Читать книгу: «Купальный вечер», страница 5

Волшебные ступени

Может быть, кто познакомится с этой историей, тот не поверит, что случай здесь описан самый достоверный. Пусть будет, как будет. Можете не верить, пожалуйста. Обиды ни на кого не держу за недоверие ко мне. Но вот утверждения с моей стороны имеются, что было такое на самом деле.

А произошло чудо расчудесное, как раз летом, в 1937-ом году, в день пятилетия Комсомольска-на-Амуре. Место даже укажу. Оно примерно там находится, где нынче располагается железнодорожный вокзал. Здесь в то время лес, почти не тронутый топором да пилой, стоял.

Но праздник, доложу я вам, был поставлен-то на шикарную ногу. Митинги разные на берегу Амура произошли, гости самые знатные сюда приехали. Гуляния, понятно, молодёжные состоялись, концерты разные… Всего-то и не перечислишь. Да и не надобно. Ведь рассказ мой не об этом.

Вместо того, чтобы со всеми праздновать, какой – ни какой, а юбилей города и значок памятный на лацкан рубахи нацепить, пошёл плотник Федя Куцев по лесу прогуляться. А почему? Да, с молодой жёнушкой, Марусей, малость повздорил.

Она, значит, к подруге, горе утешать побежала, а он в лес. Там можно хоть с птицами поговорить. А на какую тему они повздорили, сами толком не поняли. Такое у молодожёнов случатся, полдня поворчат друг на друга, а потом, глядишь, на следующий день ласковые слова говорят про меж себя.

Зашёл он и не так далеко от набережной Амура, где очень даже счастливо проживал в бараке, в комнатке, со своей Машей. Пришёл Федя, как раз, в то место, где сейчас вокзал стоит железнодорожный, или, может, на две-три версты подальше.

Я там с ним в то время не был, потому и чуток и ошибиться могу. Даже право на то имею, потому что времени с тех пор немало минуло.

Ходил – бродил Федя с часок-другой, а потом подумал: «Чего это я не на праздниках, как все замечательные люди, и не с Машкой своей? Пойду, однако, с ней мириться. День большой, и праздник вместе проведём. Всё, как надо, произойдёт». И собрался он уж назад шагать. Но тут увидел, что старик, приличный такой, весь в орденах на пиджаке, пальцем его к себе подзывает. Правда, дедушка очень старый. Еле-еле ноги передвигает.

Но Федя с полным пониманием и пошёл в его сторону. Мало ли, может, помощь определенную произвести человеку необходимость имеется. В животе у товарища, может, что-нибудь заболело или простуда организм его ослабила.

Подошёл, нему Куцев с большим пониманием и поинтересовался, какая, мол, срочная помощь требуется. А тот только улыбнулся и говорит:

– Да усердие всякое твоё, Федя, мне без потребности и необходимости. Оно в желаниях моих не числится. Просто, шибко я с тобой повидаться пожелал.

– Оно дело-то славно, повидаться можно, и я не прочь,– согласился Фёдор,– Но вот что-то не припомню, чтобы я в знакомстве с вами состоял. Не имел таких возможностей.

– Ничего ты, Фёдор, не понимаешь. Но постараюсь тебе кое-что растолковать.

– Что ж, говори, а я послушаю. Но рассказывай недолго, минут семь с половиной, не больше. Дел у меня и без тебя, уважаемый товарищ, хватает.

Тут старик начал нести такую околесицу, что Федя, без всяких сомнений определил, что не в себе дедушка. У психов запросто и даже добрым делом считается, для примера, незнакомого человека палкой по голове ударить. С таким исходом их беседы Федя никак не был согласен. Ведь молод ещё, потому и пожить следует. Да и медальку за доблесть трудовую ему на днях обещались дать. А что без неё-то умирать?

Однако, что-то, Федя не спешил от старика удаляться в сторону праздника большого и важного. Начал он дедушку, всё же, помаленьку слушать. А старик уверял, что он явился сюда из будущего в нынешнее время, молодость свою доблестную решил основательно вспомнить.

Да ещё намекал, как-то назойливо даже, что он и есть Федя Куцев. Только уже в чрезмерно преклонных летах.

Фёдор стал держаться со стариком почти на равных. А чего скромничать? Может, и на самом-то деле он сам это и есть. Получатся, с самим собой встретился. Однако, старику категорично возразил:

– Вот давай по-научному прикинем, каким таким способом ты мог проникнуть сюда, к нам. Дело сказочное, практически, и на полном серьёзе замечаю, ответственное. Сам факт не очень-то с реальностью в контакте состоит.

– Поведаю я тебе, Федя, то есть себе самому, молодому и покуда зелёному,– пояснил старик, – что иногда, особенно в знаменательные дни, открываются всякие и разные потайные ходы из будущего в прошедшее, и наоборот.

– Да я же ведь уже достаточно взрослый. Потому и не резон мне во всякие причудливые истории верить.

– Прямо в тебе я себя узнаю. Такой же вот недоверчивый был. Впрочем, чего тут говорить. Ведь ты и я – одно и то же, один и тот же человек.

– Я человек храбрый. Но от твоих слов мне жутковато делается. Лучше пока давай без всяких фантазий поговорим или по разным сторонам разойдёмся.

– Зря ты мне, Федя, не веришь. Самому себе не веришь! Учёные в моих временах уже начинают утверждать, что такое очень даже возможно. Почему так выходит, не они и ни я, к сожалениям нашим, объяснить не способные.

– Умные люди всяко поговаривают. Но не всем верить надобно.

– Я тоже по причине своей невысокой грамотности такое понять не в состоянии. Я всю жизнь плотником проработал и всяких верхних учебных заведений не кончал. Но я жизнью своей, в принципе, Федя, я доволен. Получается, что мы оба ей довольны – ты и я. Мы такой большой и красивый город на Амуре построили. Смотришь – и не верится. Одних памятников на площадях многие десятки.

На мгновение Федя глаза прикрыл, попытался представить, что там у них получилось, что за город такой. Но фантазии не хватило. Немножко подумал и решился к деду странному по имени и отчеству обратиться.

Ведь они у него точно такие же, если плотник Куцев – один и тот же человек. Только в двух лицах, получается.

– А как бы на тот город посмотреть, Фёдор Пантелеевич! – у парня глаза так и засветились.– Не шибко-то я уверен, что такое мероприятие можно будет организовать. Но интерес у меня сильный к тому проявился.

– Да, запросто, Федя! Пошли-ка вон к той берёзе! Подымай вверх-то ногу, опирайся на неё. Чувствуешь, опору под ногой-то? Вот это одна из ступенек в твоё завтра.

Федя так и сделал. От изумления даже и дышать на целых полминуты перестал. Ведь он второй ногой на следующую ступеньку встал. На невидимую, но надёжную и твердую. Это его нога чувствовала.

Старик жестом заставил его спуститься вниз и сказал, что для безопасности и по справедливости, лично он должен идти первым, дорогу Феде, получатся, показывать-демонстрировать.

Одним словом, так и решили, и зашагали они оба в завтра. Кто бы видел со стороны, как два мужика-то по воздуху в небо идут и делаются невидимками, то, уж точно, заикой бы на всю жизнь остался.

Мне вот, правда, и не такое наблюдать приходилось, так я ничего, с пониманием к таким фактам подошёл бы. А других людей жалко, тех, что ни к сказке, ни к реальному существованию не подготовлены.

Ну, ладно, продолжу. А то, может, иным то, очень любопытно узнать, чем же дело-то кончилось. Но я вот утаивать никак от вас ничего не должен и честно признаюсь, что их переход в будущность нормально прошёл. Можно сказать, на очень высоком организационном уровне и без особой паники со стороны молодого Феди.

Правда, кода они вышли-то в завтра, будто бы из подземелья какого, так Федя от удивления, на полном серьёзе, дара речи лишился. Всё разглядывал и дома многоэтажные, и легковушки иностранные, и монументы разные, и, более всего, людей. Вроде бы, они такие же, как и он. Но, если присмотреться – прямо скажем, по его разумению, не совсем в норме, что ли.

Федя с интересом спросил, в каком времени они сейчас находятся. Ему с грустью Фёдор Пантелеевич ответил, что – июнь двухтысячного года, начало двадцать первого века. Дед тут же пояснил, что ему сейчас – ни много – ни мало – а восемьдесят девятый год пошёл. Сообщил, что уже многие из тех его друзей, что город начинали строить на Амуре, давно уже умерли. Да и ему уже не так много осталось по земле-то ходить.

Конечно, Федя, тут же его успокоил, поддержал морально, фактически себя самого. Заверил, что Фёдор Пантелеевич, ещё на вид крепкий старик и лет сто проживёт. Ну, может быть, чуть поменьше – восемьдесят, к примеру. Но тут же отвлёкся от всяких разговоров, по сторонам смотреть.

Вон парнишка идёт, одетый в брюки – не в брюки, в трусы – не в трусы. Да ладно бы так шагал, а ему этого мало, что-то в коробочку говорит, которую, в руке держит, и бормочет. Видать, сам с собой с собой беседу ведёт: «Я вчера такую тёлку снял, что Крокодила жаба задавила».

Не то, что бы жутко Феде сделалось, но страшновато от вида такого паренька, да и слов его, диковатых. Да и девчата больно какие-то не шибко ясные, пупы оголили – и радуются. В общем, все почти что, словно представители самых страшных сказок. А почему-то ещё на его, Федю, с интересом смотрят, ухмыляются.

– Эх, коза меня забодай! – стал сокрушаться Фёдор Пантелеевич,– надо было бы нам в одночасье в супермаркет зайти и тебя переодеть.

– Меня в такое нарядить, что на них надето, никак не можно,– обиделся и даже немного возмутился Федя. – Я же ведь из первых строителей славного города на Амуре, а не пугало на огороде. Такое ведь даже американские буржуи не носят. А если вопрос на этот счёт тобой, Фёдор Пантелеевич, категорично будет поставлен, то я уж лучше побреду в своё минувшее.

– Да пойми ты, голова садовая, – взъерепенился малость его провожатый, – ты же ведь, как есть в галифе и в старых хромовых сапогах, да и рубашка на тебе с непонятной орнаментовкой на воротнике. А на голове что?

– На голове самая, что ни на есть ходовая и щегольская тюбетейка. Из Узбекистана.

– Хорошо, что ты ёщё будёновку на голову не натянул.

– А что? У меня она имеется. Только в ней сейчас больно жарковато было бы.

Понятно, что в некоторой растерянности находился дед Фёдор Пантелеевич.

Никак он себя молодого теперь не понимал. Неужели это он сам в давние годы?

– Если не хочешь равняться на нашу совремённую молодёжь, – сказал он Феде, – ходи в своих галифе.

– Они, правда, не мои, а Семена, из соседнего барака. Но штаны эти, военные, почти что, новые.

В общем, тут такое дело получилось. Пришлось старому Фёдору молодому тёзке своему, по сути, самому-то себе, пояснять, что и как.

Жаль, что до многого не смог дойти своим умом парень из тридцатых годов минувшего века. Не получилось… дойти.

– Город, оно, конечно, сообща, мы добрый построили,– серьёзно и деловито заметил Федя,– о таком даже и не мечталось. Но вот никак в толк не возьму, почему всё народное-то добро у вас теперь, у нормальных людей, буржуи отобрали. Скажи мне, ради чего же тогда весь сыр-бор в семнадцатом году разгорелся.

– Никакие они не буржуи, – почесал затылок Фёдор Пантелеевич. – Добрые очень.

Но тут Федя нашёл в себе силы резко возразить и даже горько рассмеяться. Как же!

Так он и поверил, что буржуины, да ещё с бандитскими и воровскими замашками о людях станут думать.

Товарищи Карл Маркс и Владимир Ильич Ленин считали совсем по-другому

И правильно делали.

– Узурпаторы токмо об одном и мечтают, чтобы вы за миску щей им хоромы строили, – заметил Федя. – Противно на душе-то частично и жалко вас, дураков-то. Я, видишь, хоть на стройке за нормальные деньги тружусь. Именно потому, например, и по другим причинам охранять, как вон тот мужик с наганом, чужие терема никогда не стану.

– Станешь, – сказал старик, – я же работал…

– Ладно, не будем о грустном, – деловито, прямо, как большой начальник, произнёс

Федя, – жизнь, она ведь, штука-то не простая. Одно замечу, город славный получился и хорошо то, что ещё и Комсомольском называется, а не иначе. Проспекты широкие, дома добрые, парки славные, машины… Заводы, видать, есть.

– А как же, некоторые даже и функционируют… действуют время от времени.

– Лучше скажи ты мне, жива ли ещё моя жена Маша, да и твоя, конечно же.

Тут лицо-то старика засветилось, что солнце ясное.

Понятное дело, и внуки у них не имеется. Уже очень взрослые и все при делах. А их отцы, сыновья Федора Пантелеевича и Марии Игнатьевны, сами уже в пенсионных годах. Дмитрий и Пётр. Одним словом, жизнь идёт. Одни уходят, другие, как водится, приходят, на свет появляются…

Но жизнь, всё одно, явление без конца и начала. Каждый из нас, всё равно, где-то и кем-то родится. Правда, помнить не будет, кто он и откуда. Но ведь не это главное. Основное скрыто в том, что будет чувствовать и осознавать своё «я». А это значит, что всегда был, есть и будет.

Не даёт нам Господь небытия. Может быть, и дал бы, но нет в Мироздания даже понятия такого – «ничто». Да и быть не может. Всё заполнено жизнью, где всё мёртвое исключено и невозможно.

Чудно, конечно, говорил старик Куцев о вечности и бесконечности. Не по-научному, но доходчиво. Обычный ведь человек. Но воевал, понятное дело, с фашистами. Так что же оставалось делать, если они напали на Советский Союз. Тут уж вся страна старалась, никто живота своего не щадил.

Но Великая Отечественная война – особенная страница истории города Юности. Отдельный разговор и очень интересный.

Впрочем, и сейчас этот город старается сделать всё, чтобы у страны имелись надёжные подводные и надводные корабли, отличные самолёты и многое другое. Именно, то, что мешает странам НАТО навязывать России свою волю.

Ну, так вот. Если коротко сказать, то встреча старого-то с новым была и приятна молодому Феде и Фёдору Пантелеевичу. Но если и приятно, то не полностью и не до конца. Посмотрел бы я на вас, если бы вы оказались на их месте. Это ведь равносильно тому, что глянуть в зеркало, и вместо своей привычной физиономии увидеть, к примеру, что-то не совсем понятное и привычное.

Даже не важно, если на вас, к примеру, глядит чёрт или ангел. Но надо учесть, что речь в сказке идёт об одном человеке. Если это понять, тогда, в принципе, ничего особенно фантастического с Куцевым и не произошло.

А в свои тридцатые годы минувшего, двадцатого века Федя самостоятельно добирался. Как дорогу назад отыскать, ему Пантелеевич подсказал. Как только вступил-то Федюша на почву твёрдую, то бесповоротно решил в будущее больше – ни ногой. Ну, их! Пусть живут, они себе в непонятном грядущем, как знают, как могут, как получилось. Придёт времечко – и он в то самоё счастье окунётся с головой. Куда ж деваться-то?

Жене-то своей ненаглядной поведал про те чудеса, что увидеть пришлось. Да не про все, главное расписывал, какой город-то будет, что не зря они тут стараются. Про остальное больше молчал. «Придет срок, Маруся, сама про всё узнаешь».

– Ты никак себе там, Феденька, подружку себе присмотрел,– нервничала его молодая супруга. – А теперь про всё, может самое, главное и не рассказываешь.

Обнимал он её крепко и ненароком вспоминал тех девушек с сигаретами в зубах, а в правой руке с бутылкой, вроде как, пива. Их странные речи в его мозгу всплыли, вид одежки нарисовался, – и тоскливо стало Феде, да и немного за Державу обидно.

Впрочем, как в народе говорят, каждому времечку свой фрукт.

Главное ведь имеется: город построили. Да ещё какой! А что, как объяснил Фёдор Пантелеевич, молодёжь и в прошлом, и в будущем не только в городе славном, но и во всей России хорошее, Федя поверил. Так ведь и должно быть. Это же ведь Россия, а не какая-нибудь там… другая страна.

Но пока Федя не понимал грядущих перемен. На его взгляд, неправда ведь полная в том заключалась, что как ты корабль назовёшь, так он и поплывёт… Чушь полная. Сколько раз ты вилку бутылкой не обзывай, ничего в добрую сторону не переменится.

Впрочем, не полностью он прав был в своих рассуждениях, потому что корабль этот уже назывался не «Советский Союз», а совсем иначе – «Россия». Поменьше, правда, сделалась страна, большую часть своей исконной территории потеряла. Но так, было задумано, причём, «от имени народа». Но только вот какого, не ясно.

Да и кто такое нагородил, кроме тех, кого уже миллионы раз нехорошими словами «благословили»? Мраком порыта сия тайна.

Но в ту пору Феде так хотелось, чтобы «корабль» этот поплыл или пошёл по бренному океану истории и не приукрашенной действительности быстро и надёжно. Да ведь и все мы этого желаем. Правда, каждый по-своему.