Читать книгу: «Что у инока в кармане?», страница 2

«Девушка с раскосыми глазами…»

Девушка с раскосыми глазами,

Гостья из неведомой страны

С чёрными густыми волосами,

Ветра дочь и сказочной весны,

Что ты ищешь здесь, в краю далёком:

Здесь – вдали от родины своей?

Сердце мне пленила ненароком —

Как теперь мне жить среди людей?

Я не знаю твой язык – печально это:

Не сказать мне и двух слов тебе.

Попросить ли мне знакомого поэта,

Написал чтоб строки о судьбе?

Или попросить художника: картину —

Твой портрет – чтоб мне изобразил?

Чувств моих глубокую пучину

На холсте чтоб кистью воплотил

К девушке с раскосыми глазами,

Гостье из неведомой страны

С чёрными густыми волосами,

Ветра дочери и сказочной весны.

«Хотите знать, как пишутся стихи…»

Хотите знать, как пишутся стихи?

Они порою будто наважденье,

Как порожденье сразу всех стихий,

Как неожиданное головокруженье;

Ещё назад минуту ты не мог

Представить иль подумать о подобном.

Беру я карандаш – и рифмы, слог

Ложатся на бумагу, как удобно

Одним лишь им, в им вéдомом порядке.

Мне остаётся это только записать

В распухшей от листания тетрадке

От частого, да всё вам рассказать.

Бессонница

А с вами бывало такое? —

И хочется спать, но не спишь.

И хочется только покоя,

И в мыслях уже ты храпишь…

И вот уж слипаются веки,

Ложишься в постель – но никак

Не спится. И словно помехи

В твой сонный влезают чердак.

Таращишь глаза среди ночи,

Глядишь в никуда, в темноту.

И спать тоже хочется очень,

Но всё как-то невмоготу.

А мыслей набеги – как будто

Оравы монголов на Русь

(Так может бывало и в Смуту)…

И всё я в постели кручусь.

Кручусь и ворочаюсь. Поздно.

И мыслям пора исчезать.

На небе попрятались звёзды.

Пора бы уже засыпать…

«Ещё, ещё один набросок…»

Ещё, ещё один набросок

Я допишу и лягу спать.

Он не шедевр и он небросок…

А завтра рано так вставать…

Но, в то же время, встав с зарёю,

Ты ощущаешь – рядом Он:

Творец светил и вод с землёю,

Чей трон – бескрайний небосклон.

«Только закрою глаза…»

Только закрою глаза —

Будто с небес гроза —

Каждые полчаса

На кухне часы бьют.

Считают ход лет и минут —

Идут, и бьют, и идут.

Снова время в пути —

С ним ли и нам идти,

Чтоб всеми путями пройти?

Падать и вновь вставать,

Спокойно идти, бежать,

Реку повернуть вспять,

Бороться, плакать, лететь,

Смеяться, болеть, петь,

Идеями всеми гореть.

Но…

Только всё это с утра,

А ночь есть для сна пора.

И эта пусть вся хандра

Никак не заденет вас,

Друзья мои, в поздний час.

Посвящение уличному фонарю

За окном одноногий фонарь

Смотрит сверху на люд проходящий,

Суетливо бегуще-шумящий —

Освещая дорогу, как встарь.

Тротуар освещая, газон,

Освещая кусты барбариса,

Создавая из теней эскизы

Непонятно-причудливых форм.

Что глядишь, одноногий мой друг?

Я с тобою творю этой ночью —

Стихотворный коротенький очерк

О тебе и о том, что вокруг.

Рождественское чудо

Моему крестнику Ярославу,

родившемуся в праздник Христова Рождества

В Рождество ждут каких-то чудес,

Всеми лёгкими праздник вдыхая.

Ждут, когда же, спустившись с небес,

В дом войдёт тихо вестник из рая.

Принесёт в этот мир тишину,

Принесёт нам семейное счастье

И ненастья отгонит волну,

Защитит нас от всякой напасти.

Но счастливее всех в Рождество

Тот, чей первенец в праздник родится —

И тогда ждёт семью торжество,

Ангел в дверь тихо к ним постучится.

Улыбнётся младенцу: «малыш,

Знай, отныне навек покровитель

(Ты ещё всех не раз удивишь)

Сам Христос, всего мира Спаситель».

Шум

Нас повсюду преследует шум:

Он в квартирах, на улицах, чтобы —

Я так думаю – напрочь от дум

Нас избавить до самого гроба.

Всё шумит: города, поезда;

Всё шумит: дискотеки и клу́бы.

Может быть, это всё ерунда? —

Только сердце становится грубым.

Сердце просит простой тишины —

Как в деревне весной на рассвете.

Только просьбы его не слышны —

В жутком шуме погрязла планета.

Письмо самому себе

Не расслабляйся, брат-поэт,

Твори и в праздники, и в будни.

Я братский шлю тебе привет —

Ведь путь поэта очень труден.

Ведь ежедневно, каждый час,

Ты должен говорить народу —

И будто бы пророка глас

Бывать всегда. Огонь и воду

Пройти в стихах и уцелеть.

Писать, писать, писать – и много!

И рифмой в облака лететь,

Лишь в облака твоя дорога.

Когда коснёшься облаков —

То вспомни сразу мир наш бренный;

Что мир – он ждёт твоих стихов.

Пиши уже, лентяй презренный!

Люди-гаджеты

Порою снятся мне из будущего сны,

Фантазий непонятных мне полны.

И в них живут людей те поколенья,

Для коих с вами мы невероятно древни.

О нас тем людям нечего сказать —

От нас тем людям ничего не взять:

Ни фотографий, писем, дневников…

Для них мы homo kiberus. Таков

Наш в сущности сейчас портрет —

Да-да, таков, не говорите "нет"!

Мы люди-гаджеты – наш электронный мозг

Лишь источает в небо электронный смог.

Народ без рукописей, без историй,

Мы поколенье мимолётных стори,

Хранящее всё где-то в "облаках",

Исчезнуть обречённое в веках.

Шутка

На окраине галактик и миров,

Далеко: в созвездьи Гончих Псов –

Спрятан мой тайник из странных грёз

Под охраной самых грозных гроз.

Нет-нет-нет, в нём вовсе нету бед,

Гения безумного в нём не хранится бред.

Там лежат стихов моих черновики –

Не достали, не порвали чтоб враги.

«Что же странного, – Вы спросите, – в стихах,

Чтоб хранить их далеко в других мирах?

Неужели автор злобный диссидент?»

«Шутка это всё» – вот мой ответ.

«Фа-диезы, си-бемоли…»

Фа-диезы, си-бемоли,

Лиги, такты и триоли –

Тяжело же мне в ученье

Одолеть сих знаков чтенье.

Выпью чаю, отдохну,

А потом опять начну –

Гендель, Глинка, Бах и Лист.

Полька, вальс, кадриль и твист.

Круг тональностей квинтовый,

Ключ скрипичный, ключ альтовый…

Ничего не понимаю,

Что мне делать – я не знаю.

Нет, не быть мне музыкантом

И не петь в квартете альтом.

Да и что мне тот квартет,

Если я в душе – поэт.

Разговор с котом

В летней кухне ежечасно

Бьют старинные часы.

Кот мурлыкает напрасно —

Не получит колбасы.

Пост, дружище, – только мыши

Рацион пополнят твой:

Слышишь, бегают по крыше

Всей мышиною ордой?

Для меня ж пока картошка

И соленый огурец

Заменяют понемножку

Мясо, шпик и холодец.

Скоро, скоро праздник встретим —

Потерпи, пушистый брат.

Будем есть с тобой котлеты,

Пиво пить на брудершафт.

В сумраке храма мерцают лампады

Рождественская легенда

Седая сивилла в пещере гадала.

Змея рядом грелась у углей костра.

Пророчица гостя к себе ожидала

Высокого в час предрассветный утра.

Пока же на улице редкая темень —

Попрятались звёзды с луной в облака.

И воздух так густ, и земля, словно кремень…

Сивилла змее налила молока.

Пока темнота, и так тихо на редкость,

Что кажется: что-то случиться должно.

Какие-то звуки… И мигом вся местность,

Вся вдруг изменилась, в мгновенье одно.

И видит старуха себя среди хлева —

В соломе младенец-малютка лежит,

С ним мать молодая, и рядом здесь, слева,

Отец удивлённый, опёршись, стоит.

Тем временем Август, владыка вселенной,

Объятый гордыней и жутким волненьем,

Со свитой немногою, в мраке ночном,

Мечтая, безумец, о бренном, земном,

К пещере сивиллы скорее стремится,

Чтоб там бесконечно ему удивиться.

Скажу по секрету – ему предстояло

Волненье большое тогда пережить:

Сенат, всё собранье лжецов, всё восстало,

Царя своего богом чтоб объявить.

«Тебе – говорят – так приличнее будет,

Чтоб богом быть нашим и нашим царём.

Тебя никогда и никто не забудет

Ни темною ночью, ни солнечным днём.

И сам Капитолий мы храмом украсим

В твою, о священный, и славу и честь,

И жертвенный огнь там вовек не погасим».

«Как быть, это правда иль всё-таки лесть?» —

В сомнениях Август с немногою свитой

Под кровом ночи собирается в путь.

И звёзды с луной пусть во мраке сокрыты —

Отважное сердце дойдёт как-нибудь.

Всё в гору их путь. Вот – сивиллы жилище,

А вон и она – чуть поодаль стоит.

Погасший костер, а точней, пепелище…

Куда-то делёко старуха глядит.

«Очнись, эй, беззубая! – оклик раздался —

Здесь сам император со свитой своей,

Прийти тёмной ночью к тебе постарался».

«Смотри, – вдруг сказала сивилла, – скорей».

И видит вдруг Август себя среди хлева,

В далёкой стране, средь простых пастухов.

Младенец тут. Только родился. И слева

Отец его, мать. И дары от волхвов.

«Смотри – вот тот Бог, – прошептала сивилла, —

Кому на холме будет выситься храм».

И вдруг всё исчезло. Опять всё как было.

Лишь что-то невзрачное пало к ногам.

Поднял император – пучок жалкий сена,

Свидетель виденья, грядущего знак.

Пред старой провидицей стал на колено

И видит – огонь в престарелых очах,

Огонь того хлева, лучину у яслей,

Младенца того… и объял его страх.

И страхом объятый, домой он вернулся,

Забыв обо всём, только слыша слова:

«Смотри – вот тот Бог!»…