Читать книгу: «Купальный вечер», страница 4

Вампир Егор Петрович

Как-то раз на электромонтёра Валерьяна уже под вечер поздний да под самым городом, медведь напал. Просто так наскочил на него косолапый, без всяких причин. Валера, молодой, энтузиаст самых ранних пятилеток и разных починов, мирно и тихо, без всякой злобы только что со столба на землю спустился. На нём он провода друг к дружке привязывал и на ролики наматывал. На таких столбах раньше провода и держались разные – и телефонные, и электрические.

Слез, а тут, здравствуйте, пожалуйста – медведь! Причём, с нехорошими намерениями и желаниями.

А ведь к слову-то говоря, Валерьян даже никак не успел хищника обозвать. Наоборот, он ему, хамскому зверю и, видать, не шибко умному, всё же заявил ответственно:

– Э-э, дружок шерстяной и нахрапистый, давай-ка, того, разойдёмся мирно! Меня злить не стоило бы! А то я тебя железякой перешибу, и тебе ведь обидно сделается.

Но такой речи косолапый зверь не понял. Ясно дело, не волшебный был и ни какой там не говорящий. И тут догадался Валера, как бы, окончательно, что пришло ему время, может, и быть, электромонтёром, но только уже не на этом свете.

Когда медведь встал на задние лапы и пошёл на передовика всего местного электроснабжения, тут раздалось такое завыванье, что зверь дремучий на момент оторопел крепко.

Да что уж там скрывать, и Валериану тошнотворно сделалось. А когда появилось перед ними существо, обликом человеческое, но с рожей мертвяка не первой свежести, тут медведь понял, что не прав. Погорячился косолапый, получается. Потому, в целях собственной безопасности, из-под деревянного столба дёру дал.

У Валеры ноги стали, будто каменные, и подумал он с горечью и обидой: «Уж гораздо мне было бы приятней, если бы меня медведь сожрал».

Загвоздка тут заключалась в том, что электрик, много что про вампиров разных слышал и усмехался принципиально над всякими вредными для народа высказываньями такого порядка и нежелательных направлений.

Но вот сейчас и сам имел полную возможность понаблюдать, будто академик Павлов какой, за повадками неизвестного и не очень симпатичного существа.

– Я хоть и вампир, вурдалак, такой сякой,– отчитался перед Валерой за своё недостойное поведение полуистлевший мужчина непонятного возраста,– но, однако, ты меня особо не опасайся. Веди себя спокойно, с учётом того факта, что я твою никчемную жизнь спас.

– То есть, как это понять и осознать такое определенье – «никчемную»? – вдруг осмелел Валериан.– Я, может, лучший самый и есть по электропроводке не только на берегах этих дремучих, а почти что на всей планете. Допускаю, что Эдисон американский будет порасторопнее меня, да Ильюха, что напарник мой. С остальными соревноваться до победного конца завсегда стану. И мне за такое, может, и грамоту выпишут.

– Мудрёные речи-то произносишь,– признался вампир,– нам такое не понять. Однако, я доложить тебе пожелал, что притомился вконец от человечьей кровушки. Передо мной теперь другая задача стоит. Ежели сдружимся, и по нраву ты мне придёшься, то всё тебе про то, как есть, выложу. Ты мне поможешь полезное дело свершить. А я тебе славу великую организую. Добром тебя каждый помянет.

Слово за слово – и тут разговорились они, как старые знакомые. Даже временами при беседе обниматься стали.

Договорились основательно по случаю завтрашнего дня воскресного на рыбалку сходить, карасей половить на озере Мылки. Но, всё одно, Валерий, по отчеству Иванович так, ненароком, поинтересовался у вампира:

– А вот мне, для примера, любопытно будет поинтересоваться, Егор Петрович, как там у вас, на другом свете, с качеством электропроводки дела-то обстоят?

– Мне-то почём про такое дело знать? – ответствовал не без растерянности вампир.– Как-нибудь, уж и обстоят. Я ведь не на том свете нахожусь, а покуда – на этом. Вот свершу доброе-то дело, организационную и практическую задачу, тогда уж, Валериан, и могу туда командироваться. А в противном случае – не произойдёт мне никакого покоя.

Условились они, что Егор Петрович у Валериана будет обитать, в его холостяцкой комнатушке, в бараке, в кратчайшие и рекордные сроки отстроенном.

Не сказать, что бы домик тот молодёжный был сотворён очень даже безобразно, но, где-то, около того.

– Соседям и соседкам выскажу, что ты, Петрович, – пояснительно предупредил его Валера,– есть мой родной дядька и приехал ко мне погостить из города Тулы. А что у тебя с тела половина мяса-то попадало и кости видны, то ничего.

– А что им на этот счёт скажешь-то?

– Дам им понять толково, что ты больно старый, и уже нигде не работаешь, даже грузчиком. Соврать здесь необходимость имеется. Если правду про тебя объявить, то некоторые товарищи воспримут тебя, без сомнений разных, за американского шпиона.

– Делай, как знаешь,– согласился вурдалак.– Лишь бы тебе славно было.

По дороге-то до барака, Егор Петрович и поведал про себя Валерию, что и на самом-то деле ему-то уже должно быть по возрасту побольше полутора веков. Он тут, не совсем далече, работал на золотых приисках, вроде бы, китайской компании. Землекопом числился.

После, в какое-то время, убежал оттуда Егорушка, совсем ещё молодой в те годы-то. Но, однако, его разбойники под селом Пермским и порешили. Видать, не просто так, для разнообразий. Тут ясно, что он тайну великую про них в себе хранил. А кто много знает, тому лучше сидеть дома на печи и жевать калачи. Это про тех, у кого, конечно, хлебобулочные изделия имеются в наличии. Но если нет, то и так посидеть можно и по телевизору кулинарные передачи посмотреть.

На следующий день сходили они на рыбалку – счастье-то своё попытать. Наловили по ведру карасей и всякой всячины. Егор Петрович почти половину их улова в сыром состоянии сожрал. Он решил в рационе своём пищевом перейти только на рыбные продукты. Так что, у Валериана появилась в душе великая вера в то, что ночью ненароком товарищ добрый его не съест. И такое предположение электрика очень даже порадовало.

За неделю-две стали они в таких друзьях числиться, что не разлей вода. Вместе всюду ходили, даже в клуб «Ударник», на танцы.

Надо сказать, Егора-то Петровича молодёжь местная не шибко полюбила. Им, по совести говоря, не очень-то Егорова рожа свирепая по нраву пришлась. Не приглянулся. А Лиза, будущая невеста-то Валеры, так и выразила своё мненье окончательное электрику:

– Вы, товарищ, можете не рассчитывать на наше с вами совместное счастье в организованном порядке. Вам почему-то какие-то личности мужского происхожденья с основательно пиратскими физиономиями ближе, чем родная бабушка.

– Вы мою родную бабушку-то, товарищ Елизавета, не имеете никаких прав неприятными словами называть, светлую память определённого количества людей про неё тревожить. Она честно и открыто трудилась на пошиве мужских брюк и завсегда за смену выдавала три нормы. У неё даже медаль специальная имеется.

Вот так, слово за слово, и рассорился он крепко со своей невестой. А кому такое понравиться, коли так вот укоряют. «Что-то в ней буржуйское имеется,– подумалось Валериану в его тоске молодецкой,– не зря же в конторах всяких просиживает и бумажки разные с места на место перекладывает».

А могла бы ведь, для примера, гвозди-то куда-нибудь вбивать, как другие-то девушки. У неё работа не понятная, загадочная почти. Всякие и разные бумажки по кабинетам разносит. Да и то ещё крепко настораживает, что в электричестве ничего она не соображает».

Двух недель не минуло – и Егор Петрович решил, что время настало открыться окончательно. И такую вот штуку с загвоздками он Валериану поведал.

По случаю в свои-то молодые годы подслушал он разговор двух самых на приисках разбойников коронованных. Он с бережка реки Амгунь камушки в воду бросал. Мечтал, про то, как вернётся из дальних краёв с большими деньжищами в свой город Самару и каким образом он их со своей Дусей тратить на разные покупки станет.

А в то время то, в глухой ночи один разбойник другому-то под честное слово и для дела нужного поведал, где зарыты несметные сокровища какого-то, небось,

белогвардейского атамана. Говорили про то, как раз, что в тридцатые годы его отрыть следует. Но только не им, а самому помощнику сатаны. Он должен будет приплыть-то на пароходе на стройку города невиданную.

Потом клад заграбастает и не себе, а передаст американцам. Для пакости, чтобы всякие там алмазы и прочие дорогие штучки нашенским людям не достались. Может, на те самые деньги, за наше добро вечное, для иноземцев они ещё там какую-нибудь революцию организуют.

Оно ясно. Если нам плохо, у них такая вселенская радость возникает. А когда их петух жареный в одно место клюёт, то помощи требуют. Причём, помощи такой, что нашему мужику и на триста лет жить бы хватило.

Ещё вот сам сатана прознал ранее про то, что о сокровищах этих приисковый землекоп Егор ведает. Он и постановил молодого старателя посредством чужих рук на нет свести. А потом сделать решил из этого юноши самого настоящего и злого вурдалака. К тому-то месту, где добро-то зарыто, вампиру никак по заклятью специальному подойти нельзя. Тут специальные курсы заканчивать надо в потайных местах.

Всё это нечистая сила придумала. Она отчего-то во все времена-то американцев обожает. Почему такое происходит, никому не ведомо.

Может, потому, что они такие улыбчивые. Рожи корчат, а про честных людей всего мира всякие гадости думают. Впрочем, может, всё и не так совсем. Может быть, они замечательные люди, а мы вот – невоспитанные негодяи.

– Дела-то крутые завертелись, Валерик, – завершил свой рассказ Егор Петрович.– Время упускать никак нельзя. Завтра, к вечеру, их Хабаровска прибывает сюда пароход. А на нём переправляется важный ревизор какой-то. Он и есть шпионский разведчик, по наущению сатаны. Он тот клад забрать собрался. Звать его Еремей Климович Бесовичев.

– Всё серьёзно получатся, и фамилия у гражданина определяющая. Но откуда ты про всё знаешь? Мне не понятно… становится.

– Да проще пареной репы! – пояснил самый добрый и сознательный на планете вурдалак. – У нас, вампиров-то, имеется своя телепатическая и беспроводная связь. Которые из нас сочувствуют новым направлениям в стране, всё мне и передают, прямо, в голову. Кое-кто расколдоваться желает и помереть по-человечески. Иные сатане досадить условились. Больно хитра и сноровиста нечистая сила.

– Теперь всё ясно мне стало. Вам бы ещё электричество, кроме телепатий всяких, то стране-то нашей можно было со всей Вампирией экономичные и политичные связи задумать. Однако, как с кладом быть-то? Пропадёт ведь.

– Чего пропадёт? Сейчас ночь глухая. Пойди и отрой сокровища. Никто и не подумает поинтересоваться, что там с лопатой такое шарахается, чучело или привидение.

– Сам ты, Петрович, привидение. А я истинный комсомолец. Но скажи, куда идти! Я всегда готов!

Ну, Егор Петрович всё и разъяснил ему. А как же? Клад оказался совсем рядом. В трехстах шагах от пристани, под старой сосной. Так что, вот всю-то ноченьку не спокойную Валериан всякие там брильянты и золото к себе в комнату и носил.

Случайным встреченным людям с большим терпением пояснял, что землю чернозёмную к себе домой таскает. Задумал, значит, в двухсотлитровой бочке из-под горбуши фикус у себя в комнате посадить. От растения такого взгляду приятно делается.

Может, по той причине девушка какая-нибудь на него, Валериана, вниманье обратит и скажет: «Вот моё счастье и не просто, а замысловатое – с фикусом заморским».

Сатанинский шпион и вредитель, Еремей Климович Бесовичев, про то всё, насчёт найденного клада, телепатически прознал. Потому прямо с парохода в реку Амур и сиганул. Обиделся на то, что ему богатства не достались.

А дальнейшие дела простые. Егора Петровича, в конечном результате по-человечески умершем, захоронил Валериан с большим почётом и уважением. Клад, понятно дело, целиком и до мелких копеек, он начальству местному сдал.

Рассказал, им так. Дескать, проходил, мол, мимо-то, смотрит – лежит добро-то. Ему поверили, руку пожали, грамотой самой почётной наградили и зарплату подняли. Потом сделали старшим электриком. Он-то почётной грамоте очень рад был, три дня смеялся и спал с ней. Но аккуратно, не в обнимку с ней лежал, чтобы не помять ценную бумагу невзначай. Всяко ведь бывает.

К нему и Лиза на этой почве вернуться пожелала, так он ей отказал всячески. И причина-то понятная. Ежели любовь настоящая, а не показная, то ведь можно и простого человека заметить, без всяких почётных грамот.

Люди сказывают, что после того случая многие жёны и подруги разных московских начальников себе лисьи шубы купили. Ну и что с того? Совпаденье получилось, потому что дело к зиме шло.

За своё старание и пользу государству принесённую Валериан с премии-то за молодёжную находчивость, в смысле сокровищ, приобрел себе добрый такой перочинный ножичек. Не ведаю, но допускаю, что он в музее нашем под стеклом лежит или даже, где-нибудь, в Москве-матушке.

Но, может, и не так всё, и какой-нибудь иностранный господин, из командировочных, небось, им запросто свиное сало режет. Ножик-то надёжный, советского производства. С ним можно не только в кино сниматься, у его лезвия сталь добрая и точится славно.

Гордая Инга

Много разных историй, легенд и сказок слышал я о Комсомольске-на-Амуре. Но разве обо всём поведаешь? Есть ведь и такие, про какие пока ещё рассказывать не очень желательно. Да и ни одна жизнь для этого понадобится, да и не только моя. Одним словом, обо всём не сообщишь. Тут и время надо иметь свободное, да и настроение. А когда оно появится? Не ведаю.

Но бог даст, найдутся добрые молодцы, острые на язык-то и перо, и что-то особенное скажут про минувшее наше.

Пока, правда, молчат. Видать, час такой не настал для откровения полного. Тем летописцам, что в бронзовые и каменные памятники превратились, гораздо проще. Стоят они себе на площадях больших и малых по ночам семечки щёлкают и над нами посмеиваются. А ведь есть над чем. Чего уж там.

Ну, да ладно. Кому гордым ходить пристало, пусть себе и ходит. Мы же промолчим и послушаем, что другие скажут. Правда, кто много болтает, тому чаще всего и сказать-то нечего, да и не может он говорить-то. А хочется даже речь большую произнести с какой-то пламенной гордостью не за страну, не за людей, а за себя такового вот, необычного.

Вот тут-то к месту будет сказку о гордыне человеческой вам и поведать. Таковой грех среди других человечьих преступлений перед Господом и людьми не на последнем месте стоит. Благо, если когда-нибудь и кто-то излечится от этой болезни. Не просто так, а себе и всем на радость.

Но, чаще то бывает, что иной гражданин таким вот гордым индюком перед Всевышним и является. Сраму и позору не избежит он в иных мирах. Не получится. Такие люди – просто курам на смех.

Жила – была в начале тридцатых годов в Комсомольске, что на реке Амур, продавщица кооперативного магазина продуктовых и продовольственных товаров. Смазливая такая, молода женщина, на мордашку ничего себе, и она про свою красоту и обаятельность хорошо ведала. Потому и гордая очень была. Инга её имя.

Прибыла она сюда не с самой большой компанией работящих девчат, что хетагуровками назывались и были доставлены на берега Амура на пароходе «Косарев». Она появилась здесь ещё раньше, на другом пароходе, «Профинтерне», с женской командой кооперативных работников.

Ни с кем из молодых парней не только дружить, но и знаться не желала. Видать, за людей многих из них не считала. Даже и не здоровалась с ними. С начальниками, правда, большими в улыбчивое состояние входила, и то, время от времени. А надо бы сказать, что парни-то по ней сохли. Всех отшивала. Принца или кого-то подобного, видать, ей надо было встретить. Не ведаю точно.

Но вот замуж пойти хотела только за видного человека. Это, конечно, её дело частное, чего на свою жизнь планировать. Беда-то не в том заключалась, что много про себя небывалого возомнила, а совсем в другом. В том именно, что на всех-то свысока смотрела, даже на подруг свих. Я, мол, особенная, а вы – нетушки.

Одним словом, корчила из себя академика какого-то, ну, понятно, не нормального, а из ума выжившего. Чего уж там правду скрывать. От гордыни своей и заносчивости, если по-учёному рассуждать, она и сама страдания получала.

Никто с ней тоже ведь потом знаться не хотел. Каков привет – таков и ответ. Частенько по вечерам приходила она на берег Амуру и слёзы роняла украдкой.

Вот однажды сидела она на камушке у реки и вздыхала, думала про жизнь свою непутёвую. Уже ведь и по-настоящему мечтала о том, как нрав-то свой переменить в лучшую сторону. В мыслях оно всё гладко рисовалось. Придумать то всякую фантастику можно. А в жизни – оно сложнее. Правильно ведь говорят, что дурак думкою богатеет. Так оно и есть. Правда, мечтать, конечно, надо.

Но совсем-то не стоит уплывать в полную неправду. Да и глупую ложь с мудрой сказкой не следует путать. Они друг дружку не понимают.

Сидела она, значит, так однажды у реки и вдруг видит, что подлетел прямо к ней большой такой орёл-рыболов и довольно внятно сказал на нормальном и, частично, понятном русском языке:

– Там далеко, красна девица, потаенное место есть! По тайге надо идти пять вёрст на север, до самой далёкой деляны. Потом пройдёшь немного по большой тропе нанайских охотников. Там под большим дубом косточки лежат во мхах древних. Так знай же, что они для тебя. Если найдёшь их, то характером переменишься и от гордыни освободишься.

Произнёс орёл эту речь замысловатую и улетел. А она от гордости своей ничегошеньки у него и не переспросила толком, не поблагодарила и даже «до свидания» не произнесла.

Однако слова птицы большой ей в голову запали. Дождалась она того момента, когда ей отгул дадут за ударную работу, и пошла по раннему утру в сторону самой дальней северной деляны. Как раз там трудовая молодёжь строевой лес заготавливала.

Не очень скоро, но нашла она это место и косточки человеческие, на самом деле, мхами почти спрятанные. И стало ей почему-то жаль того погибшего человека неизвестного, да и себя тоже. Заплакала она горько, и полились почти что ручьём её слёзы на травы таёжные и косточки выбеленные окропили. И тут чудеса произошли небывалые.

Ожили кости-то, и не просто ожили, а возродился из них человек. Не сказать, что бы перед ней красавец предстал, но ничего парень. Такой высокий, чернобровый, небритый правда. И сказал он:

– Ты не бойся меня, Инга. Долго я тебя ожидал здесь…

Раскраснелось, запылала её лицо от гордости наплывшей. Хотела она возразить ему и пристыдить незнакомца даже. Но не смогла. Ведь и вправду почувствовала, что любит она этого парнягу.

Да и не только его обожает, а весь мир, всех людей, тайгу вокруг, небо над головой… Всё стало для неё новым, необычным, и гордыни, как не бывало. Любовь с первого взгляда всё излечила.

– Согласна я, – ответила она, – с тобой хоть на самый край света идти. Люб ты стал мне, и ничего не хочу более знать и ведать.

Он, понятно дело, обнял её, приласкал, как мог, и совсем на мертвеца не стал походить. Что ж, ведь и такое случатся, причём, не только в сказках и легендах разных.

Поведал парень, что зовут его Володя, что он из белогвардейцев, поручик…

Понятно любому, что на стройку им идти заказано было. Белогвардейца, тем более, из мёртвых воскресшего ни за какие коврижки красные начальники не пощадили бы. Хотя, может, и вошли бы в положение.

Но Инга и Владимир судьбу пытать не стали и отправились ещё дальше, на север, к селениям староверов. Там никто документов у них спрашивать не станет и происхождением молодой пары интересоваться.

Так вот, всю жизнь они вместе прожили. Он со временем себе и паспорт сделал на фамилию то ли Иванова, то ли Петрова. А ведь на самом-то деле, родом он почти что из принцев и происходил. Князь, вроде как, Орленский.

Но тут я могу ошибиться, может, и граф, и совсем с иной фамилией. Может Юсупов или Хвостов. Но какая разница, если люди счастливы.

Поборола любовь-то Инги гордыню в себе самой. Добрее её-то потом по всей реке Амгуни никто не встречался, и все семеро их детишек людьми настоящими стали, образование получили, никого и никогда не обижали… и даже не расстреливали. Одним словом, в папку с мамкой пошли.

Долго Инга и Владимир вместе жили и счастливо, пока, понятно дело, Господь их ни прибрал, к себе ни призвал.

А на стройке, когда Инга исчезла-то, некоторые, из несознательной молодёжи, слух пустили, что превратилась молодая и горделивая женщина в чайку белокрылую. Они утверждали: потому так произошло, что знаться она ни с кем не желала. Вот, как раз, это и есть самая настоящая ложь. Языками-то чесать проще, нежели, к примеру, дрова пилить или там другое, какое-нибудь дело делать.