Озверевшие

Предисловие

Все события и персонажи данной книги вымышлены. Автор не призывает к расовой, национальной и религиозной ненависти. Хочу сказать спасибо моему редактору Ольге Фоминой, помогавшей мне в начале писательского пути, моему редактору Алексею Ленскому, с которым я заканчивал книгу, и моей супруге Екатерине, поддерживающей меня на всём этом пути.

Пролог

2028 год. Мир разделён на три враждующих анклава: Объединённая Западная Конфедерация, Единый Восточный Союз и Союз Братских Народов. Между ними оборваны все дипломатические связи. Мировая экономика скована бесчисленными санкциями. Постоянно звучат угрозы применения ядерного оружия, но развязывать Третью мировую войну никто не хочет.

Единый Восточный Союз давно претендовал на территории и ресурсы Союза Братских Народов. Он разработал план, позволяющий победить противника без единого выстрела, используя лишь его психологическую слабость.

Часть первая

Глава первая. Проба пера

Пятница, 25 августа 2028 г.

Участковый Александр Бодров смотрел на висящий под потолком труп, едва сдерживая рвотные позывы. Вступив в свою должность не далее чем неделю назад, он поражался своей «удачливости». Нет, ему, конечно, было известно, что самоубийства в городе не редкость, да и о печальной статистике по стране Александр знал, но в нём теплилась некая иррациональная надежда, что жизнь его оградит от всего этого хотя бы первое время. Столкнувшись с суровой реальностью, он понял, что совершенно к ней не готов. Десятки фотографий с умершими по разным причинам людьми не вызывали и десятой доли того животного ужаса, что проснулся в нём при виде настоящего трупа. Не аккуратно уложенного в гроб с фальшивой маской умиротворения на лице, а настоящего, сохранившего всё уродство тела, из которого ушла жизнь.

Окружавшие участкового люди не замечали охватившего его страха, да и выглядели так, словно ничего не произошло. Эксперт-криминалист фотографировал труп с таким безразличием, словно перед ним была кирпичная стена. Санитары, раскладывавшие носилки, что-то непринужденно обсуждали, периодически подавляя приступы смеха. Лишь некоторые зеваки, толпившиеся у входа вопреки требованию разойтись, вслух сожалели о покойном, да и те не слишком искренне. Однако, несмотря на то, как по-разному все эти люди себя вели, их объединяло одно – все они были уверены, что здесь произошло самоубийство. В этом не сомневались ни полицейские, видевшие предсмертную записку, ни соседи повешенного, знавшие о причинах, которые могли привести к трагедии. Даже сам покойный, просовывая голову в петлю, думал, что решение покончить с собой – его собственное. Но это было не так.

Андрей Гребнев, высокий сутулый мужчина возрастом едва за тридцать, работал системным администратором в торговом центре и, как водится, отвечал за работу всего, что связано с техникой, начиная с компьютеров и заканчивая электрочайниками. Работа была нервная, но хорошо оплачиваемая, обеспечивать жену, дочь и даже понемногу откладывать позволяла, потому он старался убедить себя, что работу любит. Андрей был простым человеком – выше остальных себя не ставил, помогал родным и друзьям, чем мог, мечтал накопить на новый автомобиль и сделать ремонт на кухне, давным-давно обещанный жене.

День, когда привычный уклад жизни развалился, не предвещал ничего плохого.

– Надо бы отца навестить, да и Машка по деду соскучилась. Мы сегодня съездим к нему, с ночёвкой останемся, если не против, – сказала жена Андрею за завтраком.

– Да, конечно. Не вопрос, – скрывая недовольство, ответил он.

Тестя Андрей ненавидел всем сердцем, так как любая встреча с ним становилась испытанием для его нервной системы. Будучи человеком военным, тот никак не мог смириться с тем, что драгоценная дочь вышла замуж за тощего по его меркам программиста, а не за одного из тех статных женихов, которых он подбирал из своего окружения.

– Как дела? На нормальную работу устроился, или всё по кнопочкам стучишь? – вместо приветствия говорил тесть, добавляя в тон желчи.

Андрей поначалу оправдывался, старался хоть немного понравиться старому вояке, но затем понял бессмысленность своих стараний и лишь молча проглатывал упрёки. Когда тяжёлая болезнь отняла у тестя супругу, ему припомнились все обиды. Жена уговаривала Андрея разрешить забрать к себе отца, даже комната свободная имелась, но на просьбу получила жёсткий отказ.

– Я что, похож на самоубийцу? Он же мне всю плешь проест, – чуть не кричал обычно спокойный программист. – За семь лет чего только не выслушал от него, ни слова хорошего. Раньше надо было думать.

В итоге тесть остался один в пустом доме. С трудом поборов никотиновую зависимость многие годы назад, он снова начал курить по несколько пачек в день. Не сказать, что ему это сильно помогало справиться с потерей жены. Он курил без удовольствия, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Ему просто нравилось думать, что с каждой сигаретой смерть на шаг ближе к нему, а значит, он становится на шаг ближе к любимой жене. Тогда ему и в голову не могло прийти, что непотушенная сигарета унесёт вместе с ним и дочь с внучкой, гостивших у него в ту ночь. Деревянный дом вспыхнул, как спичка. Спастись не удалось никому.

Подробности следующей недели Андрей вспоминал с трудом. Опознание, похороны, сочувственные речи, поразительные в своей одинаковости, – всё словно было покрыто пеленой тумана. Алкоголь дополнял ощущение невсамделишности происходящего, позволяя утонуть в блаженном забытьи. Однако это продолжалось недолго, и с ощущением реальности в жизнь Андрея пришла тупая ноющая боль, не затихающая ни днем, ни ночью. Он научился с ней жить и, дабы не оставлять себе времени на лишние мысли, завалил себя работой, чем несказанно порадовал начальство. Жизнь закрутилась с новой силой, суета поглотила его, и всё могло бы пойти на лад, если бы не ранний звонок в дверь.

Перед заспанным хозяином квартиры стоял невысокий худощавый мужчина в тёмно-сером рабочем костюме, какие были популярны среди мужской половины населения за дешевизну и носкость. Обувь, простая и неброская, тоже, по всей видимости, была куплена в магазине спецодежды. Его лицо нельзя было назвать примечательным, лишь разрез глаз при внимательном рассмотрении наталкивал на мысли об азиатских корнях.

– Чем обязан? – сказал, позёвывая, вдовец, опираясь на дверной косяк.

Не узнав гостя, он решил, что тот ошибся дверью, и в ожидании формальных извинений не снимал руки с дверной ручки, но затем встретился взглядом с незнакомцем. В этот момент в его голове что-то переменилось. По телу разошлось приятное тепло, разум затуманился. Он не мог оторвать взгляда от человека, который улыбался кроткой, доброжелательной улыбкой.

– Возможно, вы не помните меня. Я – ваш друг. Я пришёл поговорить, – мягко и певуче, словно пытаясь подманить напуганного зверя, сказал незнакомец. – Я могу войти?

– Да, конечно. Проходите, –мужчина медленно отступил.

Голос в собственной голове звучал как-то неестественно, но это не настораживало. Наоборот. Твёрдая уверенность, что рядом находится друг, расслабляла и успокаивала.

Они прошли на ухоженную чистую кухню, сели за стол, и начался долгий разговор. Вдовец рассказывал, как пахал на ненавистной работе, чтобы достойно обеспечивать семью, как потерял всех, кто был ему дорог. Он говорил о том, как ненавидит себя, ведь гибель семьи – это его вина. Однако незнакомцу были нужны не душевные откровения программиста. Ему была нужна его ненависть. Ненависть настолько сильная, что её нельзя ни забыть, ни унять. Ненависть, с которой просыпаешься и засыпаешь каждый день, пока не получится от неё освободиться. Называвший себя другом знал, как освободить человека от ненависти с пользой для себя, для миссии, которую он должен был выполнить.

Незнакомец ушёл, и через мгновение в памяти Андрея не осталось и следа от их недавнего разговора. Он сидел за столом, уставившись невидящим взглядом в пустоту, пока из глубины его души поднималась та всепоглощающая тоска, что делала жизнь, потерявшую смысл, невыносимой. Она делала еду безвкусной, краски блёклыми, любое телодвижение напрасным. Она причиняла боль от каждого вдоха, от каждой прожитой секунды, заставляя думать только о том, как всё это прекратить.

Когда тело Андрея выносили из подъезда, друг сидел на лавочке у дома напротив и наблюдал. Он не сомневался в том, что это произойдёт, ведь ему не пришлось ничего внушать этому несчастному мужчине. Его ненависть, выросшая в порочное желание свести счёты с жизнью, уже была в нём. Она поедала его изнутри, словно ржавчина прогнившие трубы. Всё, что сделал друг, – это собрал её воедино и положил на поверхность сознания. В то место и в той концентрации, что нет ни сил, ни желания с ней бороться. Хочется отдаться ей, позволить ей поглотить себя и, наконец, освободиться.

Друг знал, что это лишь проба пера, ведь ненависть этого человека была зациклена на нём самом. Освободить его не составило особого труда, но и результат был скромным. Другу требовались другие люди, ненависть в которых гораздо сильнее и жаждет вырваться наружу, во внешний мир. И стоит только помочь этим людям выпустить её, как она начнёт их руками разрушать всё вокруг. В этой миссии друг был не одинок. Таких, как он, были сотни. Они, разбросанные по всей стране, должны были устроить хаос. Морально раздавить население страны, чтобы подготовить его к главному оружию. Более массовому, более сильному. Оружию, способному очистить вражескую территорию без единого выстрела. Это оружие должно было стать самым милосердным за всю историю человечества. Оно подарит побеждённым счастье, какого они ещё не испытывали, и в благодарность они отдадут свои дом и землю.

Глава вторая. Право на гнев

Суббота, 26 августа 2028 г.

Квартира, расположенная в бывшем общежитии на окраине города, мало чем отличалась от себе подобных. Единственная крохотная комната была завалена хламом и пустыми бутылками. Немногочисленную старую мебель покрывал толстый слой пыли. Выцветшие обои со множеством застарелых пятен местами отваливались от стен. Годами немытое окно едва прикрывала дырявая занавеска, висящая на пяти-шести крючках. Спёртый воздух наполнял кисловатый запах перегара и затхлой одежды. Тишину, глубокую и абсолютную, на мгновение прервал короткий электронный писк – на часах было ровно одиннадцать утра.

У стены на кровати с желтоватым засаленным бельём спала женщина. Она никак не выглядела на свои сорок три года. Бледное, словно обескровленное, лицо, было испещрено глубокими трещинами морщин. Ссохшиеся тонкие губы покрывали багровые сморщенные ранки. Мешки под глазами напоминали сливы, покрытые белёсым налётом. Ломкие, мышиного цвета волосы с проседью за ночь сильно спутались – она ворочалась во сне, ей снова снились кошмары.

Жизнь этой женщины давно стала подобием синусоиды, в которой лёгкая апатия и глубокая депрессия попеременно сменяют друг друга. Работа бухгалтером в небольшом хозяйственном магазине позволяла ей лишь худо-бедно питаться, платить по счетам и напиваться каждым пятничным вечером. Последнее стало единственным, что приносило ей радость. Сидя на кухне за бутылкой дешёвого крепкого вина, она часто вспоминала далёкий восемнадцатый год, когда у неё был процветающий бизнес, собственный водитель и заискивающие партнёры, которые уважительно звали её Надин на французский манер. Тогда она и подумать не могла, что встреча с бывшей одноклассницей станет отправной точкой на пути к нищете и одиночеству.

Тот роковой день не задался с самого утра. Хвалёная продавцом кофемашина выдала какую-то ошибку и отказалась работать. Турка, оставленная без присмотра на долю секунды, предательски извергла из себя мутное варево на плиту. Холодильник, несмотря на кучу наворотов, снова не заполнился сам собой и не порадовал ничем, кроме пары яиц и нескольких пучков горькой, но очень полезной зелени. Ограничившись стаканом воды и сигаретой, Надин дождалась своего водителя и поехала на работу.

Агентство недвижимости, которым она владела со дня его основания, к тому моменту опутало сетью всю область. Дотошность в подборе кадров и последующий строгий контроль над их работой позволил фирме стать одной из лучших, но прорваться на столичный рынок никак не удавалось. Оправдание в виде высокой конкуренции Надин не устраивало, и поиск удобных решений не прекращался последние полгода.

Получив от секретарши долгожданную чашку кофе, она заперлась в кабинете, где весь последующий день совершала и принимала звонки, листала ленты новостных агентств, прикидывала, в каком районе лучше открыть первый офис. К концу дня голова раскалывалась, в висках стучало, но ничего путного на ум так и не пришло. Разочарованная, Надин потребовала к себе заместителя и, велев ему оставаться за главного, уехала прочь, надеясь, что ужин в итальянском ресторане и секс со спортивно сложенным водителем поднимет ей настроение.

– Чёрт, кажется, сигареты в офисе забыла, – сказала Надин, ковыряясь в сумочке. – Серёж, останови у магазина.

– Момент! – весело протянул водитель и спустя пару минут припарковался у средней паршивости супермаркета. – Сама сходишь, может? А то куплю не те, уволишь ещё.

Его ехидная улыбка ей всегда нравилась, но сейчас почему-то вызвала раздражение. Сначала Надин подумала, что это от усталости или от злости на свою забывчивость, но потом поняла истинную причину. Её тайный любовник начал наглеть. То бегал вокруг неё, и дверь откроет, и ручку подаст, а тут стоило ей с ним закрутить интрижку, как все манеры куда-то пропали.

– Ты прекрасно знаешь, какие я курю. Не кривляйся, я сегодня не в духе, – сказала Надин сухим тоном.

– Всё, всё. Уже бегу, – нарочито примиряюще согласился Сергей и тут же удалился.

Едва дверь захлопнулась, Надин вновь погрузилась в бездонные глубины женской сумочки, мельком про себя отметив, что лучше всё-таки поискать другого водителя.

– Вот вы где, проклятые, – прошипела она сквозь зубы, когда заветная пачка оказалась в руках, и вышла из машины.

Курить в салоне она позволяла себе крайне редко – всё же бедное детство приучило её ценить хорошие вещи. Выудив сигарету из пачки, Надин встала в мужиковатую позу. Зажигалка лязгнула полированной сталью, и струйка дыма прорезала воздух. Сверля взглядом вход в супермаркет, она снова начала злиться. Вечно в них очереди – зачем туда вообще люди ходят. От гневной мысленной тирады её отвлекло жутко знакомое лицо.

– Свет, ты, что ли? – крикнула Надин молодой женщине с коляской, за которой семенил мальчик лет пяти.

Растрёпанная и замученная, бывшая одноклассница хотела сделать вид, что не слышала, но её окликнули ещё раз. Притворяться дальше было глупо, и, изобразив смесь удивления и радости, Света пошла навстречу старой подруге.

Непринуждённого общения на тему «а помнишь, как мы в былые времена» не получилось. Одна – преуспевающая бизнес-леди, другая – домохозяйка с двумя детьми, живущая на зарплату мужа. Разговор получился вымученным, вялым и вскоре сошёл на нет. Надин вернулась на пассажирское сиденье сама не своя, не понимая, что её расстроило.

То, что дело было не в пропасти между ней и старой подругой, она была уверена, но что-то начало её угнетать. Наорав на вернувшегося через целую вечность водителя, она велела ему везти её домой, где долго и предпочитая быть сверху, занималась с ним сексом, отдаваясь процессу с несвойственным ей остервенением. Сергей по возвращении из магазина видел и сигареты в её руках, и резкую перемену настроения, потому, списав всё на приближающиеся месячные, спокойно уснул. Надин же полночи провела без сна, осознавая, что в её жизни нет никого, кому она была бы по-настоящему нужна.

Как и многие девочки, в детстве Надя играла в дочки-матери, заботилась о пластиковых младенцах и, бегая с обрывком марли на голове, представляла себя невестой. Ни пьющий отец, ни вечно орущая на него мать не сломали в ней мечту о семье. Она верила в то, что вырастет и создаст свою, нормальную семью, но всё как-то не срасталось.

Незадолго до окончания школы её отец умер от инфаркта, и вместе с горем в их дом пришла острая потребность в деньгах. Мать, работая в местном Доме культуры, получала копейки, младшая сестра Аня училась в седьмом классе, потому Наде пришлось забыть о дальнейшей учёбе и начать работать. От участи посудомойки спасли отцовские связи – один из его друзей пристроил её к себе в офис на незаурядную должность. Без образования, но с огромным желанием вырваться из нищеты, она трудилась не покладая рук, хваталась за любую подработку, и её старания оценивали должным образом. За четыре года Надя прошла путь от девочки на побегушках до помощника главного менеджера по закупкам, тем самым существенно увеличив свой доход. Потребность в деньгах перестала висеть над ней дамокловым мечом, и в один день она с удивлением обнаружила, что женщины с мужчинами могут общаться не только на работе и о работе.

– Надь, ты помнишь, что у меня день рождения в субботу? – спросила однажды коллега, одна из немногих, кого не отпугнул её карьеризм. – На этот раз не отмажешься. Сверхурочных в этом месяце не будет, я узнавала.

– Да, Нин, конечно. Я приду, наверное. Если ничего не изменится… – лицо покраснело, взгляд опустился, от страха тело начало бить мелкой дрожью. Она не знала, как одеваться, о чём говорить с людьми вне офиса, который казался ей таким понятным и безопасным.

– Надь, Надь, посмотри на меня! – тонкие пальцы взяли её за подбородок. – Ты хочешь закончить, как эти кошёлки из бухгалтерии? У тебя на кошек аллергия, так не получится.

Надя подняла влажные глаза, затем усмехнулась. На день рождения она всё же пришла.

Дверь, за которой шумела музыка, открылась неожиданно резко. Именинница, встречавшая каждого гостя лично, взяла Надю за руку и потянула в другой мир – зеркальный тому, что она привыкла видеть. Было ярко, было громко, было непонятно. Все общались, смеялись, что-то кричали, роняли мебель, оказавшуюся не в том месте и не в то время. Казалось, что все эти люди на работе только и делали, что сдерживали свою энергию, чтобы позволить ей взорваться красочным фейерверком, как только появится повод. Надя чувствовала себя чужой на этом празднике жизни, но и уходить не хотелось, и, спустя полбокала вина, она немного расслабилась. Беззаботная музыка подхватила её тревожные мысли и унесла куда-то прочь, в далёкую серую бездну, где живут «понедельники», «отчёты» и слово «надо». В тот вечер она впервые влюбилась.

Он подсел к ней под конец праздника – подтянутый, черноволосый, в очках на тонкой оправе. Представился Димой. Надя сначала подумала, что он пьян – уж больно несвязна и эмоциональна была его речь, но спустя некоторое время поняла, что тот просто волнуется. Разговор заводился туго, словно дизель на морозе, но, зацепившись за какую-то тему из детских воспоминаний, закрутился, набирая обороты. После дня рождения они долго переписывались, проводили вечера в одной компании. Чем больше общего они друг в друге находили, тем явственнее их дружба перерастала в нечто иное, и однажды, ознаменовавшись неловким, но трогательным поцелуем, превратилась в настоящие отношения. Однако долго они не длились, и на то была одна причина.

Оксана Владимировна, мать Нади, была человеком со сложным характером. Невысокая, полная женщина с короткой шеей и близко посаженными глазами, она старалась держать под контролем всё, до чего дотягивался её мысленный взор. От неё старались держаться подальше родственники, уставшие слушать о том, как они неправильно живут. Её избегали коллеги, которые, по её мнению, всё делали не так, как надо. Друзей у неё не было вовсе, что она легко объясняла тем, что люди не любят, когда им говорят правду. Но больше всех от её характера страдали муж и дети.

Отец Нади, Роман Игоревич, в советское время работал инженером на заводе. Он был доволен и зарплатой, и должностью, в начальники не рвался, но супругу это в корне не устраивало. Она обвиняла его в пассивности и лени, приводя в пример его более успешных коллег, говорила, что ему наплевать на семью. Когда рухнула страна, в которой Роман родился и вырос, ему действительно стало наплевать. Он крепко запил, стал поздно приходить с работы домой и приносить не всю зарплату. Раздражительный тон в голосе Оксаны постепенно сменился криком, гневным и требовательным, но Роман будто не слышал его, чего нельзя было сказать об их детях.

Едва отец переступал порог квартиры, Надя уводила сестру в их общую комнату, стараясь занять её одной из детских книжек. Когда буря обвинений за стеной перерастала в ураган, они уходили на балкон, но и там всё было слышно. Надя убеждала Аню, что ругаются не их родители, а соседи, но та слабо в это верила и часто плакала.

Шли годы, а в войне с пьянством мужа Оксана терпела поражение за поражением. Озлобляясь с каждым днём, она начала срываться на детях, которые, в отличие от отца, от её крика столбенели и делали всё, что она им говорила. Это стало для неё некой отдушиной, напоминанием того, что её правота хоть где-то является неоспоримой. Сама того не замечая, она превращала своих детей в послушных роботов, что не могло не сказаться на неокрепшей детской психике. На фоне сверстников Надя казалась чересчур молчаливой и забитой, Аня – тревожной и плаксивой. Об этом пытались поговорить некоторые учителя, но Оксана им тут же сообщала, что с воспитанием собственных детей она справится сама. Родственники, знакомые и соседи таких разговоров вовсе избегали, хоть и видели, что делает с девочками обстановка в семье. В итоге кардинально изменить жизнь сестёр смогла лишь смерть их отца.

Надя осознавала, что эта потеря и, как следствие, необходимость работать вырвали её из властных рук матери. Финансовая зависимость от дочери сделала ту лояльнее и молчаливее. Множество переработок, что свели их общение к минимуму, радовали обеих, пусть и по разным причинам.

Когда в жизни Нади появился Дима, ей было двадцать два. На тот момент Оксана Владимировна в жизнь старшей дочери не лезла совсем. Та регулярно отдавала большую часть зарплаты, много работала, и о том, что она стала достаточно взрослой, чтобы интересоваться мужчинами, не возникало и мысли. Так оставалось до тех пор, пока Надя не сказала, что хочет выйти замуж и уехать с возлюбленным на другой конец страны, куда того решили перевести с повышением.

Мать заставила дрожать колени старшей дочери, не успев сказать ни слова. Её лицо, ещё минуту назад умеренно доброжелательное, пугающе преобразилось: щёки покраснели, на лбу начала пульсировать вена, даже глазные яблоки, казалось, налились кровью и стали больше. Но самое страшное, из её рта вырвался крик, который всегда превращал Надю в маленькую безвольную девчонку.

– Ты никуда не поедешь, я сказала! – кричала Оксана, не задумываясь о том, что в панельном доме её прекрасно слышат все соседи. – Я тебя растила, поднимала, и вот благодарность? Хочешь бросить меня с ребёнком одну, чтоб мы с голоду сдохли?

– С ребёнком? Да я в её годы уже работать пошла, – начала противиться Надя. – Говорю же, я буду помогать, высылать деньги.

– Это ты сейчас так говоришь, – возражала мать. – Чувство долга на расстоянии притупляется, знаешь ли.

– Мам, ты не права. Я же сказала, что…

– Так если я не права, отпусти своего женишка одного, на год хотя бы. Если он выдержит, я отпущу тебя. Я тебе поверю. Согласна?

Надя не смогла бы возразить, даже если бы ей просто запретили, поэтому согласилась. Однако, понимая, что год без любимого ей самой будет тяжело, она всё же попросила Диму остаться. Услышав просьбу, тот сначала отвел глаза, затем тяжело вздохнул и сказал, что все бумаги подписаны, и назад он пойти не может. Не только потому, что дорожит репутацией, но и потому, что больше всего на свете мечтает сбежать из этого ненавистного города, в котором слишком долго приходилось страдать. У них действительно было много общего. Дима тоже пережил тяжёлое детство, от воспоминаний о котором так трудно убежать.

Спустя неполный месяц он уехал, и первые полгода они постоянно созванивались. Работа и разделявшие их три с лишним тысячи километров не позволяли встретиться, но оба постоянно говорили об этом желании. Надя верила, что у них всё получится, пока Дима не позвонил пьяным и не сказал:

– Надя, прости. Так больше не может продолжаться. Если ты меня действительно любишь, приезжай ко мне.

– Я так не могу, Дим. Прости, я не осмелюсь, – сквозь слёзы говорила она.

– Ты должна решить, что сильнее: страх перед матерью или чувства ко мне. Решай прямо сейчас, – его голос был спокойным и жестким.

– Я не могу. Прости.

После этих слов он положил трубку и сменил номер. Больше она его не видела.

Разрыв дался ей тяжело. Надя замкнулась в себе, оборвала все связи с друзьями, работа вновь стала для неё всем. Параллельно со штурмом карьерной лестницы она начала учиться на заочном, а затем и вовсе всех удивила, уйдя с хорошей должности и открыв своё дело.

Лёжа на кровати с водителем, которого совсем недавно хотела уволить, Надин вспоминала свой жизненный путь. Она, наконец, поняла, почему встреча с бывшей одноклассницей выбила её из равновесия. У Светы, в отличие от неё, была семья. Пусть с нехваткой денег и хроническим недосыпом в придачу, но она у неё была. Света была нужна мужу и детям по-настоящему. Они не делали вид, что любят её – они её действительно любили.

Надин начала представлять, как бы сложилась её судьба, решись она тогда уехать с Димой. В её памяти он оставался таким же доброжелательным и улыбчивым. Он стал бы прекрасным мужем и отцом, в этом у неё не было сомнений. Надин не могла понять, почему лишила себя этого шанса? Страх перед матерью? Об этом было смешно даже подумать. За долгие годы в бизнесе она начала забывать, что такое страх. В особенности перед матерью, что жила теперь вместе с сестрой полностью за её счёт. Другие причины Надин на ум не приходили. Она не могла поверить, что пресловутый страх – это единственное, из-за чего вместо мужа и детей её окружает кучка алчных льстецов и завистников.

От всех этих мыслей Надин почувствовала себя такой несчастной, что сама не поняла, в какой момент разрыдалась. Сергей, разбуженный безудержным плачем, сначала не понял, что происходит. Его начальница зарекомендовала себя сильной женщиной со стальным характером. Он не мог поверить, что она может плакать, и поначалу растерялся, но затем выдавил неуклюжее «ну, ладно тебе» и обнял. Надин не сопротивлялась. Она, наконец, осознала, чего хочет на самом деле. Чего всегда хотела.

С того дня Надин всерьёз вознамерилась наладить свою личную жизнь. Её общение с водителем обрело сугубо деловой характер, с мужчинами из своего окружения напротив, стало более легкомысленным и кокетливым. Она бросила курить, перестала затягивать волосы в тугой хвост, начала экспериментировать с косметикой, но её стараний никто не замечал. Выяснилось, что потенциальные кандидаты на место в её сердце либо женаты, либо довольны своим холостяцким статусом. Когда надежда найти себе мужчину среди коллег и приятелей иссякла, Надин начала поиск на стороне. Она стала посещать фитнес-клубы, различные семинары, бары и рестораны, даже на сайте знакомств зарегистрировалась – всё оказалось бесполезной тратой времени. Одним был нужен только ни к чему не обязывающий секс, другие слишком рьяно интересовались её достатком. Немногим бескорыстным мужчинам, что ей попадались, не хватало смелости даже взять её за руку. Высокая, стройная, уверенная в себе женщина вызывала в них лишь страх. После полутора лет неудач Надин начала думать, что муж ей не так уж и нужен. Родить ребёнка и воспитать его одной уже не казалось плохой идеей. Вскоре Сергей вновь стал не просто водителем, а спустя ещё некоторое время Надин увидела заветные две полоски на тесте.

С начала второго триместра ей пришлось передать управление фирмой своему заместителю – талантливому молодому человеку, взятому под её крыло сразу по окончании института. Нервная работа не шла на пользу и без того проблемной беременности – сказался и возраст, давно переваливший за тридцать, и образ жизни не самый здоровый. Надин искала поддержки у матери – всё же стараниями дочери её благосостояние выросло до немыслимых прежде вершин, но та не стала скрывать неприязни к её интересному положению. Оксана называла это глупостью и безрассудством, но её негодование довольно быстро пошло на убыль. Катастрофа началась спустя три месяца, когда стало известно, что молодой заместитель, наслушавшись советов «доброжелателей», утопил фирму в долгах. Надин была уверена, что он справится, в заботах о будущем ребёнке редко утруждала себя звонками, потому спохватилась слишком поздно. Встал выбор – либо вытаскивать фирму, поставив под удар ребёнка, либо позволить той обанкротиться. Надин, не долго думая, выбрала второе. Нищета ей не грозила, ведь большая часть накоплений была оформлена на мать с сестрой. Этих денег вполне хватило бы всей семье лет на десять спокойной, пусть и не роскошной, жизни. Начать новое дело, когда малыш подрастёт, тоже было реально. К сожалению, у Оксаны на этот счёт было другое мнение.

Она изводила дочь звонками, эмоционально и в красках расписывая, как они по миру пойдут, если не взяться за голову и не спасти фирму. Объяснять, что это не так, было бесполезно. Со временем звонки стали всё настойчивее, а их содержание наполнялось всё большим гневом. Дошло до того, что Надин перестала брать трубку, но и это не помогло. Мать пришла к ней домой и устроила скандал.

– Да наплевать мне и на фирму, и на деньги. Это тебе всё мало. Я уже лишилась из-за тебя мужа. Хочешь меня довести, чтобы я и без ребёнка осталась? – выпалила Надин в горячке ссоры. – Я не позволю тебе второй раз всё испортить. Уходи. Оставь меня, наконец, в покое.

– Ты неблагодарная дрянь! Я тебя оставлю. Да, оставлю, – кричала мать, грозя пальцем. – Только знай, что ты для меня умерла. У меня нет старшей дочери.

Надин переменилась в лице. Её мать была не из тех, кто бросается громкими словами, а затем, поостыв, забывает о них.

– Мам, не говори так, – Надин бросилась за матерью, собравшейся уходить, взяла её за руку, но та грубо её отдёрнула.

– Не смей меня трогать, иначе я тебе врежу, – сказала она с такой злобой, что Надин отшатнулась.

Наступила тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги, после чего дверь с грохотом захлопнулась. На ватных ногах Надин дошла до дивана и легла на бок, сотрясаясь от рыданий. Тем вечером её увезли из дома на машине скорой помощи. Врачи не смогли ничем помочь, и она осталась совсем одна.