Читать книгу: «Вейчелоник», страница 2

Одна женщина пошла за водой

«Одна женщина пошла за водой, а купила пиво.

Потом пошла за хлебом, а купила удочку.

Посмотрела в зеркало: не женщина, а какой-то мужик с усами и бородой».

Нечистое дело

«После смерти деда Василия и его экзотической супруги Базуки Сославны наследники сдавали их квартиру на пятом этаже. В помещении слышали музыку, голоса и даже как будто выстрелы, но самих жильцов при этом за все время никто не видел.

Виктор Петрович уверял, что это грузины чью-то душу отводят. Ольга Сергеевна – что алкаши проклятые души губят. Тимофей по просьбе общественности поставил фотоловушку и видеокамеру. Дверь открывалась и закрывалась, но то ли никто не выходил, то ли никто не входил. Никого увидеть так и не удалось…»

Парень решил подарить девушке «Бугатти»

«Парень решил подарить девушке «Бугатти». Дорогой очень автомобиль, так что работал и копил, работал и копил.

Его друг подошел и поцеловал эту девушку. Она вышла за него замуж…»

Звонил Женя

«Звонил Женя. Угрожал, что бросит. Жанна спросила:

– Кого?

Замялся с ответом.

– Ту, что в записной книжке телефона обозначена как «любимая супруга»? Или ту, что «Шиномонтаж-90-60-90», или ту, что «Срочная доставка П», или, может быть, «Сантехническая прокладка Ж»?

У Меланины Альбертовны есть

«У Меланины Альбертовны есть трехкомнатная квартира на восьмом этаже.

У Меланины Альбертовны есть домашний кинотеатр, кровать кинг-сайз, биде, шкаф с шубами, шкатулки с ювелирными изделиями.

У Меланины Альбертовны есть в холодильнике – фуа-гра, икра, чавыча, фазан, лангустин, мангостин…

У Меланины Альбертовны есть «Мерседес» на платной стоянке.

У Меланины Альбертовны есть деловые половые партнеры.

У Меланины Альбертовны есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть… А счастья все равно никак нет, нет, нет, нет, нет…»

Виктор Петрович любил кушать курицу руками

«Виктор Петрович любил кушать курицу руками. Потом женился, но продолжал кушать курицу руками.

Жена раз ему дала нож и вилку, два дала, а третий раз не дала, потому что куда-то запропастилась насовсем, и Виктор Петрович продолжил есть курицу руками».

Божественно начало

«Божественно начало пути к нирване наших душ. И ждать невмоготу. И даже я теряю веру. Прежде всего в себя, о Жанна…»

Завтра все-таки наступило. Юкичев выбежал на площадку и, пересчитав остатки цифр в кармане, ждал, ждал под ксилофон сердца. Едва дождался. Улыбнулся:

– Пралине, просекко и моккоко?

Жанна печально покачала грудями весьма полного третьего размера:

– Нет, милый Юкичев! Женя снова позвал меня в Рузу. Не Париж, конечно, но…

Цифры в его кармане были явно не парижские. Что-то расстроилось в ксилофоне его сердца. Молоточки застучали не в такт и не туда, куда нужно. Мигреневый Юкичев вернулся к верной тетради…

Одна женщина очень любила мыться

«Одна женщина очень любила мыться. Запрется в ванной и моется, моется. Уже и дети выросли, и муж ушел, а она все моется, моется…»

К Ольге Петровне каждое утро

«К Ольге Петровне каждое утро на подоконник прилетает голубь сизокрылый, и она кормит его котлетками, пельменями, пирожками, пампушками, блинчиками…»

Дешевая путевка

«Брусникины всей семьей поехали на море. Взяли купальные костюмы, надувного лебедя и крокодила, солнцезащитный крем.

– Какая странная у гида обувь, – указала Брусникина на унты встречающего на месте представителя турфирмы, а потом посмотрела на мужа: – На какое, говоришь, море ты купил эту путевку со скидкой?..»

Встретила Женю

«Встретила Женю. Его держала под руку жена ли. Не поздоровался. Даже не кивнул.

Вечером звонил, звонил, звонил. Брать или не брать?..»

Бе

«– Бе? – не доходя до дома, уставился Виктор Петрович на роскошные формы и минимум одежды.

– К-кет! – чуть заикаясь, представилась девушка и подмигнула явно, но не ему…»

Анна Степановна всю жизнь экономила

«Анна Степановна всю жизнь экономила. И когда училась в педагогическом институте, получая скромную стипендию и поддержку из небогатого дома. И когда пошла работать в школу. И когда взяла в дом потерявшего родителей Алешу. Вместо белого хлеба покупала серый. Вместо масла – маргарин. Вместо мяса – соевые котлеты. Чай потребляла вприкуску, конфеты – вприглядку.

Алеша тоже рос экономным. К скромной зарплате школьной учительницы добавлял то найденную на улице копеечку, то заработанный на посылках рублик.

В конце месяца они сводили в тетрадке концы с концами. Радовались, если и в этот раз удавалась отложить что-то для покупки новых учебных пособий. В средней школе №73/4 их вечно не хватало…»

Как жаль

«Как жаль, судьбу кляня, прощаться. Желанную простить легко. Себя прощать за что, недожелавший?! Недопреуспевший! Недоумевший! Недо! Недо! Недо!..»

Оторвавшись от творческого процесса, Юкичев считал и пересчитывал скромные цифры. Они мельтешили в голове, выстраивались перед глазами в очередь и пирамидки, смешивались и рассыпались. При всех комбинациях хватало только на кафе и на приличный букет цветов. Юкичев, отчаянно сжав в кулаке ручку, надавил ею на чистый тетрадный лист и услышал скрип. Скрипело за спиной. Кто-то вошел в квартиру.

Холодный пот выступил на спине Юкичева. Ниже ребер, на самом крестце. Увлеченный тетрадью и скромными цифрами Юкичев забыл про шикарную председателя жилищного сотоварищества. А вот Меланина Альбертовна помнила, обязана была помнить.

Со скорбным лицом Юкичев отвернулся от стола.

– О чем печалишься, мужчина?! – перед ним во всей своей красе стоял стройный как Зуй.

Юкичев облегченно вздохнул:

– Это ты…

– Я. Ты снова должен мне помочь!

– Конечно-конечно! – расслабленный Юкичев чуть не растекся по кожзамдраному стулу: – Слушаю твой новый опус!

– Не! – помотал головой стройный как Зуй. – Тут задачка посложней. Нужно не только послушать, но и слова написать. Видишь ли, я родил очередную гениальную мелодию – мне ее для танцпола в клубе антиподов заказали «два притопа-три пришлепа» – она подходит, нравится клиенту, но…

– Но?

– Но просят сделать ее песней. А я же не по стихорифмам. Ну, и тут, конечно, про тебя вспомнил: какой у тебя шедевр вышел про голубей-то. Так что давай напряги свой талантливый мозжечок и выдай на-гора еще один текстик под музыку. Да желательно, чтобы там как-то и я – стройный как Зуй во все красе – фигурировал. Чтоб про меня заказчик не забывал! Ну, и антиподы запомнили напрочь!

Юкичев тоже помотал головой:

– Нет! Это все-таки не для настоящего таланта – писать стишки на заказ. Ну, раз по необходимости я написал. Но второй – это уже будет мое полное моральное падение, а дальше и просто разложение! Я же истинный поэт. Я на Ноебелевскую премию иду!

Стройный как Зуй кивнул:

– Пока идешь на, тебя же в любом случае ждет разложение. Но если согласишься, то разложение будет более приятным.

– Нет!

– Ты сможешь выпивать перед сном рюмочку смачного коньячку!

– Нет!

– Смотреть по кабельному телевиденью всякую прелесть в высоком разрешении!

– Нет!

– Купишь велосипед с рамой, на которой сможешь возить…

– Кого?

– Да кого захочешь! Посадишь на раму да хоть бы Жанку супермаркетовскую, и покатите вы с нею вдвоем до самого… Парижу!

Юкичев тут же заподозрил, но стройный как Зуй продолжал:

– Или саму Меланину Альбертовну – она, должно быть, местами вполне приятная наощупь женщина. С ее материальной поддержкой можете и до Лондона доехать. Ну, а по пути…

У Юкичева в голове вспыхнуло: «Только Жанна, Жанна, в верхней части смоль-брюнетка!», но сказал он другое:

– Я согласен! Давай свою музыку!

Стройный как Зуй достал из подмышки гавайскую гитарку:

– Слушай!

Заиграл, притоптывая на месте. Закончив, поклонился:

– Правда, ведь гениально?!

Юкичев согласился:

– Да, давай-ка еще разок!

Вслушавшись и закатив поочередно глаза, взялся за ручку:

– Эх, раз! Еще раз! Еще разик! Еще раз!..

Стройный как Зуй наяривал, явно испытывая творческий оргазм. Недалек от катарсиса был и Юкичев, выводивший, чиркавший, перечеркивающий и снова выводивший в тетради. После триста семьдесят пятого повторения мелодии признался:

– Готово!

Стройный как Зуй сверлил его взглядом:

– И там я фигурирую? Ну, чтоб про меня заказчик не забывал!

– Все, как просил! Вот! Читай! Пой!

Стройный как Зуй сыграл в триста семьдесят шестой раз, но уже скользя глазами по строчкам в тетради и вопя во весь голос под гавайскую гитарку, отбивая ногами в пол после каждой несколько раз повторяемой строчки:

«Ешь суп рататуй!

и друзей своих балуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй

и слова свои рифмуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй,

до утра потом танцуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй

И кричи погромче: «Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..

И тогда получишь: «Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Закончив петь, стройный как Зуй вытер пот и слезы со лба:

– Шедеврально, Юкичев! Шедеврально! Я – гений, но ты – шедеврений! Дай я тебя обниму! И поцелую!

Они стояли, крепко прижавшись друг к другу разгоряченными творческими телами, когда услышали голос сзади:

– О, я, кажется, не вовремя!

Это была минимально одетая согласно дневному этикету Жанна. Глядя на, Юкичев отверг сотоварища, забормотал:

– Нет, это…

Стройный как Зуй улыбался во весь красивый рот с приколотым к губе колечком:

– Это именно то, о чем вы подумали. Да будет славен наш союз!

Жанна растерянно тряхнула грудями весьма полного третьего размера:

– Да будет славен ваш союз!

– Творческий союз! – подсказал Юкичев. – Мы только что закончили важную работу.

– Да, – серьезно подтвердил стройный как Зуй, – и за нее мы получим неплохое сальдо.

– Неужели? – снова встрепенулась в верхней части смоль-брюнетка.

– Очень может быть, даже и бульдо, – потупил взор Юкичев.

Стройный же как Зуй настаивал:

– Непременно и бульдо! Непременно! Именно сейчас я и отправлюсь за тем, что нам полагается по существу. Оставляю вас! Займитесь чем-нибудь полезным, приятным и, возможно, с неминуемыми последствиями!

Как только стройный как Зуй покинул обитель Юкичева, Жанна набросилась с расспросами и получила-таки никого не порочащие сведения. Юкичев рассказал и о песне, и о велосипеде с толстой рамой, и о муленружном Париже…

Жанна была в восторге, но внесла свою поправку во второй параграф:

– Может быть, все-таки не велосипед, а мотоцикл? Только представь: ты – в коже, я – в коже. Ты за рулем, и я сзади прижалась к тебе. Мы несемся по немецкому хайвею прямиком в благодать Пляс Пигаль. Ты чувствуешь запах моей кожи?

– Я чувствую и хочу осязать ля натурель! Но Женя? Но Руза?

Жанна вздохнула:

– Но Париж!.. Ты, помнится, снова приглашал меня в кафе?

– Пралине, просекко и моккоко?

– Знаешь, как раз сегодня вечером я свободна. Не отходя от столика, мы, кстати, сможем обсудить цвет наших мотоциклетных шлемов, небольшой крюк в Монте-Карло и размер двуспальной кровати в парижском отеле…

– Разумеется! – только и смог сглотнуть творческую слюну Юкичев.

На сим Жанна выскользнула из его воображаемых объятий и скрылась за дверью. Юкичев же еще несколько минут целовал и гладил завещанное тело. Потом, протрезвев, бросился к тетради:

– Нужно еще добавить на мотоцикл! И на кинг-сайз! И на гранд-просекко…

Однако дело не шло. Вздохнул, не написав ни строчки:

– Нет, без стройного как Зуя ни (чего) песенного не лезет в голову!.. Впрочем, если я получу Ноебелевскую премию, то смогу купить даже не мотоцикл – автомобиль! Феррари! Маззарини!..

И тут же у него поперло:

Я снова брежу

«Я снова брежу. Тобой. Я предвкушаю вновь. Любовь. Морковь. Свекровь и кровь. На белых простынях вдвоем пьем кофе, круассан жуем. Я ослеплен тобой! Тобой мне выжжен свет! О, Женщина, которой равной нет! О, Женщина, в бреду к тебе бреду! Бреду! Бреду! Бреду! Бреду!..»