественный излом. Её сломал вес человека.

Это была ничтожная улика. Почти ничего. Но для Октая это было всё. Он развернулся и полетел обратно, неся в своём соколином сознании образ этой сломанной ветки. Он нашёл след. Первый, но самый важный.

Глава 28: Сломанная Ветка

Тело шамана Октая безвольно лежало у догорающего костра, холодное и неподвижное, как у мертвеца. Воины сидели поодаль, не смея приблизиться или издать звук, терпеливо ожидая возвращения духа своего предводителя.

Спустя час, который показался им вечностью, над лагерем снова пронёсся соколиный клекот. Тень метнулась вниз. Тело старика на земле содрогнулось, выгнулось дугой, и он сел, сделав глубокий, хриплый вздох. В его глаза возвращалась жизнь, но они всё ещё смотрели куда-то за грань видимого мира.

«Туда,» – прохрипел он, не приходя в себя до конца, и указал костлявым пальцем на север, в сторону тёмной полосы леса. – «На опушку. Где старая ель раскинула свои лапы, как ведьма».

Батый, следопыт, подошёл и почтительно склонил голову.

«Что ты видел, о великий?»

«След,» – ответил Октай, его голос крепчал с каждой секундой. – «Сломанная ветка. Там что-то было. Что-то, что не хотело, чтобы его видели со степи».

Этого было достаточно. Приказ был отдан. Отряд, оставив хана Ботая трястись от страха в своей юрте, на рассвете двинулся на север. Они скакали не быстро, Батый ехал впереди, внимательно изучая землю, а Октай, закутанный в свой плащ, дремал в седле, восстанавливая силы после ночного путешествия духа.

К полудню они достигли места, указанного шаманом. Огромная, древняя ель действительно раскинула свои нижние ветви, словно когтистые лапы, почти касаясь земли. Найти её было нетрудно.

Батый спешился и, как ищейка, начал обследовать землю.

«Здесь были лошади,» – констатировал он через некоторое время, указывая на едва заметные примятости в траве. – «Две. Стояли долго».

Он пошёл дальше, его взгляд был прикован к земле.

«И люди. Двое. Вошли в лес».

Затем он поднял голову и посмотрел на ель. Его опытный глаз сразу нашёл то, что увидел Октай.

«А вот и она,» – сказал он, указывая на сломанную ветку. – «Точно. Сломана недавно. И не зверем. Кто-то лазил на дерево. Прятался».

Картина начала складываться, мрачная и тревожная. Две лошади. Двое воинов, вошедших в лес. И кто-то третий, прятавшийся на дереве в засаде.

«Идем внутрь,» – приказал Батый.

Они спешились, оставив пару воинов охранять коней. Осторожно, выставив вперёд сабли, отряд углубился под сень леса. Здесь было сумрачно и тихо. Степные воины, привыкшие к простору, чувствовали себя неуютно. Деревья, казалось, давили на них, а тишина была гнетущей.

Они нашли то, что искали, довольно быстро. Батый, чьи глаза видели то, что скрыто от других, указал на тёмные пятна на мху.

«Кровь,» – коротко бросил он. – «Старая, уже почти чёрная. Здесь был бой».

Он пошёл дальше по едва заметным следам борьбы. Примятая трава, сломанные кусты. И вот он остановился снова, указывая на два места, где земля была чуть рыхлее, чем вокруг.

«Их закопали,» – вынес он вердикт. – «Двоих. Здесь».

Один из воинов начал ковырять землю саблей, и вскоре лезвие наткнулось на что-то мягкое. Запах разложения, хоть и слабый, ударил в нос.

Всё стало ясно. Их воинов заманили в ловушку и убили.

«Но кто?» – прорычал один из кез`иков. – «Разбойники? Или эти лесные свиньи-русичи?»

Октай, до этого молчавший, подошёл к месту, где была пролита кровь. Он закрыл глаза и простёр над землёй свои сухие, морщинистые руки. Он не читал заклинаний, он слушал. Слушал память этого места.

«Здесь был один,» – прошептал он через мгновение, и его глаза распахнулись. В них плескался холод. – «Один. И он был силён. Он пахнет зверем и лесом. Дух этого места… он на его стороне».

Воины переглянулись. Сражаться с разбойниками или даже с отрядом русичей было одно. Но сражаться с тем, кого защищает сам дух леса – совсем другое.

«Что будем делать, Батый?» – спросил один из воинов.

Следопыт посмотрел на шамана, потом в тёмную, безмолвную глубь леса.

«Хан приказал найти караван или его убийц. Караван мёртв. Теперь ищем убийцу. Прочесать лес!»

Они двинулись вглубь. Но это был уже не их мир. И они очень скоро это почувствовали.

Глава 29: Морок Хозяина Леса

Батый отдал приказ, и отряд, подчиняясь железной дисциплине, двинулся вглубь леса. Они шли цепью, прочёсывая чащу, их глаза внимательно сканировали каждый куст, каждую тень. Батый шёл впереди, его взгляд был прикован к земле, он искал малейший след – сломанную ветку, примятый мох, оброненную нитку. Октай-шаман шёл чуть позади, его посох с волчьим черепом тихо постукивал о землю. Он смотрел не на землю, а в воздух, в пространство между деревьями, пытаясь уловить движение духов, эхо чужой воли.

Поначалу всё шло как обычно. Лес был просто лесом – тёмным, тихим, но материальным. Но чем глубже они заходили, тем сильнее становилось странное, давящее ощущение. Воздух, казалось, сгустился, тишина стала почти осязаемой, а тени под деревьями – неестественно глубокими.

Вмешался Он.

Леший, Хозяин этого леса, не любил чужаков. Он терпел Александра, потому что тот показал уважение, принёс дар и жил в гармонии с его владениями. Но эти – пахнущие железом, конским потом и чужой, степной волей – были для него занозой, инородным телом. Он не хотел нападать. Это было шумно, грязно, оставляло следы. Он решил просто выпроводить их.

Первым это почувствовал Батый. Тропа, по которой он, казалось, уверенно шёл, вдруг исчезла. Просто растворилась, будто её никогда и не было. Он остановился, растерянно оглядываясь. Деревья вокруг выглядели одинаково, как братья-близнецы. Он повернул назад, но путь, которым они пришли, тоже пропал, сменившись непроходимым буреломом.

«Стойте!» – приказал он. Отряд замер.

Затем начали обманывать звуки. Справа им послышался треск сучьев, и они развернулись, готовые к бою, но там была лишь тишина. Слева раздался тихий человеческий кашель – они ринулись туда, но нашли лишь поросший мхом валун. Им казалось, что кто-то ходит вокруг них, дышит им в затылок, но каждый раз, когда они оборачивались, там была лишь пустота.

Лес играл с ними. Он водил их по кругу, показывал им ложные пути, обманывал их слух и зрение. Это был морок. Могущественное колдовство, сотканное из тумана, теней и самого воздуха.

«Это шайтан этого места!» – прорычал один из воинов, нервно сжимая рукоять сабли.

Они снова вернулись к опушке, к старой ели, чувствуя себя растерянными и униженными. Батый снова посмотрел на сломанную ветку, свою единственную улику. Но теперь она выглядела иначе. Излом казался не таким ровным, а рядом, на стволе, появились свежие, глубокие царапины, которых, он был уверен, раньше не было.

«Медведь,» – сказал он сам себе, но в его голосе не было уверенности. – «Это просто следы медведя». Лес подменял реальность, стирая улики у них на глазах.

И тут заговорил Октай. Он стоял, закрыв глаза и опершись на свой посох.

«Здесь есть сила,» – прошептал он, и его слова были едва слышны. – «Древняя. Сильнее меня. Она не враждебна. Она просто… не хочет, чтобы мы были здесь. Она плетёт завесу. Она меняет то, что мы видим».

Октай поднял свой бубен и ударил в него. Один раз. Глухой, мощный звук прокатился по лесу, пытаясь разорвать пелену морока. В ответ лес вздохнул. Тяжело и недовольно. На мгновение деревья вокруг будто качнулись, тени сместились. Воины увидели, как на мгновение завеса спала, и впереди проступила еле заметная тропинка, ведущая вглубь.

Но лишь на мгновение. Потом всё снова стало прежним.

Октай покачнулся. Изо рта у него пошла кровь.

«Я не могу…» – выдохнул он, утирая губы тыльной стороной ладони. – «Пробиться сквозь её защиту. Эта воля… она едина с этим местом. Бороться с ней – это всё равно что пытаться вычерпать море. Он или она… не пустит нас дальше».

Батый посмотрел вглубь леса, который снова стал непроницаемой стеной. Он был воином, а не колдуном. Он верил своим глазам и ушам, но сейчас они его обманывали. Он верил силе своего шамана, но сейчас эта сила оказалась бессильна.

Он был вынужден признать поражение.

«Уходим,» – бросил он, и в его голосе слышалось глухое раздражение. – «Расскажем хану, что мы видели. Пусть он сам решает, стоит ли начинать войну с лесом».

Глава 30: Ястреб Возвращается с Пустыми Когтями

Отряд возвращался в стойбище хана Тогрула униженным. Они ехали молча, и даже степной ветер, казалось, насмехался над ними, бросая в лицо пригоршни пыли. Воины, привыкшие побеждать силой и сталью, столкнулись с чем-то, чего не могли ни понять, ни одолеть. Они потерпели поражение не от вражеского меча, а от самого леса, который просто не захотел их впускать.

Батый, лучший следопыт хана, ехал с каменным лицом, но в его душе кипело бессильное раздражение. Его мастерство оказалось бесполезным против морока. Октай-шаман выглядел постаревшим на десять лет. Его поход в мир духов и столкновение с неведомой силой истощили его. Он всю дорогу бормотал что-то себе под нос о «древнем хозяине» и «стене, сотканной из воли».

Их возвращение не осталось незамеченным. Хан Тогрул, ждавший их с нетерпением, вышел из своего шатра, едва они спешились. Его взгляд был острым и требовательным.

«Ну?» – бросил он, не удостоив их приветствием.

Батый склонил голову. «О, великий хан. Мы нашли место, где пропали твои люди. Их убили и закопали».

«Кто?!» – в голосе Тогрула зазвенела сталь.

«Мы не знаем,» – честно ответил следопыт. – «Лес скрыл следы. Он не пустил нас дальше».

Хан перевёл свой гневный взгляд на шамана. «Октай? Ты, чьи духи видят сквозь землю? Ты тоже ничего не увидел?»

Октай поднял на хана свои усталые глаза. «Я видел, великий. Я видел волю, что правит тем лесом. Она могущественна. Она не захотела нас впускать. Пытаться пройти силой – значит навлечь на себя гнев, который мы не сможем выдержать. Это не просто лес. Это царство».

Тогрул слушал, и его лицо темнело с каждым словом. Он не понимал всех этих разговоров о духах и воле, но он понимал одно: его лучших воинов унизили, его приказ не выполнен, а убийцы его людей остались безнаказанными. Его ястребы вернулись с пустыми когтями.

Честь хана была оскорблена.

Его ярость, не найдя выхода в сторону таинственного лесного врага, обрушилась на того, кто был ближе и понятнее. На хана Ботая.

«Этот щенок!» – прорычал Тогрул, ударив кулаком по столбу, поддерживающему навес шатра. – «Это он во всём виноват! Не смог уберечь мой подарок! Не смог обеспечить безопасность пути! Он заплатит за свою никчёмность!»

Он повернулся к своему советнику.

«Отправить гонцов к Ботаю! Пусть знают, что ярость великого хана безгранична! За своё оскорбление и за потерянных воинов он заплатит мне двойную дань! Конями, скотом, шкурами! И пусть пришлёт мне свою старшую дочь в наложницы в знак покорности!»

Приказ был отдан. Хан Тогрул выместил свой гнев, временно забыв о таинственном лесе. Пусть мелкий вассал платит за всё.

А в далёкой лесной землянке Александр и его новый народ продолжали строить свой дом, не зная, что буря пронеслась мимо. Они не знали, что могущественный шаман видел их след, что лучший следопыта хана стоял в нескольких верстах от их убежища. Они не знали, что древний Хозяин Леса, их невидимый сосед, встал на их защиту.

Угроза для них временно отступила. Но где-то далеко, в бескрайней степи, уже было посеяно зерно большого конфликта. Имя хана Тогрула, его оскорблённая честь, унижение хана Ботая – всё это сплеталось в тугой узел, который рано или поздно должен был развязаться войной. И эпицентром этой войны была маленькая, никому не известная община в сердце древнего леса.

Глава 31: Новый День, Новые Заботы

Рассвет над подземной деревней наступал не так, как в остальном мире. Сначала сквозь дымовые отверстия землянок начинал просачиваться бледный, серый свет. Затем из леса доносились первые птичьи голоса. И лишь потом, с первыми лучами солнца, которые пробивались сквозь густые еловые лапы, жизнь в поселении начинала просыпаться.

Это уже не было беспорядочным, паническим пробуждением, как в первые дни. Хаос постепенно уступал место порядку, рождённому необходимостью.

Александр выходил из своей – теперь уже не только своей – землянки первым. Он стоял на утреннем холоде, вдыхая свежий, смолистый воздух, и смотрел, как его новый народ выбирается из-под земли. В его взгляде уже не было растерянности. Была тяжесть ответственности и ясное понимание того, что нужно делать.

Мужчины и юноши собирались вокруг него. Их было немного, всего около десятка тех, кто мог держать оружие или тяжёлый инструмент. Они ждали его слова.

«Радим,» – Александр обращался к коренастому крестьянину, чьи глаза светились спокойной уверенностью. – «Ты и твои. Сегодня – на охоту. Проверьте силки, что мы вчера ставили у дальнего ручья. Мяса нужно много. Дети должны есть».

Радим молча кивал. Он был не лучшим воином, но лес он начинал чувствовать, как свою пашню. Он собирал свою небольшую группу – двоих юношей и ту самую диковатую охотницу Ладу, которая владела луком не хуже любого мужчины. Они проверяли самодельные луки, стрелы, копья и уходили в лес, как бесшумные тени. Охотничий отряд.

«Влас,» – Александр поворачивался к угрюмому воину. – «Твои люди – на стройку. Продолжаем рыть жилую землянку. Нам нужно место для женщин и детей до первых заморозков. Камень, глина, брёвна – всё, что найдете. Ты главный».

Влас, чья ярость в бою сменялась в мирное время мрачной деловитостью, лишь коротко кивал. Под его руководством собиралась самая большая группа мужчин. Их оружием на сегодня были не мечи, а ломы из кольев, сабли-кирки и собственные руки. Строительная группа.

Когда мужчины расходились, из землянок появлялись женщины. Их жизнь тоже обрела свой ритм. У большого общего костра уже хлопотала Зоряна. Она больше не была той запуганной девочкой, спасённой на опушке. Горе и ответственность сделали её взрослее. Теперь она была хозяйкой. Она следила за огнём, распределяла скудные запасы еды на утреннюю похлёбку. Под её присмотром женщины занимались своими делами.

Те, что помоложе и посильнее, занимались обработкой шкур, захваченных у кочевников. Они скоблили их, разминали, готовя материал для тёплой одежды. Женщины постарше сидели чуть поодаль, занимаясь починкой одежды или присматривая за детьми. Детвора, уже не такая напуганная, носилась между деревьями, их смех смешивался с треском костра и стуком топоров.

Это был муравейник. Каждый знал свою задачу. Каждый вносил свой вклад в общее выживание. Это ещё не было процветающим селением. Это было гнездо, отчаянно цепляющееся за жизнь, скрытое под землёй и сенью древнего леса. Но в этом утреннем движении, в этом распределении ролей, в этом гуле голосов и стуке инструментов, уже не было хаоса.

Был зародыш порядка.

Александр стоял посреди всего этого, наблюдая. Он был центром этого мира, точкой, из которой расходились все приказы. Он не выбирал эту роль. Но теперь, когда она была у него, он исполнял её с холодной, методичной эффективностью. Потому что от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь всех этих людей, которые смотрели на него с надеждой и верой. Их новый день, полный новых забот, начался.

Глава 32: Голоса у Костра

Вечер опускался на лесное поселение. Воздух, днём наполненный стуком топоров и гулом голосов, теперь стал тихим. Единственным звуком был весёлый треск большого костра, вокруг которого собралась вся община. Ужин был скудным – похлёбка из кореньев с мелкими кусочками зайчатины, – но горячим. И общим.

После долгого дня тяжелой работы люди сидели, вытянув гудящие ноги к огню. Молчали. Каждый думал о своём – о потерянном доме, об убитых родных, о туманном будущем. Тяжёлая, гнетущая тишина висела между ними.

Александр, сидевший на поваленном бревне, чувствовал эту тишину. Она была как стена, разделяющая их. Они были вместе, но каждый был одинок в своём горе. Он понял, что так продолжаться не может. Чтобы выжить, им нужно стать не просто группой людей, а народом, племенем. А для этого нужно было разрушить эту стену молчания.

«Мы делим один очаг и одну судьбу,» – сказал он, и его голос прозвучал в тишине на удивление спокойно. – «Но мы не знаем друг друга. Мы – тени из прошлого. Расскажите, кто вы. Откуда. Чтобы мы знали, кто сидит рядом с нами у огня».

Сначала все молчали, не решаясь начать. Тогда он кивнул Радиму. Тот, уже рассказавший свою историю, лишь тяжело вздохнул и кивнул в ответ, поддерживая вождя. Влас зло сверкнул глазами, но тоже промолчал.

И тогда тишину нарушил тихий женский голос. Это была Лада, дикая охотница. Она сидела, обхватив колени, и смотрела на пламя.

«Меня зовут Лада,» – сказала она ровно, без дрожи. – «Мой отец был охотником. Не в деревне, а в лесу. У нас был свой дом, вдали от всех. Он учил меня ходить по лесу так, чтобы птица не вспорхнула с ветки, и стрелять белке в глаз. Он говорил, что лес честнее людей». Она помолчала. «Кочевники наткнулись на наш дом случайно. Отец бился, как медведь. Убил двоих. Но их было слишком много. Я видела, как он умер. Они взяли меня, потому что я умею стрелять. Хотели сделать из меня загонщика на охоте…» Она замолчала, и в её тёмных глазах на мгновение блеснул огонь ненависти.

Её рассказ, полный дикой гордости и боли, словно открыл шлюзы.

Заговорила женщина, которою звали Мироной. Она оказалась гончаром. «А я из Городища. Лепила горшки да плошки всю жизнь. Лучшие во всей округе. Когда разбойники пришли, меня не тронули. Сказали, такой мастер им живой нужен. Буду им, значит, кубки для браги лепить». Она горько усмехнулась.

Женщина по имени Весняна, молодая вдова, рассказала, что она была ткачихой. Её забрали, чтобы она ткала для жён кочевников богатые узоры. Её рассказ был тихим, полным слёз, но она говорила, и это было важно.

Каждый рассказ был осколком разбитого мира. Кузнец, который должен был ковать врагам оружие. Пастух, у которого отняли всё стадо. Мать, чьего сына-первенца убили у неё на глазах. Они говорили о своих домах, о своих семьях, о своих ремёслах. О той жизни, которой у них больше не было.

Они говорили, и стена молчания рушилась. Они переставали быть просто безымянными рабами. Они снова становились людьми – Радимом-пахарем, Власом-воином, Ладой-охотницей, Мироной-гончаром.

Александр слушал каждую историю. Он был их исповедником. Он впитывал их боль, их гнев, их горе. И чувствовал, как нити их судеб сплетаются с его собственной. Взгляды, которые они бросали на него, менялись. В них больше не было только страха или слепого обожания. В них появлялось доверие. Они доверяли ему не только свои жизни, но и свои истории, своё прошлое.

В тот вечер у костра родилось нечто новое. Не просто община. А племя. Племя сломленных, но не сдавшихся людей, объединённых общей бедой и одним вождём, у которого не было прошлого, но который теперь нёс на своих плечах прошлое их всех.