Читать книгу: «Бег на цыпочках по краю. Как быть, если жена и любовница стали подругами», страница 3

Кот на раскаленной крыше

Когда доктор мельком бросил взгляд на майора – тут же осекся. Выражение лица следователя говорило буквально следующее: «Мели, мели, Емеля, твоя неделя».

– Понимаете, Илья Николаич, – начал невозмутимо расставлять точки над «i» Тутынин, поймав паузу в словесной эквилибристике доктора. – Я потому вам позволил все подчистить в амбулаторной карте, что в этом особого криминала действительно нет, как и смысла… Ну, нагоняй получите от заведующего, не более. Барсуков действительно был у вас на приеме, это несомненно. Труп его настолько обгорел, что установить сейчас, был ли он на тот момент трудоспособен или нет, мы не имеем никакой возможности. Поэтому и смысла нет. Криминал в другом.

– В ч-чем же? – переспросил доктор, чувствуя, как в животе опять начинает ворочаться несуществующий ребенок, а к лицу снова приливает кровь.

– В той цепочке событий, которую не разглядит разве что слепой. Посудите сами: сначала вы ссоритесь с Барсуковым, да так, что он разъяренный вылетает из кабинета и хлопает дверью. На глазах у всей очереди! Это первое звено цепочки. А вскоре вы исчезаете на полчаса, и вас никто не видит… Никто не знает, где вы находитесь, вы начисто скрылись с экранов радаров. Третьим звеном, собственно, является сам взрыв джипа и гибель в огне того, с кем вы так натурально повздорили. Вот, собственно, и все. Теперь, внимание, вопрос… Надо вставить недостающее второе звено. Где вы были сегодня примерно с трех до трех тридцати?

– Вы хотите с-сказать, что я за эти п-полчаса подложил взрывчатку в д-джип Барсукова? – чуть не задохнулся от негодования Стерхов.

– Согласен, версия выглядит весьма натянутой, но пока она единственная, увы, – цокнув языком, покачал головою Тутынин. – Другой у нас нет. И, заметьте, вы не ответили пока на мой конкретный вопрос.

– Я ходил в с-стационар, в ординаторскую т-терапии за историей болезни.

– Это можно сделать за десять минут. Вы отсутствовали полчаса. Что вас задержало? Или кто? Чью именно историю вы искали и зачем? Кто вас там видел? С кем вы разговаривали?

Сказать, что доктор чувствовал себя кошкой на раскаленной крыше, вернее – котом, значит ничего не сказать. Все складывалось хуже некуда. На самом деле он получил эсэм-эску от Лилии, симпатичного врача-физиотерапевта, где она намекала, что у нее перерыв, и они могли бы… скажем, непринужденно поболтать. Но «светить» подобную связь Илья не должен был ни в коем случае, не имел права, ибо Лилия была женщиной замужней, и вообще…

Представьте себе, наш доктор оказался настолько любвеобильным, что не мог сидеть молча, видя проходящую мимо понравившуюся женщину… Это противоречило его основополагающим гендерным принципам, не соответствовало психотипу.

Разумеется, никакого алиби себе Стерхов не заготовил – не думал, что так неудачно «стекутся обстоятельства». Знал бы прикуп, как говорится, – жил бы в Сочи. А так – никто из коллег не подтвердит, что его видел в отделении. Увы!

До стационара он не дошел, повернул за угол, проскочил вестибюль, спустился в физиоотделение и был таков… Настоящей причины его отсутствия даже Ниночка не знает, что уж говорить о тех, кто сидел в коридоре.

И с Барсуковым перед этим они поцапались не на жизнь, а на смерть. Бизнесмен лез на рожон, невзирая ни на что – продляй, дескать, док, больничный, и все! Потому что ему, видите ли, так надо!

Тут уж вожжа под хвост и Стерхову угодила, и он пошел на принцип. Уперся рогом. Слово за слово… Чуть открытым текстом не выдал, мол, ты и так пять дней больничного за здорово живешь получил. Тебе мало? Обнаглел в доску! Завтра чтоб на работу вышел, лично проверю!

Барсуков хлопнул дверью так, что на всем этаже стеклопакеты вздрогнули. Конечно, все сидящие в коридоре это слышали. Майор, видимо, прежде чем зайти к Илье, побеседовал с каждым из них. И что сейчас говорить доктору, находясь под рентгеновским взглядом следователя?

– Ни с кем я не разговаривал в стационаре, может, меня кто-то и видел, просто историю пришлось искать долго. Поэтому и задержался. Я настолько часто мелькаю в стационаре, поймите, что стал там частью… интерьера. Меня многие как бы не замечают.

– Чью именно историю вы искали и с какой целью?

Как назло, у Стерхова вылетели из головы фамилии всех больных с его участка, находящихся в данный момент на стационарном лечении. Буквально час назад они с Ниночкой обсуждали их самочувствие, а сейчас доктор даже приблизительно не мог вспомнить…

– Ой, да этого… Как его… Вот черт…

– Не спешите, сосредоточьтесь, – участливо посоветовал следователь, перекладывая мелко исписанный листок из папки на стол и начиная писать на чистом. – От того, вспомните ли вы фамилию больного сейчас или нет, зависит очень многое.

И тут, словно спасательный круг, сброшенный с борта теплохода утопающему, в мозгу всплыла-таки желанная фамилия:

– Вспомнил! Как же я сразу-то… Хрумский… э-э… Пантелеймон… кажется… вот отчества, к сожалению, не помню.

– Отчества и не надо, – Тутынин, казалось, будучи слегка расстроенным из-за того, что память доктора в этот раз не подвела, сложил исписанные листы в папку, захлопнул ее и поднялся с кушетки. – Я все проверю. Вас же прошу пока из города никуда не…

– Скажите, – перебил его доктор, поднимаясь вместе с ним. – А медсестру мою, Нину Щеткину, вы разве допрашивать не будете? Она наверняка ждет своего часа, готовится, волнуется.

– Ах да… – в глазах следователя на миг отразилось некое подобие досады. Пропустив иронию Стерхова мимо ушей, он вымученно улыбнулся и пробурчал: – Что ж, если вам не трудно, пригласите ее. А сами… можете быть пока свободны.

Так хорошо все начиналось…

По идее, сегодня один из самых счастливых дней.

Во всяком случае, так доктору казалось поначалу, таким он его себе запланировал, разрисовал в радужном воображении.

Сами посудите: утром проводил супругу на работу, потом, почистив перышки, отправился двумя этажами выше. В квартиру Ланы. Страстной и непредсказуемой, лишенной комплексов, умеющей не только подчиняться, но и порабощать. В квартиру той, для которой секс – не дежурная обязанность, а всякий раз открытие чего-то нового, не пройденного, не изведанного.

Короче, знаковый день, особенный! И его не в состоянии испортить ни взрыв джипа Барсукова с трагической смертью в пламени самого хозяина, ни вечерний визит майора Тутыни-на с его каверзными вопросами. Ничего!

Для этого, кстати, не нужно мотаться на другой конец города, удовольствие теперь совсем рядом – на расстоянии двух лестничных пролетов, можно сказать, бок о бок.

И так будет как минимум месяц, а то и больше.

Короче, сегодня не день – сказка. По идее…

Так поначалу, собственно, и было. Они ворвались в объятия друг друга, как в омут – выводок мальков. Кажется, оба потеряли чувство времени. Потом, спустя примерно час, вспотевшие, поплелись в душ, где под горячими струями опять долго не могли разомкнуть объятий, чувствуя друг друга каждой клеточкой.

А потом, когда курили на лоджии… Это случилось.

Лана поделилась ЭТИМ… СВОИМ впечатлением… от нового знакомства. Знакомства, услышав о котором, Илья едва не подавился дымом.

– Прикинь, новая соседка у меня… Зиной звать. Вчера в магазине мне понадобились наличные… ну, мелочь какая-то, у меня не было, она одолжила. Ну, разговорились… Что-то, видимо, во мне располагает людей к откровенности. Мне доверяют.

– Я бы не доверял, – пробурчал Стерхов, надеясь, что жуткая догадка, зародившаяся в подсознании, не будет иметь ничего общего с правдой. – Внешность обманчива, знаешь, можно так опростоволоситься…

Лана обошла его сзади и легонько пнула коленкой:

– Это почему бы ты мне не доверял? Я тебе… покажу!

– Я тебя знаю, а эта новая твоя знакомая… Как ее… Зина, кажется? Она не знает. Но ты не отвлекайся, продолжай. Так о чем она тебе поведала?

– Так вот, она рассказала про своего мужа, который ей изменял уже бессчетное число раз. Но она его всякий раз прощала… Сначала собиралась разводиться, прикинь, а потом… Он находил какие-то слова. Как она выражается, зубы ей заговаривал. Видимо, любит очень… мужа-то.

Илья слишком глубоко затянулся, из-за чего голова слегка закружилась. Еще немного – и лоджия перевернется с ног на голову, и ноги оторвутся от потолка.

Такого поворота событий он предположить никак не мог. Похоже, жена и любовница становятся подругами! Вот это кульбит! Этого ему еще не хватало!

Лана тем временем продолжала:

– Ведь какая сволочь! Она у него такая хорошенькая, фигурка точеная, как у Бекинсейл… Лучше, чем у меня, стройнее.

– Лучше, чем у тебя? – не выдержал он. – Не может быть. Такое возможно в принципе?

– Еще как возможно, сам увидишь, уверяю, я вас обязательно познакомлю…

– Думаю, не стоит, – вставил он, едва не выронив сигарету изо рта.

– И чего этому кобелю только не хватает?! Взглянуть бы в глаза ему… Хоть раз… Как можно при такой жене ходить налево? Не представляю!

– Выходит, можно, – заметил Стерхов, стараясь не смотреть Лане в глаза. – Раз ее муж… ходит, я имею в виду.

– Это ты из чувства мужской солидарности с ним, да? Мужик мужика всегда покрывает, понятно. А она даже на беременность не решается, поскольку в этом кобеле… не уверена до конца. Какой из него получится отец? Чему он ребенка научит? Ей уже тридцать четыре, давно пора рожать, а из-за него…

Стерхов вздрогнул от того, что испугался – вдруг Лана услышит, как у него скрипят зубы от негодования. Он словно находился на дне ямы, а сверху огромными комьями валилась земля. Его заживо закапывали, конца и края комьям не было видно, срочно требовался перерыв.

– Погоди, погоди, вы… с ней в кафешке, наверное, какой-нибудь посидели? – с замиранием сердца поинтересовался доктор, выстреливая окурком вниз. – Так, по чашке капучино… По салатику…

– Что? Кафешка? Разве в кафешке можно пооткровенничать как следует? Там могут запросто подслушать! – округлила глаза Лана, бросив свой окурок следом. – Я ее пригласила к себе, мы у меня на кухне пили чай… И она мне рассказала всю свою историю. Дома – совсем другое дело, никто не мешает.

Стерхову стало неуютно стоять, и он направился в комнату. Он готов был сбежать куда угодно, лишь бы не слышать подробностей.

О, кто-нибудь, пожалуйста, оградите его от них!!!

– Как… пили чай? Прямо здесь? Когда? Вчера? – проходя в спальню, Илья заглянул на кухню, пытаясь представить свою супругу, сидящую за столиком. Вместо этого между лопаток словно проползла змея.

– Ну да, а что тебя так удивляет? Потом она разглядывала мою оранжерею, присмотрела несколько фиалок, ей больше нравятся фиолетовые сорта. Собирается у меня их купить, а я ей говорю – так подарю. Мы же подруги, правда?

– Вы виделись только раз, и уже подруги? – с иронией заметил Стерхов, вытягиваясь на постели до хруста в позвоночнике. – Не рано ли?

– Иногда достаточно одного раза, чтобы понять, что это настоящий, твой человек, что он не предаст, на него можно положиться. А с другими тысячу раз встречаешься, и… непонятно, черт-те что.

Лана произнесла это с запальчивостью, которую раньше за ней Стерхов не помнил. Почему-то именно эта запальчивость уколола его чувствительней всего, ему захотелось заорать что есть мочи, невзирая на соседей, открытую лоджию – невзирая ни на что:

«Хватит! Я не хочу больше слушать эту патетику, эту помпезную блажь про настоящую женскую дружбу! Она меня выводит из себя, бесит!!! Я не знаю и знать не хочу, что это такое! Мне плевать!»

Но вместо этого он лишь взглянул на часы, молча взял со стула брюки и принялся надевать их.

– Ты уже уходишь? – спросила Лана после короткой паузы.

– Надо поработать с картами. Между прочим, вчера мне чудом удалось заполнить дневник перед самым носом следователя. В карте того, кто заживо сгорел в пламени.

Девушка встала перед ним, уперев кулачки в бока. Поясок халатика развязался, между полами Илья разглядел полоску бедра.

– Я помню, ты рассказывал… Ужас, конечно, кошмар, но… Это ты к чему?

– К тому, что все надо делать вовремя. Чтоб не краснеть потом, не изворачиваться, как уж на сковородке. Надо признать, я ненавижу это делать, но вчерашний конфуз – как бы звоночек мне, знак судьбы, чтобы я обратил внимание. Чудом удалось избежать… осложнений.

– Похоже, тебе, – задумчиво произнесла она, провожая его до прихожей, – не понравился мой рассказ про Зину… Хотя… что в нем такого? Ты ее знаешь? Вы знакомы? Вместе работаете?

– При чем здесь твой рассказ?!

Он быстро обулся, отрывисто чмокнул любовницу в щеку и выскочил за дверь. Лифтом решил не пользоваться – почти бегом кинулся вниз по ступенькам. На одном из этажей остановился, уперся лбом в стену и с размаха врезал кулаком по закрытой двери лифта.

Откуда такая невезуха?!

Ведь так хорошо с утра начиналось! И – на тебе!

Вроде, все просчитал, а такой мелочи не учел. Сейчас из-за нее он мог потерять обеих женщин!

Это ж надо – так вляпаться! Подруги они, видите ли!

Как-то Лана еще не догадалась, о ком Зинаида вела речь! Может, супруга и имя озвучила? А что, в это Илья мог поверить запросто. Зинаида его зовет либо «мой остолоп», либо «моя бестолочь», либо, в минуты наивысшего творческого подъема, уж совсем по Газманову, – «безумие моих мыслей шальных». Надо признать, последняя «кликуха» Стерхову нравилась больше всего.

И вовсе я не хандрю!

Лекарства фирмы «Зибера» продвигались не очень.

То ли у населения сформировалась определенная предвзятость к подобным методам их распространения, дескать, тебе, доктор, платят за то, чтобы ты их нам втюхивал, вот и пей сам; то ли сам Стерхов был недостаточно убедителен в этом самом «втюхивании», и его пациенты, словно в каждом из них на мгновение просыпался великий театральный режиссер, мысленно произносили сакраментальное «Не верю!» и решительно отодвигали предлагаемые флаконы подальше от себя.

Но главную причину подобных отказов доктор прострелил, когда вышагивал в свой кабинет по коридору поликлиники мимо сидящих пациентов и до него случайно долетели несколько обрывков фраз, которыми «больничники» делились друге другом.

Взрыв джипа Барсукова был сегодня главной новостью сарафанного радио. Пенсионеры строили версию за версией – одна фантастичней другой и одна нелепей другой. Не укрылось от докторского слуха и то, что многие припомнили, как Барсуков выскочил из кабинета, хлопнув дверью. Чей это был кабинет – всем понятно без слов.

Оттого, наверное, многие и приутихли, увидев доктора в коридоре.

Ниночка ждала Стерхова в кабинете, как всегда чем-то похожа на лису Патрикеевну из мультиков его детства. Рыжеватые волосы собраны на затылке в тугой пучок, тонкие губки подведены серебристой помадой. Лишь выражение на угловатом личике было таким, словно ее лучшая подруга только что увела у нее парня.

– Добрый день, Нинок? Как настроение?

– Здравствуйте, Илья Николаич, – тускло отреагировала медсестра, практически не взглянув в его сторону. – В коридоре только и разговоров, что про вчерашний взрыв.

– Теперь им точно будет не до препаратов фирмы «Зибера», ты это хочешь сказать?

– И это тоже. Просто в очереди надо же о чем-то… лясы точить, вот они и не теряют времени даром. А тут подоспела такая пища для сплетен!

– Как вчера со следователем? Нашла общий язык?

– У меня такое впечатление, что он приходил беседовать с вами, а я ему была не нужна. Интересовался в основном, как протекал конфликт с Барсуковым. Кто первым начал, кто как ответил…

– Надеюсь, ты рассказала, как он начал цепляться…

– Нет, – перебила его медсестра, вертя тонкими пальчиками пуговку на халате. – Я ему наврала с три короба. Как вы его чуть не задушили, схватили за грудки и вытолкали из кабинета вон и сказали, чтоб больше ноги его здесь не было.

– Нинок, что с тобой в последнее время? – не моргнув глазом, почти по-отечески поинтересовался доктор, пряча куртку в шкаф и доставая оттуда белый халат. – Ты сама не своя.

– Все нормально, Илья Николаич, не берите в голову. Наверное, это кризис среднего возраста.

Доктор уселся напротив медсестры и взглянул ей в глаза.

– Это у тебя-то средний возраст? Не смеши! Хандрить ты начала после эпилептического припадка у этого парня… Я это хорошо уловил! Кстати, ты узнала его фамилию?

– Конечно, – Ниночка схватила со стола одну из многочисленных бумажек. – Хохрин его фамилия. Зовут Эдуард… Отчество Константинович, двадцать один год, студент института культуры. И вовсе я не хандрю.

– Надо же, такой молодой, и уже эпилепсия, – покачал головой Илья, доставая из верхнего ящика тонометр с фонендоскопом.

– Кстати, по-моему, – равнодушно заметила медсестра, словно речь шла о том, пострадали ли австралийские кенгуру от пандемии коронавируса, – невролог у него эпилепсию не нашел, и сегодня паренька выписывают.

– Что? Не нашел эпи? – доктор мотнул головой, словно отгоняя наваждение. – А что мы тогда с тобой купировали у этого… Хохрина пару дней назад? Транквилизатор еще искали, помнишь?

– Помню… конечно… А что купировали? – Ниночка равнодушно пожала плечами. – Вам виднее, вы доктор, не я.

Медсестру не обманешь

Осознав услышанное в полной мере, Стерхов словно на дороге угодил колесами в четыре ямы одновременно: не может быть!

Этого еще не хватало!

Он и так третий день не может вспомнить, что необычного видел тогда, во время оказания помощи припадочному. Что-то точно видел, но что именно – напрочь вылетело из головы в силу экстремальности ситуации.

Это – первое!

Второе – Ниночка ведет себя с тех пор более чем странно – стала рассеянной, не договаривает что-то, отводит взгляд в сторону, то и дело дерзит без повода. Такого за ней раньше не наблюдалось! Хотя и утверждает, что не хандрит.

А теперь еще и третье – диагноз не подтвердился. Здрась-те, приехали!

У парня, оказывается, вообще нет эпилепсии!

Что они тогда с Ниночкой наблюдали?

Вывод: сегодня же поговорить с неврологами. Здесь что-то нечисто! Илья наблюдал классику – с пеной изо рта, прикусом языка и клоническими судорогами. И категорическое заключение специалистов путает ему все карты. А вдруг этот припадок и взрыв джипа Барсукова как-то связаны?

От размышлений его оторвал щелчок пальцев Ниночки.

– Ау, Илья Николаич, мы будем работать или нет?

– Да я все думаю, – встряхнув головой, пробубнил доктор. – Если это не эпилепсия, что тогда… У Хохрина… Эдуарда Константиновича.

Ниночка отреагировала не моргнув глазом:

– Вместо гадания на кофейной гуще – была эпилепсия или не было ее, – лучше сказали бы, что за эсэмэску вы получили после того, как Барсуков выскочил как ошпаренный из кабинета. Ведь именно после нее вы испарились на целых полчаса. Где провели это время? Колитесь!

«Ну партизанка, – мелькнуло в докторской голове, хотя он постарался не подать виду. – Я думал, не заметит, а она… Возможно, и следователю рассказала. Эсэмэску надо стереть, кстати, пока не поздно».

– Ты, конечно, следователю это все поведала как на духу.

– Если вам нравится меня изображать стукачкой, я не против.

– Мне нужна была история… этого, Хрумского… Пантелеймона, – пытаясь быть убедительным и непринужденным, Илья повторил версию, которую накануне изложил следователю. – Я ходил в терапию за ней. Про эсэмэску я не помню, может, и получал от кого-то… А сейчас давай работать, у нас полный коридор.

Ниночка снисходительно улыбнулась и покачала головой:

– Врете и не краснеете. Что ж, давайте работать.

Будучи не в состоянии дальше терпеть напряженность, витавшую в воздухе, Илья решил все свести к шутке:

– Если бы я краснел всякий раз, когда вру – белым бы ты меня не видела никогда.

Внутренний же голос был невозмутим: «На уши Квадрату можно вешать любую лапшу, но провести Ниночку не удастся – она фиксирует каждое твое телодвижение. Женщину не проведешь! С ней осторожней! Возможно, стоит обратить на нее особое внимание…»

Дальше все завертелось в привычном ритме. Корявые строчки ложились на нелинованную бумагу подобно крему, выдавленному из кондитерского шприца на румяные коржи, с той лишь разницей, что «поздравлялки» на торте получались куда более разборчивыми, нежели куриные каракули Стерхова. Звуки захлопывания сердечных клапанов гулко ударяли в барабанные перепонки доктора, создавая иллюзию, что жизнь продолжается, и это как-то успокаивало.

Не особенно отвлекаясь, доктор думал о своем. К примеру, пытался представить себя на месте одного из сидевших в коридоре пенсионеров во время вчерашнего приема.

Это жуткая скука! Когда все, что можно, уже обсудили, косточки всем перемыли, а очередь все равно до тебя не дошла. Тоска!

И вдруг – выскакивает из кабинета разъяренный Барсуков, наотмашь хлопает дверью, возможно, даже матерится вслух.

Очередь в шоке, хотя… Разговор на повышенных тонах между строптивым больным и доктором наверняка слышен был в коридоре и раньше, еще до выхода Барсукова. Конфликт, подобно фурункулу, зрел и наконец прорвался в кровяное русло, то бишь – в коридор.

А если перенестись из коридора в кабинет…

Илья отчетливо запомнил возникшую после ухода скандалиста паузу, своеобразное затишье после бури. Когда минуту – другую не было ни карточек из регистратуры, ни пациентов. Именно тогда и тренькнул смартфон Ильи – пришла та самая эсэмэска, которая, как выяснилось, не осталась незамеченной Ниночкой. Опять же, стресс от конфликта с Барсуковым требовалось как-то снять, внутри у доктора в эти минуты все клокотало от выброшенного в кровь адреналина.

Возможно, пауза объяснялась тем, что кто-то на редкость тактичный в очереди посчитал, что доктору требуется несколько минут для восстановления нервов.

А доктор возьми да и смойся.

Ему, видите ли, вкрадчивый внутренний голос прошептал: «Почему бы не совместить полезное с приятным?! Раз так карта легла!».

Да, как бы мы этого ни хотели, у доктора наклевывался еще один роман. С Лилией Феоктистовой. Вы спросите: не многовато ли для одного участкового. Возможно. В оправдание скажу, что первые импульсы нового чувства наблюдались еще до того, как взорвался джип за окном, как Тутынин начал подозревать нашего доктора и как Лана познакомилась с Зинаидой. Короче, задумайся сейчас Илья об этом – вряд ли стал бы развивать отношения, столько проблем навалилось!