Читать книгу: «Корни Японии. От тануки до кабуки», страница 3

Дело было так.

Идёт Сусаноо-но микото вдоль реки и видит: сидят на берегу старик со старухой и горько плачут.

«В чем дело?» – спрашивает он их.

А в ответ слышит ужасную историю о том, что к ним в деревню повадился прилетать огромный змей по имени Ямата-но Орочи, пожирающий их дочерей, и вот уже совсем скоро он снова должен прилететь за очередной их дочкой.

Сусаноо поинтересовался, как выглядит чудище, и ответ получил не самый обнадёживающий: «Глаза у него словно красные плоды кагати, а из тела восемь голов – восемь хвостов выходят. А ещё на теле мох и кипарисы с криптомериями растут. А длиной оно долин – на восемь долин, вершин – на восемь вершин простирается¹¹. На брюхо его взглянешь – все кровью сочится».

Но нашего героя этим не испугать; тем более у него была очень необычная стратегия. Это в русских народных сказках богатырь выходит на Калинов мост, обнажает меч и кричит: «Выходи, Чудо-юдо, биться будем!» Сусаноо-но микото был японцем, и сражаться с чудом-юдом не входило в его планы. Вместо этого он приказывает старикам: «Вы восьмижды очищенное сакэ сварите, а ещё кругом ограду возведите, в той ограде восемь ворот откройте, у каждых ворот помост сплетите, на каждый тот помост бочонок для сакэ поместите, в каждый бочонок того восьмижды очищенного сакэ полным-полно налейте и ждите». Так в японской мифологии появляется этот любимый японцами напиток.

Характерно, что такой способ борьбы со змеем оказывается вполне эффективным: Ямата-но Орочи, прилетев за добычей, выпил всё сакэ, захмелел и заснул. Сусаноо же взял меч и методично отрубил пьяному чудовищу вначале все восемь голов, а затем и все восемь хвостов, в одном из которых находит меч Кусанаги-но цуруги («Пригибающий траву»), который сегодня входит в число трёх священных императорских регалий Японии¹².

Тоёхара Чиканобу. Сусаноо-но микото спасает Кусинаду-химэ от дракона. 1886 г. Художественный музей Сан-Диего, Сан-Диего, США

После этого подвига Сусаноо-но микото заслужил отдохновение, почести и покой. Он приходит в страну Идзумо, находит себе жену и начинает заниматься продолжением рода: в тексте появляются причудливые имена богов (бог Воды, брызжущей на цветы, бог Небесных зимних одежд, богиня Тяжёлое ухо и т. д.), за которыми внимательный читатель может почувствовать конкретных людей, стоявших во главе тех или иных родов.

А после того, как грозный Сусаноо остепенился, следующим главным героем, за которым следит рассказчик «Кодзики», становится его внук по имени Оокунинуси (буквально «Правитель большой страны»). С ним происходит целый калейдоскоп приключений, наполненных динамикой в той же степени, что и скрытым глубоким религиозным смыслом. Он спасает голого зайца, с которого содрали шкуру крокодилы, успевает несколько раз умереть и воскреснуть, ночует в пещере со стоножками и пчёлами, укрывается в мышиной норе от огня и, разумеется, производит значительное потомство.

Но своё гордое имя он получает не за эти деяния, а за то, что вместе с лилипутом по имени Сукуна Бикона, который приплыл из-за моря, «сидя в небесной лодочке из стручка каками, в платье, что соорудил себе из кожицы трясогузки» (что, как не это, можно назвать экстравагантным появлением!), они начали искусственно увеличивать территорию страны.

Хроника «Идзумо Фудоки» говорит о том, что он взял заступ, «широкий и плоский, как грудь молодой девушки» и стал им притягивать к себе куски соседних земель. Автор-составитель «Кодзики» описание инструмента деликатно опускает, но заслуги Оокунинуси в увеличении страны остаются неоспоримы. Учитывая мечты японцев о геополитическом могуществе, это мифологическое повествование как бы описывает их самые смелые фантазии.

Казалось бы, и его разнообразные деяния, и даже само его имя должны говорить нам о том, что вот он – бог, достойный править Японией. Но всё было не так просто. Каким бы значительным ни был вклад Оокунинуси в создание Японии и каким бы обширным ни было его потомство, род Сусаноо-но микото эту землю в итоге вынужден был уступить потомкам Аматэрасу.

Дело в том, что богиня Солнца, которая, пока описывались захватывающие приключения Сусаноо-но микото и его внука, полностью выпала из повествования, вдруг возвращается и в единоличном порядке решает: «страна обильных тростниковых равнин, тысячеосенних, долгих пятисотенных молодых ростков» должна принадлежать её потомкам – и никому другому.

Однако те посланники, которых она одного за другим отправляет в эту страну, чтобы усмирить «буйствующих земных богов», в лучших сказочных традициях не возвращаются: один вошёл в милость у Оокунинуси, другой сочетался браком с его дочерью и пропал на целых восемь лет. Она даже послала фазана со странным «нефазаньим» именем – Плачущая женщина – узнать, что случилось, – но не вернулся и фазан.

Тогда был сформирован более серьёзный отряд – из двух богов, которые «спустились на побережье Инаса в стране Идзумо, обнажили меч в десять пястей и поставили его остриём вверх на гребне волны, на кончике того меча, скрестив ноги, уселись» и повели с Оокунинуси серьёзный разговор о том, что, хочет он или не хочет, но страну нужно отдавать.

Дело принимало серьёзный оборот, и тогда на помощь Оокунинуси пришёл его сын Такэминаката – для большей убедительности он поднял на кончиках пальцев скалу, «что только тысяча человек притащить бы могли», и крикнул: «А ну-ка, померяемся силой! Вот, я первый возьму тебя за руку».

Начинается рукопашный бой, который оказался, впрочем, весьма стремительным. Один из посланников Аматэрасу по имени Такэмикадзучи «дал ему взять себя за руку и тут же превратил её в ледяную сосульку, а ещё в лезвие меча её превратил». Затем он взял руку Такэминакаты, «словно молодой тростник обхватил, и смял её, и отбросил от себя». Такэминаката, поняв серьёзность своих врагов, обратился в бегство, но его догнали в стране Синано – в районе современной префектуры Нагано, – где он попросил о пощаде и сказал, что готов уступить срединную страну тростниковых равнин, раз уж так убедительно просят. Его отец тоже не стал перечить, и передача страны торжественно состоялась.

Из уважения к сильному роду, который добровольно согласился уступить своим соперникам управление этой красивой и плодородной страной, и признавая его заслуги, потомкам Сусаноо досталась во владение земля Идзумо (современная префектура Симанэ), выходящая в Японское море. Она до сих пор является одной из самых загадочных в стране (и туда мы ещё вернёмся в этой главе), но сейчас важнее проанализировать описанные события с исторической точки зрения, поскольку «Кодзики» – в такой же степени важный источник информации об истории страны, как и о мифологии (а возможно, даже больше первое, чем второе).

В этом рассказе можно разглядеть политическую ситуацию на архипелаге в древности: один знатный и влиятельный род признаёт владычество другого (который, собственно, и является сегодня императорским), а за это проявление верности ему достаётся во владение определённая территория.

Аматэрасу же, овладев Японией, отправляет туда своего внука по имени Ниниги-но микото, чтобы он засеял плодородную землю рисовыми полями. Характерная черта японской мифологии – и её прочная связь с реальностью – в том, что нам даже известно, в каком месте он спустился на землю: это было в Такачихо, в префектуре Миядзаки.

Указания на конкретные географические места, внимательная к деталям топонимика – эта особенность «Кодзики» обращает на себя внимание, поскольку обычно мифологии несвойственна. Миф – он на то и миф, что происходит где-то в абстрактном месте и поэтому может происходить где угодно. Разумеется, и из текста Библии становится понятно, где было дело, – но, как правило, понятно лишь примерно: с точностью до региона или в лучшем случае города.

Однако японцы предпочитают знать конкретное место происходивших событий с куда большей точностью: в современной Япония много по-настоящему священных мест, где происходили те самые легендарные события из древних мифов, и никто даже не ставит это под сомнение. Мы знаем, где сходили на землю Идзанами и Идзанаги, где находился Небесный грот, где Сусаноо-но микото поил змея сакэ и где сошёл править страной Ниниги-но микото.

Наверное, тут было бы уместно применить такой термин, как «сакрализация пространства»: в этом японцы вполне преуспели. Здесь божественное присутствие, нерушимая связь между мифическим прошлым и настоящим ощущается так сильно, как редко где бы то ни было ещё. Возможно, поэтому интерес японцев к путешествиям по дальним храмам и святилищам не ослабевает, а наоборот, всегда был и остаётся одной из основ внутреннего туризма.

Но вернёмся к Ниниги-но микото, который сходит на землю и начинает там осваиваться, а точнее – к его потомкам: всё ближе мы подходим к фигуре самого императора Японии, но остаётся ещё несколько поколений.

Детьми Ниниги-но микото были боги Хоори и Ходэри, их ещё называют Ямасачи («удачливый в горах») и Умисачи («удачливый на море»). Миф про них также проливает свет на историю страны, хоть и начинается весьма невинно.

Однажды решили они ради интереса поменяться снастями: старший – Удачливый на море – взял копьё младшего брата и отправился в горы охотиться на кабанов, а младший – Удачливый в горах – взял удочку старшего; и отправились они пытать счастья в непривычных ипостасях.

Как и можно было ожидать, ничего хорошего из этой затеи не вышло: оба вернулись с пустыми руками. Вот только младший брат вернулся особенно опечаленным. Когда старший вернул ему копьё, тот в ответ признался, что крючок, похоже, остался где-то в море – в общем, он его, как ни печально, потерял.

Старший брат, услышав об этом, сострадания не проявил: наоборот, рассвирепел и отправил его обратно к морю – искать крючок и ни в коем случае без него не возвращаться.

Младший, понурившись, пошёл к морю и встретил там рыбу, которая, узнав о его беде, забрала его с собой в роскошный подводный дворец, к морскому царю. Тот оказался добрым и отзывчивым: услышав о пропаже, он сразу же объявил поиски – и крючок благополучно нашёлся: оказывается, его проглотила одна красная рыба, из желудка которой его благополучно достали.

И вот тут начинается самое интересное. Когда морской царь отдаёт крючок, то в придачу к нему он вручает и две жемчужины – Жемчужину Прилива и Жемчужину Отлива. И даёт следующее наставление: «Когда будешь старшему брату крючок отдавать, скажи – крючок бедности, крючок гибели, крючок дряхления. А как доскажешь, спиной к нему повернись и брось крючок. Не стой к брату лицом, когда отдавать будешь. Если брат твой будет гневаться и захочет гнев тебе причинить, достань жемчужину Прилива и брось её в воду. Если же он намучается, настрадается и запросит пощады, брось в воду Жемчужину Отлива. Ежели дойдёт он до предела мучений, то по своей воле тебе подчинится».

Странный, конечно, заговор – но что поделать.

Младший брат всё сделал в точности, как было велено: прочитал эти причудливые слова, использовал по назначению обе волшебные жемчужины, и тогда его брат, исполнив странный танец (который мы более внимательно рассмотрим в последней главе), вынужден был извиниться и покориться ему.

Этот несколько необычный миф (удивительное дело: младший, хоть и был изначально неправ, так ведёт себя со старшим, подчиняя себе его, – и это в Японии, где старшинство вообще никем и никогда не оспаривалось) также следует анализировать, обращаясь к историческим перипетиям и борьбе за власть в древней Японии.

Можно предполагать, что это – ещё одно отображение реальной политической истории страны: более молодое и недавно пришедшее на японскую землю племя подчиняет себе то, которое существовало там до этого.

Но у путешествия Ямасачи на дно морское, помимо покорения своего родственника, было и ещё одно далеко идущее последствие: там он нашёл свою будущую супругу. И когда ей приходит время рожать, она выходит на берег – и специально по этому случаю там спешно возводится хижина: не успевают разве что закончить крышу из перьев баклана, но ждать уже было нельзя. Удаляясь в хижину для родов, она строго наказывает своему мужу ни в коем случае не наблюдать за процессом. И, как мы можем догадаться, этот запрет тоже был нарушен.

Заглянув тайком в хижину, он видит шокирующую картину: его прекрасная жена рожает, превратившись в огромного крокодила. Она, заметив, что супруг за ней подглядывает, рассерженно скрывается в морской пучине и оставляет на берегу ребёнка, получившего при рождении незамысловатое имя – Небесный отрок доблестный бог баклановой крыши, не настеленной на морском берегу. Об этом Отроке известно немногое, однако мы знаем, что он женился на своей тёте и произвёл на свет пятерых сыновей. Одному из них суждено будет стать первым императором Японии по имени Дзимму.

И вот так постепенно заканчивается миф – и начинается история императорского рода Японии.

Хотя по официальной версии правление Дзимму продолжалось с 660 по 585 годы до нашей эры, безоглядно верить этому всё же не следует. Эти даты были установлены в XX столетии, когда Японии нужно было убедить себя и весь мир в том, что у неё древняя история – и тем самым оправдать идею создания Великой Восточной Азии под своим главенством. Все археологические источники указывают на то, что в это время по архипелагу бродили разве что редкие переселенцы эпохи Дзёмон, оставляя после себя раковинные кучи – мусорные свалки каменного века. Ни о каком государстве речь, разумеется, не шла, даже объяснить эту концепцию тогдашним обитателям островов было бы весьма проблематично.

Но это, конечно, не главное, если речь идёт о создании истории великой страны с не менее великим прошлым. Дзимму важен скорее как легендарное и мифическое полубожество, чем как реальный правитель. Если верить «Кодзики», он жил до 126 лет, а помощником у него был трёхногий ворон (тот самый, что красуется сегодня на логотипе сборной Японии по футболу) – детали, которые позволяют усомниться в реальности этой фигуры. Но это – только если мыслить скептически, а в случае религии, как известно, скептическое мышление использовать не принято, оно, скорее, оказывается лишним. Для многих поколений японцев (особенно после реставрации Мэйдзи, когда обращение к славному прошлому стало основой государства, а синто – государственной религией) имя Дзимму стало синонимом древности и величия японской нации.

Нельзя забывать и о том, что, поскольку линия правления императорского рода, как известно, ни разу не прерывалась за всю историю страны, нынешний император Нарухито – 126-й император Японии – должен быть далёким прямым потомком мифического императора Дзимму.

Кому-то это могло бы показаться странным, но не японцам. Их никогда не смущало то, что их император является потомком божества, наоборот – они находили в этом подтверждение своей самобытности и уникальности. Их мифология и их история не дают им возможности в этом сомневаться: одна так незаметно перетекает в другую, что не совсем понятно, где заканчиваются легенды о божественных временах, а где начинаются рассказы о реальных людях. Три свитка «Кодзики» охватывают какой-то совершенно невообразимый временной промежуток – от тех времён, когда Идзанаги и Идзанами супружески соединялись на Небесном мосту, до правления императрицы Суйко (554–628 гг.), ознаменовавшегося установлением дипломатических отношений с китайской династией Суй, постепенным распространением буддизма и деятельностью Сётоку Тайси.

Внимательно читая мифы и соотнося их с имеющимися данными по истории Японии, мы можем примерно обнаружить временной промежуток, когда происходит этот незаметный переход из мифа в историю, но это не главное. Гораздо важнее, что нигде не найти опровержения божественного происхождения императора Японии¹³, а значит, можно считать его действительно божеством, безо всяких оговорок.

Трёхногий ворон на логотипе сборной Японии по футболу © PoetraRH / Shutterstock.com

Даже современная интронизация императора проходит в строгом соответствии со всеми древними канонами – с синтоистскими священнослужителями в полном облачении и торжественным преподношением священных рисовых колосьев. В XXI веке эти каноны смотрятся несколько вызывающе и странно, но способность японцев бережно хранить все древние культурные элементы, как бы рудиментарны они ни были сегодня, является без сомнения отличительной чертой этой нации, за которую мы во многом и любим её, и восхищаемся ей.

При восхождении на престол император также становится хранителем трёх священных регалий, уже упомянутых выше. К ним относятся зеркало Ята-но кагами (по легенде, то самое, что показали Аматэрасу, чтобы вытащить из Небесного грота), меч Кусанаги-но цуруги (тот, что Сусаноо-но микото нашел в хвосте огромного змея), а также яшмовые подвески Ясакани-но магатама.

Слово «магатама» уже упоминалось раньше, при описании подготовки богов к вызволению Аматэрасу из пещеры. Эти изогнутые в форме головастика бусины из яшмы находят в археологических раскопках ещё с эпохи Дзёмон, и, хотя их роль в древних ритуалах до конца не изучена, есть основания полагать, что они служили для того, чтобы оберегать и защищать от злых сил и чар.

Кроме того, форма магатамы указывает на её связь с лунным полумесяцем, таким образом, можно предположить связь с божеством Цукиёми-но микото, который появился из левого глаза Идзанаги после его омовения, но почему-то сразу же пропал из повествования. Тут мифологическая справедливость оказывается восстановлена: зеркало в форме солнца и яшма в форме лунного полумесяца олицетворяют Аматэрасу и Цукиёми – двух детей Идзанаги, которые и днём и ночью покровительствуют владетелю престола.

Так синто постепенно претерпевает удивительную эволюцию: от первобытных анимистических верований – к основе государственной власти в стране через идею божественного происхождения императорского рода. Это можно назвать уникальной японской концепцией, поскольку в Китае, откуда японцы взяли очень многое, существовал совершенно другой взгляд на верховную власть. Там главенствовала идея Мандата Неба, согласно которой правитель был обычным человеком, а значит, мог быть объявлен неугодным и свергнут.

Эта особенность причудливого сочетания религии и политики иногда давала обратный эффект: в истории синто были периоды, когда оно лишалось государственной поддержки. Поскольку на протяжении многих столетий у власти были самураи и фактической монополией на власть обладало сёгунское правительство, большого желания заботиться о религии, которая утверждала божественное происхождение совершенно другой власти, у них не было. Гораздо более близкой им религией был буддизм, который позволял осуществлять контроль над подданными и не был привязан к императорскому роду.

Тем не менее убеждение, что император является живым божеством (существовавшее по крайней мере до января 1946 года), лежит в основе как японской политики, так и «государственного синто» – религиозной системы, которая в XX столетии стала подпитывать националистические убеждения и милитаристские настроения в обществе.

Основы этой идеологии были заложены в эпоху Эдо (1603–1868 гг.) представителями научного направления, которое носило название кокугаку («национальная наука»). Эти учёные ставили целью уход от преклонения перед китайскими, буддийскими и другими зарубежными стандартами, которое существовало в Японии с давних времён, и взамен этого предлагали обращаться к своим собственным корням, к славному прошлому своей страны. Наиболее подходящей основой для этого, разумеется, было синто – и лежащая в его основе идея, что в Японии (и только там) обитают мириады божеств, которые оберегают эту страну и заботятся о ней.

Толкователи «Кодзики», самым знаменитым из которых является упомянутый выше Мотоори Норинага, основываясь на священном тексте, убедительно доказывали, что, раз император является божеством, а император и его народ составляют единое целое (тут нужно вспомнить доктрину кокутай, описанную в первой книге), значит, японская нация – избранная, поскольку ей покровительствуют боги. Норинага настолько красиво и поэтично описывал избранность японского народа, что это не могло не найти отклик в сердцах последующих поколений.

Некоторые приведённые ниже отрывки из его программного сочинения «Тама кусигэ» («Драгоценная шкатулка для гребней») красноречиво говорят о том, какое место он отводил японцам в своей картине мира:

«Говоря об “особенности божественной страны”, я имею в виду прежде всего тот факт, что это страна, где появилась освещающая весь мир богиня Аматэрасу. Следовательно, божественная страна – главная по отношению к другим странам. Трудно даже рассказать во всех подробностях, в чем она превосходит остальные страны. Прежде всего следует сказать о рисе. В жизни человека он важен как ничто другое. [Японский] рис лучше, чем в других странах, он не имеет себе равных. Соответствующие сравнения можно провести и в отношении других вещей. Однако люди, родившиеся в божественной стране, уже давно привыкли к тому, что здесь всё самое хорошее, считают это делом обычным и даже не замечают, что Япония превосходит другие страны. Люди, имевшие счастье родиться в божественной стране, хотя и привыкли питаться столь прекрасным рисом, должны всегда помнить, что он ниспослан им богиней – прародительницей императора. Не подобает жить без осознания этого факта!»

Или вот:

«Истинный Путь пронизывает весь мир, он един для всех стран. Однако только в божественной стране Японии, где правит император, суть этого Пути передаётся должным образом из поколения в поколение. Во всех иностранных государствах забыты традиции, идущие со времён глубокой древности. Поэтому в иностранных государствах проповедуются другие Пути, и, хотя каждый из них называется истинным, все иностранные Пути суть лишь ответвления от главного, но отнюдь не основные, не истинные и не правильные. Пусть кое в чем они даже походят на истинный Путь, но в целом их содержание ему не соответствует».

(Перевод Ю.Д. Михайловой)

Так мы постепенно переходим к важному комплексу верований, которое вошло в историю Японии под названием «государственное синто».

Как уже было сказано, на протяжении долгого времени в истории страны главную роль в политике и управлении государством играл буддизм, а синто находилось в его тени. Однако после того, как ушёл в прошлое сёгунат Токугава, во времена которого буддизм обладал огромной административной властью, его позиции резко пошатнулись: японский народ как будто слегка устал от него в своей повседневной жизни.

Императорский двор решил тогда укрепить свои позиции за счёт возвращения к синтоистским корням и потеснить буддизм. Одним из первых указов нового правительства Мэйдзи стал указ о единстве религиозных ритуалов и управления страной (сайсэй иччи). Был восстановлен департамент по делам небесных и земных божеств – знаменитый Дзингикан, вспоминались старые и разрабатывались новые церемонии и ритуалы, которым японцы тщательно следуют и сегодня.

Синто постепенно становилось всё теснее связано с государственными процессами, всё глубже проникало в образование. Синтоистских священников начали приглашать учителями в школы, а божественное происхождение императора стало преподаваться японским детям как непреложный исторический факт. Его портрет теперь должен был висеть во всех учебных заведениях, а учителя и ученики – кланяться ему перед занятиями.

Эта государственная позиция становилась всё более отчётливой, чем ближе Япония приближалась к войне и чем больше распространяла своё влияние. Под этим же влиянием на захваченных территориях возводились синтоистские святилища, чтобы японские ками покровительствовали и новым землям Японской империи.

В 1940 году «государственное синто» достигает своего апогея: Япония отмечает две тысячи шестисотлетний юбилей с момента основания Империи. Хотя, разумеется, относить правление Дзимму к 660 году до н. э. было не слишком оправданно с исторической точки зрения, но в тот момент это никого не волновало: величие даты и масштабность празднований были куда важнее. 50 тысяч гостей, среди которых были и нацистские офицеры, и даже посол США, торжественно встретили потомка Солнечной богини – императора Хирохито – и заслушали речь премьер-министра Коноэ Фумимаро, который объявил, что Япония будет следовать «Великой дороге богов». Затем сыграли национальный гимн, и прозвучало троекратное «бандзай»¹⁴.

К этому событию были построены и отреставрированы храмы: предполагалось, что ками, увидев такое внимание к ним, помогут Японии одержать победу в войне против всего мира, в которую страна тогда только собиралась вступить. До Пёрл-Харбора оставался ещё год, и никто не мог предполагать, чем всё обернётся.

Спустя пять лет, после поражения в войне, синто ожидали тяжёлые времена. Теперь эта религия ассоциировалась с милитаризмом и военными преступлениями Японии, а поэтому была объявлена оккупационными властями вне закона. 15 декабря 1945 года была издана «Директива о синто», согласно которой государственная поддержка религии была запрещена.

Ясукуни-дзиндзя. Токио, Япония

Так синто вернулось к тому, с чего начиналось: к поклонению божествам и почитанию природы, к мифам и легендам, к обрядам и ритуалам, не связанным с политикой. Напоминанием о том времени, когда синто было государственной религией и основой японского величия, а ками помогали людям одерживать победы, является сегодня святилище Ясукуни-дзиндзя в центре Токио, где поклоняются душам героев, отдавших жизни за страну в многочисленных войнах – от войны Босин (1868–1869 гг.) до Второй мировой.

Туда иногда приходят на поклонение высокопоставленные японские политики, включая премьер-министров, что неизменно вызывает недовольство со стороны Китая, Кореи и других стран, пострадавших от японской агрессии в середине прошлого столетия. И в этом – неразрешимое противоречие японской истории, от которого никуда не уйти, когда речь идёт о Второй мировой войне. Хотя, возможно, как раз благодаря этому Ясукуни-дзиндзя так популярно среди жителей страны, и на хацумодэ¹⁵ там выстраиваются огромные очереди из желающих поклониться богам.

Впрочем, синтоистские святилища – те места, где обитают или куда спускаются божества, – заслуживают отдельного рассказа. Поскольку японцы уделяют форме не меньшее (а, возможно, порой даже большее) внимание, чем содержанию, логично было бы предположить, что синто удивит нас любопытными визуальными особенностями.

Но на самом деле всё гораздо проще, чем можно было бы ожидать. Дело, скорее всего, в том, что синто – религия, нашёптанная природой ещё в те времена, когда идеи красивых храмов, в которых нужно поклоняться божествам, в Японии не существовало. До того, как проповедники буддизма не показали, как веру можно красочно визуализировать, а сакральные места – возвеличить, японцам это в голову не приходило.

На ранних этапах объектами поклонения была природа: деревья, горы, скалы и камни. Принцип простой – этот объект должен торчать и возвышаться: так богам будет легче его сверху заметить и на него спуститься. И чем ближе его верхушка к небесам, тем соответственно лучше.

По этой причине горы испокон веков считались в Японии сакральными местами. На протяжении многих столетий стандартной практикой были горные захоронения, а обычаи относить старого человека, доживающего свой век, высоко в горы и оставлять там умирать (как это показано в знаменитом фильме Имамуры Сёхэя «Легенда о Нараяме», 1983 г.) были распространены в японской глубинке до XIX столетия.

Скалы и камни также внушают уважение своей прочностью, поэтому довольно легко было представить, что там живут боги. Между знаменитыми камнями Мэото Ива в префектуре Миэ даже необязательно протягивать священную верёвку симэнава, чтобы почувствовать их древнюю и священную мощь. Такую же мощь, несомненно, можно увидеть и в старых больших деревьях. Иными словами, логику древних японцев, испытывавших благоговейный трепет перед силой и древностью природы, можно понять и почувствовать – тогда идея сакрального в синто станет в целом более понятной.

Скалы Мэото Ива. Преф. Миэ, Япония

Подобные места – те, в которых потенциально могут обитать или куда могут спускаться боги, – называются ёрисиро. Но если большинство древних ёрисиро было создано природой, то со временем люди начинают испытывать потребность творить сакральные места своими руками.

Первыми священными объектами, созданными людьми для того, чтобы на них спускались ками, были огромные деревянные столбы – тщательно обработанные древесные стволы. Эти столбы называются михасира (хасира – «столб», а ми – приставка, означающая священные в синто объекты). Важность столбов в японской традиции можно увидеть и сегодня: начиная с описанного чуть ниже праздника Онбасира-мацури и заканчивая тем, что в японском языке синтоистские божества считаются так же, как столбы¹⁶.

Идея создания священных мест и объектов своими руками приходится японцам по душе, и столбами они решили не ограничиваться. Постепенно это приводит к появлению полноценных синтоистских святилищ, которые сегодня – от самых больших и роскошных до самых крошечных и сокрытых от людских глаз – можно встретить по всей стране. Однако даже когда эти святилища появились, хотя их архитектурный стиль формировался во многом под влиянием буддизма, суть всё равно осталась лаконичной: умышленная простота, дабы величие и рос-кошь не мешали увидеть истинную божественную красоту.

Эти святилища обычно называются дзиндзя: это самый распространённый тип синтоистских храмов. Однако на самом деле существует более сложная их классификация и градация – в соответствии с важностью того или иного храма. Назвать даже приблизительное их количество почти невозможно: хотя существуют цифры из правительственных отчётов (к примеру, на 2015 год их значилось 85 тысяч), очевидно, что это всего лишь официальные и зарегистрированные святилища. Однако никому, даже самым кропотливым и дотошным чиновникам из правительства, не под силу обойти и пересчитать все затерянные в дремучих лесах непроходимых высоких гор маленькие святилища, многие из которых – просто крошечные и грубые сооружения из камней и деревьев, испокон веков строившиеся японцами, чтобы заручиться поддержкой высших сил.

Разумеется, подобные святилища, при всей их важности для местных жителей, не представляют собой особой архитектурной ценности и поэтому большинству и неизвестны, и не слишком интересны. Конечно, гуляя по горам, приятно вдруг наткнуться на маленькую заброшенную древнюю хокору, но это едва ли будет то святилище, ради которого туда стоит идти.