Читать книгу: «Фанерный утконос», страница 21

Неблагодарный Шалаш

Пьяного и довольного Шалаша активно водили по женским половинам нанайских яранг стойбища Кондон. Женщины, молодые и старые, радостно встречали гостя.

– Мы тебя все в стойбище Кондон полюбили, – открыл тайну Шалашу местный шаман.– Ты пришёл к нам без оружия. Ты – добрый человек.

– Падалью буду последней, если я не добрый, – ударил себя в грудь кулаком Шалаш.– Тот, кто мне вякнет про то, что я злой, я порву на портянки! Без базара гнилого! Чего ж мне вас грабить, мужики, если вы меня приодели, кормите, поите, с жёнами своими развлекаться просите?

– Это священный закон наших предков, если, понятное дело, ты понравился хозяину. Только тогда можешь стать другом по жене. А нам понравиться трудно. Но вот многие хотят стать твоим другом. Ты пришёл сюда без оружия. Значит, ты не таишь на людей зла.

– Я, старикан, устал, притомился. Я такой добрый… аж зло на себя берёт.

– Светлая душа добра и не знает усталости.

– Душа, может, и не знает усталости, а тело и всё прочее хорошо знает. Да и мне дёргать дальше надо. По делам. Я же могу и не успеть…

Но, говоря о затраченном попусту времени, Шалаш не оставлял надежды на успех. Если он и не найдёт клад, вернее, не успеет прибыть в нужное место, раньше других искателей «лёгкой поживы», то, обязательно, сможет заняться грабежом на перепутьях. Богатых не так много, но они есть.

Сойдётся с парой-тройкой необученных разбойному делу пацанов и подомнёт, что называется, их под себя. И они будут на него… пахать. А как же иначе прожить-то в такой вот сутолоке? Да и не просто прожить то надо, а не хило. С деньгами нормальными надо существовать. По другому-то и не следует. Смешно!

К нему подошёл средних лет нанаец.

– Шалаш, я тоже хочу стать твоим другом, – честно признался он.– У меня есть огненная вода. Много воды!

– Я категорически согласен, – не так пылко и страстно сказал Шалаш. – У тебя жена-то нормальная, молодая?

– Да. Три жены. Все молодые, как одна,– улыбнулся нанаец. – Но сначала поведём мудрые беседы про всё. Про жён – посмотрим. О этом думать буду. Но моя яранга – твоя яранга.

Широкая и плоская рожа Шалаша сияла от счастья. Но разве он мог предполагать, что зачастую очень насыщенное «хорошо» быстро перерастает в зловещее «плохо»? Даже весьма и весьма трагическое.

Как ни странно, но этого не понимал и пан Рында, считающий себя умным, в перспективе, великим, демократом и т.д.

Потом пытливый Роберт Борисович с интересом наблюдал за тем, как ветер гнал горячий песок по берегам рек Амгуни, Бриакана, Немилена и Нилана, засыпая в богом забытых таёжных урочищах косточки людские. Кого только не поглотили здешние реки, пески, болота, спрятали горы. Кладоискателей тоже хватает. Он – автор. Он мог и должен был видеть всё это сразу. Но не вникал, почему вдруг Господь дал ему такую возможность. Видно, и не верил, что всё имеет определённый смысл и нет в природе и Мироздании ничего случайного. В одной случайности – целый ряд закономерностей.

Вороны и чайки делили добычу, долбили своими острыми клювами незахороненные тела. Медведи любители протухшего мяса. Они жировали…

Тихий вечер стоял на реке Девятка. Рыбаки-нанайцы на берестяных оморочках проверяли сети.

В яранге гостеприимного хозяина, на женской половине, едва освещённой жировыми светильниками, голый и пьяный Шалаш безвольно лежал в обществе трёх прекрасных обнажённых нанаек.

– Вставай, однако, человек Шалаш, – сказала старшая, толкая спящего уркагана в бок.– Проснись! Дело делать надо. Мы долго ждём. Шибко надоело.

– Не могу! – захныкал Шалаш.– Устал от всего, бляха-муха! У меня все кости болят, сволочи. Они, кости-то, – не казённые. Я же вас уже здесь столько перепробовал в Кондоне, лебедей! За два дня-то! С ума сойти! Как вот получилось, что так быстро меня здесь, ядрёна корень, все полюбили? В ум свой никак не возьму. Сейчас моя башка возмущается! А то самое совсем… не работает, ни при делах. Так-то, девоньки.

На мужской половине яранги с маленькими детьми лежал подвыпивший, счастливый и гостеприимный хозяин.

– У нас теперь есть друг по жёнам. Большой человек – Шалаш называется, – сказал он с гордостью старшему сыну. – Шалаш меня уважает, я ему берданку подарил. Помнить будет.

В огромном распадке, перед Верхней Эконью, уже находилось несколько групп кладоискателей. Люди судорожно искали клад под камнями и даже рыли походными лопатками (типа сапёрных) твёрдую землю, а то и руками.

Если бы они не мешали друг другу искать, что называется, иголку в стоге сена, куда бы ещё ни шло. Но они стреляли в чужаков, выясняли отношения в рукопашных схватках.

С ними очень круто выясняли отношения красноармейцы, особенно старались чоновцы. Допросы с пристрастия завершались расстрелом… Так было.

Да и между собой любители «лёгкой» наживы вздорили не на шутку. Многие десятки миллионов, а то ведь, и сотни, погибли на планете Земля, именно, при дёлёжке шкуры, того самого, не убитого медведя.

– А ты какого чёрта здесь потерял, Гаврюха? – сказал маленький щуплый мужичонка здоровяку, угрожая ему ножом.– Сосед называется. Ну-ка, поди отсюдова! Кышь!

– Сам, кышь, мозгляк! Ежели сидел бы дома, Ануфрий, то ещё бы пожил! А тетерича я тебя приколю вот этим самым финачом!

И они сошлись в рукопашной, бешено нанося друг другу ножами смертельные раны. Вскоре устали, истекая кровью, и оба упали на землю, почти замертво. Вряд ли кто-нибудь здесь, в глухом распадке, придёт к ним на помощь, позаботится об их здравии.

А над ними уже кружили орлы-рыболовы, которые не прочь поживиться и свежим человеческим мясом.

Рано утром Шалаш, тихо одевшись в подаренную ему кухлянку, в национальную нанайскую одежду, собрался незаметно уходить, линять отсюда. Не забыл взять с собой и берданку. Он осторожно выбрался за порог яранги, стараясь не разбудить хозяина.

– Свободен,– с радостью и облегчением произнёс Шалаш,– свободен, мымры! Буду спешить! Успею, бляха-муха!

Гостеприимный нанаец совсем не спал. Он видел всё и был озабочен таким внезапным уходом гостя.

– Жена первая, вторая, третья, ко мне ходи! – громко сказал в сторону женской половины гостеприимный хозяин. – Быстро шагай!

Они, обнажённые до пояса, предстали перед мужем.

– Почему гость Шалаш ушёл – не простился? – поинтересовался он серьёзно и озабоченно. – Вы плохо уважали Шалаша? Так?

– Не так, – ответила старшая, возражая. – Он не хотел никто из нас. Он ругался очень. Называл нас, как это…

– Порчучками, – сказала средняя и сообщила с гордостью. – Меня, однако, немного пробовать хотел. Что-то близко такое было. Но не вышло… никак.

– Меня задушить хотел. На него залезла,– всхлипнула младшая.– Мы старались очень быть добрыми и мудрыми. Теперь сама тебе, Кеша, буду искать друзей по жене. Через меня у тебя их много станет. Не надо грустить.

– Так не бывает. Есть муж, он всё, что надо, найдёт, – мудро и задумчиво изрёк гостеприимный хозяин. – Только зачем меня, Кешку Дзяпи, Шалаш обидел? А-а? Не стал другом, а сделался врагом. Ушёл тихо, точно враг. Когда уходит добрый человек, он всегда скажет: «Я пошёл!».

Иннокентий достал из-под постельных шкур карабин.

А Шалаш бежал прочь от стойбища Кондон через кусты тальника. Озирался назад. Он прекрасно понимал, что такой внезапный уход, без «дружеский» объяснений не сулит ему ничего хорошего.

Но гостеприимный нанаец, Иннокентий Дзяпи по короткой дороге догнал Шалаша. Он долго из укрытия, из-за бугра, наблюдал, как тот, несостоявшийся друг, блаженно отдыхает на траве.

– Эй, Шалаш, стрелять не стану! Ты объясни только, зачем меня обидел.– спросил громко Иннокентий,– опозорил есть!

– Падла, – прошипел Шалаш, – докопался ко мне со своими бабами! Я же на раскорячку хожу! Понял?!

Шалаш нервно схватил свою берданку и выстрелил в нанайца, но промахнулся.

– Обидел, совсем обидел! – сказал Иннокентий.– Нехороший человек, Шалаш! Убить хотел. Одну с тобой огненную воду пили.

Нанаец, не целясь, выстрелил в Шалаша. Пуля угодила искателю приключений прямо в правый глаз.

– К верхним людям Шалаш пошёл,– мудро изрёк Иннокентий, обращаясь к чёрному шмелю на цветке ромашки.– Потом снова родится, наверное, хорошим человеком.

Народы, которые не отказались от своих богов, не предали их, видят и знают много. А те, кто пусть и сопротивлялись чужой и продуманной воле, теперь платят за это… кровью. Своей. Впрочем, не они даже, а их пра-пра-правнуки. А разве могло и может происходить иначе?

Мальва и Серж проехали мимо гостеприимного села Кондон.

– Останавливаться здесь не имело никакого смысла, – сказал Серж, – потом, по дороге отдохнём. Клад будет нашим!

Они не гнали лошадей, ехали шагом, ведя на длинных поводьях запасных, вернее, трофейных лошадей.

– Мальва, – сказал тихо, приостанавливая лошадь, Серж, – Мальва, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Потрясающе! Я согласна. Но, время от времени, Серж, я буду иметь любовников. Ты согласен?

– Исключено! Абсолютно исключено. Я тоже обожаю разнообразие, но…

– Серж! – извлекая из кожаного чехла короткоствольную винтовку, вздрогнула всем телом Мальва. – Нас окружают!

– Вижу, – спокойно среагировал на её слова Серж,– я давно уже наготове.

Вооружённыё конный отряд, человек в тридцать, брал их в кольцо.

– Стойте! – сказал предупредительно недругам Серж, целясь в одного из них из винтовки. – Кто сдвинется с места, стреляю! Кто такие?!

– Напужал! – бородатый мужик приостановил коня. – Мы – горные стрелки! Воюем за свободу! За настоящую… в Истине!

– Мы не принадлежим никаким партиям! – ответила Мальва.– Мы, всего лишь, коммерсанты из Приморья! У нас не может быть врагов!

– А наш отряд против всех! – самодовольно, как жеребец, заржал бородач. – Против белых, красных, эсеров, казаков, анархистов, кадетов и коммерсантов тоже! Мы – за мужицкую свободу! Коммерсанты нам тоже без надобности!

– С такой политической программой вас скоро перестреляют, как неразумных котят! – предупредил Серж и крикнул Мальве. – Прикройся лошадью, умоляю тебя… родная!

Серж и Мальва успели поставить своих лошадей на дыбы, которых мгновенно убили горные стрелки.

Отважные парень и девушка залегли за трупы лошадей.

– Прикрывай пулями мою спину! – распорядился Серж. – Бей наверняка. А я пощёлкаю главарей. Может, тогда успокоятся…

Она так и поступала…

В самые первые мгновения боя Серж и Мальва успели сразить нескольких человек. Молодые коммерсанты умело отстреливались из винтовок, потом – из револьверов. Но горные стрелки обступили их на лошадях, почти вплотную. Пришлось вступить в рукопашный бой. Серж и Мальва нещадно разили врагов, применяя при этом короткие ножи.

Но силы явно были не равными, да и само позиционное положение складывались в пользу горных стрелков, которые, правда, понесли большие потери. Одна пуля вошла в тело Сержа, другая достала Мальву.

Они уже не слышали и не видели того, как их товарищ, коммерсант Ван Цы с двумя китайцами с тыла добивали из карабинов весь отряд горных стрелков, всех – до единого. Пришли на помощь почти вовремя. Оказывается, их компаньон и товарищ постоянно шёл по их следу. Перестраховался.

Ван Цы и его товарищи-китайцы спешились. Он стоял перед неподвижными телами своих друзей и был безутешен. Если бы только он умел оживлять мёртвых? Хотя, кто знает, может быть, Серж и Мальва были живы.

Не зря же сквозь слёзы улыбался китаец. Может быть, он сумеет вытащить своих верных друзей с того света.

Пешими входили в окрестности села Пермского Григорий Рокосуев и Виктор Оренский. От усталости они едва не валились с ног.

– Коней, всё-таки, мы потеряли, – сказал с досадой Оренский. – Вот тебе и дорога! Язви её! Какой балбес, прости меня Гриша за откровение, по таким путям ходит? Мы с тобой, да ещё искатели приключений на собственную задницу.

– С такими переправами через реки, болота и горы не каждый челок справится, – Григорий прислонился спиной к стволу ясеня. – Спасибо, что сами живы остались. Но кто, скажи, Витя, кроме нас, за такое короткое время дошёл бы до места?

– Не сомневаюсь, что некоторые добрались, Гриша. Надо смотреть правде в лицо. Мы попусту потеряли много времени. Но имелись объективные причины.

– Но первыми дойти – не главное. Согласись! Надо знать, где спрятан клад. А, не зная броду, как говорится, не суйся в воду. Теперь нам самое нелёгкое осталось – через Амур переплыть. На плоту бесполезно. Такой стрежень у Амура, что гиблое дело. Разве что попробовать сначала через протоку – через Шараханду. А там, может, нас нанайцы или местные казаки-переселенцы переправят на оморочках или долблёнках своих.

– Чем расплачиваться будем за перевоз?

– Отдадим винтовку. Всё одно – обе не имеют патронов. Зря мы оружие убитых попрятали по дороге. Сейчас бы оно пригодилось. Хотя, нет, не зря. Мы бы с ним ещё дольше бы тащились. Наганов нам пока за глаза хватит, и патроны к ним ещё имеются. Отдадим винтовку, а если очень надобно будет, то и две отдадим. Ради такого дела стоит.

– Если отдадим, тогда перевезут, не сомневайся, Гриша. Но без винтовок туговато нам придётся. Умные головы, которые не знают, где спрятан клад, уже поджидают нас в распадке. Без нас им никак.

Однако, Рокосуеву и Оренскому необходимо было соблюдать полную осторожность. Они и не спешили. Им необходимо было «добыть языка», и они нашли человека, который досконально поведал искателям приключений, что творится на Верхней Экони. Да и в Пермском квартировали красноармейцы. Разве же большевики упустят любой возможный шанс поживиться…

Обо всём происходящем им обстоятельно поведала сухонькая старушка в национальном цветистом халате, сшитом из выделанной кожи кеты, и с большой китайской курительной трубкой в зубах.

Бабушка Нэсултэ, чьё имя переводилось с нанайского языка «ягоды рябины», поступила так не из добрых побуждений. Просто, её приглянулись два острых ножа для метания, которые ей «от чистого сердца» предложил ей Григорий. В принципе, таковыми тоже можно разделывать для юколы тушки кеты.

Когда бабка с гордым видом удалилась в сторону от чужаков, сидящих на остатках полусгнившего кунгаса, Оренский сказал:

– Пришло, Гриша, время доставать твой потайной и секретный пакет из-за пазухи и двигать в Джонгмо. Понятно, что на лодках. Пешком долго идти и опасно.

– Было б, что доставать, – Рокосуев сплюнул в сторону. – Я его, Витя, потерял… окончательно и бесповоротно.

– Ну, тогда тебе не видать клада, как собственных ушей. Я не издеваюсь над тобой… даже сочувствую. Теперь нам с тобой и смысла в Джонгмо нет идти. Ну, тот, кто нашёл твою записку, сейчас радуется.

– Если нашёл, то дикий кабан. Там потерял, когда мы против них оборону держали… Дикие свиньи за сокровищами не пойдут. Это факт.

– И они не пойдут, и мы тоже… не пойдём.

Оренского радовал сам факт потери записки атамана Плотова. На кой чёрт ему эти богатства, когда нет больше на белом свете его любимой и несравненной Груни. Как ей там, в мире неведомом?

Улыбающийся и счастливый Рокосуев встал на ноги и уверенно заявил:

– Мы-то, как раз, Витёк, с тобой и пойдём за этими… несметными богатствами. Нам это выпало!

– Молодец! – заметил Оренский. – ты правильно поступил, Гриша.

– Почему ты так считаешь, Виктор?

– Потому, что это рациональное решение. Ты прочитал бумагу ещё там в зимовье…

– Всё верно. Ты догадливый. Я потому так сделал, что… На всякий случай. А память у меня добрая.

Оренский тоже встал с обломков разбитого кунгаса и с удовлетворением заметил, что он, Рокосуев, не так уж и глуп, каким кажется на вид. Григорий согласился с этим определением белого офицера, который уже стал для него почти другом. Это факт.

Что касается, Ван Цы в сопровождении нескольких конных китайских воинов довольно быстро добрался до Кандона. В повозке лежали тяжелораненые коммерсанты Серж и Мальва.

Навстречу им вышел один из местных шаманов, тоже из рода Дзяпи, осмотрел раненных и заверил Ван Цы:

– Будут жить, однако. Но мне долго камлать… придётся. А сейчас они оба между нижним и верхним миром. Им хорошо.

– Надо сделать так, чтобы они сюда, на землю, вернулись,– тихо сказал китаец. – Дел много… Ели всё получится, ты доволен будешь, уважаемый.

Шаман кивнул головой в знак согласия.

Предсказание шамана

Рядом с оврагом, возле уже опустошённого подземного тайника, в засаде, на всякий случай, лежали Павел, Юлия и Афанасий. На сей раз недостатка в оружии и патронах у них не имелось. Скорее, избыток. Накрапывал мелкий дождь.

– Хорошо, что мы клад перевезли в дом Тимофея Ивановича и Агафьи Антиповны. Надёжно, – Юлия прислонилась щекой к прикладу карабина.– Скоро нам достанут лошадей. Но куда мы двинемся? Куда мы идём? Для нас теперь вся Россия, как волчий загон! Обложили нас красными флажками! В Маньчжурию? Да что оно такое, чужая земля?!

– А пойдёмте со мной в горы, к бородатым, – предложил Афанасий.– А чего? Там у них – равенство, братство. Почти что частичная анархия. В Бога веруют.

– Нет,– сказал однозначно Павел, – не годится, браток Афоня. Я рад бы. Но их самых, таких вот горных христиан, не понимаю, малина-земляника. Да и в Бога-то верую так, чтобы в себе его чувствовать, в тебе, в Юлии, в цветущих маках на склонах сопок и диких пчёлах, что летают над нами и норовят ужалить прямо в нос. А во что вера у них, мне не ведомо. Я там с ума сойду.

– А разве ты ещё не сошёл с ума-то, атаман? С тобой, Паша, всё ясно, – нервы у Афанасия были накалены, – ты токмо себя и слушаешь. Ты же становишься почти такой же… по разуму, как этот… мелкий бес Рында.

Бывший атаман Плотов ничего на критику друга не ответил. Надоело ему выяснять отношения, убеждать кого-то и оправдываться.

Всё уже чертовски опостылело. Если бы не Юлька, то жизнь казалось бы ему ещё более непутёвой, чем сейчас.

– Может, в чём-то ты и прав, Афоня, – частично согласилась с Афанасием Юлия. – Но ведь и ты не безгрешен. К теплу тебя потянуло и спокойствию.

– Но вот и ты, Юлька, понять меня не желаешь. Да полюбил я Евдокию! Как получилось, так и есть. Мы с ней вот, может статься, сами создадим в тайге конфедерацию анархистов. А в Бога, Паша, я верую, в истинного, православного. Правда, кажись, не встречал его на дорогах и путях наших, не видел или не замечал. Но он есть, и, где-то, совсем рядом! Нутром чую!

– Конечно, Афоня, никакой такой Конфедерации Анархистов с Евдокией вы не создадите, – сказал дружелюбно Павел. – Детей нарожаете с дюжину. Вот и вся ваша… конфедерация. Но ведь и здесь тоже… дело славное. Хорошая судьба, благородная задача – давать жизнь другому человеку. Ведь сколько их ещё ждут своей очереди, чтобы прийти сюда, к нам, на Землю. И мы тебя, Афоня, ни сколько не осуждаем. Чего осуждать? Но честно скажу: анархии народ не понял. А настанет ведь то время, когда взойдёт в России Истинная Свобода на наших костях!

– А, может быть, Паша, и не придёт совсем такое время,– выразила сомнение Юлия.– Чувствую, что и моя душа, да и твоя теперь, колеблется. Может быть, решимся и уйдём в Манчжурию. Пока не поздно. Но честно признаться, я против этого. Ты же знаешь.

Плотов снял с головы шляпу. Не потому, что жарко, а просто отогнал от лица пару больших жёлтых ос.

– Нам обязательно придётся что-то решать, малина-земляника, – заверил он, соглашаясь с Юлией. – А то ведь так невесть, до чего договоримся. Ничего не остаётся делать. Я уже давно многое понял. Может, только два выхода из положения у нас имеется: или в тайгу на вечное поселение, или пулю – в лоб.

– В Маньчжурии вас обоих знают, как облупленных, – напомнил Афанасий. – Там сейчас всяких беглецов полно, даже большевики шастают. Кто-нибудь вас обязательно вспомнит, тогда уж точно – крышка. Город Харбин, извиняй Паша, – он тебе не «малина-земляника». Там сейчас российских граждан тьма тьмущая.

– Как здорово, что в подполье дома Тимофея Ивановича имеется очень большая потайная часть, – сказала Юлия.– Там до наших сокровищ никто не доберётся…

Она не договорила, ибо все трое услышали звук очень осторожных, но шагов. Все трое передёрнули затворы карабинов. Многое стоило предусмотреть на тот случай, если пакет с планом расположения тайника с сокровищами, вдруг попал в руки к врагам.

К оврагу, к тайнику, где должен был находиться клад, осторожно подходили Рокосуев и Оренский. Прислушались, остановились. Сняв с плеч вещмешок и устроившись на стволе поваленного дерева, анархист сказал:

– Тут, Витя, клад! Всем нутром понял и чую, что он здесь. Давай чуток передохнём. Руки от волнения трясутся.

– Давай, Гриша, передохнём, – Оренский присел на огромный спрессовавшийся ком глины.– Каков бы ни был наш путь, но он завершён. И это радует, потому что, возможно, выпадет нам и новая дорога.

– Гриша! – выкрикнул из-за укрытия Павел. – Только не пугайся и не пали в нас из нагана! Мы живы!

Григорий мгновенно выхватил из кобуры револьвер. Оренский поступил так же и вопросительно посмотрел на своего попутчика.

– Нечистая сила голосом покойника, моего атамана Пашки Плотова закричала,– сказал не без страха Григорий. – Простая пуля нечисть не берёт. Необходима серебряная. Видно, Рында себе подкрепление прислал.

– Я тоже слышал голос, – подтвердил Оренский. – Но только с какой стати тут нечистая сила? Причём здесь нечисть? Да и нам с тобой одного Рынды достаточно. Нет у него подкрепления. Я уверен.

– Тихо. Не спорь! Всё одно, будем палить по нечистой силе.

– Бесполезно и глупо, – сказал Оренский и спрятал револьвер в кобуру. – Я думаю, что это голос человека. Извини, Гриша, если что не так.

– Григорий! Это я, который Афанасий! – сказал Афанасий, не показываясь на глаза. – Ты меткий стрелок, и поэтому не вздумай стрелять!

– И я тоже здесь! Гриша, это я – Юлька! – сказала Юлия, выходя из-за укрытия.– Не надо сомневаться!

– Да идите же сюда, чёрт бы вас побрал! – Григорий был несказанно рад.

Но он, на всякий случай, перекрестился.

Мгновение – и начались их долгие объятия с Григорием, рукопожатия с Оренским, который сдержанно знакомился, может быть, с новыми друзьями. Как знать? Анархисты были рады встрече и шли к дому радушных хозяев в приподнятом настроении. Было, отчего радоваться, да и чему удивляться.

Ведь все они остались живы. Пусть пока, но… существуют, смотрят на ярко-фиолетовые цветы-метёлки вероники, занявшие низину; и подлости со стороны иных вероломных россиян, коих, видать, не мама родила человеческая, а сама Великая Дьяволица. Увы, так есть да и будет на Руси. Не стоит обольщаться….

Но, как будто и не было войн и вероломной… интервенции.

Рокосуева и Оренского хозяева большого дома встретили радушно, на самом пороге. К чему слова, когда всё и так ясно. Тут уж без застолья никак было не обойтись… Удачливые кладоискатели в который раз стали предлагать небольшую часть сокровищ Джонгмо Тимофею Ивановичу и Агафье Антиповне, уже зная, что те наотрез откажутся от всяких там… вознаграждений. Ведь всё в доме есть. А за миллионами пусть гоняются психически больные люди, ибо они… бедны. И только этим могут заполнить пространство своих чёрных душ.

Это так, ибо тот, кто пытается усидеть сразу на двух стульях, непременно порвёт собственную… задницу. Таков закон формальной логики, и, славу богу, он прекрасно действует в Земной Обители. Ну, тут ведь совсем другое: сокровища станут принадлежать Международной Конфедерации Анархистов или будут отданы… бедствующим людям, тем, у кого всё это и было… отобрано. Через кровушку. А Бог ведь и на самом деле есть, и не в богатых дворцах и теремах обитает, а в лачугах униженных, бедных и оскорблённых.

Да и не зря Господь посылает им испытания и беды. Значит, любит, и даёт возможность через горести и беды в иных рождениях жить не так бедно и плохо. А радости земные и прочие – для детей Дьявола, ибо тем, кто заботится о грешных телесах своих, не придётся думать о душе. Не дано. Пусть сотни церквей они возведут на кровавые деньги, всё – не то. Не от Бога это. Да и поп-миллионщик смешон и нелеп, как курица в стае ласточек.

Так сказал Тимофей Иванович. Возможно, в чём-то он и прав.

Но рассиживаться было некогда. Кладоискателям необходимо было срочно, взяв с собой посильную ношу, небольшую часть из сокровищ Джонгмо, как можно скорее, уходить отсюда в Маньжурию. Потом можно будет постепенно забрать и всё остальное. В смутные времена всё возможно.

Правда, что уж там говорить, большевики уже цепко схватились за власть на Российском Дальнем Востоке. По весям и городам, да и тайге, как себя дома, чувствовали себя красные конные отряды. Они совершали рейды, делая своё «революционное» дело. Точнее, за Господа Бога решали, кого казнить, а кого – миловать. Но лучше казнить, ибо мёртвые не страшны.

Один из таких чоновских отрядов рыскал и в районе стойбища Джонгмо, вернувшийся с Верхней Экони ни с чем. Но теперь красноармейцы не без пользы для себя гуляли по этим землям. Они знали одно: если не встретятся им на пути вражеские отряды, меньшие по численности, то, в крайнем случае, можно будет безнаказанно грабить местное население, одним словом, творить, что вздумается…

Уже нельзя было списать эти зверства и страшные грехи на анархистов. Таким вот образом, дальневосточники получили тройной удар: белогвардейцы, иностранные интервенты и… наши, доморощенные, правда, зауральские, в основном мужички в будёновках на неразумных головах с красными и синими звёздами. Таким и были эти… будёновки.

Анархисты и Оренский стояли на вершине почти пологой сопки, которая уходила своим обрывистым краем к следующей возвышенности. Они уже, как говорится, были вооружёны до зубов, но пока ещё безлошадные. Обсуждали дальнейшее своё житьё-бытьё.

– Своего мы, братки, добились, малина-земляника, – сказал Павел. – Основная часть клада в надёжном месте, у Тимофея Ивановича. Придёт время – и мы доберёмся и до той малой части, спрятанной на Верхней Экони. Но ничего меня не радует. Пустота! Иногда кажется, что я уже давным-давно умер. Если бы не ты, Юлька, то и жизнь для меня не имела бы никакого смысла.

– То же самое и у меня на сердце, Пашенька, – призналась Юлия, прильнув к его плечу.– Чего-то мы не поняли или нас не поняли. Нет радости великой.

– Бросьте вы хандрить, – приободрил их Афанасий. – Вы молодые, теперь и богатые. Вам жить да жить! Да ведь и я собираюсь, потому, как есть у меня моя Евдокия. Я долго буду ещё топтать нашу землю. Я так желаю! И к чёрту всё!

– А я ничего не хочу! Ничего. – произнёс Оренский. – Но не будем отвлекаться от насущных задач. Мы пришли сюда, чтобы проводить в дорогу Гришу, теперь уже моего друга. Потом надо будет достать хороших лошадей, и – кто куда! Начнём творить свою новую жизнь. Может, и получится.

– Верно, малина-земляника, меньше чувств и больше действий, – согласился с ним Павел и обратился к Григорию.– Ты, всё-таки, Гриша должен был взять из клада свою долю.

Григорий с какой-то необъяснимой тоской оглядывал окрестности Джонгмо. Вернётся ли он когда-нибудь сюда? Может быть да, может быть, и – нет. Он сделал для себя окончательный выбор: уйдёт в самую глушь тайги, чтобы строить там свой мир, будет жить охотой, рыбной ловлей, собиранием черемши, грибов и ягод.

Не может быть ничего лучше ощущения реальной свободы от всего и всех. Впрочем, нет. Идеальной, стопроцентной, воли никогда и не у кого не было, нет и не будет. И над ним, Григорием, окажется… царица. Это Тайга. Скольких она подняла и спасла от смерти, но ведь и многих сама… погубила. Так решила. Видно, неспроста. Ведь ничего в жизни не бывает случайного.

– Моя доля, не золото и не драгоценные камни, а земля русская, горькая со слезами и кровью смешанная, – просто сказал Григорий. – А себя и так прокормлю, и жену, если появится таковая, и детишек будущих. Зверя в тайге много, рыбы в реках хватает. А вы оставьте золото и драгоценности себе. Может, и вправду, анархию в России возродите, всемирную. Тогда я и подключусь потом. Даже из могилы встану, ежели что. Святое дело! А может, случится так, что и передумаю. Простите и строго не судите! Частенько просто, без всяких выдумок да идей, на Земле жить некогда и не… получается. Может на том свете всё произойдёт иначе. Может, там всё случается по-доброму.

– Гриша, от тебя я такого уныния не ожидала. Погоди впадать в меланхолию и философствовать. Мы должны тебе сказать, что чуток ты из клада получишь,– сообщила Юлия,– как и пожелал. В большом мешке, который у Афони за спиной, ещё и добрый карабин, и боезапас к нему. Много патронов. Надолго хватит.

Афанасий подал Григорию большой мешок, который был довольно тяжёл.

– Вот за оружие спасибо, – сказал Григорий. – Оно в тайге всегда необходимо.

Он поставил мешок на землю. Развязал его и сунул туда свою котомку с провиантом. Карабин разглядел, повесил за правое плечо. Но сначала пристроил за спиной вещмешок.

– А моя винтовка, вон у дерева стоит. Оставьте себе, – сказал Григорий. – Она тоже хорошая. Я остался бы с вами, погостил бы у ваших стариков, Тимофея и Агафьи, да идти надо. Решение моё одно – тайга. Бог даст, встретимся ещё. Мир ведь маленький, как старый чулан.

– Тут патронов в мешке для карабина с лихвой, там и золотишко тебе, всё-таки, положили, и камешки. Пригодятся. Не возражай! А коли со стариками здешними самогонки выпить не желаешь, тогда прощевай! – Афанасий обнял Григория.– Не поминай нас лихом! Стреляй себе на здоровье!

– Прощай, Афоня! – сказал Григорий. – Теперь и ты – другой человек. У тебя в глазах – синее небо. Завтра ты пойдёшь к своей кралюшке.

– Прощайте, братцы, и ты, Юлия, сестрёнка родная, почитай,– тихо сказал Григорий, обнимая всех поочередно, и обратился к Оренскому.– А ты, Витя, не пойдёшь со мной? Мы же – друзья.

– Это навечно, мы – друзья! – согласился Оренский. – Но я не пойду с тобой. Пожалуй, пока останусь здесь, а там прикину, что делать. Мне всё равно. Но в тайге мне не жить. Я её ненавижу! Я в Питере родился, по Невскому проспекту гулял. Но чувствую, Гриша, что мы с тобой ещё встретимся.

Григорий, махнув рукой, с мешком за плечами и великолепным карабином, направился в горы.

Его фигура виднелась на одном из пологих склонов, а вскоре исчезла из виду.

– Ты, ваше благородие, пойдёшь с нами в Манчжурию? – поинтересовалась Юлия у Оренского. – Как решил?

– Извольте знать, сударыня, никак не решил! – с некоторым раздражением ответил Оренский. – Я только одно понял, что ни один огромный клад на Земле не стоит даже самой никчемной человеческой жизни. Я не желаю уподобляться свинье, которую сам Дьявол обсыпает жемчугами!

– Наверное, ты прав, Виктор, – не без грусти сказала Юлия. – А ты на меня не обижайся. Ты, всё же, пусть и бывший, но белый офицер. Они стреляли в меня, я – в них. Мне пока повезло больше. Я живу.