Читать книгу: «Купальный вечер», страница 6

Покорённый тайгой

Событий самых расчудесных тут, на берегах Амура-батюшки, превеликое множество случалось. Да разве ж берусь утверждать и доказывать вам то, что я про них всё ведаю. Ни в коем случае. И тех даже историй, которые мне известны, я не в силах пересказать вам. Больно их много-то. Надо заметить, что они самые разные. Хоть бы одна на одну чуть-чуть была похожа. Ан, нет.

Но и для нас оно к лучшему. Не каждый ведь способен слушать одну и ту же байку, даже если рассказывает её начальник над всеми начальниками. Коль иные-то и ему не доверяют, то меня и слушать не станут.

Где, мол, поинтересуются, документ, по какому право данный гражданин истории разные имеет право до людей доводить. Ага, нет. Значит, пусть молчит и точка!

Сами-то знаете, люди у нас добрые. У иного тоска такая возникает в душе, если, допустим, сосед у себя на огороде лишнюю морковку вырастил. В такие переживания по той причине иной господин может впасть, что от горюшка великого сам себя спалить в избе личной полностью согласен. В знак протеста, получатся.

Вот именно потому, стараюсь я вам, ребятишки и взрослые, такие правдивые и новые истории рассказывать, на которые специального документа и разрешения не требуется. Правда, вот не ведаю, кто это собирается мне что-то запрещать или разрешать. Не цапля же болотная будет называть меня хорошим там или плохим.

Что ни говори, но некоторые господа и дамы тосковать у нас прямо мастера. Но грусть ведь она-то не только злая, а ведь и добрая бывает. Причём, чаще-то всего, именно, от души российской, а не какой-нибудь, на импорте сплошном. Если проще говорить, то никак не заграничной. Нам ведь просто необходимо, чтобы вокруг всё понятно было и, главное, правдиво.

Жил себе – поживал, где-то в начале тридцатых годах столетия ушедшего, совсем ещё, считай, почти что отрок. Приехал он, как и многие другие, на строительство нового города на реке Амур. Гришкой звали. Явился он сюда не за большими деньгами, а просто Родине решил помочь, принять активное и посильное участие в создании города-форпоста на Дальнем Востоке.

Ему, пареньку этому, очень захотелось не только себя в трудном деле проверить, но в тайге самой настоящей пожить. Да и особенная здесь она, по растительности, по животному миру да в реках такая рыба водится, о которой в Европе и не ведают. Но не их это вина, а скорей – беда. Не каждому дано тут побывать, кое-что понять да и увидеть.

Любил Гриша Коротов часто по заданиям разным ответственных товарищей ездить на заготовку леса или даже на сплав леса воде, то есть брёвен. Такой леспромхоз имелся, к примеру, на реке Силинка. Там нынче крутоватые люди, да и обыкновенные, во время, получатся, шумных отдыхов, думают, что шашлыки из бараньего мяса жарят. Может быть, и так. Как хотят, пусть так и считают.

Не стану утверждать, что последние бараны пали смертью храбрых в борьбе за светлое будущее. Наверняка, много ещё их осталось. Так что, просим, господа, на шашлыки! Возможно, во многом, из бараньего мяса. Всегда надо верить во что-то хорошее. Иначе неприятностей не оберёшься.

Но вернёмся к повествованию о Грише Коротове. Он случаем подслушал, вроде как, беседу звериную. Почему такое случилось, не очень ясно. Но тут и другое могло произойти. Если по учёному рассуждать, то, адаптировался он в тайге, вроде как, своим стал или около того.

Потому и понятен ему сделался язык не только птиц и зверей, но даже и растений разнообразных. Тем более, что последнее время мечта у него не понятная появилась: превратиться в зверя какого-нибудь самого таёжного.

Активно он желал стать, например, медведем или, на крайний случай, волком. А что? Плохого, я вам скажу, в таком светлом желании ничего не наблюдается. Жизненное разнообразие даже кузнечика лесного радует, тем более, в тот момент, когда он сделался человеком. Да при этом не совсем простым гражданином, а заместителем, например, какого-нибудь министра.

У нас и нынче ведь тоже один желает открытым и честным миллиардером сделаться, а другой этаким червячком, не шибко заметным, и чтобы никто его деньги не считал и не спрашивал, откуда они взялись.

Можете не верить, но время сказочное настало. Многие превращаются в представителей животного мира. Но сами-то они не ведают, что уже изменились, а люди-то перемены замечают. Конечно же, по-возможности, они от оборотней и шарахаются.

А кому, представьте себе, хочется со свиней наглой общаться, с кошкой распутной или псом при галстуке, у которого за спиной пятнадцать телохранителей. Да любой бы, даже самый отважный гражданин, испугался бы таких вот сказочных изменений.

Но у Гриши совсем другая тема была, он страсть как обожал всё такое, скажем, приключенческое и романтическое. Видать, сказок с детства наслушался про будущие реки молочные и берега кисельные.

Может, по той причине немного, получается, с головой дружбу вести передумал. Да тут – всё одно к одному. На него один начальничек взъелся, заведующий складом заметным, тоже активист, доброволец, основательно идейный.

А причина-то простая. Распря у них стряслась не на почве политической, а просто… на личной и бытовой. Лера, буфетчица из районного сельского магазина тянулась не к этому начальнику, известному партийцу Михаилу Борисовичу Стученко, а к простецкому парнишке со степного Российского Запада Грише Коротову.

Им вдвоём веселей было, и рядом находиться хотелось, и беседы разные вести. К примеру, о том, есть ли, допустим, жизнь на Марсе.

Она сама к Грише всегда первая подходила и при этом очень часто. Потому Коротов и начал назойливо думать, что должен ей кое-какую большую сумму денег. Просто позабыл, когда и сколько одалживал. Ведь бывает же всякое.

Ан, нет, оказывается, не в деньгах заключалось их личное и совместное счастье. Получилось, что они оба, как и в правде, и в сказке бывает, чётко и бесповоротно осознали, что крепко полюбили друг дружку. Но пока только на уровне бесед всяких. Пока так, чтобы товарищи иные за буржуев их не посчитали.

Другим бы всё сошло с рук, а тут получилась совсем другая история. Активный партийный человек Миша Стученко всякие анонимки, то есть письма без подписи своей фамилии, вышестоящим начальствам усиленно и регулярно начальствам. А в них про Гришу и Леру разную неправду придумывал.

Но иногда, правда, и расписывался на донесениях. Крупно и размашисто – «участник самой гражданской войны, близкий знакомый Буденного, товарищ Стученко». И обида-то в том Гришина заключалась, что ему, активисту, Михаилу Борисовичу порой, вроде как, верили. Даже корили Гришу и Леру за чуждый нам, самый американский образ жизни.

Хотя, в душе-то, каждый понимал, что чушь всё это несусветная. Но в те времена даже дурни хотели на собраниях и митингах разных показать себя шибко умными. У иных и теперь такое желание внутри себя присутствует.

Но скажу вам, что совсем скоро такое дело закончится. Наступает время умных, справедливых и честных людей. А если я ошибаюсь, то пусть, вообще, ничего не наступает. Если мы таковыми не сделаемся, то любая немецкая овчарка нас уму-разуму учить будет и приказывать, как нам следует жить.

При такой ситуации Гриша и некоторую бодрость духа и потерял. Начал надеяться на то, что добрые силы превратят его в какого-нибудь зверя.

Но вернусь я к тому моменту, когда подслушал Гриша разговор бурундука с кабаном диким. Не хотел за ними шпионить. Случайно получилось, что пришлось Коротову присутствовать при их беседе.

Вроде б, поначалу-то, они ничего особого не высказали. Ну, о погоде поговорили, будто китайцы какие-нибудь, как там жена, дети и прочее. Хотя совсем не понятно, зачем кабану и бурундуку о такой ерунде рассуждать. Не люди же, а серьёзные и разумные звери. Может, на всякий случай разговорчивыми сделались.

Вдруг кабан дикий, дядька пожилой и, видно, серьёзный сообщил бурундуку, вроде как, ни с того – ни с сего:

– А ты, знаешь, Василий, тут, на ударной стройке, проживает славный такой парень, Григорий Коротов. Так в его голову, понимаешь, мечта такая попала: зверем таёжным, каким-нибудь, хочет сделаться.

– Оно, конечно, Прохор, мечта-то у паренька и задумка славная, крылатая, можно сказать,– поддержал разговор бурундук.– Но ведь такое заслужить добрыми поступками надобно. Иначе не получится. А кто он-то? Обычный человек. Без фантазий особенных.

– Ох, да не прав ты, Вася. Парень три производственных нормы на заготовке леса выдаёт. Душой чистый и открытый и даже добрый, в основополагающей степени. Любовь у него завелась. Крепкая, романтичная. И про его светлые чувства к представителю противоположного пола каким-то образом узнал наш старшина, медведь Герасим Панфилов и пошёл к самому главному таёжному духу Еремею. Он-то и сообщил ему про такое дело.

– Так и что?

– Тот обещал парню-то помочь. Дескать, заслужил, потому что ударник труда. Да и не только ему-то, но и невесте его, что Лерой зовут, помощь окажет. К тому же, рекомендация от ответственного медведя товарища Панфилова имеется.

В общем, всю их беседу пересказывать не стану.

Но Гриша очень порадовался тому, что его превращение произойдёт завтра под вечер. На этом же самом месте. Парень воспрянул духом и мысленно, но очень принципиально и ответственно заявил:

– Всё же, вы, товарищ Стученко, имели неосторожность допустить принципиальную ошибку в отношении меня и очень идейной девушки Леры. А всё потому, что она твёрдо отказалась разводить с вами шуры-муры. По причине своей настоящей молодёжной принципиальности.

С такими, почти что, волшебными словами он и вернулся в бригаду.

Утром, по самой рани, начальник всего лесозаготовительного района сообщил Григорию:

– Ты, вот что, товарищ Коротов, нынче на деляну не поедешь. Товарищ Стученко очень хочет, чтобы ты ему помог на складе. Порядок там произвести надобность имеется. Заодно доложу тебе, что он полностью признал, что перед тобою виноват и что наговаривал на тебя разные небылицы. Недоразумение произошло по причине его недальновидности.

– Ну, ничего себе! Грязью всяческой меня и Леру облил, и всё ему с рук сошло!

– Мы сделали ему, пока что, замечание. Совестливый он оказался. Это принципиально нас радует. В дальнейшем мы накажем его строже. И я был, однозначно, не совсем прав, так что любитесь со своей Лерой. Девушка достойная. Жаль, что я ей лично, для примера, как говорят, джазовые музыканты, абсолютно по барабану.

– Оно приятно,– с волнением ответствовал Гриша.– Я понимаю товарища Стученко и его глубокие не состоявшиеся чувства. Но очень бы мне желается пока что отправиться в тайгу. Я покуда морально не готов наблюдать физиономию, не шибко мне интересную. Да и с учётом того, что этот начальник будет ещё что-то там мне говорить и пояснять.

– С трудом, но навстречу я тебе пойду,– сказал, не совсем довольный, самый главный рубщик леса.– С болью в партийном сердце я для себя определил, что ты, товарищ Коротов, есть пока, не совсем сознательный элемент. Но актив надеется, что такая неустойчивость в молодёжном характере пройдёт с годами.

Одним словом, удалось Григорию отправиться на заготовку леса, где он работал, основательно счастливый, в ожидании вечернего часа. Активно размахивал топором, как целая дюжина ударников труда.

И вот по завершению работы отправился он в потаённое место, где разговор зверей ненароком подслушал. Впрочем, понял Гриша после, что они специально, с умыслом громко разговаривали. С той целью, чтобы он всё слышал и мозгами в правильную сторону раскидывал.

Пришёл он под огромный кедр и стал ждать. С волнением. Оно ведь понятно, не каждый день мы в зверей-то превращаемся. Да и не каждому такое дано.

Ну, вот прямо таки из воздуха перед ним возник старик с большой седой бородищей и в белых широких одёжах. Сообразил тут Гриша, что перед ним и есть главный таёжный дух и властитель Еремей.

– Свершилось, Григорий! – очень даже торжественно произнёс Еремей.– Совсем скоро ты станешь красивым и могучим зверем. Ведь даже лесным паучком быть приятнее, нежели человеком. Но это по нашему разумению.

– Паучком так паучком,– вздохнул Гриша. – Сам ведь я напросился.

– Это хорошо, что ты такой покладистый и сговорчивый.

– Но не совсем я такой, но к мнению уважаемых товарищей всегда прислушиваюсь.

– Но мы тут посовещались,– старик погладил бороду, – и решили превратить тебя в тигра мужского рода. Зверь это серьёзный. Гораздо сильней и больше хвалёного зарубежного льва. За сопкой вон той, самой ближней, и будет три дня и три ночи ожидать тебя их тигровая стая. Невесту там тебе уже подсмотрели. Красивая тигрица.

– Но у меня же Лера имеется. Как же так!

– Помню, Гриша. Это я тебя проверить пожелал на чувства твои правильные,– пояснил седобородый дух и взмахнул рукой.– Теперь ты есть молодой и красивый тигр. Амба, значит, на здешнем языке. Как желалось тебе, так и произошло. Ты уже другой.

Оглядел себя, как мог, Гриша и диву дался. Понял, что душа его теперь располагается в зверином, могучем и полосатом теле. Не выдержал, то ли от страха, то ли от благодарности наплывшей, поклонился старику. Слова добрые произнести пожелал. Но кроме рычания, ничего не прозвучало.

А Еремей исчез. У него, видать, пока рабочий день не завершился. По делам, видно ему надо было спешить. Одно только и услышал Гриша в воздухе, напутствие старца: «Поспешай-ка на стройку, в буфет, к своей Лере, бери в зубы, за одежду, – и в тайгу. Там вас ждут! Прощай! Веди себя мудро!».

Григорий-тигр прыжками помчался на стройку. Быстро летел, что стрела из лука, а, может, даже и пуля. Ворвался он в зданьице, где буфет располагался. Осторожно распихал в разные стороны добровольцев, схватил в зубы свою возлюбленную, и помчался с ней в тайгу. Ему такой груз был совсем-таки нипочём.

По дороге и Лера превратилась в красивую и молодую тигрицу. Стало одной влюблённой парой на свете-то белом больше. И никто Григорию и Валерии любить друг друга не мешал. Порой ведь превращение и есть единственный выход из положения-то, в которое жизнь нас запутанная ставит.

А добровольцы Леру-то пожалели. «Хорошая девушка была,– говорили они,– идейная и красивая. Да вот не повезло ей. Получатся, что тигр несознательный её сожрал. Такой злой, будто американский буржуй. Да и Гриша пропал без всякой вести. Видать, с горя в болота забрёл и там сгинул». Такое вот ошибочное мнения у народа имелось.

Дорога по льду

Должно быть, вы про знаменитый ледовый переход знаете. Но энто, когда в помощь первым добровольцам-то из Хабаровска по льду амурскому пошли в Комсомольск воины наши, самые настоящие строительные батальоны. Время такое было. В городе не только ведь дома каменные строились, но и дороги железные и шоссейные.

Шагали они трудно, на лыжах. Нелегко было, но, однако весело. Заходили в селенья всякие, разъясняли толково языком и при помочи плакатов русским и нанайским жителям про то, чего и куда идут, агитацию всякую добру вели, концерты выдавали.

Продвигался с ними-то на лыжах замоскворецкого производства и молодой воин, красноармеец Илья Краюшин. Родом и призывом из самой Смоленщины. Издалёка, с глухомани, вот такой-то, западной. Парень он был обычный-то, но трудящийся. Многое там понимал, кумекал по деревяшкам и железякам разным. Но рядовой воин, понятно.

В одном стойбище, в селении нанайском, на ночёвку встали красноармейские строители. После концертов и коротких речёй начальства всякого притомились и жители местные, и солдаты.

После ужина прямо в сельской школе-то, где придётся, красноармейцы ночевать наладились. Тогда подошёл к нему один солидный начальник, из главных военных строителей, и сказал:

– Тут, товарищ Краюшин, такое дело выдвигается. Надо тебе по ответственной и молодёжной необходимости на недельки две, а, может, и на месяц остаться в этом стойбище-селе. Самый главный и ответственный товарищ из нанайцев очень меня просил выделить в нужную помощь передовому делу не шибко ленивого бойца. Требуется не какую-нибудь избушку на курьих ножках в кратчайшие сроки здесь поставить. Погорела изба, понимаешь, у одного знатного рыбака.

– Оно понятно, товарищ командир. Приказание ваше исполню, как есть! Не ясно одно, куда и как мне после деваться.

– Отставить беспокойства, красноармеец Краюшин! Уверенье даю в том, что и бумага тебе, почитай, заготовлена, что ты исполняешь в таком-то местности самый военный и патриотичный долг. Кроме того, я ведь генерал, а не рыба какая-нибудь.

Военный строительный начальник заверил, что отсюда Краюшина ответственные товарищи доставят потом по назначенью. Ещё признался, что вот, имеется у него задумка в агитационно-политических целях, назло буржуям всей планеты, выписать Ильюхе Краюшину почётную грамоту.

Пусть шпионы, что вокруг вертятся, знают, что по важному приказу и молодёжной отзывчивости красноармеец решительно пошёл на трудовой подвиг.

Они там своих индейцев за изгородью держат, а мы своим малым народностям Дальнего Востока и Крайнего Севера всегда и во всём помогаем.

На том вот и расстались, потому что утром не получилось у Ильи-то пожать руку почти что самому главному из строителей военных, которые шли на подмогу Комсомольску.

Да и он сразу же, после завтрака, в семействе-то знатного рыбака нанайца Никифора Бельды, что пока проживало в немаленьком сельском клубе, принялся за дело.

Был Краюшин на строительстве избы за самого главного. А в помощники ему дали ещё четверых человек: троих молодых совсем и одного, уж больно пожилого нанайца. Он, по причине своей дряхлости, не имел никаких возможностей не только брёвнышко себе на плечо взвалить малое, но даже и молоток в руках держать.

Но дело важное, под ответственным руководством мастерового Ильи, сразу же пошло в гору. На месте пожарища, которое расчистили, в моменты быстрый фундамент соорудили. А это не так и просто в лютую зимушку сделать.

Оно ведь надо было не только почву кострами отогреть и старые сваи на новые поменять. Но следовало прикинуть так, чтобы по весне-то, избу не перекосило, не перекорёжило.

Тут Ильюха всё, как следует, прикинул и заверил всех товарищей, что строительство дома произойдёт на добротном уровне. Ведь в зимние месяцы он не однажды начинал такие заботы. Правда, понимал, что не годится заниматься сооружением фундамента в морозы. Но надо, значит, надо.

А вечером, он, уставший, притащился в клуб и, даже порешил не ужинать. Завалился спать в одной из отведённых ему тут комнатушек. Спал, однако, в одежонке красноармейской. Хоть и под теплой большой шубой медвежьей, а всё одно – прохладно ему было.

Но не дала ему спать младшая Никанорова дочка Чикуэ, по русскому она прозывала себя Натальей. Принесла ему ужин: юколы варёной, мясца сохатого, питья какого-то из брусники. Прямо перед ним на табурет поднос поставила да и произнесла:

– Есть вам надо, солдат Илья. Пища силу даёт, если её не так много.

– Оно, конечно, понятно,– он тут же выполз из-под медвежьей шубы и принялся за еду. – Благодарствую за всё, Наталья Никаноровна!

Она осталась с ним, поговорить просто, про его жизнь расспрашивала да про свою рассказывала. И видать искра-то огненная между ними пробежала, и очень они друг другу понравились. Договорились они, что Наталья с ним в Комсомольск и приедет. Тем более, служить-то ему меньше года и оставалось.

Ушла она от него с добрым настроем, и Краюшин уснул с улыбкой пресветлой. Правда, сны не понятные ему виделись. Будто наблюдает он за житейской суетнёй большого города, видать, Комсомольска. Понял Илья то, что будущее дальнее перед ним представилось. Видел и военные годы.

Да и то, как отсюда в разные концы не только России, а двадцать шесть стран планеты, плывут корабли, подводные лодки, летят самолёты, сталь и чугун, аккумуляторы, подъёмные краны, автопогрузчики… Всего того, что здесь производилось, и не перечислить. Даже одежда и шоколадные конфеты.

Дома большие и красивые виделись, проспекты да улицы широки, и всё такое.

Увидел он и страшное наводнение и то, как большая вода топит цеха судостроительного и авиационного заводов, нижние этажи высотных зданий, школы, детские сады… А люди со всех концов России, рискуя своей жизнью, отвоёвывают у разбушевавшегося Амура сантиметр за сантиметром.

Да многое что тогда ему привиделось. Конечно, многое из снов ему неправдой показалось. Да ведь и сразу-то в такое вот любому трудно поверить.

Мечталось ему тогда же и генералом стать. А что? Какой же рядовой большим воинским начальником ни желает сделаться? Оно и в наши времена точно так же. Правда, не всем такое уготовано. Но, для примера сказать, можно всегда добиться того, что нужно. Не только тебе самому, но и людям, которые вокруг тебя.

Славные сны надо всегда беречь, в жизнь воплощать. А плохие и страшные видения следует гнать от себя прочь, с надеждой, что они никогда не сбудутся. Будем в доброе верить, то тогда, юные друзья мои, и стране нашей процветать. Если надо, мы много ещё городов и заводов построим. Места для этого хватит, есть и возможности. А желание придёт. Верится в такое.

Нам, господа и товарищи, благ великих, а Комсомольску-на-Амуре процветать! Да что там городу! Сказки эти про всю страну-то нашу великую, что Россией называется. Шестая часть земли. Благ ей всяческих! Мы-то пожелать такое можем и должны. Давайте уже в счёт не брать тех господ и дам, что за границами разными чужие миллионы считают, обозвав их своими…

На том и завершение всему сказанному. Кто по-настоящему думает, а не так, как кулик болотный, тот и поймёт. А у кого разум не развивается, как должно, тот пусть просто сказками потешиться. И то ведь доброе дело-то. Голодному – хлеба краюшка, а дураку – погремушка.