Читать книгу: «Метаморфозы сознания», страница 2

– Кафка? Кто-то из современных авторов? Тюбитейкин, боюсь разочаровать (она не боялась, она притворялась), но я редко обращаю свой взор к новым именам беллетристов, предпочитая их классике. Не сочти за узость взгляда, но выработанный вкус, упреждает экспериментальные знакомства, да и годы на подобные риски уже не те.

Сказав это, Надя-Надо – как прозвала в детстве её младшая сестра, благодаря их матери Эдите Карловне, с младых ногтей воспитывающей в дочке в лучших традициях тирании ответственность и исполнительность, – азартно подумала: «Ну что? Как я побила ваше оголтелое словоблудие своей хладнокровной велеречивостью?»

Тюбитейкин, в состоянии кататонического удивления, медленно дотянулся до занимающегося битый час сизифовым трудом вентилятора и остановил бесполезность его благородных порывов хоть как-то повлиять на императорствующее этим днём пекло.

– Кафка,– вернулся из ступора Тюитейкин,– Франц Кафка. Знаменитый писатель, одна из ключевых фигур литературы двадцатого века. Его творчество считается классикой. И вы хотите сказать, что не знаете произведения Кафки?

– Послушай, Тюбитейкин. Если ты решил меня подкузьмить, то поздравляю, это удалось. Теряюсь в догадках, зачем тебе это понадобилась, но по большому, счёту, мне индифферентно. Если мы благополучно переживем щедрое на градусы лето и твое желание что-то со мной обсудить не исчезнет, то предлагаю удовлетворить потребность в беседе на очередном вечере встречи с твоим классом. А сейчас мне некогда. До свидания, Тюбитейкин. И постарайся найти себе местечко попрохладней. Я не исключаю теплового удара, после которого в твоё измененное сознание и выдумало несуществующего классика с весьма глупой фамилией Кафка.

Надя-Пошли-К-Чёрту – как прозвала она себя, однажды вернувшись после празднования собственного тридцатилетия под утро и терпеливо высушив все нравоучительные причитания от матери, младшей сестры и её сына, – скинула с себя отяжелевший от пота сарафан и, жмурясь в удовольствии от собственной наготы, продефилировала к холодильнику. Достав с верхней полки, покрытую ледяным паром, бутылку пива, безжалостно свернув ей горлышко, утолив жажду, усмехнулась.

– Кафка. Ну, надо же. Обкурился что ли Тюбитейкин этот?

А в голове, не курившего, более того, не разу не пробывшего этого делать, Тюбитейкина, застыли слова Надежды Константиновны. «Измененное сознание», «выдумало» и «несуществующего классика». Он еще раз взглянул на раскрытый перед ним «Процесс». Текста не было. Ни одного предложения, слова, знака. Лишь его карандашная черта, которая выделяла…Что?

Тюбитейкин закрыл книгу и снял с вершины горы другую. Одну из тех, что относилась к циклу, который он, вот уже много лет, никак не мог закончится. Открыл её.

– Мартин, Мартин…Оказывается ты и не начинал, – пробормотал Тюбитейкин, рассеянно скользя взглядом по абсолютно чистым страницам книги.

3.

– Солипсизм! – Важно молвил Игорь Селиванович, безжалостно свернув горлышко бутылке пива, покрытой ледяным паром.

Данному зрительному наблюдению Тюбитейкина предшествовало следующее. Позабавившись с мыслительным процессом, который он наименовал – «Пробуждение от догматического сна», памятуя взбодрившегося Канта, – Тюбитейкин запаниковал. Пребывая в судорожной неуравновешенности и не упуская возможности блеснуть своей юмористической извилиной, он произнёс: «Просто Тюбитейкин в стране чудес». Мысленно скакнув в сторону шизофрении, пришёл к выводу, что оставаться в комнате одному крайне опасно, так как, не ровен час, начнут исчезать предметы незатейливого антуража и, в конце концов, он сам распадётся на элементарные частицы. Необходимо срочно обзавестись компаньоном. И чтобы собеседник этот оказался готов не просто выслушать и тактично покивать головой, блюдя этическую демонстративность, но и действительно быть заинтересованным в понимании его, Тюбитейкина, проблемы. На ум, возможно затуманенный, двинутый, поврежденный – какой-никакой, но он всё же функционировал – тут же пришел вариант в лице Игоря Селивановича. Сосед Тюбитейкина по лестничной площадке, который в этот час – ровно четырнадцать тридцать по полудни, – с большей долей вероятности отсутствовал.

– К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там. – Провозгласил принятое решение Тюбитейкин. Рванул из душной комнаты в коридор, хлопнув входной дверью, спустился вприпрыжку на два этажа вниз и оказался на улице, залитой ярким, до рези в глазах, солнцем.

Грибоедов – такую нескромную фамилию носил усо-щёкий, хитроглазый владелец (он же единственный работник) кафе «Закат тьмы». Грибоедов Владимир Степанович – в простонародье известный, как дядя Вова, – окрестил своё детище наобум. Не владеющие сей информацией посетители, впервые переступившие порог винтажного заведения в стиле девяностых, лестно нахваливали творческую смекалку пышнотелого предпринимателя.

Тюбитейкин, как ему завещала родная мать и школа, – которая была ещё более роднее, судя по количеству часов проведённых за партой, – повернул сначала голову налево – отметил отсутствие встречных машин, а затем – направо и, шмыгая сандалиями об испещренную рытвинами поверхность, пересёк дорогу. «Закат тьмы» располагался на расстоянии в одну троллейбусную остановку от его аскетичной жилплощади и этот унылый путь, Тюбитейкин собирался проделать пешком. Унылость находила своё отражение во всём: в беспощадном июльском мареве, в асфальте с клубящимися ядовитыми испарениями, в мертвой жухлости листьев согбенных деревьев, в ленивом карканье ворон и жалобных криках чаек, в понурости редких прохожих, отчаянно не желающих, радоваться субботнему дню. Радостным оставалось только солнце, но никто не стремился разделить эту эмоцию светила.

Через какое-то время, сомлевший Тюбитейкин отсчитал три ступеньки вниз, ведущие в сумрак питейного заведения, потянул на себя тяжеленую дверь,– визгу несмазанных петель вторило звонкое треньканье колокольчика – и наконец, вступил на территорию естественной полуподвальной кирпично-стенной прохлады.

– Добрый день! – Приветственно пробасил Владимир Степанович из-за щербатой стойки и тут же вежливо-корыстно поинтересовался, – Охладиться решили, молодой человек? Могу предложить лучший способ реализовать это желание.

–Да-да, дядь Вов, два пива, пожалуйста. – Ответил Тюбитейкин, уже отыскав взглядом Игоря Селивановича, который занимал дубовый столик в уютной глубине зала, необременённого большим количеством метро-квадратуры.