Пекло. Восставший из мертвых

Глава 4

Звонок Лотара застал Симона в постели. Он проснулся и, не видя смысла вставать, лежал дальше, глядя в потолок. Он так привык жить один, что в доме сына на Майкане чувствовал себя неловко. Вчера, прилетев на Майкан, он был рад увидеть внучку, обнять невестку, которую недавно отпустили из больницы. Да и с сыном поговорить он был рад, но предпочел бы собраться и уехать поздней ночью, как делал это обычно, если вообще находил время приехать.

Симон Финрер после смерти жены стал настоящим трудоголиком. Сначала он долго сидел за чертежами, затем стоял во главе создания космических кораблей всего человечества, а после возглавил всю науку. Теперь же он должен был есть в семейном кругу утренние тосты или спать до обеда. Он не хотел вставать, только чтобы не пришлось показывать кому-то свои потерянные глаза, и уж тем более не хотелось отвечать на вопросы, от которых было больно еще вчера.

– Как ты? – спросила у него Лита, обнимая, и это еще можно было вынести, а вот сын посмотрел на него внимательно и спросил:

– Оно того стоило?

– Речь о жизни твоего сына, – попытался огрызнуться Симон, старательно приглушив свой голос, чтобы никто посторонний не услышал этот мерзкий спор.

– Мой сын умер много лет назад, – с горечью ответил ему Вильям, – ты это поймешь после, а работу уже не вернешь. Дело всей твоей жизни…

– Твоя жена пожертвовала всем ради него, – шипя, напомнил Симон и внезапно увидел слезы в глазах сына.

– Она пожертвовала собой, а он просто умер, как дурак, – ответил он и отвернулся, не желая ничего говорить.

Смотреть на Августу и правда было больно: когда-то умная женщина, научный сотрудник, ботаник, молодая и красивая, а теперь иссохшее худое существо, забывающее, зачем нужна вилка – по крайней мере, вчера она забыла и застыла с пустым взглядом.

– Мама, ты собиралась покушать, вот так, – ласково напомнила ей Лителла, буквально показывая, как нужно пользоваться столовыми приборами.

– Да, спасибо, – очнувшись, говорила женщина, неловко улыбалась и признавалась: – Я забыла, что надо делать, у меня такое случается.

Вильям с болью и нежностью приобнимал ее за плечи и целовал ее в висок, а Симон молчал, понимая, что после суда над Оливером ей стало намного хуже. Она пила куда больше лекарств, болезнь прогрессировала и что-то в ее разуме угасало.

– Это было неизбежно, – со вздохом говорила Лита деду. – Просто все случилось очень быстро, а теперь после приступа она все чаще забывает кто она, пару раз не сразу меня узнавала. Может быть, если Оливер вернется, ей станет лучше? По крайней мере, она его очень ждет. Это нелепо, но она даже свитер ему связала, как думаешь, она могла угадать с размером?

Симон неловко пожимал плечами, не говоря вслух свои жестокие мысли. Неважен был свитер. После всего никакими свитерами Оливера не излечить, и Августе не станет лучше, потому что разум, пораженный шизофреническими обострениями, не восстанавливается, потому что дыры в ее сознании никогда уже не затянутся.

– Я надеюсь, что она станет спокойней и счастливей. Она его очень любит, – говорила Лита, сама все понимая.

– А ты его любишь? – с волнением спрашивал Симон, пытаясь понять, есть ли хоть кто-то у Оливера, кроме него самого.

– Я его не помню, – с горечью призналась Лита, а потом добавила: – Но я его жду и верю в него. Он же мой брат, он не может быть плохим человеком.

На это Симону тоже нечего было ответить. Он только неловко улыбался, потому что никто не мог сказать наверняка, кем и как вырос ее брат. Что он пережил и как будет жить с этим дальше – тоже.

– Будет вменяемый – я предложу ему работу, – пообещал Франк во время их последнего разговора. Что будет, если Оливер все же окажется опасен, он умалчивал, но Симон и сам посмотрел уже, что написано в законе о психиатрической экспертизе военных. От этой правды у Симона болела челюсть, которую он сжимал всю ночь, чтобы не начать говорить с самим собой.

Сейчас ему стоило бы встать, поспешить на работу, загрузить себя делами, отвлечься, но идти ему было некуда, и даже Дура – его личная компьютерная система – помалкивала, видимо считая, что он все еще отдыхает.

В этот миг с Симоном и связался Лотар, а скудная информация, которую он сообщил, заставила Симона вскочить и быстро сесть. Ему не надо было никуда бежать и искать номер антитоксического чипа – тогда еще одного из первых экспериментальных образцов с функцией отслеживания. Он много лет подряд набирал этот номер в специальном приложении своего браслета, чтобы узнать работает ли он, жив ли Оливер, есть ли хоть какой-то толк от этого чипа ценой в целое состояние?

Он знал номер чипа наизусть, потому быстро отправлял его Лотару и тут же встал с постели.

– Доброе утро, – начала было Дура, но Симон ее перебил.

– Отстань, – сказал он. – Помолчи еще хотя бы час.

Он схватил халат, накинул его прямо на свою голубую пижаму, сунул ноги в тапки – такие же лохматые, как темно-синий халат, и поспешил вниз.

– Ваши показатели, – не унималась Дура, но Симон просто сделал ее тише, чтобы она не мешала ему, а сам ворвался на кухню, где Вильям собирался уйти на работу.

Лита варила кофе. Августа неспешно ела пышные панкейки, но подставила щеку под поцелуй мужа, а увидев Симона, не узнала его, испугалась, вздрогнула и уронила нож, отпрянув от стола. Только Симон даже не заметил ее реакции.

– Оливер в руках медиков, – сказал он, поздно осознавая, что совсем ничего не знает: ни где, ни почему, ни что именно произошло, потому сказал как есть: – Мне только что звонили, чтобы узнать номер его антитоксического чипа.

– Оливер заболел? – спросила Августа, видимо не совсем поняв, что происходит.

У Литы убежало кофе, и она спешно отключила электрическую плиту, ворча себе под нос, что нечего выпендриваться и делать что-то руками, когда есть кухонные панели, способные приготовить что угодно – без души, зато без таких неприятных инцидентов.

– Я сейчас попробую узнать больше, – сказал Симон и сам набрал Лотара, но тот уже не отвечал.

– Человек, с которым вы хотите связаться, отключен от общей сети, – сообщила ему система. – Вы можете оставить ему сообщение.

Симон только вздыхал. Он хотел бы набрать Франка, но знал, что и тот не ответит. Франк сразу сказал, что отключит браслет и начнет нормально лечиться, раз уж самые главные вопросы, наконец, закрыты.

– Об Оливере позаботятся, – пообещал он, но не сказал кто и где.

– Ты уже говорил, что его вывезли с… рудника, – сказал Вильям, осуждающе глядя на отца, а Августа дергалась, смотрела на него и видимо все понимала, становясь снова печальней, но вспоминая про нож и вилку, а еще про завтрак. Иногда она ненавидела и мужа, и дочь за то, что они так часто ей врут, врут, даже когда она уже узнала правду, но сделать с этим она ничего не могла. Она больна, она это знала, а ее здесь очень любят, так же, как и она любит их, когда не злится и не забывала, кто она на самом деле.

Она ела свой завтрак, и слезы сами набегали на ее ресницы, потому что она знала, что Оливер не болен, Оливер, скорее всего, ранен, возможно, искалечен, возможно, уничтожен своей судьбой так же, как уничтожена она сама, только еще верила, что он может быть не так безнадежен и ему смогут помочь.

* * *

Полупрозрачная голографическая панель изгибалась дугой, имитируя стены кабины космического корабля малых размеров. Внутри стоял кресло-симулятор, передающий и дрожание, и вибрацию, и даже силу удара при столкновении. На этом кресле, не пристегнувшись, ухватившись за рычаги, сидела высокая худощавая девушка в блестящих очках, на линзах которых отображались дополнительные информационные панели.

Перед ней, в космосе, что развернулся в кабинете, мелькал нос космического корабля. Гражданские суда тоже нуждались в программировании и испытаниях, хотя порой некоторые этапы подобной работы напоминали игру, по крайней мере, Анна Валеро могла себе позволить именно поиграть в испытания, не выходя из дома. Стоявшая здесь аппаратура могла облегчить ей любую работу, вот она и сидела всю ночь в упрощенном симуляторе. Перед ней была сенсорная панель, имитировавшая сейчас приборную панель гражданского пассажирского судна малых масс, а вот рычаг был установлен, как у военных, но Анна уже привыкла – в конце концов, это не ее симулятор. Это игрушка Лотара, думать о котором Анна больше не могла.

«Я жив», – написал он ей, и сердце у Анны на миг остановилось. Она еле завершила свой рейс через половину галактики, вернулась на Землю и ушла в отпуск, готовая помчаться к любимому, где бы он ни был, а он так больше и не вышел на связь.

– Говнюк, – шипела Анна, дергая рычаг и уворачиваясь от обстрела.

Гражданские пилоты не умели держать удар. Им нечем было отстреливаться в ответ, но они обязаны были защищать свой корабль и его пассажиров, маневрировать и уходить от пиратов. Пытаясь улучшить маневрирование, она написала корректировочный модуль к автопилоту, загрузила его в программу, запустила симулятор и рычала от обиды, злости и волнения, пока в нее не врезалась ракета. Экран сразу потух, а она заплакала, застыв на месте.

– Говнюк, – повторяла она, словно ругалась на контрабандиста из симулятора, но думала она не о нем, срывая очки, закрывая лицо руками и тихо плача.

У Анны были тонкие руки с длинными пальцами, которыми она терла глаза, надеясь остановить поток слез, но те продолжали литься, а она их только растирала по своему бледному лицу.

Она уже не первый год была вместе с офицером ЗАП Лотаром Наридом. Она знала, что он эксперт патруля, занимающийся программированием, что испытывает новые модели, и большая часть его работы совершенно секретная. Только обычно он все равно говорил, как долго будет отсутствовать. В последний раз тоже почесал макушку, поморщился и выдал:

– Учитывая всякие нудные протоколы, через дня три вернусь. Не скучай.

Он поцеловал ее в щеку. Она неохотно ее подставила, читая свежие новости сквозь линзы своих очков. Она пила кофе, ела сэндвич и решала, чем занять себя на пару дней, даже радовалась немного, что он уедет и перестанет постоянно торчать в симуляторе, полетает хоть на нормальном крейсере.

Она отпускала его на работу как обычно. За три года совместной жизни привыкшая к его командировкам и к доле опасностей в них – с такой же вероятностью и ей было опасно летать – она и подумать не могла, что что-то может пойти не так.

Про спецобучение она ничего не знала. Про охоту на проект «Белая молния» тоже. Он просто не вернулся ни через три дня, ни через три месяца, и никто ничего не говорил.

– Я хочу сообщить о пропаже человека, – сказала Анна, придя в офис общественных коммуникаций, когда он не вернулся в обещанный срок.

Девушка-робот приняла ее запросто, попросила подождать, а затем невозмутимо сообщила:

– Лотар Нарид признан пропавшим без вести. Поиски уже ведутся, если он будет найден, вам сообщат. Приятного дня.

Девушка-робот даже улыбнулась – приветливо и доброжелательно и оттого мерзко. Анна знала, что роботы не могут проявлять эмпатию, не определяют, когда сообщают хорошие новости, а когда плохие. Они следуют протоколу, а она не знала, как жить с такими новостями. Не представляла, что могло случиться и как это испытатель мог пропасть без вести. Он мог погибнуть, мог получить ранение, а вот как он мог пропасть, Анна, знавшая, что такое полеты, не могла представить, и потому понимала, что он не пропал, а оказался в каком-то месте, о котором нельзя говорить.

«Гребаные власти», – думала тогда Анна, стараясь не плакать. Она была уверена, что скоро Лотар вернется и сам все расскажет.

Анна знала его уже десять лет. Они вместе учились в Космической академии, только она на факультете гражданского пилотирования, а он на военном. Некоторые дисциплины у них совпадали, и они часто виделись на лекциях и немало общались на курсе по программированию, который оба выбрали, как дополнительный.

Долговязая, коротко стриженная Анна тогда и не думала про отношения, как и Лотар. Им было что обсудить. Они дружили, и не было между ними никогда страсти и безумной искры. Им было хорошо и интересно вдвоем. К дружбе добавилась близость – и вот они уже три года как живут вместе, занимаясь любимым делом.

Они были молоды. О детях не думали, о браке тоже, а теперь его не было, и Анне хотелось просто умереть, только бы не тосковать так сильно по человеку, которого она любила.

О любви они не говорили, и Анна даже не думала о ней, а теперь точно знала, что всегда любила Лотара, очень сильно любила и хотела знать, что с ним происходит.

«Я жив», – написал он и больше ничего не добавил, а значит не мог о большем рассказать.

«Я жив», – написал он, а значит ему дали браслет связи, и он мог записать ей эти два слова хотя бы голосом, чтобы она знала чуточку больше. Звуки, любые звуки, были бы важнее голографических букв, но он написал всего эти два слова, и Анне хотелось выть.

– Говнюк, – повторяла она, размазывая слезы руками по лицу.

Ей стоило поспать, но она не могла. Она вечером проверила все возможные сообщения, а потом примчалась в центр, чтобы уточнить есть ли информация о Лотаре Нариде.

– Он числится в списке без вести пропавших. В случае появления новой информации вам обязательно сообщат. Приятного дня.

Девушка-робот улыбалась, а Анна не могла и шаг сделать. Она-то надеялась, что будет хоть что-то о нем. Она пыталась не плакать, а губы растягивались в неловкой улыбке, а вот от девушки-робота она отойти не могла.

– Вы хотите дать еще один запрос? – спросила робот услужливо.

– Нет, – ответила ей Анна и, наконец, отошла в сторону, прекрасно понимая, что если информации еще нет, значит и официальную версию еще не придумали и надо просто ждать.

Ждать оказалось невыносимо, настолько, что Анна рыдала уже к первому утру своего ожидания и не с кем ей было об этом поговорить. Мать Анны была против ее отношений с Наридом.

– Он карьерист, – говорила она. – Вот засекретят его, запретят ему детей и брак, тогда пожалеешь, что столько лет на него потратила!

Если матери сейчас сказать, что Лотар пропал, она только обрадуется, Анна это понимала и оттого плакала еще сильнее, а у Лотара и вовсе никого кроме Анны не было. Со своей теткой он почти не общался.

– Она не бросила меня. Я благодарен ей, но никаких особых чувств мы друг к другу не испытываем, – говорил о ней Лотар, пожимая плечами, когда объяснял, почему так и не познакомил Анну со своими родными.

Родителей у Лотара не было и плакать от тоски Анне было не с кем, и теперь все слезы текли по ее лицу разом. Именно теперь, когда погас симулятор, напоминая о самых страшных исходах, но он был жив и это самое главное!

Ухватившись за эту мысль, она немного успокоилась, но тут же заметила уведомление о том, что ее сообщение Лотару было доставлено, но не прочитано.

– Но почему? – простонала Анна, которая просто хотела знать все ли с ним в порядке, нужна ли ему помощь, может ли она его увидеть или услышать от него хотя бы несколько слов – отвлеченных, не связанных с его службой и тайнами Земной Армии Правопорядка. Не прекращая рыдать, она попыталась связаться с ним, но равнодушный голос ей сообщил, что связь нельзя установить, и она может только записать ему сообщение, но она уже писала сообщение, которое он почему-то не прочел – не смог, не успел или все же не захотел.

– Какой же ты гребаный говнюк, – со стоном говорила она и просила, чтобы у нее была возможность взять и хорошенько поколотить этого засранца, чтобы он был жив и здоров, потому что сердце за него болело, а куда бежать и кого просить о помощи, Анна не знала, потому плакала и ложилась спать не в их спальне, а у Лотара в кабинете, как будто он просто немного задержался на службе и очень скоро вернется домой.

Глава 5

Шеф смотрел на лампу в коридоре – ту, что мог увидеть через прозрачную стену своей палаты – и боялся думать. Его врач не показался ему гнидой: разрешил оставить выключенными лампы над головой, от которых странная боль через глаза растекалась по всей голове. Он даже положил под руку пульт, позволяющий переключать режимы трубки, что стояла у него в горле. Благодаря этому Шеф мог говорить, хоть и странно это было делать с трубкой в горле.

Анализатор его мыслей, или как там на самом деле называлась штуковина, озвучивающая все, что ему в голову придет, сказали, что отключили. Вот только это «вроде как» волновало Шефа, особенно если они и раньше ее включали, просто программа не произносила его мысли, а выводила на экран.

Теперь Оливер знал, что это Лотар придумал включить воспроизведение.

– Должен же ты как-то понять, что контакт все же есть, – говорил потом Лотар, пожимая плечами.

Шеф же на это не спешил реагировать. Он смотрел на Лотара и не знал, что может или не может спросить. Не знал, насколько опасно думать и выдавать себя таким, каков он действительно есть. Еще один раз быть просто козлом отпущения, жертвой или идиотом ему не хотелось. Не хотелось слушать, что именно мерзкие холеные самодовольные жопы будут говорить о нем, делая при этом такие важные лица, словно никто и никогда не сможет им въебать.

Медсестры к нему не подходили. Врач сказал, что и не подойдут.

– Вызывайте меня если что, – сказал он. – Чуть позже я все объясню еще раз, когда вы немного адаптируетесь.

Вы. Он говорил Шефу это странное инородное «вы» и сбивал его этим с толку.

«Святой он там, что ли?» – подумал Шеф, признаваясь, что вот такая вежливость его бесит ничуть не меньше презрительных взглядов медсестер. Его вообще все бесят, даже бледный Лотар, что сидит в стороне в своем кресле и смотрит куда-то в сторону – наверно, тоже на лампу.

– Тебе велели за мной присматривать? – спросил, наконец, Шеф, решив что этот вопрос нельзя будет использовать как-то против него.

– Нет, меня попросили помочь, – ответил Лотар, взглянув на Оливера.

Ему тоже было странно тут сидеть, смотреть на убийцу своего отца, на своего бывшего друга, на того, кто на заднице носил такой же выжженный шрам в виде крыла, но внутри при этом ничего не отзывалось.

Лотар не мог понять, что это за странная пустота вместо эмоций и в то же время знал, что ему не все равно. У них было много общего. Они даже были чем-то похожи, ну или Лотар все еще хотел быть похож на того Оливера Финрера, которого знал. Как Шеф он его тоже восхищал, но представить, что они будут друзьями или еще кем-то в жизни друг друга, он не мог, потому и сидел тут, пытаясь разобраться в себе самом, и только больше сбивался с толку.

Он заранее представлял разговор с психотерапевтом. Некоторые его вопросы, от которых челюсть приходилось сжимать сильнее, бесили.

– Кто для вас этот человек? – спросил бы психотерапевт, и Лотар мог бы признаться лишь в том, что не знает ответа.

Все было слишком сложно, но и молчать теперь было неловко, особенно под внимательным взглядом Оливера.

Его кровать настроили так, что он в ней почти сидел и мог заглянуть Лотару прямо в глаза – решительно, уверенно, но совершенно непонятно. Словно невозможно было хоть как-то разобраться, что в голове у Бешеного Оливера Финрера.

– Твой врач, правда, хочет тебе помочь. Сейчас, когда чип отключат, должно стать лучше, пойдешь на поправку и…

Лотар сбился. Ему не нравился тон, с которым он все это говорил. Он был каким-то покровительственным, убаюкивающим, как будто он говорил с больным ребенком, как будто был вправе тут кого-то опекать.

«Я не хочу быть в ответе за него!» – ругался Лотар мысленно, но при этом не мог уехать, да и фразу свою нелепую договорить не мог, потому что понятия не имел, как проводятся экспертизы и чем все это закончится для Оливера.

– Ты же не Карин, ты не можешь наивно полагать, что меня ждет прекрасное светлое будущее, – сказал неожиданно Шеф, причем как-то так легко, устало и честно, словно они все еще были товарищами там на ЗиПи3, где честность просто жизненно необходима.

Это шокировало Лотара, а возможные вопросы психотерапевта снова замелькали в его голове.

А вы обсуждали ваши взаимоотношения? Вы пытались поговорить о прошлом? Вы знаете, как он относится к вам?

Лотару хотелось заорать, хотелось плюнуть и уйти, а злость его переполняла, потому что он запутался, ничего не понимал и хотел быть отстраненным.

«Почему я вообще должен об этом думать? Я ему помог просто так и ничего ему теперь не должен. Мстить я ему тоже не хочу, а значит можно на него забить, оставить в Пекле и больше никогда ничего не обсуждать с психотерапевтом», – решил для себя Лотар, вздохнул и сказал:

– Я не знаю, что будет дальше, но едва ли на тебя тратили бы столько средств, чтобы потом убить, так что я надеюсь, что все с тобой будет в порядке. Только я очень прошу, не думай, что я тебе что-то должен, что мы приятели или еще какое-нибудь другое дерьмо. Я тут посижу немного, потом меня увезут, и мы с тобой никогда больше не увидимся, понятно?! – спросил он почти угрожающе.

– Понятно, – с равнодушным смирением ответил Шеф. Ему эта внезапная вспышка напоминала истерику новичка и в то же время он действительно не думал, что Лотар ему хоть что-то должен, и был готов принять тот факт, что прямо сейчас они разойдутся и больше не встретятся. В Пекле он так привык терять, что уже даже не считал это потерями. Просто люди приходят. Люди уходят. Какие-то другие люди остаются. Это происходит само собой и спорить с этим бесполезно. Да и сожалеть о чем бы то ни было тоже.

Лотар это понять не мог. Он смотрел на него и злился еще больше. Его как будто игнорировали. Обычно ему удавалось разрешать конфликты, говорить, подбирать слова и получать ответы, но в разговорах с Оливером он чувствовал себя штормом, который врезается в огромный каменный склон и разлетается беспомощными брызгами. Сплошной «пшик». Это было почти физически больно.

– Это все? – спросил Лотар, не веря, что Оливеру нечего сказать, но тот осторожно пожал плечами.

– Если у тебя нет приказа следить за мной и ты не собираешься остаться просто так, то я не понимаю, почему ты еще здесь, – сказал он спокойно, а главное правдиво, так что и не поспоришь, и это тоже бесило.

Лотар стиснул зубы, но ничего не сказал, потому что это было даже логично. Если он и сам не знает, зачем он здесь, почему он до сих пор не ушел? Может, потому, что не хотел уходить? Может, потому, что хотел снова быть его другом?

«Ему я другом никогда и не был», – напомнил себе Лотар и вздохнул, признавая, что все проблемы в его собственной голове, словно где-то там еще существовал тот маленький наивный десятилетний пацан, который хотел, чтобы его замечал нанятый отцом учитель-нянь. В голову Лотару не приходило тогда, что Оливеру платят за то, что он с ним возился, как не приходило в голову, что платят повару. Он думал, что все делают для него то, чего сами хотят.

Стал бы тот Оливер с ним вообще разговаривать? Лотар знал, что нет. Просто потому, что ему самому в четырнадцать не было интересно с тупыми десятилетками.

– И про парней ты тоже не спросишь? – спросил Лотар, отвернувшись, потому что все равно не мог уйти.

– А что ты можешь сказать про парней? – спросил Шеф и так выделил слово «можешь», что Лотар вдруг понял, как дальновиден Финрер и как наивен он сам. Тот факт, что ему обещали замедление реакций и снижение когнитивных, мать их, функций, его не оправдывал. Ему обещали, что без работы чипа он немного отупеет, потому что мозг свой истощил, но Оливер все равно его обходил, потому что даже с отключенным чипом, только выведенный из комы не забывал, что говорить можно не все.

– Твою мать, как же ты бесишь, – не выдержав, сказал Лотар прямо, поморщился, но не потянулся к панели управления собственного кресла, не попытался сбежать.

Шеф, конечно же, реагировать не стал. Он так часто это слышал.

«Бесишь», «ненавижу», «урою», «ты за все ответишь», «гнида», «мразь», «подонок», все это – такой привычный треп, как шум ветра над пустыней. Ничего не значит, кроме того что ветер существует и иногда дует ему в лицо. Потом он развернется и будет дуть в другую сторону, и это тоже не будет иметь ровным счетом никакого значения.

Для Лотара же все имело значение и все казалось сложнее, чем было, еще и непонятно, что в его голове творилось, но он знал, что Оливер должен знать правду.

– Они сбежали. Улетели на корабле. Где они – никто не знает, – сказал он.

– Они – это?.. – осторожно уточнил Шеф, и что-то в его голосе словно выдавало тревогу.

Это Лотара удивило и немного задело, потому что на него реагировать явно не собирались, но он просто ответил:

– Ирон, Кирк, Ярван и… остальные.

Упоминать Витура Лотар не хотел и потому как бы обтекал его упоминание, называя тех, кто действительно мог пострадать.

– Кирк жив? – уточнил Шеф, словно ему не поверил.

– Жив, он был в плену у Зены, но Мартин смог ее… «переписать»? – сказал Лотар, уточняя последнее слово, плохо представляя, как это действительно можно назвать, чтобы это было понятно. – Он вернулся потом к нам сам.

– А Карин? Что с Карин? – неожиданно эмоционально спросил Шеф, затаив дыхание.

– Она у медиков. Подробностей я не знаю. Я ее не видел, но ее Берг вывез вместе с тобой. Думаю, он и сейчас с ней.

Шеф задумчиво кивнул без намека на ревность и злость.

– Я понял. Это хорошо, – сказал он, откинулся на подушку и закрыл глаза, словно он все узнал, все понял и ему надоело делать вид, что происходит что-то важное.

Лотар грустно улыбнулся и, ничего уже не говоря, покатился к двери. Ему хотелось заорать, что он действительно уходит, что это действительно навсегда, что он ему помог, но на этом все, что нет у него сил с этим вот так жить, нет никакого желания помнить ни то давнее прошлое, ни Пекло, которое снова их связало.

«Я хочу все забыть и тебя тоже», – думал Лотар, но не видел смысла уже хоть что-то говорить, а Шеф внезапно заговорил сам.

– Лотар, – окликнул он его по имени – спокойно и каким-то таким до боли знакомым тоном из прошлого, что стало не по себе, словно сейчас Оливер может начать говорить ему про математику и пойти проверять уроки.

Лотар поморщился от такого воспоминания, но все же обернулся.

– Я не думал о тебе, когда убивал твоего отца, – внезапно сказал Шеф, глядя ему в глаза. Голос от трубки у него был хриплый, а он еще и пытался говорить тихо, потому получалось не очень разборчиво, но Лотар все понимал и не мешал говорить.

– Я вообще о тебе не думал. Я был тогда дураком. Прости меня за это, – сказал Шеф, и Лотар тут же отвернулся.

Он хотел ему ответить. Хотел сказать, что он простил, иначе не пришел бы ему помогать. Он хотел сказать, что все в прошлом, что все уже неважно, но в глазах стояли слезы, будто он услышал слова, которые он ждал большую часть своей жизни.

– За отца прощение просить не буду. Я, конечно, идиот, что убил, но это не то, что стоит прощать, так что… видимо, прощай? – вопросительным тоном уточнил Шеф, не надеясь на другие варианты – и так для него явно сделали немало. Что с этим будет дальше – непонятно, но не Лотара же призывать к ответу, а тот и говорить не мог.

Кивнув, он быстро покинул палату, так и не обернувшись. Он закрыл рот руками и буквально запрещал себе плакать, но слезы сами лились по его лицу.

– Что с вами? Мы можем вам как-то помочь, офицер? – услужливо спросила медсестра. Охрана напряглась, а Лотар уже и не пытался притворяться. Черт с ней с этой репутацией. Он сейчас тряпка и размазня, которой срочно нужны какие-то таблетки и терапия, пока он снова не превратился в истеричного ребенка, которого предали, бросили и никогда не любили.

– Верните меня в палату и вызовите моего психотерапевта, – сказал он прямо, внезапно чувствуя какое-то странное облегчение и потому продолжил, но уже обращаясь к охране: – Финрер здесь ни при чем, расслабьтесь.

Себя самого он так и не смог понять, не смог разобраться, что ему нужно тоже. Он снова плакал, как в день убийства отца. Только пустота в груди была другая, и что все это значит, Лотар не мог понять, просто знал, что он действительно никогда не вернется и не станет общаться с Оливером Финрером. Он забудет его, сотрет как вирусный код из программы. Долги розданы. Точки расставлены.

«Все», – думал Лотар и не находил в себе сил проверить почту на браслете. Не находил их снова, собираясь заняться всем этим потом, позже. Когда он будет в своем уме.

* * *

Каждое рабочее утро в Майканской префектуре начиналось с короткого собрания, на котором префект встречался с начальниками разных отделов. Вильям Финрер, руководящий наукой и образованием Майкана, тоже присутствовал здесь, но сегодня почти ничего не слышал, продолжая думать о происходящем в его семье.

Мысль о том, что Оливер может вернуться, не покидала его, только он не думал ни о чем возвышенном, скорее смотрел на ситуацию с практической точки зрения, пытаясь понять, что с этим делать? Он не хотел, чтобы Оливер жил с ним под одной крышей. Хотел оградить от него дочь, уберечь жену от лишних нервов, да и отца от Оливера, видимо, стоило поберечь, пока наивный старик не начал спасать уголовника.

«Но что я сам могу для него сделать?» – думал Вильям, не собираясь бросать сына или выгонять его на улицу, не давая ему никакого шанса.

Арендовать квартиру на окраине труда для Вильяма не составит. Организовать экзамены, чтобы он смог получить школьный аттестат, тоже, если он, конечно, будет в состоянии понять школьную программу. О каком-то специальном образовании, по мнению Вильяма, и речи быть не могло.

На Майкане стояла только Аграрная академия. Ее престижный факультет терраформинга ежегодно выпускал специалистов, востребованных во всем мире, но Вильям не верил, что его сын будет в состоянии получить образование.

«Был бы он хоть в состоянии найти работу, – думал он. – Если его вообще хоть кто-то возьмет на работу».

При этом, продолжая думать, он автоматически отвечал на вопросы, кивал и не мог вернуться к работе.

– Вильям, с тобой все в порядке? – спросил у него префект после собрания. – Обычно ты не так рассеян. Неужели Августе хуже.

– Нет, Августа в порядке, – признался он, неловко улыбаясь, – но мы можем поговорить… наедине?

– Да, конечно, – согласился префект, дождался, когда зал собраний покинули остальные, и вопросительно взглянул на Вильяма.

– Проблема в Оливере, – прямо сказал тот.

Седой префект нахмурился, но ничего не сказал.

– Есть вероятность, что он вернется, и я не знаю, что с этим делать. Его же на работу никто не возьмет, не говоря уже про все остальное.

– С работой мы вопрос решим, если он вернется, – сказал префект, утешающе коснувшись плеча Вильяма. – Ничего высокооплачиваемого не обещаю, но простое и не требующее образования мы ему найдем и жильем обеспечим. Все же речь о национальном герое.