Читать книгу: «Как колдунами становятся», страница 2

От того, как равнодушно говорил Филипп Егорович о жертвах, по рукам Огньяра бежали мурашки, но он оправдывал это тем, что за свою длинную жизнь колдун видел так много злой волшбы, что уже давно перестал чего-то бояться.

– А потому как ты говорил, что жертвы перестали приносить регулярно, – продолжал Филипп Егорович, – надо полагать, что нечисть ослабла, и теперь ей нужно много сил. Возможно, они тянут из детей их медленно, чтобы на дольше хватило.

Эти слова внушили Огньяру зыбкую надежду: может, хоть раз он оказался прав, и детей ещё можно спасти?..

– А козёл? – напомнил он колдуну. – Для него детей собирают? Он и есть Ворса?

– Вряд ли, – тот глотнул чая и прищёлкнул языком. – Может, шишига. Лешие обычно подобным не промышляют. Может, и не он вовсе самое большое зло… – Филипп Егорович замолчал, задумался.

“Неужели действительно Волемир?..” – настойчиво стучалась в голове мысль. Это казалось невозможным, но от этого – наиболее вероятным. Но Огньяр же сам его хоронил… Монетки на глаза клал…

– Хочу на захоронение взглянуть, – Филипп Егорович постукивал пальцами по краю чашки. – Недоброе у меня предчувствие…

Медлить не стали, даже чай не допили. Заматывая шею шарфом – ночью то и дело схватывались заморозки, – Огньяр поймал себя на мысли, что отчаянно надеется, что Филипп Егорович неправ. Да, Волемир был человек жёсткий, порой даже жестокий, но… не до такой степени. Не мог он сам упырём обернуться да жизнь из невинных детей выкачивать. Но вторая часть – более вдумчивая, как казалось Огньяру, – была уверена в том, что Филипп Егорович слов на ветер не бросает. Не зря же к нему ажно из города приезжают хвори заговаривать да будущее с прошлым смотреть.

На грядках, гомоня, сновали черти. Одни мазали остатки репы сажей, а другие счищали её наперегонки. Заметив Филиппа Егоровича, они с визгом разбежались, бросив измазанный чёрным горшок. Колдун выразительно посмотрел на Огньяра, но ничего не сказал – лишь качнул головой. Огньяр совсем приуныл. “Конечно, куда мне, такому бестолковому, – украдкой вздохнул он. – Даже чертей собственных обуздать не могу…”

Холодная ночь была окутана сотней звуков: совы, охотились на юрких мышей, лесные бесы летали меж разлапистых сосен, придорожные травы что-то шептали, клонясь под порывами ветра. Филипп Егорович шёл не спеша, вглядываясь в темноту, то и дело поднимая фонарь повыше; порой останавливался и разглядывал что-то на земле. В один момент он обратился к Огньяру:

– Слышишь? Как будто из-под земли скребёт.

Огньяр не слышал – а может, не мог распознать этот звук среди других, – но в груди тут же похолодело. До кладбища оставалось несколько минут ходьбы.

“На кой чёрт мы пошли ночью?!” – звоном раздалось в голове.

Филипп Егорович снова всмотрелся во мрак, где силуэтами-столбами раскачивались деревья.

– Спит ваш лесной Хозяин, как Иван на печи, – тихо проговорил он. – Оттого и нечисть разгулялась.

– Не знал, что лешие спят, – пробормотал Огньяр, силясь догадаться, как колдун это понял.

– Усыпил кто-то.

Легче не стало.

Со стороны болот медленно потянуло туманом. Сырость пробирала до костей, и, несмотря на то, что оделся он хорошо, Огньяр начал дрожать. И когда из тумана вынырнули очертания могильных крестов, эта дрожь только усилилась. Огньяру пришлось сделать усилие, чтобы рука не дрожала, когда он указывал Филиппу Егоровичу на могилу Волемира. Огньяр не знал, чего ожидал увидеть после слов колдуна: вывороченные кресты? разрытые могилы? землю, пропитанную жертвенной кровью? Но ничего из этого не было. Лишь на кресте покачивался обрывок белого савана, а земля вокруг могил была испещрена птичьими следами. Они-то и привлекли внимание Филиппа Егоровича. Достав из кармана тканевый мешочек, он рассыпал по земле что-то белое, шевеля губами в заговоре. “Соль”, – догадался Огньяр. Крупные частички упали на землю и замерцали в темноте красным, точно кровью налитые.

– Ты же знаешь, что это не птичьи следы, а кости обломанные? – посмотрел на Огньяра Филипп Егорович. – Осталось выяснить, кто тут ползает, не наш ли душегубец, – колдун внимательно огляделся. – Если могила не разрыта, значит, другой какой-то лаз есть. Ищи внимательно.

Огньяр повиновался. Ему даже не пришлось быть внимательным, чтобы увидеть подкоп прямо у стены кладбищенской часовни. Даже не спросив, готов ли он, Филипп Егорович подтолкнул его в спину. Лаз был узкий, даже худощавому и юркому Огньяру пришлось приложить усилия, чтобы пролезть. А ведь Волемир был куда крупнее его. А Филипп Егорович – куда старше, ему-то наверняка было ещё меньше радости ползать по всяким могильникам. Чуть дальше лаз расширялся; Огньяр смог подняться сначала на четвереньки, затем – идти, пригнувшись, а после – и вовсе выпрямиться.

Коридор привёл их в пещеру. С земляного потолка коричневыми змеями спускались корни. Тут и там виднелись какие-то холмики. Но страшнее всего были белёсые силуэты, которые стояли в тени, покачиваясь, словно на ветру, но Огньяр не чувствовал ни капли дуновения, лишь тяжёлый запах мокрой земли и гнили. Подойдя поближе к одному из холмов, он тут же отшатнулся: под плотно сплетёнными корнями виднелось тело – иссушенный скелет, обтянутый жёлтой кожей. На трупе ещё были остатки одежды. Вместе с подступившей к горлу дурнотой, Огньяр ощутил некое облегчение: тело принадлежало взрослому, не ребёнку. Он оглянулся на Филиппа Егоровича: тот осматривался, перебирая в руках бусины чёток с обережными рунами, а губы его шевелились, произнося один заговор за другим.

– Иди сюда, – вдруг позвал он Огньяра. Собрав всю свою волю в кулак, Огньяр приблизился. В отдалении от остальных “могил” лежал Волемир. Череп был частично обнажён, а на голове – Огньяр почувствовал, как ноги стали ватными, – торчали маленькие острые рожки, но это точно был он. Огньяр сам надевал на него эту рубаху – с жёлтой вышивкой по вороту – перед погребением. Филипп Егорович пожевал губами.

– Что колдунам надо голову отрубать, чтобы не восстали, ты не знал?.. – было больше похоже на утверждение, а не на вопрос. Огньяр молчал, разглядывая корни, оплетающие покойного наставника. Но покойного ли?.. Взгляд снова споткнулся о чертиные рога. Вот она – плата за колдовство. Он тоже таким станет?..

– Приглядись, – от тихого голоса Филиппа Егоровича, прозвучавшего прямо над ухом, он едва не подпрыгнул. – А корни-то от него идут…

Огньяр склонился чуть ниже – и вдруг слух уловил перезвон колокольчиков, – настолько тихий, что можно было подумать, что его и не было вовсе, – но тело тут же окаменело от ужаса. Филипп Егорович в это время нашёл что-то ещё: наклонившись, он выдернул из скрюченных пальцев потрёпанную книгу.

– Он здесь, – через силу прошептал Огньяр, глядя на колдовской фолиант в руках спутника. – Козёл – его это логово. Из детей он силу жизненную пьёт, а из Волемира – колдовскую, – кусочки сложились ладно, будто витраж на окошке. – Так что же это за тварь такая?.. У кого ума на такое хватит?

– Если ты прав, источник колдовства надо страховидле перекрыть, – Филипп Егорович пытался рассмотреть книгу, но света было слишком мало.

– И что нам делать?

– Не нам, а тебе, – колдун захлопнул книгу, и этот звук гулом прокатился по пещере. – Ты же хочешь грамотным колдуном быть?

Огньяр молчал. Очень хотелось вдохнуть глубоко, чтобы в голове прояснилось хоть чуть-чуть, но от духоты и запахов стало бы только хуже.

– И что мне… голову рубить? – неуверенно предположил он. – Но нечем же…

С собой у него был только небольшой нож, таким максимум палец отрежешь, но никак не голову.

– Можешь хребет сломать, вот здесь, – колдун указал место посередине шеи. Огньяр облизнул губы, огляделся. Камней было достаточно, но вот сил…

– Ладно, – пообещал что-то сам себе знаткой, подобрал один из камней – тяжёлый и острый он холодил ладонь. Но стоило только приблизиться к телу Волемира, только коснуться корней ножом – из лаза ринулись на них злобные черти. Филипп Егорович бросил в бесов горсть соли, смешанной с какими-то травами, отрывисто выкрикивая слова заговора. Черти завопили – аж в ушах резануло, скакнули назад, но тут же ринулись на обидчика с удвоенной злобой.

– Быстрее! – рявкнул колдун, распахивая книгу, висевшую на поясе.

Огньяр отмер; размахнувшись, он рубанул со всей силы по корням, впивающимся в тело наставника – и в голове оглушительным перезвоном взорвался бой колокольчиков. Огньяр зажмурился, выронил нож, зажал уши ладонями. Когда он снова открыл глаза, он увидел, как чёрный туман, словно тянущийся из самой преисподней, отрезал его от Филиппа Егоровича. Этот же туман ткал балахон, в который была одета фигура с вытянутой рожей и рогами, на которых так же, как и в видении, поблёскивали золотые нити.

– Маленький звере-е-еныш, – раздался в голове голос – холодный, как руки покойного. Огньяр чуть опустил взгляд – ног у чёрта не было, их заменял столб из перекрученных друг с другом корней. Знаткой лихорадочно перебирал варианты действий. Бежать? Ну куда? В какой стороне лаз? Нет, бежать – не выход… Огньяр потянулся за ножом, но Козёл, словно веселясь, мотнул головой, заставляя бубенцы снова залиться “мёртвым” смехом. Огньяр отпрянул.

– Не бойся меня, звере-е-еныш, – зашуршало в голове. Козёл вытянул лапу, и из рукава балахона посыпались золотые монеты.

– Я хочу стать твоим дру-у-угом.

Разинув рот, знаткой глядел на деньги, поблескивающие в темноте. Только на одну из них можно было несколько коров купить, а на все эти – и целую деревню. Сквозь звон пробивался чей-то слабый голос, который что-то кричал, но Огньяр, сколько бы ни прислушивался, всё никак не мог разобрать, что именно.

– Ты хо-о-очешь золота? – поинтересовался мёртвый шёпот. – Или хочешь, чтобы тебя люби-и-или? Нужно стать моим дру-у-уом…

Огньяр понимал, что сила Козла ему не принадлежит, что он тянул её из Волемира, но противиться не мог. Такая малость – и его больше никогда не назовут никчёмным. Знаткой поднялся, чтобы сделать шаг к чёрту, но тут воздух сотряс дикий кошачий визг.

Чёрный кот ринулся между Огньяром и Козлом, выгибая круглую спину и нервно дёргая распушённым хвостом. Бубенцы в голове знаткого не замолчали совсем, но стихли – и этого оказалось достаточно.

– Девять проклятий тебе, а не дружба! – выпалил Огньяр, и, собрав все свои силы, рванул полуистлевшее тело Волемира на себя, выдирая его из хватки. Но как только корни выпустили его, руки, казавшиеся окостеневшими, потянулись к лицу Огньяра в попытке то ли выцарапать ему глаза, то ли вцепиться в горло. Но Огньяр был моложе, сильнее и главное – живее. Скрутив умертвие, он с силой перевернул его лицом вниз и нащупал выроненный камень. Но как только он занёс его, примериваясь, на спину кинулись черти, кусая за плечи, так сильно, что чувствовалось даже сквозь одежду. Их визгам вторили кошачьи вопли; Прошка метался между Козлом и Огньяром, взрывая почву железными когтями. Закричав от злости, Огньяр с силой опустил камень на указанное Филиппом Егоровичем место. Издав невнятный звук – то ли блеяния, то ли рычания, Козёл звякнул бубенцами – и истаял вместе с туманом. Наступила полная тишина.

Огньяр, стараясь не глядеть на тело перед собой, осмотрелся. Черти тоже исчезли. Филипп Егорович стоял покачиваясь: битва забрала у него много сил. Прошка сел чуть поодаль и начал вылизывать лапы, растопыривая пальцы.

– Надо тела забрать, – язык еле ворочался. – Похоронить как положено.

– И лаз запечатать, – так же слабо отозвался Филипп Егорович.

– Вы поможете? – Огньяр нащупал нож и побрёл к одному из холмов.

– Нет. Ты колдун-хранитель этих земель – тебе и заговоры такие творить, – кажется, Филипп Егорович уселся прямо на землю. Огньяр не стал спорить. Расковыряв корни, он вдруг уловил слабое дуновение. Не веря, он наклонился ниже. В темноте чуть светилось бледное, но вполне живое детское лицо. Огньяр не мог понять, кто это именно, но ребёнок совершенно точно дышал.

***

На то, чтобы высвободить все тела – живые и неживые из древесных пут ушла вся ночь. И, возвращаясь в деревню, Огньяр едва волочил ноги. Но тем не менее он старался идти ровно, прижимая к груди бесценную ношу – сына пекарши Настасьи, худенького Войко. Личико его было измазано землёй, но всё равно сразу же в глаза бросалось, какое оно бледное.

– Ничего, – тихо приговаривал Огньяр, механически переставляя ноги, – сначала молока по ложечке, потом мамка хлебушка испечёт с горбушкой хрустящей… А потом уже можно и пирожков с сальцем…

Рот наполнился слюной, стоило только подумать о еде. Огньяр оглянулся на Филиппа Егоровича. Колдун тоже выглядел помятым – уложенная шевелюра его совсем растрепалась, щегольское пальто и жилет оказались порванными так, что швеи должны были обладать определённым видом бытовой волшбы, чтобы привести их в порядок.

От деревенских ворот к ним уже бежала толпа: Огньяр отправил вперёд Прошку и наказал сделать всё возможное, чтобы привести селян. Впереди меленько перебирал ногами староста Ефрем, придерживая шапку; за ним спешила Настасья – едва одетая, без платка, но на это сейчас никто не обращал внимания. Увидев на руках знаткого сына, она упала на подмёрзшую землю и завыла, протягивая к нему руки. Но её подхватили под локти, подняли и поволокли вперёд.

– Живой, мамаша, – Огньяр передал Войко в руки Настасьи. Та тихо заплакала, оглаживая ладонью щеки сына.

Из живых внизу оставались ещё и дети бортника, пропавшие в тот же период, что и Войко. Но, видимо из-за того, что жизни из них вытянуло меньше, выглядели они лучше, Огньяр даже чётко слышал их сердцебиение. Их пришлось оставить – ни Огньяру, ни Филиппу Егоровичу не хватило бы сил вытащить троих сразу. И поэтому, как бы они не устали, переодевшись, смыв с лиц и рук грязь и кровь – Огньяр сбился со счёта, сколько раз поцарапался об обломки сухих корней, – они присоединились к группе, отправившейся вызволять детей.

И это времени заняло немало. Сначала пришлось расширять лаз: худые парни могли пролезть сами, но им не хватало сил вытянуть детей, а мужчины покрупнее застревали в самом начале. Когда все были вызволены, Огньяр не стал дожидаться, когда достанут тела для захоронения. Нужно было поспать. Тем более что оставалось ещё как минимум одно дело: нужно было запечатать логово Козла, чтобы он не утягивал больше детей. Вряд ли изничтожив источник его колдовской мощи, Огньяру удалось избавиться от нечисти. Скорее всего, та просто затаилась, чтобы зализать раны. И чтобы больше не выползала, нужно было наложить печати, про которые рассказывал по ходу дела Филипп Егорович. Огньяр был благодарен колдуну: об этом он и не догадался бы. И кто знает, когда бы тварь снова выползла на свет божий.

Спал Огньяр так хорошо, как никогда. И, когда он снова был у кладбищенской часовни, он был преисполнен уверенности и сил. Филипп Егорович с ним не пошёл – повторил про хранителя земли, напомнил слова заговора и засобирался в обратную дорогу.

Знаткой расставил свечи, зажёг. Опустившись на колени, он начертил на влажной земле, которой деревенские мужики закидали вход в подземелье, колдовскую печать. Осталось самая малость – запечатать его собственной кровью. И пока он жив, и жив его род, навья тварь с козлиной мордой не потревожит ни Крутой Яр, ни земли в тридцать вёрст округ. Огньяр достал нож, примерился к ладони. Краем глаза он заметил движение: Прошка уселся рядом, щуря оранжевые глаза и помахивая хвостом.

Огньяр размахнулся – и когда лезвие почти коснулось кожи, вдруг остановился. А правильно ли он всё делает?.. Столько усилий – и ради чего? Прожить всю жизнь в деревеньке, где доброе слово да подарки, только если помощь нужна, а всё остальное время за глаза кличут чертознаем? А может, надо было взять золото да откликнуться на предложение Козла? Подумаешь – пять человек раз в пять лет. Огньяр бы их сам отбирал. Тех, кто от хвори чах, да совсем не соображал. И тех, кто чах, но соображал и хотел и себя, и родичей от ноши такой избавить. Вот, кто точно сгодился бы: они только и делали, что из могил упырями восставали, а так силу бы свою во благо отдали. И был бы в Крутом Яре и урожай, и благости другие всякие. А Огньяр женился бы на Ксене. С такой кучей золота жених из него баску́щий⁷ получился бы. Даже внук старосты с лисьим воротником на шубе не ровня. У него таких бы воротников сотня – нет, тыща была бы. И не только у него, у Ксени тоже… Перед внутренним взором встало румяное лицо Ксени. А приняла бы она его такого?.. Да и умрёт он – и чего?.. Опять матери и отцы будут детей терять? В ушах зазвучал плач Настасьи.

Зажмурившись, Огньяр полоснул ножом по ладони.

Открыв глаза, он сначала не понял, что произошло. Кладбище и часовня пропали. Над головой разливалось иссиня-чёрное небо. А под ногами при каждом движении разбегалась такая же чернота, покрытая стожарами. Кажется, кто-то говорил, что они “созвездиями” назывались. Но Огньяр-то знал, что правильно – “стожары”. А прямо перед ним горела, как пламя, алая печать. Заклятие свершилось. В пустоте Огньяр услышал вздох – будто кто-то ото сна пробудился. И понял – Ворса, Лесной Хозяин, вернулся в свои владения. И на душе стало легко-легко. Печать потухла, и Огньяр снова очутился на кладбище. Но теперь тут было не страшно, не тяжело дышать, как раньше. Кресты стояли не укором, а величественной памятью и знаком божьей милости. Поднявшись, Огньяр перевязал заранее приготовленной тряпицей ладонь, отряхнул штаны и направился к кладбищенским воротам.

– Слушай, – догнал его Прошка. – А давай в ту церкву сходим, откуда ты меня забрал? Мне всё покоя не даёт, кем же я раньше был… Может, я и не шишига вовсе? – он с надеждой глянул на Огньяра.

– Сходим обязательно. Вечером, – пообещал тот.

У лесной тропинки последним нежным цветом светились колокольчики. Набрав столько, что в одну ладонь не умещались, Огньяр подозвал Прошку и направился в деревню, прямиком к торговым рядам.

2.Имя для русалки.

Этот сон Огньяр видел уже вторую ночь.

Было лето. Они сидели с Ксеней у реки. Девушка опускала в воду венок из ромашек и звала Огньяра посмотреть, куда поплывёт. Тот словно со стороны слышал собственный смех, чувствовал прохладу воды, когда доставал венок: эка, чего удумала – женихов себе искать! Сам он на ней женится. И в один миг вода становилась холоднее, а от берега медленно тянулась по реке белая пелена. Ксеня спешила к молодому колдуну, зовя его по имени – по его настоящему имени, данному родителями, – но с каждым шагом облик её становился всё прозрачнее, а затем и вовсе исчезал. Огньяр даже дотянуться до неё не успевал. После этого он неизменно просыпался, чувствуя во рту горечь.

Так произошло и в этот раз.

Свесив ноги с лавки, Огньяр глянул в окно. Занимался золотисто-розовый рассвет, обещая хорошую погоду. Со двора доносился визг непуганных бисей. Помахивая кончиком чёрного хвоста, в ногах спал Прошка. Огньяр рассеянно потрепал его за ухом, отчего кот тут же открыл оранжево-жёлтый глаз.

– Ты чё?! – уши домашнего беса встали торчком. – Я тебе котик чё ли какой?! Меня гладить нельзя!

– Ага, а с молока-то первым пробу снимаешь, – откликнулся Огньяр и направился к самовару. Сперва утренний чай; после – курей проведать, бисям работы задать, чтобы не барагозили, а потом и позавтракать можно…

Но едва Огньяр навёл чая, в дверь заколотили. Колдун не успел откликнуться, как в избу ворвался Демьян, что за лошадьми присматривал. В руках он держал крынку, накрытую тряпицей.

– Ох, господи Исусе, застал тебя! – выпалил он не поздоровавшись. Сорвав с головы вязаную шапку, конюший приблизился к Огньяру.

– Что за жисть-то у нас такая? То голод, то война… – он умоляюще посмотрел на знаткого. Тот не перебивал.

– Слухай… Я тут шёл недавно по дороге, что у речки – темно, страшно… И тут – как налетит, как застучит! Сердце в пятки ушло, без божьей помощи не добрался бы! – Демьян вытаращил глаза.

– Ладно, гляну, что там за бесы, – пожал плечами Огньяр.

– Да что мне до бесов! Ты меня-то заговори от окаянного! Я тебе во – молочка! Пока корова даёт… – Демьян сунул Огньяру крынку. Молоко качнулось, намочило тряпицу. Прошка спрыгнул с лавки, обошёл Демьяна, мазнул хвостом.

– Дурной люд, – заключил он, потягиваясь и перебирая когтями. – Не знает, что против бисей сильнее божьего слова ничего нет.

– Ладно уж, пошепчу, раз пришёл, – под возмущённое шипение Огньяр запихнул Прошку под лавку.

Сотворив несложный оберег и заодно одарив конюшего глиняной бусиной с руной, Огньяр выдворил того за дверь.

Чай ещё не остыл, и молодой колдун с наслаждением потянул ароматный напиток из блюдца. Жениться пора – одну правду сон говорил. А то уведёт его Ксеньку другой жоних. Вон, сын старосты, к примеру. Говаривали, что присматриваться к ней он начал. А он и младше, и воротник из лисы у него… А слава Огньяра после спасения детей спала – не успело и двух седмиц пройти. Каждый из деревни дарами его осыпал – это да. Кто овощей принёс, кто пельменей да творога, а Настасья – цыплят. Но совсем скоро бабы снова начали загонять детей в дом, стоило только ему появиться на улице. И Огньяр всё затягивал со сватовством, сам не зная, чего ждёт. Хотелось подкопить, чтобы не на своих двоих к дому любушки добираться, а на телеге украшенной; подарков надарить, застолье организовать. Но деньгами с Огньяром мало кто расплачивался, в основном насущное несли, а найти того, кто захотел бы колдуну помочь по доброй воле, было делом ещё более хлопотным.

Чай закончился. Налив Прошке молока из демьяновой крынки, Огньяр выбрался на улицу. День занимался пригожий, даже черти разомлели и повисли на тыне, подставляя солнцу пузо. На грядках наливалась огненным солнышком тыква, мятная трава тянула к небу острые листочки. Сорвав один, колдун растёр его в пальцах, глубоко потянул воздух. Хороша… Надо бы нарвать, засушить, а потом в чай добавлять, чтобы думы грустные в голову не приходили и спалось сладко.

– Огньяр Богданович! – раздался из-за заборчика окрик. Едва не подпрыгнув от неожиданности, Огньяр обернулся. Вцепившись в калитку узловатыми сухенькими пальцами, на него таращился старый мельник – Архип Акимович.

– Бог в помощь, – поприветствовал соседа колдун, срывая ещё один мятный листик. – Стряслось чего?

– Господь совсем от моей мельницы отвернулся! То стучит что-то, то гремит, а намедни – глянь – вода в реке солёная-солёная стала, чистый рассол, что моя бабка варит! – на одном дыхании выпалил мельник. – Но это ещё не вся бяда, – он поднял палец, заметив, что Огньяр хочет что-то сказать. – Внучка наша, Дашка, как вчера гулять пошла с подружками – так и не вернулась. Мы уже к ночи кинулись искать – нет её нигде. А потом подхожу к мельнице и слышу – голос ейный. Уж звал, звал – а она разговаривает с кем-то, а мне не откликается. Ну ладно, вернулся я домой, а сейчас, как пришёл к мельнице, никого не услышал. Дверь изнутри заперта, в мельнице темно-темно, и тень в углу сидит – ух, черна!.. И вода солёная! А ты же шибко знаткий! Подмоги, а?

Огньяр приподнял брови, пытаясь понять, что мельника тревожит больше: загулявшая внучка или солёная река, которая никакой беды на первый взгляд не несла. Мало ли, водяные черти от рук отбились. Пока совсем холодно не стало, вполне может быть…

– Больше никто из девок не пропадал? – на всякий случай уточнил Огньяр, не особо веря в то, что пропажа Даши связана с проделками нечистой силы.

– Да бог знает, – Архип пожал плечами. – Ежели и пропал, ты бы первым об этом и узнал, нет разве?..

– Ладно, – пораскинув мозгами, согласился Огньяр. – Но оплату рублями возьму. Мне мука ни к чему, – предупредил он.

Архип закивал головой так, что колдуну показалось – ещё немножко, и шапка свалится с головы мельника.

– Сколько скажешь, соберём, – заверил тот.

– А ты по ночам не мелешь ли? – напоследок поинтересовался Огньяр. – Тогда не удивительно, что бисяки у тебя блазнят.

– Боже упаси! – мельник неистово перекрестился.

– Погляжу я, что у тебя там с нечистыми, – кажется, Огньяр уже со счёта сбился, сколько раз за этот год произнёс эту фразу. Архип Акимович стащил шапку и, меленько кланяясь, задком начал пробираться к дороге.

Сходив за корзинкой, Огньяр вернулся к сбору мяты. История мельника была проста: реку водяные засолили, шутки у них были безвредные, но пакостные, а Дашка на мельнице с милёнком сидела. Годков-то уж сколько: ещё чуть-чуть – и под венец. А поутру не открывала – так заснула и всего делов.

Закончив с травами, Огньяр вернулся в избу. Короткий осенний день пролетел незаметно, а вечером, когда солнце блеснуло последним лучом над верхушками елей, колдун собрал в котомку соли, трав да свечей, кликнул Прошку и направился к мельнице.

Но не успел он выйти из деревни, как услышал громкие голоса. У дома мельника собралась толпа. Несколько мужиков пытались вскрыть избу, а изнутри доносился бабий вой и высокий голос мельника.

– Говори, куда девок наших дел, окаянный! – со звоном разбилось оконное стекло, кто-то из мужиков сунул было голову в избу, но, охнув, отшатнулся – жена мельника сунула ему под нос пучок ядовито дымящей полыни. Чуть поодаль мялся староста Ефрем Порфирьевич.

– Почто честных людей мучаете? – строго спросил Огньяр у старосты. Тот боязливо отвёл глаза.

– А ежели совсем не честные они? Мы-то слыхали, что внучка у них пропала, почитай, половиной деревни искали. А теперь и наших девок не сыскать – как сквозь землю провалились. И печника нашего невеста, Любашка, и косарей девки, и Ксенька, пекарская дочка!

Мир закружился. Огньяру показалось, будто земля под ногами стала рыхлой, и ему пришлось приложить усилия, чтобы устоять.

– А бабы на торговых рядах судачили, что на мельнице блазнит. Никак мельник с нечистым дружбу водит и девок ему отдаёт. Ведь было уже такое, – продолжал староста, не обращая внимания на изменившееся лицо колдуна. – Сначала биси деток забирали, а теперь на девок переключились. И в мельнике – вона – засели!

– Да окститесь! – прошипел Огньяр, краснея от ярости и страха. – Был у меня сегодня мельник, рассказывал про свою беду. Внучка у него тоже пропала, вчера только. И нет в нём никаких бисей! Думаете, я бы не почуял? – Огньяр запнулся. Когда он беседовал с мельником, вокруг были его личные бесы, которые ощущались так же, как и чужие. Мог ли не заметить окаянного под человечьей личиной?..

– Раз уж я тут, давайте вместе и проверим, есть в мельнике нечистый, или нет, – предложил он. – Но ежели нет, должны будете ему окна вставить не более, чем за день. Холода ночью. А ты, – он посмотрел старосте прямо в глаза, – проследишь. Иначе так нашепчу – распухнешь!

Староста икнул и втянул голову в плечи. Растолкав мужиков, Огньяр постучал в дверь.

– Архип Акимович, открывай. Будем тебе честное имя возвращать.

В избе наступила тишина. Потом зазвенела цепочка, запирающая дверь, и на крыльце появился бледный и всклокоченный мельник.

– Чаво делать надобно? – тихим, дрожащим голосом спросил он.

– Да ничего не надо. Стой тут и не бойся, – Огньяр старался говорить ровно, хотя во рту пересохло. А ежели правы деревенские, и в мельнике действительно бисяк сидит? Ежели он девок на мельницу заводит? Что он там с ними делает? Ох, ежели взаправду… Огньяр оглянулся на Прошку. Кот сидел, помахивая хвостом, и следил за колдуном.

Достав из сумки мелок, Огньяр очертил небольшой круг прямо на крыльце. Деревенские подались назад, когда он начал распевно читать заговор. Краем глаза колдун видел, как Прошка тоже отошёл на приличное расстояние. Огньяр не сводил глаз с мельника. Вдруг сильный чёрт в нём сидит и сразу с личиной не расстанется?.. Но Архип не оборотился, не стал бросаться на границу, отмеченную мелом. Он лишь стоял, теребя пальцы и обводя людей растерянным взглядом. Заговор не сработал, но Огньяр не думал останавливаться, охваченным болезненным азартом. Нащупав в сумке пучок трав, он обернулся.

– Огня дайте?

К нему тут же подскочил охотник Назар, чиркнул спичкой. Едко зачадили травы. Огньяр приблизился к мельнику, завёл снова заговор, обходя его по кругу. Дым завивался причудливыми спиралями вокруг старческой фигуры. Архип закашлялся. Огньяр заговорил быстрее, но тут почувствовал прикосновение к ноге.

– Угомонись, бесогон, – Прошка смотрел на него снизу вверх. – Не видишь? Справный твой мельник.

Огньяр сунул скрутку в бочку с дождевой водой, стёр ногой круг.

– Я своё дело выполнил. Вы сами все видели, – обратился он к людям, чувствуя, как неотвратимо накатывает отчаяние.

– На мельницу? – мявкнул Прошка.

Колдун угрюмо кивнул и, не произнеся больше ни слова, отправился за котом.

***

Грохот водяного колеса был слышен издалека. Прямо перед лицом Огньяра, словно тень, промелькнула сова. Он вздрогнул.

– Дурная примета, – заключил Прошка, проводив птицу взглядом.

Наконец расступились еловые ветви, и взгляду Огньяра открылась старая мельница. Слава о ней, как и об остальных, ходила дурная: мельникам, что работали на ветряных мельницах, приходилось заключать договор с чертями, чтобы те справно вращали лопасти. А их товарищам с речных мельниц помогали водяные, но тоже за щедрые дары. “Немудрено, что деревенские вину на мельника так скоро повесили”, – подумал Огньяр, оглядывая мельницу.

Поднявшись по крыльцу, он дёрнул за ручку. Заперто. Сотворив простецкий заговор с разрыв-травой (Волемир научил ему одним из первых), Огньяр ворвался в мельницу – и остолбенел. Позади утробно завыл Прошка.

В мельнице стояло по колено воды, которая сочилась сквозь доски с колеса. Прямо на полу в противоположном входу углу в круг сидели пропавшие девушки, а в центре, подобрав бледные ноги, устроилась водни́ца, которой несколько деревенских расчёсывали волосы. Остальные глядели перед собой пустыми глазами. Огньяр быстро нашёл взглядом Ксеню – та сидела позади русалки. Колдун устремился было к ней, но девушки словно по команде поднялись и закрыли собой водную нечисть.

– Ты зачем тут, чертиха?! – в отчаянии выкрикнул Огньяр. Из уст водницы вырвался звонкий, потусторонний смех.

– Ты знаком с моим батюшкой, водяным? – поинтересовалась она в ответ. – Знаешь ли ты, как скучно в подводном царстве? Утопцы – глупые, а девицы только и делают, что плачут. А вот в вашем – так совсем другое дело, – русалка повела плечиками, облепленными мокрыми волосами. – Смотри, сколько я себе подруг разом нашла. Я им вечную жизнь подарю и богатство. Разве они ещё о чём-то могут мечтать?

– Чтобы их водницы на мельнице не запирали? – предположил из темноты Прошка.

– Ты разве поймёшь? – поблескивающие глаза обратились на него. – Ты вообще что за нечисть такая?

Домашний бес промолчал.