Есть что-то жалкое в корове, приниженное и отталкивающее. В её покорной безотказности, обжорстве и равнодушии. Хотя, казалось бы, и габариты, и рога… Обыкновенная курица и та выглядит более независимо. А эта – чемодан, набитый говядиной и отрубями

С. Довлатов. Компромисс

– Иди за мясом сходи! – карканье жены настигло Олега в соседней комнате, где он смотрел футбол.

– Так мне ж не продадут! – крикнул Олег в ответ, не вставая с дивана. – Лет пять как не продают!

– Блять! Возьми мою карточку! И сходи! – рваные фразы наполнились злобой. – Чё ты как не мужик-то! И так нихуя не делаешь!

– Хуя-нихуя, а деньги платят, – тихо пробубнил Олег, поднимаясь с дивана.

Шаркая тапками, он вышел в узкий коридор. Запнулся о трещину в дешёвом линолеуме, сделав её на пару миллиметров шире. Выругался.

«Надо бы заделать. Надо бы весь коридор перестелить», – в очередной раз подумал Олег. Через месяц дырке исполнялся год.

Достав олимпийку из старого, пропахшего покойной старухой шифоньера, он натянул кеды и метнул недовольный взгляд на кухню. К счастью, жены на линии огня не оказалось. Стук ножа чем-то походил на звон печатной машинки: так-так-так-так-так-так – зик. Овощи с широкого лезвия отправлялись в кастрюлю. Окна покрылись испариной.

Хлопнув дверью, Олег вышел в подъезд. К привычному запаху прохладной сырости примешивался тонкий оттенок мочи. Наверное, опять коты в подвале нагадили.

В кармане оказалась початая пачка сигарет, а в ней ещё и зажигалка – маленький тёмно-синий цилиндрик. Настроение сразу же поднялось.

Олег достал толстую ровную папиросу – прикурил: табак едва слышно зашипел. В полумрак подъезда вырвалось сизое облачко – внутри разлилось спокойствие, приглушив краски, звуки, эмоции. Олег начал спускаться по бетонной лестнице.

Вообще, перед процедурой курить было нельзя – целый год. Но кто увидит-то? В подъезде. А вот выйти на улицу с сигаретой Олег не решился – бросил на первом этаже в разинутую пасть мусоропровода. Не попал.

На улице было тепло. Терракотовые бруски хрущёвок образовывали двор с парой скрипящих качелей, кривыми турниками и остовом ракеты, навечно прикованной к земле. Мальчишки играли в футбол: их крики и матерки ударялись о стены и улетали вверх, в бездонное голубое небо.

Мяч улетел в высокую траву. Скамейки с облупившейся синей краской (и прилипшие к ним бабки), низенькие покосившиеся заборчики, клумбы-шины, асфальтовые проезды и пыльные тропинки, люди, машины, дома тонули в зелени – стройных, чуть поникших берёзах, полнотелых дубах, клёнах, кустах сирени и шиповника, борщевике, репейнике, лопухах, крапиве, одуванчиках и прочей сорной траве. Внезапный порыв ветра заставил растения зашелестеть – Олег будто бы окунулся в свежую воду.

И вдруг ему стало так хорошо. И дело было даже не в сигарете – она лишь подчеркнула нужную тональность момента.

Олег вдохнул прохладный, с привкусом травы, пыли и машинной копоти – и оттого такой вкусный и насыщенный – воздух, который так разительно отличался от мёрзлой, пресной стыли. Он шёл, огибая выбоины, которые обещали заделать вот уже какой год, в одной лишь олимпийке, подставляя лицо солнечным переливам, и пил этот воздух вместе с золотистыми лучами, и ему было так хорошо. Он жив. Он дышит. А остальное, в общем-то, не так уж и важно.