Читать книгу: «Непримиримые 1-2», страница 23

– Четыре года, одиннадцать месяцев и семь дней, – услужливо добавляет сосед без намёка на улыбку, чем затыкает на несколько мгновений.

– Я так точно не считала… Но не в этом суть. Нас тут не было! А приехали мы несколько месяцев назад…

– Мгм, первоапрельская издёвка, – новый глоток и ни капли глумления. Опять напрягаюсь – и правда, первого апреля вернулась. – Но до этого твой отец был очень рад по приезду к доченьке согревать постель моей мамы…

– Избавь меня от грязных подробностей, – рьяно трясу головой.

Мне нехорошо, даже если это гнусная ложь, очередная выдумка Игната… Дурно, когда вот так могут гадости говорить.

– Почему, – хмыкает Селивёрстов, – только я должен быть в курсе грязного белья наших предков?

– Потому что мне плевать, – перебиваю несмело. Но в душе зерно сомнения укрепляется. – Пусть живут…

– Живут-живут… – с ледяной колючестью, – твоя мать ещё болела, а они уже…

– Умолкни, – задыхаюсь, внезапно накатившим гневном. – Папа не мог! Он… он любил маму! – вкладываю в голос чувство, но звучит до омерзения неуверенно. Будто простой фразой опорочила память о святом человеке. Об идеальном чувстве…

Я вообще не думаю, что отец способен любить. Для него это чуждое понятие, сопряжённое с некоторыми реакциями живого существа на химическом уровне, исследованиями которых, в связи с повышенной занятостью, ещё не озаботился. Примерно так же и я думаю… благодаря ему. Всё же яблоко от яблони, но в моём случае – я рук не опускаю. Молода… У меня ещё толком не было возможности опровергнуть сомнительность своего мышления по этому поводу.

А чувства отца применительно ко мне – имеют совершенно другой характер, и больше смахивают на эгоизм. Я – дочь, и при попытке кого-то извне вклиниться между нами, папа выбирает сторону наблюдателя, хотя на деле умело дёргает за нити, вынуждая поступать, как желает он.

Так что «любовь» моих мамы и папы, буквально режет по сердцу. Нечто мифическое и неощутимое, хотя с детства себя убеждаю в обратном.

Правильнее, верила в это и была готова с пеной у рта доказывать состоятельность своего мнения. Папа же переживал за маму. Высиживал возле постели… Плакал, когда умерла… Это были чувства!..

Только многим позже задумалась, а какого именно рода это были чувства. Какой оттенок носили? Жаль, ответа так и не нашла…

– Любил, ещё как, – соглашается до отвращения спокойно Игнат. – Но это ему не помешало найти успокоение в соседской постели.

– Чш-ш, – взмах руки, – не хочу слышать гнусных подробностей.

И без того тошно и гадко на душе.

– Слышать?.. – едко, но коротко смеётся Селивёрстов, выбрасывая окурок за балкон. – Малыш, я их видел, и поверь, моей психике было куда больнее! Во мне до сих пор бурлит злость и негодование.

Блин, во мне сейчас тоже. Не хочу верить. Не могу!

Но почему же сердце так сжимается, словно верит? Не мог отец так подло с матерью обойтись! Или мог? Спать с соседкой? Прямо под боком у мамы? Пока она… умирала…

Враньё! Отец, конечно, ещё тот "благородный рыцарь", но чтобы так… низко…

– Не надо осквернять память о моей маме, – прошу ровно, не позволяя эмоциям взять верх над чувствами, что во мне сейчас бушуют девятым валом.

На самом деле, я хочу знать, «правда» это или «нет». Но от отца. И если это окажется правдой… Я не знаю, что сделаю… во мне давно зреет обида и выплеск может вылиться в громкий скандал.

– Как скажешь, – равнодушно пожимает плечами Игнат.

Отворачивается, облокачиваясь на балконные перила и уставляясь куда-то взглядом, изредка отпивая из банки. Молчание щекочет нервы. Начинаю ёрзать и подумывать, что пора заканчивать посиделку.

– Ты так и не ответила… – едва слышно нарушает безмолвие сосед, вгоняя в ступор очередным загадочным вопросом с явным подтекстом.

– На тему? – осторожничаю хмуро. Глоток пива.

– Скучала ли ты по мне… – задумчиво, без намёка на шутку.

Жутко, да так, что мурашки по коже.

– Это шутка?

– Вспоминала?.. – на своей волне парень и это реально пугает.

– Селивёрстов… – тихо начинаю.

– Я тебе жизни не дам! – жёстко и вкрадчиво.

– Да пошёл ты! – встаю, но не успеваю пройти мимо, Игнат разворачивается, невероятно ловко поймав меня в кольцо рук.

Жуткое ощущение мощи, мужской силы обрушивается, точно цунами. Сердце чуть не выпрыгивает из груди, эхом колотится в голове. Даже страшно становится, ведь физически не смогу отбиться, если гад возжелает снасильничать. Это при том, что я совсем не из робкого десятка.

– Ты же знаешь, зазря слов на ветер не бросаю, – глаза в глаза. – Я уничтожу тебя. Растопчу все твои мечты и надежды, если не поможешь… – с наглой ухмылкой, будто не грозит, а шутки отпускает.

– Долбанутый! – Несколько тщетных попыток вырваться приводят к тому, что я лишь плотнее размазана по Селивёрстову. И мне это не нравится, до гулкого боя крови в висках и крупного тремора.

Глупость, но банку пива не отпускаю… стискиваю так сильно, будто на глотке соседа, она даже возмущенно скрипит. Да и вторая рука, к слову, занята – ей плед удерживаю, чтобы уж окончательно не опозориться, сверкая голым телом. Поэтому нелепо ёрзаю и брыкаюсь, как придётся. Мои трепыхания только раззадоривают Игната, который и не напрягается – потешается надо мной. Когда усмиряюсь, заточитель ослабляет хват.

– Темпераментная, – пошленько хмыкает, мазнув глазами по моим губам. Дыхание сбивается окончательно. – Мне это нравится…

Зато меня пугает… до икоты… озабоченность… твоя! А то, что возбуждён, ощутила, пока меня по себе натирал.

– Что хочешь конкретно от меня? – молюсь в сердцах, чтобы парень не заметил моего замешательства и страха перед его силой.

– Совсем другой разговор. Я бы сказал, взрослый… – к моей радости, позволяет сесть обратно в кресло. Кутаюсь в плед, хаотично соображая, как избавиться от назойливой компании, не к месту возбуждённого идиота.

– Давай родителей разыграем, что у нас любовь.

– Любовь? – чуть не давлюсь идиотской идеей. – Это абстрактное название аномальной химической реакции в мозгах и теле человека?

– Мгм! – с лёгким недоумением.

– Нелепость, – роняю с отвращением.

– Почему?  – озадаченно.

– Ты и любовь?! – фыркаю. – Я и любовь – ещё более нелепое сочетание слов, а если в контексте «к Селивёрстову Игнату» – невозможное… – ляпаю быстрее, чем осознаю ошибку. Глаза соседа пасмурнеют, сужаются. Ох, не нравится мне злой блеск, мелькнувший вызов.

– Хочешь сказать, что никого и никогда? – морозно пристально рассматривает, выискивая хоть тень лжи.

– Ты же не думаешь, что я буду нечто подобное обсуждать с тобой?! – нахожусь, как выкрутиться из западни, куда сама себя загоняю.

– Нелепо считать себя непрошибаемой стервой, – кривит губы Игнат. – Я умею вызывать разные чувства и растопил немало ледяных сердец.

Уж да, что-что, а этого мог не говорить.

– Верю, – не собираюсь нарываться. Лучше сдать позиции – это более правильная стратегия.

– Я могу тебя влюбить, а потом растоптать.

– Не буду спорить – глупо, – давно не была так покладиста и смиренна. – Просто скажи, зачем тебе этот цирк…

– Хочу, чтобы родители расстались, – поясняет спокойно, точно для тупой. – Попробуем выбесить твоего отца и мою маму…

– М-да? – вскидываю брови.

– Ну, твой отец тебя любит. Обо мне он знает, что я… не самая лучшая пара для его дочурки. Ему это не понравится, а мама будет меня защищать. Они поругаются… И всё будет отлично – мир нашим отдельным семействам!

А ведь прав гадёныш… Отец ревностно относится ко всем моим увлечениям, особенно к парням. С тех пор, как в школу пошла, боится, что забуду о работе над проектами, учёбе.

Да я и сама понимаю, что если влюблюсь – чувства станут помехой. Трудно погружаться в дело, когда голова о другом думает… Вспомнить хотя бы Лианга… С ним была близка к атрофии мозга из-за бурлящих эмоций, но вовремя брала себя в руки и не позволяла глупостям стать значимей работы.

– А мне оно зачем?

– Хочешь породниться со мной?

– Нет, – морщусь.

– А это скоро случится – мать сказала, что они собираются жить вместе.

Умолкаю, но ни одной разумной или адекватной мысли не могу поймать за хвост. Полный кавардак.

– Ты можешь считать меня каким заблагорассудится муд***, но я предпочитаю вести честный бой. Поэтому и даю тебе возможность посодействовать. Откажешься, я и один справлюсь, но для тебя этот вариант окажется значительно болезненней.

Гад меня выбрал жертвой, очень по-мужски. Хотя, если затевает войну, на ней все средства хороши, да к тому же… не подло в спину бьёт – пришёл поговорить, расставляет точки над i.

– Ты так уверен в своём грандиозном плане? – озвучиваю первое, что хоть как-то оформилось предложением.

– Ага, – будто слыша мои сумбурные умозаключения, кивает Игнат. – Но результат будет зависеть от того, насколько далеко будешь готова зайти…

– Бред полнейший, – отзываюсь, ни секунды не раздумывая, – с тобой я ни на что не согласна.

– Э-э-э, – осуждающе протягивает Селивёрстов. – Я ничего такого пошлого и непристойного не предлагаю, испорченная девчонка! Лишь сюси-муси, и то – только на глазах родителей. За пределом посёлка я бы тебе советовал вообще держаться от меня подальше, – торопливо предостерегает с таким брезгливым выражением лица, что меня от негодования распирает наговорить обидных гадостей в ответ. – Даже не так, – его глаза опасливо темнеют, словно грозовые тучи, – за пределами посёлка держись от меня на расстоянии! Как и прежде… – вкрадчиво и со злым подтекстом.

– Поверь, это моё самое большое желание, и мне кажется, я до сего момента справлялась на ура! Так что и на сюси-муси в пределах дома тоже не согласна… – отрезвляюще заявляю.

– Как знаешь, – рассуждает с наигранной весёлостью парень, – но готовься, скоро будем всё делить. Я предпочитаю спать ближе к балкону… Мне понравилось твоё зеркало, комод… да и постель ничего такая, просторная… как раз под мой рост.

Подношу банку ко рту, но так и не отпиваю.

– Не смешно…

– Ничего, поживём вместе, ухохочешься! – с хитрым прищуром делает глоток Игнат. Его кадык жадно ходит вверх-вниз.

– Да не собираюсь я с тобой жить! – чтобы заткнуться, тоже припадаю к краю банки, но уже не ощущаю былого удовольствия. Словно мыльной воды наглатываюсь.

– А кто тебя спрашивать будет?! Вот братик или сестричка появится, – Игнат ставит банку рядом с первой. – Мою комнату мать точняк под комнату мелкому отдаст. У нас-то дом небольшой по помещениям. Всего две спальни, зал и кабинет. Уж что-что, а кабинет мать точно не отдаст – она там работает. В зале спать – неприлично… А спать мне где-то надо… Так что…

– Притормози! – останавливаю ход мыслей соседа, тряхнув банкой и выпятив палец. – Ты, как мне кажется, неплохо справляешься с поисками мест для ночлега. Полгорода девчат тебя точно с радостью примет.

– Ого, откуда такие сведения? Справки наводила? – самодовольно ухмыляется Селивёрстов и, ухватив за запястье, тянется к моему пиву.

Ловко перехватываю банку другой рукой, точнее, разжимаю кисть, пиво падает, но я его проворно ловлю свободной и демонстративно осушаю, не без удовольствия видя чуть озадаченное лицо парня.

– Зачем? – уже через секунду морщусь, словно лимон глотаю: последние капли жуть какие невкусные – тёплое, выдохшееся пиво – бэ-э-э. Но лучше сама буду давиться, чем этому наглому типу отдам! – Итак, куда ни пойдёшь, всякие красотки о тебе шепчутся, – аккуратно ставлю банку к уже имеющемуся опустевшему строю возле Игната.

– А ты сплетням меньше верь, – выуживает очередную сигарету Селивёрстов. Прикуривает. – Девчата – они такие, напридумывают не бог весть что. Да и не всё же время скитаться по девушкам. Иногда хочется родного уюта, милого дома, тепла…

– И как это ассоциируется с моим домом? Моей комнатой? Моей постелью? Комодом? Зеркалом? – даже не знаю, почему всплывают мелочи, которые, как оказалось, уже запали в душу и скверненько там осели.

– Да как тебя увидел, так сразу и спроецировал, малыш, – подмигивает мне наглец.

– Проецировка плохо работает, Карлсон. Ориентиры сбились. Ты бы свой пропеллер держал по ветру, и летел отсюда, летел… – Надоедает балаган. Поднимаюсь, тихонько пинаю ногу соседа, преграждающую путь, но уйти не получается: Игнат рывком привлекает меня к себе, удерживая свободной рукой.

– Да сколько меня хватать можно?! – возмущаюсь праведно, да кого это волнует. Селивёрстов медленно затягивается. От неожиданности упираюсь ладонями в грудь парня, позволив упасть пледу на пол – это не ускользает от внимательных глаз соседа. На миг кажется, меня мысленно и от бюстика с трусиками уже избавили с той же лёгкостью, как вынудили забыть про кусок ткани, что помогал скрыть наготу до сего момента.

Склоняется так близко, что лишь глаза испуганно вытаращиваю, а в голове, точно испуганные птицы, трепыхаются бестолковые мысли.

Игнат неторопливо выпускает облако дыма прямо в меня – рефлекторно, чтобы не оказаться в клубах, ловлю ртом, втягивая в себя, а выпускаю уже в сторону.

Это слишком… Я не курящая, но иногда… в большой тусовке, в хорошей компании, когда весело…

Селивёрстов с моих губ не сводит глаз. Они становятся грозовыми. А что ужаснее, слышу грохот сердца. Отчётливо, прямо в ушах – аж барабанные перепонки вибрируют. И чьё это сердце так громкого ухает, ещё вопрос. Игната? Моё?

Или наши, да в унисон?

Это заставляет сглотнуть. Нервно, шумно.

– Я не шучу, – мрачнеет Селивёрстов. – Мне не нравится, что у мамы роман с твоим… – умолкает, подбирая слово, – отцом… – последнее даётся с трудом.

Взгляд серых, непростительно красивых глаз прыгает по моему лицу: морозно, жгуче, въедливо. Тело плавится от жара, по венам, словно потоки лавы растекаются. Щёки начинают гореть. Ноги слабеют.

– Селивёрстов, – опять сглатываю пересохшим горлом. Голова совсем дурная. Делаю себе пометку: нельзя пить, когда этот тип рядом. И тем более не курить – слишком интимно. – Ты болен! Взрослый парень, а всё характер не по делу показываешь… Твоя мать, мой отец – одинокие люди. Они имеют право на личную жизнь, даже если друг с другом…

– Имеют, но порознь! – отрезает сухо Игнат. – У него уже есть две большие любви, на мою мать не хватит запала. – Пауза затягивается. Сосед делает последнюю тяпку, отшвыривает бычок, куда и первый, всё это время не сводя с меня колючего взгляда. Рывком за затылок притягивает ближе и теперь уже медленно выпускает дым мне в рот, зная, что сделаю. Послушно втягиваю, продолжая таращиться на парня, что и не скрывает совершенно не невинного взгляда. Полученную порцию смога отправляю в сторону, а Игнат и не думает отстраняться. Бормочет в губы:

– Первая – его жутко интересная работа. Вторая – очаровательная, – ласково пальцем очерчивает контур моего лица, заставляя забыть о дыхании и затаиться в предвкушении непонятно чего. Ненавязчиво, но уверенно приподнимает голову выше за подбородок, побуждая встать на цыпочки, натянувшись, точно струна, и смотреть в глаза. – До чёртиков восхитительная дочурка, на которой его свет и сходится.

– Ба, – давлюсь смешком, опускаясь на пятки, – да у вас, батенька, комплекс неполноценности!

– Моя полноценность, – Селивёрстов утыкается губами в висок, на миг заставив забыть о дыхании. Шепчет, касаясь кожи, прогоняя по телу мурашки и вынуждая замереть и внимать каждому шороху: – Очень полноценна, но лучше тебе помочь мне рассорить родителей.

– Иначе?.. – зло отмечаю, что реагирую на близость соседа: на его жар, запах, голос… и проклинаю себя за неуместную слабость.

– Поэтому и говорю, я вам жизни не дам, особенно тебе… – звучит опасно, морозно, да так, что моё тело покрывается гусиной кожей.

Ладони Игната начинают скользить по спине, разгоняя непонятные рассудку, но тактильно приятные волны. Меня разгорячённую, словно в сугроб с головой окунают. Контраст реально отрезвляет. Меня начинает потряхивать… от бешенства. Упираюсь руками в грудь соседа:

– Это я уже проходила. Ничего, научилась выживать.

– Э, нет, малыш, – качает головой парень, позволяя быть на расстоянии, но продолжая удерживать за талию. – То были цветочки, да и жалел я тебя, а теперь козни будут изощрёнными, мучительными и жутко откровенными, – при этом его глаза задерживаются на моих губах, а я от недвусмысленности только рот открываю:

– Неужели за косички дёргать будешь? Или толстозадым Корольком обзывать? – да, кошу под дуру, но это лучше, чем блеять испуганной козой, признавая поражение ещё до битвы.

Игнат кривит усмешку:

– Я не шучу, Ирк, ты же знаешь, каким гадом я могу быть… – это даже ласково, виновато.

– Есть! – поправляю сухо. – Но тебе пора жить своей жизнью, а не лезть в личную матери. Так что, прости… Если что, я тебе свою комнату уступлю, а сама снимать буду. Мы с отцом договорились, если окончу этот год на отлично, он мне с нового учебного поможет квартиру купить.

– Не на те ли деньги, на которые ты себе «Ауди» купила?

Хмурюсь. Откуда он знает про «малышку»? А, видел, наверное.

– Это были мои.

– Ого, да ты богатая леди… – оценивающе сверкают глаза парня.

– Не твоего ума дело! – всё же нахожу силы и отталкиваю сильнее.

Селивёрстов, вопреки моим взыгравшим страхам, разрывает объятия, но голос отца: «Ир, это ты?» – заставляет меня нырнуть вниз.

Причём утащив за собой и Игната.

Причём упав на него сверху.

ГЛАВА 44

Ирина

Парень сдавленно охает, я затыкаю его рот рукой.

Блин, везёт, что балкон большей частью пустой, да на полу линолеум, ну и… плед смятой горкой валяется, как раз под нами, а так бы грохота было…

– Ир? – вновь зовёт отец. Забываю, что надо дышать, молча смотрю в пасмурные глаза Игната. В них разыгрывается целая стихия.

Ощущаю, губы парня начинают шевелиться, нежно целуют мою ладонь.

Вытаращиваюсь на наглеца, а его глаза уже откровенно смеются. Хмуро предостерегаю, но ему плевать: вот уже языком изучает мои пальцы, пытаясь пролезть между ними…

Накрываю второй рукой, надавливая сильнее.

В отместку Игнат начинает шариться по моему телу ладонями. Блина, закатываю глаза. Вот такого не ожидала. Я бы даже материться принялась, да вот только под балконом шелестит трава, раздаётся невнятное бормотание отца:

– Ир… кто тут…

Вновь уставляюсь на Игната, взглядом обещая расправу. Кровавую… Болезненную, но на миг торопею.

Он хозяйски скользит ладонями по моим ляжкам, ненавязчиво заставляет согнуть ноги в коленях, удобнее усаживая на себя.

Вот же дура! Зачем таю… Игната нужно срочно прогнать! Нагрубить, возможно, ударить… И плевать, что скандал будет!..

А вместо этого растворяюсь в его глазах, в его руках, ещё чуть-чуть – и ёрзать начну, потому что тело… оно что-то хочет. Ему нравятся вольные наглости Селивёрстова.

Парень без зазрения совести меня изучает, вернее лапает, пользуясь моментом. Его руки сначала медленно и нежно, а потом всё наглее и дотошнее ползут на задницу.

Ау! Мозги?.. Полный вакуум. Пустота, что б её…

Папка прав, они отключаются, когда голова задурманена эйфорией, а тело плавится под выплеском гормонов и натиском мужских феромонов.

А что ещё хуже, мне нравится видеть в откровенно похотливой серости глаз Игната вожделение. Он и не скрывает ни своих развратных мыслей, ни уже восставшего достоинства, которое мне упирается в живот.

Мой предостерегающий взгляд соседа лишь забавляет и ещё больше распаляет.

Прикусываю губу, отсчитывая секунды, когда смогу наговорить кучу уничижающих слов… вот только пусть папа уйдёт! Боже! Пусть он быстрее уйдёт!

Гравий шелестит уже ближе к дому – шаги удаляются…

Мои чувства бурлят, я на грани завопить благим матом – Игнат бесцеремонно проникает под резинку трусиков, стискивая ягодицы и прижимая меня к своему набухшему хозяйству.

Это сверхнаглость!

Меня трясёт… от бешенства…

От возбуждения…

Блина! Мое тело прогибается, ластится к соседу…

А-а-а, спасите!..

Мне не нравится такая реакция на действия Селивёрстова.

Однозначно. Категорически!..

Или нравится?!.

Боже, убейте меня!!!

Да что же это такое?!

Моё предательское тело – податливое, сахарное, трепещущее. Внизу живота разгорается пламя, грудь нервно подрагивает, жадно, рвано. Соски напряжённо ноют…

Наша сцена явно затянута. Отца уже не слышно, а я продолжаю бесстыдно сидеть на парне. Срочно нужно что-то придумать!

– Ты не охренел? – цежу сквозь зубы.

В глазах Игната плещется смех, а взгляд, мать его, такой невинный… Пришибла бы соседа!

– Что тебя так забавляет? – злюсь не на шутку.

Гад молчит. Начинаю яриться сильнее:

– Я спрашиваю, какого хрена тебя забавляет?..  – только сейчас осознаю, что до сих пор затыкаю его рот. Убираю руки и упираюсь ими по обе стороны от головы Игната.

– Смотрю, твоя падучая болезнь с годами усилилась, – жадно глотает воздуха Селивёрстов.

– А твоя самонадеянность обострилась до степени бесконечность! С какого перепугу возбуждён?

– Это нормальная реакция здорового мужского организма на красивую девушку.

– С каких пор ты вдруг меня красивой считаешь?

– Да вот прям с той самой секунды, как ты на меня завалилась, – потешается. – Как башкой о пол шибанула, я на тебя сразу другими глазами стал смотреть.

– Видать, хорошо приложила, – ни капли не сочувствую.

– Достаточно для того, чтобы стала светом в оконце.

– Могу погасить этот свет, чуток сильнее ударив головой о пол ещё раз.

– Мне и так плохо, – поддельно кривится сосед.

Я ему не верю! Плохой актёр…

– Скорую вызвать?

– Ага, а сама выхаживать будешь. Костюмчик медсестры с халатиком покороче…

– Вёрст, ты конкретно болен на передок! – констатирую мрачно.

– В моём возрасте это нормально, – криво лыбится Игнат.

– Руки с моего зада убери!

– Ой, это твой?.. – взлетают наиграно брови.

Вот так и шибанула бы по наглой роже, чтобы самодовольную ухмылку стереть!

– Мой.

– Ничего так… симпатичный, и жмякать удобно! – От наглости теряю дар речи, а нахал продолжает: – Ты слышала, что мужчины предпочитают женщин, чьи прелести удобно помещаются в их руках? Вот твой зад моим рукам очень подходит, – подтверждая слова, нежно сжимает мои ягодицы. – Есть за что подержаться… Не уверен насчёт груди, – с таким спокойствием рассуждает, что закрадывается мысль, парень не в себе, – всё же «булочки» и «подружки» у тебя не соразмерны. Но если позволишь пощупать и сравнить…

– Селивёрстов, да ты болен?! – выдавливаю, едва дыша от шока. – Особенно напрягает твоя озабоченность женскими задами.

– Лучше озабоченность, чем импотенция…

– Мне плевать, подбери своё хозяйство!

– Ну, малыш, это сложно. Оно у меня неуправляемое хотя, – продолжает отыгрывать роль сексуально озабоченного, – может, у тебя лучше получится с ним справиться?

– Да ты неизлечимо болен! – порываюсь ударить, но Селивёрстов с лёгкостью перехватывает сначала одну руку, потом вторую. Рывком заводит обе за мою спину, прогибая к себе, да так, что моя полуголая грудь теперь на уровне его лица.

Светло-серые глаза заволакивает темнотой.

– Ага, только не я сейчас на тебе, а ты… До! Сих! Пор!.. – жалит правдой, его голос заметно грубеет, подрагивает, становится хрипловатым. Я начинаю трепыхаться, но не я «на коне»… Это лишь мнимая власть! – Ёрзаешь бесстыже на мне, грудью развратно трёшься, – беззастенчиво прикусывает сосок, выпирающий через кружево.

Я ахаю от смешанных чувств, ярость в которых отнюдь не главное.

– Пусти, – звучит позорно и больше смахивает на всхлип удовольствия.

Едкий смешок.

– Я, конечно, привык, – игнорит мои тщетные попытки вырваться Игнат, – что девчата на меня вешаются, но чтобы постоянно под ноги падали, – продолжает разглагольствовать с жутким равнодушием, – или, хуже того, заваливали. Нет, малыш, к подобному точно не привык…

– Пусти, сказала! – злюсь сильнее, сопротивляюсь ожесточённее. Но секунда – и я уже под Игнатом, руки над головой, а сосед между ног.

Капец!

Извиваюсь дикой кошкой, но поганцу плевать.

– Мне повезло, что головой только легонько приложила, а так бы вырубился, и хрен тебя знает, что бы ты там навыдумывала на мой счёт… Ещё бы насиловать начала, а я что… очнулся – и уже вроде как неудобно отказаться.

– Да иди ты…

– Что, правда глаза колет? – продолжает глумиться с теплотой во взгляде.

– Отпусти! – не прекращаю попыток вырваться, только хватка Селивёрстова становится жестче, и в какой-то миг даже ахаю от боли и хруста в плече.

– Расслабься, что как не родная? – хмыкает с издёвкой.

– Я не родная… – выплёвываю негодование, в панике не зная, как выкрутиться из щекотливого положения.

– А вот это радует, – опять серьезнеет Игнат и, совершенно не скрывая своих развратных мыслей, шарится по мне красноречивым взглядом. – Было бы совсем аморально трахнуть свою сестру.

Я бы завопила от ужаса и возмущения, да вот только хрипловатый тембр пробирает до кончиков волос. По телу расползаются жаркие волны. Как дура, слушаю парня, затаив дыхание.

– Другое дело – сводную…

– С-с-селивёрстов, – не на шутку пугаюсь. – Ты же шутишь… Секс против воли – уголовно наказуем, – выдавливаю, но звучит неубедительно.

– Правда? – вскидывает изумлённо брови Игнат. – А если девушка сама захочет?

– Кто хочет? – от шока даже по сторонам кошусь, словно ищу ту идиотку. – Где хочет?

– А если тебе понравится?

– Сомневаюсь…

– Фригидная? Лесбиянка? – задумчиво и без намёка на юмор перебирает варианты сосед.

Блин, вот рассмеялась бы, если бы не было так обидно и страшно!

– Всё вместе, – цепляюсь за смехотворную мысль. – Да ещё и больная…

– Да ты что? – восхищённо хмыкает парень. – Как и я, на передок?

– Нет, – вспыхиваю, осознавая, что переиграть словесно соседа – пустая затея. – Блин, Селивёрстов ты определённо переоцениваешь свою неотразимость! – вкладываю в голос оставшуюся решимость.

– Наоборот, – парирует едко, – убеждаюсь, что недооцениваю свою мужскую привлекательность, если уж такие стойкие оловянные солдатики, как ты, падают к моим ногам…

– Ты омерзителен, – не ругаюсь, а пытаюсь донести правду.

– Поцелуй! – звучит не то просьбой, не то приказом. Торопею от наглости. – Докажи, что я тебе омерзителен. Что непривлекателен. Что я тебя не волную…

– Я сейчас закричу, – грожу больше от страха: осмелься парень меня поцеловать – не смогу дать ему достойный отпор.

– До этого боялась, что нас застукают, а теперь осмелела? – уточняет с ядовитым смешком. – Да я не против, – дёргает плечом, – даже оголюсь. Мне-то как раз оно на руку будет. А вот тебе придётся долго объясняться, что на твоём. Балконе. Ночью. Делает. Голый. Парень.

– Ты чудовище! – выдыхаю, понимая, что проигрываю по всем статьям.

– Мгм, – самодовольно кивает Селивёрстов и склоняется ко мне.

Несколько секунд пилит взглядом, словно раздумывает, поцеловать, обозвать или попрощаться.

– Как ты сам с собой уживаешься? – цепляюсь за любую возможность оттянуть тот момент, когда Игнат завладеет моим ртом.

– Как-как, – бормочет сосед, опаляя кожу жарким дыханием, – потакаю всем прихотям, – языком очерчивает контур моих губ, а потом, чуть прикусывает нижнюю.

 Привкус пива и сигарет неприятен, но это какой-то афродизиак! Меня словно травят неизвестным наркотиком – зависаю под напором новых чувств. Затаиваюсь, так сильно втянув воздух, что становится больно в груди.

– Не потакать нужно, а пороть! – нахожу силы для ответа, как только Игнат даёт свободу рту.

– Обещаешь? – поддевает своим носом мой. – Я не против, правда, тебе придётся опять в тот костюмчик одеться…

– Ты… ты… – звучит совсем жалко.

– Не злись, – со злой вкрадчивостью, – ты меня жутко возбуждаешь, – Игнат беззастенчиво качает бёдрами, доказывая свои слова и вгоняя меня в едкую краску. – А чем больше сопротивляешься, тем больше распаляешь. Я вот-вот сорвусь и трахну тебя прямо тут…

Своими наглостями и пошлостями парень шокирует – я не привыкла к подобному. Словно безропотная кукла, гляжу в пасмурные глаза Селивёрстова, но когда он опять ко мне склоняется с явным намерением поцеловать, лишь яркий блик посреди темноты отвлекает от серых омутов.

– Огонь, – точно заворожённая, шепчу, уже ощущая вкус Игната на губах. Вкусно, я уже и забыла, что целоваться может быть так вкусно и приятно. До головокружения сладко…

– Да, малыш, – кивает парень, несколькими короткими поцелуями опаляя рот. – Я тоже его чувствую…

– Н-нет, – опять начинаю сопротивляться. – Там! Огонь! – неопределённо мотаю подбородком, указывая на пламя, облизывающее верхнюю часть дома Селивёрстовых. Нет-нет, да и из окна второго этажа наружу вырываются языки огня.

Сосед кидает недоуменный взгляд, куда намекаю:

– Мать твою! – будто ото сна просыпается. – Ма… мама! – вскакивает с такой поспешностью, что лишь вздрагиваю, слыша хруст дерева, когда Игнат сигает с балкона. Ветки трещат, листья возмущенно шелестят:

– Ма-ма! По-пожар! – раздаётся надрывный вопль соседа. – По-жа-а-ар! – орёт уже на своей территории.

Боже!

Сердце пропускает удар, мгновенно окутывает холодом. Теперь уже я подскакиваю, точно ужаленная. Обхватываю себя за плечи. Несколько мгновений смотрю на янтарные всполохи и мчусь в комнату. Быстро ныряю в спортивные брюки, а толстовку накидываю и застёгиваю, уже перепрыгивая через ступени.

– Пожа-а-ар! – воплю на весь дом, не заботясь о тишине, наоборот топая, как можно сильнее. – Ба, дед, пап… Пожар! – Пиликаю кнопками, набирая телефон экстренной службы. Родственники выскакивают, кто как спит. Сонные, помятые, недоуменные.

– Там, – мечусь по залу, тыча в сторону дома соседей. – Селивёрстовы горят!

«Вы позвонили…» – слышу в трубке и начинаю тараторить, как только раздаётся голос оператора:

– Пожар! В посёлке…

Родственников долго звать не надо. Облачаясь на ходу, выбегаем на улицу.

Шланги поливочные хоть и тонкие, но в данном случае сгодится, что есть; отец и дед быстро их раскручивают и тянут к соседям. Распахивают калитку.

– В доме газ, – хватается за голову ба, расширенными от ужаса глазами смотря на частично полыхающее здание.

Отец, ни секунды не медля, бежит к дому. Скрывается внутри, но уже через несколько мгновений оттуда появляется уже в компании с Игнатом, держащим маму на руках.

Амалия без сознания, на лбу кровь… волосы свисают багровыми паклями. Игнат мать передаёт моему отцу. Бабуля волнуется, распоряжается соседку к нам домой отнести. Папка молча выполняет указания, где и оставляет женщину под присмотром ба.

Второй этаж знатно полыхает, особенно с другой стороны. Из окна соседа вырываются янтарные языки и уже облизывают деревянное перекрытие, перекидываясь на крышу с ближайшей стороны.

Я совсем смелостью не обладаю, но когда взгляд цепляется за нижний этаж, а точнее гараж, спохватываюсь. Бегу, и у двери сталкиваюсь с Селивёрстовым.

Не сговариваясь, вбегаем в гараж. Парень, лихо проскользив по капоту авто на сторону водителя, юркает в тачку:

– Мотик отгони! – кидает опешившей мне. Гараж порядком заволакивает сизой дымкой.

Суетливо оглядываюсь и, распахнув створки, уже на улице хватаюсь за руль мотоцикла, который Игнат припарковал под крышей дома.