Читать книгу: «Фанерный утконос», страница 22

– Боже мой, Юлия Алексеевна, как жесток мир! И где же, в каких обителях господних моя Груня?! – прошептал, уходя в свои мысли, Оренский. – Но ты совсем забыла, Юля, что твой и мой друг, Григорий, который ушёл от нас, чтобы жить, тоже бывший белый офицер.

Она промолчала. Оренский был прав. Ведь всё так перемешалось и сделалось совсем не понятным. Кто пожнёт плоды российских распрей? Конечно же, англосаксы и немцы. Но ведь те, кто спешит острым серпом срезать чужую рожь, как бы, случайно полоснёт и по собственным пальцам.

А в избу Тимофея Ивановича торопливо вошёл шаман Никодя Пассар и сказал:

– Плохо, однако, случилось, Тим Ван! Красный разбойник в горы Джонгмо приходи! Наших женщин ловить стал, двух нанай убил! Чоны пришли!

– Это скверно! Чоновцы, как есть, головорезы окаянные! Всякий народ там, самый поганый,– убеждённо сказал Тимофей Иванович.– А мои анархисты Гришу провожать пошли, а заодно и лошадей прикупить.

Сказав это, Тимофей Иванович, тут же достал из-под кровати винтовку с коротким стволом и маузер в деревянной кобуре. Надел на себя и пояс-патронташ.

– Такие и сякие, дела, Никодя,– почесал подбородок Тимофей Иванович.– Я ведаю, где они, у какой сопки. Туда пойду, на сопку низкую и обрывистую. Там мои анархисты. А ты собирай людей, Никодя, вооруженных до основания! И туда все шуруйте! До каких пор от них, ушлых, терпеть-то всякую дрянь!?

– Люди-нанай собираются, однако. И туда уже ходи-ходи. Быстро ходи! Надо бы весь отряд чонов к верхним людям гуляй. Придут начальника и скажут: «А вы не видел отряд чонов?» Добрый человек ответит: «Нет, не видел. Они сюда ходи нету. Как можно, а-а? Весь чон-отряд погибли? Видать, простыли. Заболели. Закащляли. Холодно на улице было… есть».

Но ведь не планировал пан Рында, что кто-то и кому-то здесь заспешит на помощь. Должны погибнуть всё, ведь россияне – и дело с концом. Главное, книга получается или… получится интересная и с моралью, которая базируется на устоях заокеанской демократии.

Анархисты ещё долго стояли на вершине сопки, занятые своими раздумьями и разговорами о предстоящей жизни. Но, всё же, успели заметить отряд чоновцев. Но, что и говорить, особые подразделения Красной Армии даром не ели хлеб. Эти воины быстро взяли анархистов в кольцо и сразу же открыли огонь на поражение, стреляли, не разбираясь.

Но они не учли того, что напали на прекрасных воинов, опытных, побывших ни в одном бою. Каждый из них стоил семи, а то и десятка. Без преувеличений…

Конечно же, чоновцев было гораздо больше, и они тоже кое-что умели. Первым ранили Афанасия. Он, прорычав, как зверь, затих между двух коряжин. Пуля попала ему в грудь, рана расцвела, словно алая роза. Увидит ли теперь своего любимого Евдокия? Ах, доля человеческая! Как часто ты не предсказуема и… несправедлива. Порой и жестока.

Прежде, чем получить рану от винтовочной пули в грудь, офицер некогда царской армии, кавалер двух Георгиевских Крестов, успел отправить на тот свет, четверых красноармейцев. Теряя сознание, он улыбнулся кому-то, как старому другу, тихо сказав: «Груня, это ты?».

Из последних сил отстреливались от амурских чоновцев Павел и Юлия, истекающие кровью. Враги оттеснили на самый край обрыва, к скале, уходящей в заросли ольхи и к подножью более высокой сопки.

Павел инстинктивно тащил безмолвную Юлию к вертикальному краю горы. Ему уже было, всё равно, что там, внизу, тоже смерть. Он с большим трудом достал из подсумка гранату. Он нашёл в себе силы вырвать зубами чеку. Благо, что бросать её было не надо, она быстро скатилась по каменистой тропе, вниз, к группе чоновцев. Взорвалась…

Раненые Павел и Юлия уже не могли видеть того, как нанайцы, вместе с Тимофеем Ивановичем, умело истребляют чоновцев, стараясь никого не оставить в живых. Они знали, что всё спишут на остатки недобитых белых банд.

– Жутковастая история, – сказал Тимофей Иванович, вытирая рукавом пот со лба и не замечая, что ранен. – Сколько будет тут ещё костей людских посяно! Но токмо это семя не взойдёт. Жаль, что так всё произошло не здорово с моими новыми друзьями. Пусть в загробных обителях им хорошо будет. Тут… у них ничего доброго не получилось.

Откуда-то, из-за широкого ствола берёзы, к нему тихо подошёл старый шаман, положил руку на плечо хозяина большого деревянного дома:

– Плохо всё это… есть.

– Куда уж хуже.

– Очень долго болеть станут…

– Они, что, друзья наши, живы, что ли? – изумился Тимофей Иванович. – Не может такого случится, Никодя!

– Да, жить останутся… но не сразу. Время долго станет гуляй-ходи.

– Вылечим тогда! От глаз посторонних укроем, – улыбнулся Тимофей Иванович,– главное, что… живы.

Перед ними вдруг нарисовался пан Рында.

Писатель-либерал был в гневе, почти что, в ярости:

– Они не должны жить! Я так решил! Я не позволю им остаться в живых!

– Злое сердце не есть умное,– мудро заметил Никодя.– Видится и одним, и вторым глазом мне то, что светло скоро вокруг будет. Чёрный злой дух и мир не наш, получается, ни этот поднебесный яранга и русский изба… Анархии жить велено. Так и будет.

– Слушай же его, зловредный бес Рында, – порекомендовал литератору Тимофей. – Никодим Пассар – настоящий шаман, а не какой-нибудь там… американский мудрец.

– Так что же ещё может сказать этот… индеец? – засмеялся пан Рында. – Что?!

– Клад перепрятанным сделается, который есть… никому не нужный, – пояснил Пассар. – Они в горы отправятся, на хутор Никифора Корнева. Никодя долго знал Никофора. Там новая власть много не моги и не желай. А кому, что и заметиться, то ими же… и проститься. Так с многими, кто есть, идти стало надо. Но с враг посчитается время, есть и будет. Большого амбана малый крот кусай не моги.

– А если их всех, вместе с Корневым, достанет и там долбанная диктатура? – Роберт Борисович опять впал в бешенство. – Что тогда?

– Тогда просто, очень просто, – произнёс Никодим. – Есть, имеется вход – потаенный путь в новый, справедливый мир, который есть. Там тоже, однако, Россия, и они все гуляй-ходи туда… без золота, без жёлтый цвет холода. Оно есть стыд, и оно – камни речные… Такое не нужно, для того кто называется… Человек! Много уходили и уходят в ту страну-сторону. Она есть великий приют. Если и ты обманут на Большой Земля, туда шагать надо.

Пан Рында подобрал с земли револьвер и направил ствол в сторону шамана. Но Пассар, да и Тимофей, были не из робкого десятка. Они успели направить стволы своих карабинов на Рынду. Даже выстрелили. Но Роберт Борисович растворился в воздухе. Вернулся в свою квартиру, за компьютер.

В оставленном им мире в доли секунды налетел на сопки ветер. Зашумели вершины самых высоких деревьев, Загремел гром и… ливень обрушился на людей: живых, мёртвых, тяжело раненных…

Бурные мутные потоки бурой глинистой воды покатились с гор в низину. Мир обновлялся, очищался. Впрочем, как обычно, как всегда.

Невнятное будущее

Пан Рында самонадеянно жил и грезил грядущим, прекрасным будущим. У него на правку романа ушло чуть меньше недели. Он переписывал отдельные абзацы и даже главы с большим упоением. Всё теперь в этой книге происходило именно так, как хотел он, а не какой-нибуль там атаман Плотов или шаман Никодя… Все его герои действовали, поступали, мыслили так, как им, кровожадным и диким «русопятам» приказал автор.

Разумеется, добрый проамериканец Роберт Борисович всех лишил жизни. Так им и надо… тупоголовым и наглым разбойникам. Да и повествование получилось захватывающим.

Он перечитал написанное, скачал на флешку и переправил с одним, очень слабо знакомым юношей из партии то ли «Груша», то ли «Слива» в издательство «Мудрый утконос», лично Кагермангову в руки.

Пан Рында был не брит, не ухожен, пьян, но счастлив до безумия. Он, почему-то, с любовью и нежностью поглаживал револьвер, лежащий у него в кармане слегка заблёванной куртки. Трофей! Да и убедительное доказательство того, что он, самым натуральным образом, побывал именно там, где самим чертям тошно…

Он пока или от гордости за себя, или от смущения, не выходил по скайпу и через мобильную телефонную связь на Кагерманова. Пусть внимательно прочитает

Фокей Моисеевич и примчится сюда со своей… завистливой и слащавой рожей. А Рында – гений! И даже больше… Чего уж там скромничать? Неприлично держать себя… в тени такому вот мастодонту от литературы, а заодно и «глобальной» политики. Надо быть на виду.

Не прошло и недели, как за паном Рындой приехала шикарная автомашина, как будто, японского происхождения.

Мало-мальски приведя свой внешний вид в относительный порядок, Роберт Борисович последовал за молодым и очень элегантно одетым молодым шофёром. Устраиваясь на заднем сидении, поправляя изжёванные лацканы своего костюма, который когда-то был белым, Боб, шутя, поинтересовался у водителя, который вёл машину на средней скорости и внимательно следил за дорогой:

– Надеюсь, любезный, вы везёте меня не в одну из камер пыток ФСБ?

– Извините, – не оборачиваясь к нему, просто ответил водитель. – Но главный редактор нашего издательства Фокей Моисеевич Кагерманов попросил доставить вас к лично нему… в кабинет. Представьте себе, даже не в сумасшедший дом или на городскую свалку. Прошу прощенья, но для вас, Роберт Борисович, сейчас подошло бы и то, и другое.

– Вы просто хам! Я абсолютно не сомневаюсь в том, что вы по национальности только русский. Больше никто.

Шофёр ничего на такую критику не ответил. Разве это оскорбление, назвать русского русским?

Доехали они быстро, и минут через пять сияющий, в бичёвском одеянии, пропахший спиртным перегаром и частично блевотиной пан Рында вошёл в кабинет своего, можно сказать, друга Кагерманова и протянул ему руку.

Главный редактор брезгливо отступил от него на шаг назад, и рукой указал на одно из пустующих кресел. Он сразу же прямо и твёрдо заявил:

– Ты неприятен мне, Боб, и, по сути, предатель демократических и либеральных основ международного уровня! Ты написал такое…

– Но позволь, Фокей! – пан Рында так и не сел в кресло. – Я ведь всё переправил и вычистил. Роман нгаписан, как надо…

– Там ярко показан, как бы, автор, тупорылый и недалёкий. А все россияне – умны и, представь себе, в большой степени, выглядят на двадцать голов выше тебя… горе писака!

– Но я всё переделал, как следует…

На мгновение Кагерманов задумался. Но это был короткий миг. Он сказал:

– Признаться, я ведь после того, как прочитал всю эту… галиматью, практически переписал твой роман.

– Так в чём же дело, Фокей Моисеевич? Я тебя отблагодарю!

– Дело в том, Роберт Борисович, что когда я завершил эту утомительную работу, то увидел, что текст совсем не изменился. Я многое исправил ещё раз… Сделал копии, но всё вернулось на свои места, где добрые и умные русские просто издеваются над бесом, считающим себя поляком.

– Но такого не может быть!

– Но такое есть, чёрт возьми!

– Говори чётко и просто, Фокей! Не крути!

– Это повествование твоё не понравится ни ультра-либералам, ни патриотам… Может быть, придётся по вкусу только возбуждённой и взбудораженной толпе. Но ведь не для неё мы пишем, а для… избранных и понимающих. Поэтому…

– Что «поэтому»?

– Поэтому… Поэтому, пошёл вот отсюда, негодяй!

– По-моему ты наглеешь, Кагерманов. Вероятно, что-то изменилось в твоей паскудной жизни. Или я ошибаюсь?

– Я, конечно, погорячился, Роберт, но скажу тебе по секрету, что Кагерманов – моя не настоящая фамилия. Мой папа известный писатель Мударханов, истинно русский человек. А я просто взял себе на время фамилию Кагерманов, чтобы никто и ни о чём не догадался. Ведь мой отец – патриот.

– Ты в разуме, Фокей? Какой же это писатель? Он серость, которая не может связать двух слов и постоянный несёт бред о единстве российского народа. Твой папаша даже не понимает того, о чём пытается писать. Многое странно. Ведь он, к тому же, евангелист.

– Не смей оскорблять моего папу. Первые люди государства его уважают, и он издаёт свои книги везде и всюду, Даже за границей.

– Это и не мудрено.

– Я теперь стал русским патриотом. Я многое понял, Боб. Поэтому твоя писанина не понравится не истинным почитателям России, не оппозиционерам с либеральным уклоном. Она, как бы, вне всех существующих законов. Ты не умеешь писать так, как надо. Ни богу свечка, ни чёрту кочерга. А проще сказать – ни рыба, ни мясо.

– Понятно. Значит ты теперь русский мужик под фамилией Мударханов.

– А вот и не угадал. Я взял совершенно новую. Я теперь Фантилов.

Безумно удивлённый и возмущённый Рында вышел из кабинета, довольно мощно хлопнув дверью.

Внизу, на первом этаже, его остановила вахтёрша, старушка Розалия Сидоровна Дилипова. Очень любезно, но почти шёпотом, она сообщила Рынде невероятнейшую новость. Оказывается, книжно-журнальное издательство «Мудрый утконос» через пару недель уже не будет существовать. Хозяин его и этого двухэтажного здания Михаил Ефремович Тарабук, проживающий в далёкой Австралии, закрыл свою фирму под названием «Мудрый утконос» и продал этот дом… Здесь будет очередная «частная лавочка», но совсем другого направления. Откроется прачечная под названием «Лебединая свежесть».

«Боже мой! – с некоторой озабоченностью и даже с запоздалым сочувствием подумал Рында, – ужас! Кто же теперь будет издавать комиксы, красочные брошюры с яркими картинками, для великовозрастных господ и дам, которые лет десять тому назад напрочь разучились писать и читать?».

– Получается, Розалия Сидоровна, что все редакторы, в том числе и господин Кагерманов, то есть теперь, как его, Фантилов, лишились работы? – предположил Роберт Борисович, – ему теперь трудно будет устроиться. Так я понимаю… Но он при этом ещё хорохорится и наглеет.

– Ни хрена ты в этой жизни не понимаешь, Роберт! Теперь Фокей Моисеевич будет владельцем, директором и главным редактором в новом издательстве «Народное послезавтра». Открыл его наш патриот «в законе» , его папа писатель и общественный деятель Мударханов , к тому же, почти давно мультимиллионер. Понятно, что его сынок Фокей Моисеевич , ныне Фантилов, переиздаст все книги отца, даже его безграмотные вирши и невнятные размышления. Я такое читать не могу.

– Я тоже. Похоже, что сейчас не вижу никакой разницы между либералами и патриотами. Лихо же закрутила эта семейка. Они при любой власти не потеряют плывучесть.

– Разбирайтесь сами, господа! Я, всего лишь, вахтёрша. Меня не увольняют, и меня это радует. Я буду сидеть здесь при прачечной.

На глаза Рынды навернулись обильные слёзы. Он досадливо махнул рукой и вышел из здания.

Сами ноги вели его неизвестно куда. Через полчаса он оказался на заброшенном московском пустыре, который уже прибирала к рукам столичная мафия, ибо невдалеке уже были обозначены силуэты строительных кранов.

Плачущий пан Рында встал у одного из деревянных заборов, вытащил их кармана трофейный револьвер, взвёл курок и приставил ствол к виску. Его можно было, определённым образом, понять, ибо очень себялюбивые господа с голубой кровью, как у запечных сверчков и тараканов, постоянно требуют от жизни даже то, что им никогда принадлежало и принадлежать не будет.

Возможно, Боб и произвёл бы выстрел, если бы он был готов к этому… Отшвырнув сторону револьвер, он решил, что ещё послужит истинной демократии и свободе и во многих своих будущих книгах всему миру покажет, что Россия – страна варваров и что слишком уж много на Земле расплодилось россиян, которые… что там рассуждать, абсолютные ватники.

Они, отсталые существа, жалкие подобия людей, не имеют права владеть такими огромными и богатыми территориями – Сибирью, Дальним Востоком… Оставить им Москву, ну, можно ещё, и Подмосковье – и пусть они, как селёдка в бочке, живут и радуются, что пока существуют…

Пан Рында выпрямился в полный рост, какой имел от природы, поправил на носу очки и улыбнулся. Почему он решил стать веселым и смешливым? Да по той просто причине, что он представил, до какого экономического состояния в дальнейшем доведут Россию мудрые руководители замечательных США и ряда стран Западной Европы. Уж они-то постараются. Правда, некоторые злые языки, почему называют это объединение Разобщёнными Европейскими Эмиратами. Но он, пан Рында ещё повоюет. А с Кагермановым-Мудархановым-Фантиловым даже на улице здороваться перестанет. Он такой чести не достоин. Жалкий приспособленец!

Тихонько продвигаясь вдоль высокого забора к большаку, писатель-либерал представил, как в недалёком будущем российский президент едет из Кремля на трамвае, причем, без билета… Нет денег. Едет на ночной стадион. Спортом решил там позанимается, ведь больше ничем.

На ногах первого человека страны чужие стоптанные валенки, да и костюм, рванный в самых разных местах, который поспешно пошили ретивые портные на Якиманке ещё во время хрущевской оттепели. Из кармана угрюмого президента торчит надкушенный пирожок с повидлом… Вероятно, кто-то из американских агентов пожалел бедолагу и дал ему возможность пожевать чего-нибудь съестного.

Ещё, почему-то, на плече у президента висят старые коньки, взятые на прокат, а в руках самодельная хоккейная клюшка. А вокруг тёмная зимняя ночь.

Роберт Борисович от восторга захохотал. Он тут же представил, как на следующий день идёт заседание в кабинете министров этой огромной и ещё до конца не разграбленной страны. Там председатель правительства в застиранном узбекском халате в зёлёную полоску критикует министра иностранных дел за то, что он недавно без спросу на личном велосипеде самого премьер министра ездил очень далеко… в Астану.

Но ведь и министр обороны тоже хорош. Он до сих пор не передал товарищу по своей партии переходящий кусок хозяйственного мыла. Ведь теперь пришла очередь помыться министру здравоохранения… А там ведь ещё на очереди и другие – министр культуры, да и образования. Хотя бы, один раз за полгода, господа, надо мыться под душем… если, конечно, есть вода.

Конечно же, добрая половина монстров, в отличие от вожака и прочих будут одеты с иголочки. Ну, допустим, министр финансов. Это либералы, которые верой и правдой служат Заокеанским благодетелям.

– Так им всем и надо, – вслух завопил пан Рында. – Как я ненавижу Россию и всех россиян! Не перевариваю… органически!

– А напрасно, – остановил его господин в чёрных очках и шляпе. – Россию надо любить. Россияне – славные люди. Я вот занимаюсь, как бы, бизнесом, нефть добываю, золото, лес… пилим помаленьку. Мужикам много не требуется, народ особо никогда и не возмущается.

– Что же получается?

– Получается, что кое-что ощутимое здесь, вроде, моё. Не так и бедно живу… семь-восемь миллиардов долларов имею. А не будет этих сраных «баксов», то я на китайских юанях не помру. Так, что Россию любить надо. Славная страна, замечательные люди. Надо, дорогой мой, быть патриотом своей Родины.

Боб, конечно же, узнал одного из столичных магнатов Подрыгова и сказал:

– Но я вас не понимаю, Лев Львович, как можно любить такую страну и такой… народ!

– Не можно, а даже нужно. Ведь я патриот этой… страны. А ты?

– А я…

– Вот там, невдалеке, моя охрана выгуливает небольшую стайку бойцовских собак. Если мои люди и четвероногие друзья не разорвут тебя в клочья, враг народа, то тебе просто повезло, причём, крупно. Так что, дёргай от меня подальше и не оглядывайся!

Пожав плечиками и обиженно скривив личико, Роберт Борисович бросился бежать прочь от опасного места.

За спиной он слышал ленивый лай собак, которые настолько зажирели, что и не думали на кого-то там охотиться. Да и охранники, похоже, имели не по одной, а сразу по две-три задницы. Причём, очень заметных. Ну как же, например, Льву Львовичу ни любить Россию, ни быть её патриотом? Но ведь иным ворам и этого мало. Устраивают банкеты, в принципе, на человеческих костях и молятся самым натуральным образом звёздно-полосатому флагу. Но тщательно скрывают этот факт от общественности.

Но, всё равно, пан Рында мысленно рисовал самые… наполеоновские планы. Вспомнил, что имеются у него знакомые в нескольких прибалтийских издательствах, в Германии – знакомые. Да ведь и вся Северная Америка поможет. Он будет писать романы, изобличающие российскую действительность, прошлое, будущее, настоящее. Они же резво примутся, даже бросятся издавать его книги и станет он такой же, известный, к примеру, как некая Светлана Александровна… Ну, та самая, смешная… старушка.

В очередной раз окрылённый Боб гордо шагал вдоль широкого проспекта, оставляя следы на этой земле. Причём, не просто следы, а фрагменты собачьего дерьма. Ведь четвероногие друзья патриота и миллиардера Подрыгова изысканно и плотно питались. Так бы детей кормили в средних российских школах…

У пана Рынды имелось своё будущее, но сугубо индивидуальное. Примерно такое, как у самых настоящих недругов России, но в яркой импортной упаковке. Вот он теперь уже вприпрыжку бежал к своему грядущему. Правда, не ровна земля российская, есть и рытвины да ухабы. Весьма и весьма пересечённая местность. Да ведь какой-нибудь весельчак может и капкан поставить на его пути. Добротный, надёжный… капкан. Такие обычно легко и просто своими створками переламывают кости даже самых больших заморских обезьян. А что же впереди? Как обычно, невнятное будущее.

Вдруг он на мгновение остановился и опрометью бросился назад, к знакомому двухэтажному зданию. Ему очень захотелось посмотреть с удобной точки, как там чувствует себя на крыше флюгер, сотворённый из толстой, слоёной фанеры. Цветистый утконос должен шевелиться, действовать, тем более, сейчас, когда начал подниматься сильный ветер.

Он нашёл небольшую возвышенность и увидел, что флюгер, на самом деле, шевелится, он смотрит и поворачивается туда, куда приказывает ему ветер. Но сильный его порыв, внезапно поваливший несколько старых, но могучих тополей, вдруг сорвал с крыши здания фанерного утконоса, держащего в своих лапах большую синюю дудку. Огромный флюгер стремительно летел прямо в сторону Роберта Борисовича. Но литератор вовремя среагировал, бросился в сторону, упал животом на мостовую, закрыв голову руками. Его не зацепило…

Разгневанный и возмущённый беллетрист Рында резво вскочил на ноги, запрыгнул на плоскую боковую часть флюгера и стал злорадно и бешено прыгать на нём, на этом утконосе с дудкой, который чуть не отправил его на тот свет. Опять придётся писателю самостоятельно стирать штаны. Ведь он теперь холостяк, но не простой, а с мечтой в самые радужные и невероятные перемены.

Роберт Борисович пока ещё не понимал, что по какой бы из многочисленных троп он ни побрёл к зыбкой истине, любая из них приведёт к одной, единственной дороге. Так что, наверное, всё же, стоит любить Россию и её народ, но не уподобляться Кагерманову-Фантилову и ему подобным господам и, одновременно, товарищам. А думать, шевелить мозгами, никогда не поздно, если, конечно, они имеются.