Читать книгу: «Красный», страница 2

Все ждали, что после покорения континентальной Европы, Германия начнет строить Тысячелетний Рейх, однако этого не случилось. Практически сразу после окончания войны, Германия объявила, что дает полную свободу покоренным странам, при единственном условии – все они вступят в новый экономический союз «Объединенная Германская Уния». Германия обязалась не влезать во внутренние дела своих сателлитов при условии, что они откроют перед ней свои рынки и разрешат беспошлинную торговлю немецкими товарами. Выбора у побежденных стран в любом случае не было, и они не заметили, как за 70 лет Германия постепенно расширяла свой контроль над ними, ввела единую валюту на территории Унии и с помощью экономических рычагов получила практически полный контроль над действиями правительств «независимых» государств.

Та же Франция или Чехия имели своего президента, избираемого на вполне себе честных выборах, но независимо от их результатов, победитель вольно или невольно следовал курсу, который проводила Германия.

Демократические перемены коснулись и внутренней политики в самой Германии. Кайзер потерял большую часть своих полномочий, выполняя скорее представительные функции, чем исполнительные. Высшее сословие лишилось большинства своих полномочий в управлении государством, а дворянские титулы стали, скорее красивым дополнением к фамилии. Парламент был местом для жарких дискуссий, где левые могли спорить с правыми, социал-демократы с либертарианцами, даже для коммунистов там находилось место. Лишь так называемый «восточный» вопрос никогда не ставился под сомнение. Россия должна быть уничтожена. Как когда то Карфаген пугал Рим, так теперь Россия была главным страхом для Германии.

Им никак не давало покоя, что всего лишь 500 миллионов россиян владеют 40% всех природных ресурсов планеты и занимают 15% площади всей суши на земле. А еще имеют свои колонии в Азии и Африке, ведут переговоры с США по возврату Калифорнии и Аляски. В Германии еще были свежи воспоминания, как Троцкий в опломбированном вагоне с каким-то жалким миллионом дойчмарок, чуть было не принес на блюдечке всю эту махину к германскому столу.

Немецкие аналитики на протяжении ста прошедших лет изучали свои ошибки и просчеты, искали бреши в российском законодательстве, но главное искали людей, которые могли бы разорвать Россию на куски. Им нужно было изменить политическое состояние этой страны, да и всего мира в целом. Двадцать идеологических центров неустанно работали на территории Германии. Там готовили оппозицию для Российской империи: где латвийских, где грузинских, где болгарских фрондеров. Очень помогали поляки, постоянно устраивая бунты и политические демонстрации с требованием свободы. Польские пограничники не мешали, а скорее способствовали контрабанде на российских границах. Через их территорию забрасывалась запрещенная литература, оружие и взрывчатка, фальшивые рубли и дойчмарки, а также огромный поток нелегалов, ищущих в России лучшей жизни.

Жандармерия Российской империи без продыху днем и ночью вылавливала террористов, которые пытались взорвать, то газовую магистраль «Сила России», то нефтепровод «Великая Россия». Если крупных аварий удавалось избежать, то теракты на транспорте и взрывы многоэтажек в крупных городах периодически случались. Фальшивки подрывали финансовую экономику, и министерству финансов срочно приходилось переводить все расчеты в электронный формат, почти полностью отказавшись от бумажных денег. Все это вредило, мешало, но самым неприятным было постоянно промывание мозгов молодежи: «Радио Свободы», «Интернет Свободы», «Голос Германии». Правда, пока у российской оппозиции не было явного лидера, со всем этим негативом можно было бороться.

Паскаль многое знал об историческом прошлом и о сегодняшних событиях, происходящих в Российской Империи, но одно дело знать, другое самому попасть, да еще и окунутся в водоворот событий, о которых он сейчас и не догадывался.

Стоя на краю стены крепости Вышеград, сложенной из красного кирпича, Паскаль наблюдал закат, в этот вечер огненно-красный диск как будто завис над Влтавой и всё не хотел сваливаться за Петршинский холм, окрашивая русло реки кровавым цветом. В это время на зеркальную гладь воды налетела рябь, и ветер погнал алые волны к городу.

Холодный воздух ударил в лицо, порыв был настолько сильным, что пришлось закрыть глаза. Но картинка кровавой реки запечатлелась как на фотографии. Несколько секунд он простоял так, а когда ветер стих, и Паскаль открыл глаза, то солнце уже почти село. Это видение нагнало какую-то тревогу или тоску, он вспомнил, как чуть раньше дятел своей трескотней, тоже заставил его поволноваться, и чтобы как-то успокоится, он решил пешком прогуляться по любимому городу.

Пройдя через Карлову площадь мимо дома Фауста, дойдя до бара «У Суду», Паскаль взял две кружки любимого «Портера». По Водичковой улице вышел на главную площадь Праги. У памятника Святому Вацлаву всегда было много народу, туристы фотографировались на фоне возвышающегося здания музея, пражане назначали здесь место встречи, а количество драгдилеров, предлагающих траву, могло сравниться только с Амстердамом. Прямо у «Старбакса» на Паскаля наскочил негр, одетый в малиновый костюм и ярко красный плащ. Это нелепо выглядящее существо, видно приняло его за богатого туриста. Он на распев причитал: «Пан, Кабаре! Пан, Девочки!» и прыгал перед Паскалем, размахивая руками, плащ хлопал как крылья, что придавало ему вид бабочки «павлиний глаз». Пришлось крепко выругаться на чешском, чтобы этот представитель чешуекрылых отстал. Пройдя еще немного по центру города Паскаль, утомился от туристов и этих зазывал в кабаре и казино, он свернул на трамвайную остановку и поехал домой. Завтра в это время он будет уже в Петербурге, где его будет ждать его друг Виктор Лаптев. ⁸

Виктор приезжал в Прагу по программе обмена студентами, у него была та же специализация, что и у Паскаля. В том году приезжало пять россиян, но его Красовский сразу выделил из всех соотечественников, которые в первый же вечер растворились в пивных, кальянных и казино Праги. Возможно, кто-то из них и посещал первые лекции в университете, но Паскаль этого не заметил. Виктор же ходил исправно, постоянно консультировался у преподавателей по непонятным темам, а те потихоньку спихнули его на Паскаля, как на лучшего ученика курса. Вот так они и сблизились.

Правда, Виктор почти не пил, чем сильно удивил Паскаля, который привык видеть пьяных русских туристов, устающих пить только под утро. Да и будучи ребенком, в гостях у деда в Оренбурге, он видел нескончаемые застолья. Не сказать, чтоб чехи были трезвенниками, но для них главным напитком было пиво, он и сам любил пропустить 2—3 кружечки, а вот Виктор был другой.

За полгода всего лишь несколько раз он вытащил Лаптева в свою любимую пивную «Будвайзер», да и то Виктора там больше привлекало «вепржево колено» от местных поваров и ему хватало маленькой кружки, чтобы просто запивать жирную пищу.

Зато их сближало духовное взаимопонимание, что-то такое близкое и родное было в этом человеке, они смеялись над одними шутками, а также осуждали одинаковые проступки. Оба были увлечены Ремарком и Булгаковым, восхищались политическими работами Макиавелли и не понимали балет и оперу. Целыми днями они мотались по Праге, и Паскаль показывал её такой, какой знает город только истинный пражак, а туристы просто не догадываются свернуть на ту улочку или в тот переулок, где ты остаешься один, и ощущение XV – XVI века само по себе накатывает на тебя. ^{9 10}

Во время таких прогулок Лаптев восхищался демократической формой управления в государствах Объединенной Германской Унии, на что Паскаль в свою очередь, будучи убежденным монархистом, заявлял, что демократия, как форма правления, недееспособна.

– Что ты можешь знать об абсолютной монархии? – возмущался Виктор, – это сплошной застой в развитии государства, эти пожизненные дворяне – казнокрады, занимающие высшие посты в стране. Где здесь может быть развитие?

– А с чего ты взял, что в Германской Унии нет казнокрадов? – возражал ему Паскаль, – и эта свобода, о которой ты постоянно твердишь, просто развращает людей и убивает взаимоуважение. Люди готовы за деньги голосовать за кого угодно, не верят в бога, вот у нас рядом с домом был костел, теперь там отель. Создаются однополые браки, иметь детей не хотят, а заводят кошечек и собачек. И это ты называешь свободой? У наших людей нет точки консолидации, а у вас монарх – это гарант власти. Не может кухарка создать скрипку Страдивари или спроектировать Крымский мост, но она может готовить вкусные обеды, так пусть этим и занимается, и пусть не лезет в управление государством. Дворяне испокон веков стояли на службе государевой. Да есть и среди них бездари, но в целом это фундамент общества и нельзя подрывать его этим динамитом – абсолютной свободы. А в углу фундамента стоит царь – помазанник божий, даже если он ошибается, это провидение, значит так угодно богу. И такую устойчивую конструкцию нельзя заменить на какого-то президента и его парламент.

На это Лаптев называл его догматическим дурачком, а его работу анахронизмом, сравнимым разве что с «Илиадой» Гомера.

– Невозможно развиваться и интегрировать себя в мировом сообществе монархически-полицейскому государству. Где нет, свежей мысли, а есть только чинопочитание, где люди рождаются с рабской психологией, а рабы не способны создавать – они могут только исполнять. И ты говоришь в своей работе, что дворянство – главная сила любого государства! Да они лишний раз закорючку на бумаге не поставят, не то чтобы что-то продвинуть или развить. Хотя нет, могут продвинуть своих близких и дальних родственников по служебной лестнице, просто первых за небольшую мзду, а вторым придется раскошелиться. «В России взятка решает всё», – заявлял Виктор, и надо сказать небезосновательно: его отец возглавлял Тайную Имперскую полицию. – «Я теперь понимаю, почему твой ведущий считает дипломную работу слабой, тебе бы к нам с этим опусом. Сразу бы Романовскую стипендию назначили».

Вот так и пролетели для друзей эти полгода в Праге. Надо сказать, что Виктор не шутил по поводу бакалаврской работы. Как и обещал, он представил её на научно-практической конференции «Право и государство» в Петербургском университете. Работа князя Красовского была высоко оценена ученым советом, и ректор лично пригласил Паскаля продолжить обучение на магистратуре по направлению «Государственное и муниципальное управление».

Аэропорт имени Вацлава Гавела. Еще до недавнего времени у него было, милое слуху, название Ружаны. Паскаль никак не мог понять, как именем простолюдина могли назвать столичный аэропорт. Он еще мог понять, как простолюдин смог стать хорошим драматургом, но стать президентом? Хотя президентом, по мнению Паскаля, Гавел был посредственным, и теперь именем этого человека был назван аэропорт.

Самолет вырулил на взлетную полосу, форсаж, Паскаля вжало в кресло, и вот уже под крылом любимый город. Смотря в иллюминатор, он прощался с Прагой. Карлов мост, Староместкая ратуша, вдалеке виднелся Витковский холм, и кругом красные крыши. А вот и Вышеград выстрелил в небо двумя ракетами: собор святого Петра и Павла. Паскаль увидел смотровую площадку над Вышеградской скалой, где еще вчера стоял, наблюдая закат над Влтавой. Вчерашний день закончился, и вот он уже летит в Петербург навстречу великой стране и великим событиям. Паскаль закрыл глаза и заснул. Красный закат, красный плащ, красные крыши, красное, красное… ¹¹

– Глава 2 —

Виктор Лаптев пришел с летного поля в здание аэропорта за час до прилета Паскаля. Он немного спутал европейское время, поэтому теперь скучая, прогуливался по сувенирным магазинчикам. Человек он был совершенно непьющий, потому, не зная, чем себя занять, купил в подарок другу красную бейсболку «Bosco», включил планшет и начал читать новости на «Ленте».

Виктор Лаптев был скромный молодой человек, немного застенчивый и с определенными комплексами. Все наши комплексы, как правило, из детства, а детство Виктора прошло в поместье Бельшузовка, Псковской губернии. Отец Виктора начинал свою службу во внешней разведке. И поэтому Витя очень редко видел своего отца, который постоянно находился в каких-то командировках. Граф Антон Павлович Лаптев делал удачную карьеру и скоро возглавил службу внешней разведки. Он жил либо заграницей, либо в Петербурге. А его супруга с двумя детьми, Витей и сестренкой Полиной, жили на Псковщине.

Маленький Витя очень любил деревенскую жизнь. У него было много друзей из крестьянских детей, с которыми он летом уезжал в ночное, а зимой строил снежные крепости, где устраивались настоящие баталии. Еще он очень любил удить рыбу, как-то раз в его снасти попал крупный язь, килограмма на полтора. Маленький Витя боролся с рыбиной один на один, никого не позвав на помощь. И когда через пару часов он держал эту добычу за жабры, то орал на все поместье: «Смотрите! Я поймал язя! Какой здоровенный язь!» На его крики сбежались дворовые, его улов действительно вызывал восхищение. Витю как переклинило. «Ребята, смотрите какой здоровенный язь!» – продолжал шуметь барчук. После этого случая он получил кличку от деревенских ребят «Граф Язь». Спозаранку Витя любил приходить на утреннюю дойку, где дюжая баба, тетя Глаша, с огромными красными руками, доившая коров, всегда угощала мальчика парным молоком. Оно было такое теплое, пенистое и вкусное, как вспоминалось теперь Вите. А может всё это были просто детские впечатления. ¹²

Когда Виктор подрос, ему пригласили домашних учителей. Несмотря на свою любовь к природе, Виктор проявлял особые успехи в математике и иностранных языках. Это особенно радовало Антона Павловича, который хоть и не хотел подвергать своего сына опасности, в глубине души желал, чтобы сын продолжил его дело и пошел бы в Высшую Школу Имперской Разведки. Однако, уже через несколько лет Лаптев старший понял, что тайным мечтам его вряд ли суждено сбыться. Виктор начал проявлять вольнодумство и ходом своих рассуждений заставлял смутиться даже своего отца, с которым такое случалось редко. За некоторые свои высказывания, юный граф вполне бы мог продолжить свои рассуждения в Сибири, но отец, несмотря на всю серьезность своей профессии, слишком любил сына.

Когда Виктору исполнилось 12 лет, он закончил домашнее образование и продолжил обучение в лицее. Поэтому семейство Лаптевых переехало к отцу в дом на Невском проспекте, под номером 28. Когда-то этот дом построила компания «Зингер», потом здесь располагалось Американское посольство, а лет десять назад Императорская семья пожаловала это здание, за особые заслуги перед отечеством, Антону Павловичу, который к тому времени был шефом Тайной имперской полиции. Витя даже немножко оробел, он никогда не видел таких огромных зданий, а теперь у него на третьем этаже были собственные апартаменты.

Петербург – огромный праздный город: с высокими домами, мчащимися машинами, несколько смутил юного графа, который привык к тихой размеренной жизни. В лицее он не нашел друзей, здесь учились дети столичных дворян, которые большую часть своей жизни провели в Петербурге. Они, в отличие от Вити, очень хорошо разбирались в марках автомобилей, телефонах, обсуждали свежие компьютерные игры, успехи сборной по регби и прочие вещи, от которых Виктор был далек. На уроке знакомства он рассказал, как поймал большого язя, чем вызвал гомерический хохот своих одноклассников, что еще больше прибавило комплексов Лаптеву.

Учился он прилежно, в старших классах был лучшим учеником лицея, но это все равно не давало ему почувствовать себя успешным человеком. С мальчиками со временем он все-таки смог более или менее наладить отношения, а вот настоящие проблемы у Виктора были с девушками. Он боялся к ним подойти, боялся их спросить, ему казалось, что они никогда не снизойдут до общения с ним, потому, что он был невысокого роста, немного полноват, а когда торопился, начинал заикаться. В то время ему, конечно, нравились девушки, а особенно Варвара Волчинская – первая красавица в их классе. Вечерами он писал ей стихи, но они так и оставались в его записной книжке. Она замечала, как Виктор вожделенно смотрит на нее и желает с ней начать встречаться, но она знала свое место. Волчинская была всего лишь баронессой, а он был графом. Что может быть общего между ними? Любовная интрижка? Но к этому она была не готова. Хотя нет, конечно же, готова, в любую минуту, но останавливало ее одно: должность отца Лаптева. Это грозило каторгой, а менять Петербург на Сибирь она была не готова. Поэтому все вздохи Виктора и его телячий взгляд она пропускала мимо. Лаптев же корил себя за внешность, за свою стеснительность, не понимая, что статус его отца не позволит им встречаться.

После окончания лицея с отличием Лаптев был принят на первый курс Петербургского университета. Но жизнь его все равно мало изменилась, даже, несмотря на то, что он стал студентом, он все время скучал по своей деревенской жизни и каждое лето старался уехать на Псковщину. Друзей у него по-прежнему не было, и когда на 4 курсе ему представилась возможность поехать по обмену студентов заграницу, Лаптев хотя и сомневался, но в конце все-таки смог перебороть свой страх. Это было одно из самых ярких событий в его жизни. Европа, о которой он так много слышал и читал, раскрыла перед ним свои объятья. Он увидел, как дворяне здесь уважительно относятся к простолюдинам. Это чем-то даже напомнило ему деревенскую жизнь, где существовало определенное равенство между людьми.

Поездка послужила толчком для выбора бакалаврской работы, где Виктор хотел исследовать идеи равноправия и описать развитие либеральной мысли в России. Глоток европейской свободы изменил графа, он стал более общительным, у него появилась компания друзей, где он проявил себя как интересный собеседник. Ведь на самом деле он мог поддержать любую тему, да и не только поддержать, но и сам вести разговор. А еще он записался в аэроклуб «Имперские соколы» и уже через полгода на своем спортивном самолете выполнял «Горизонтальную восьмерку» и «Горку», а сегодня начал отрабатывать более сложное упражнение «Переворот Иммельмана». Надо было еще отшлифовать технику правого и левого переворота, но он перепутал время прилета Паскаля, и закончил тренировку пораньше.

От чтения новостей Виктора отвлек голос диспетчера аэропорта: «Рейс „Богемия Айрлайн – 721: Прага – Санкт-Петербург“, совершил посадку». Граф выключил планшет и, неспешно отправился к зоне ожидания прибывших пассажиров.

– Просьба привести спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть ремни! – объявила стюардесса, и самолет начал снижаться. Пассажиры смотрели в иллюминаторы, Паскаль увидел под собой огромный город. «Приветствуем вас в Петербурге – столице Российской Империи. Погода в Петербурге хорошая, солнечно без осадков, температура +25. Спасибо, что воспользовались услугами «Богемии Аэрлайн», – пропела стюардесса.

Паскаля поразило, по прилету в аэропорт то, что людей сразу разделили на две очереди: для дворян и для обычных людей. Поэтому паспортный контроль он прошел быстро, получил свои вещи и вышел в зал аэропорта. Там его уже ждал Лаптев.

– А что это вы, граф, без шпаги? – пошутил Красовский.

– Да и у вас ее нет, – заметил Виктор.

– Меня в самолет с ней не пустили, поэтому пришлось глотать, думаю, в ближайшее время я вам её покажу.

И на этой дружеской ноте они приветственно обнялись. Паскаль окинул взглядом главные воздушные ворота Российской Империи, пытаясь увидеть проход к скоростному поезду.

– Что, ты, все крутишь головой?

– Да вот ищу где аэроэкспресс, или у вас в России до такого еще не додумались?

– Не знаю, как у вас там с этим в Европе, но нас ждет «Роллс-ройс» около первого выхода.

– Как печально, что это не золотой «Майбах», а всего лишь «Роллс-ройс», – съязвил Паскаль.

– Просто на «Майбахе» ездит дворецкий за покупками. Традиции, друг, традиции: «Роллс-ройс» остается «Роллс-ройсом» на все времена. Запомни, Россия – страна традиций, – ответил Виктор.

Друзья двинулись к выходу, на стоянке машин было очень мало. Лаптев объяснил это тем, что покупка автомобиля для обычных граждан ограничена, и на них ездят в основном дворяне. В лучшем случае, что могли позволить себе обычные люди – отечественный автомобиль «Руссо-Балт», а в худшем «Ладу Калину». Красовский до последнего думал, что граф иронизирует по поводу «Роллс-ройса», но у входа их ждал новенький «Фантом». ¹³

И вот они чинно вкатились в город. Машина по Царскосельскому шоссе катилась без пробок по желтой полосе с литерой «А», хотя слева при въезде в город образовался затор из фур и «Руссо-балтов».

– А твой водитель случайно не нарушает правила? – поинтересовался Паскаль. – Ведь мы едем по полосе общественного транспорта.

– С чего ты взял? Это полоса для аристократов, потому и обозначена литерой «А». Раньше для дворян строили отдельные дороги, но теперь наше правительство стало более либеральным и выделяет одну или две полосы для нас, но я думаю, просто экономят деньги, а вернее всего списывают и пилят между собой.

Выехав на Садовую и чуть притормозив у Гостиного двора, они повернули на Невский проспект – самую красивую и дорогую улицу города. Паскаль попросил остановиться, чтобы пройтись пешком. Сколько раз он смотрел эти улицы через Google Maps, и вот теперь он наконец-то видит все это в живую. Виктор сначала возражал: ведь они спешат, родители ждут их к обеду, но, посмотрев на часы, решил, что еще есть 15 минут.

– Ок, давай пройдемся пешком, здесь все равно недалеко.

Князь видел много городов в Европе, но такой роскоши он еще не встречал. Вена со всеми ее дворцами была лишь блеклым подобием Петербурга. На Невском им встречались только богато одетые люди, а по проспекту ехали только иномарки.

– А где же обычные люди, где «Руссо-балты» и «Лады»? – спросил Паскаль.

– Обычным людям днем проход и выезд на Невский, дальше Фонтанки, мягко говоря, не рекомендуется. Существуют негласный запрет, для них есть Гороховая, Вознесенская и Итальянская, – Лаптев с этим был не согласен, но кто его спросит, таков закон этого города.

Вскоре они подошли к дому, прямо напротив, как бы раскрывая объятия, стоял Казанский кафедральный собор. Паскаль знал, что собор считается памятником русской воинской славы и там похоронен фельдмаршал М. И. Кутузов.

Вещи Красовского уже были занесены в дом, и Виктор пригласил его сразу пройти в столовую, где Паскаль был представлен семейству Лаптевых. За столом уже сидели мать и сестра Виктора, и буквально через несколько минут в столовую вошел Антон Павлович. В честь приезда гостя он нашел время приехать на обед, что нечасто бывало, ввиду его напряженного графика работы. Стол был изысканно сервирован, на пять персон. Напитки и холодные закуски уже стояли, и прислуга разливала в глубокие суповые тарелки ароматно-пахнущий грибной суп. Паскаль не произвольно сглотнул слюну и почувствовал, что ужасно голоден. Он готов был проглотить сейчас, наверно, слона, но Антон Павлович, усевшись поудобней, неспешно перемешивая горячее варево, завел дискуссию. Поинтересовался, каково сейчас настроение у молодежи в Европе, как Паскаль относится к Объединенной Германской Унии, и даже спросил, какое пиво любит князь.

– Антон! – прикрикнула на него мать Виктора. – Тебе не кажется, что ты обед превратил в допрос? Ты не на работе, и это крайне не прилично. Мальчик с дороги устал, и посмотри, он просто голоден.

– Монархия – единственно правильная форма управления государством, – не обращая внимания на жену, продолжил граф, – согласны вы со мной или нет?

Паскаль утвердительно закивал головой, так как рот был полон еды, и ответить он физически не мог.

– Ну, это уже слишком! – возмутилась Татьяна Сергеевна.– Ты бы еще наручниками потряс. Не обращайте внимание, князь, на нашего папа, – с каким-то французским прононсом произнесла она.

Вообще-то, со слов Виктора, мать во всем и всегда слушала отца и ни в чем ему не перечила. Она была светской дамой, попечительницей сиротского дома и просто доброй женщиной. Но управление домашним хозяйством, прислугой и уж тем более проведение обедов – было ее епархией, и то, что позволял себе сейчас Антон Павлович, никак не вписывалось в её правила.

– Хорошо, хорошо, дорогая, – сдался граф, – пусть молодые организмы накидают в себя калорий. – А что-то я смотрю, Полинушка моя не ест, а ковыряется в своей тарелке, – переключился он на сестру Виктора, – может, растолстеть боишься?

Полина – милое создание, выпускница гимназии, страдающая от постоянных нападок брата: его глупые розыгрыши и приколы часто доводили её до истерик. Полина была, наверное, единственным человеком, над которым Виктор, будучи скромнейшим человеком, мог позволить себе издеваться. А последняя его пакость окончательно рассорила их. Она принесла с улицы котенка и сделала так, чтоб никто этого не заметил, спрятав его под белым форменным фартуком. И все у неё уже почти получилось: поднялась на свой этаж и была готова юркнуть к себе в комнату, как вдруг на неё с верхней площадки выскочил Виктор с криками: «Кто здесь так тихонечко крадется, наверно, полный дневник двоек притащила!» Котенок напугался, выскочил из-под передника и бросился наутек, оставляя грязные следы на белой мраморной лестнице, перепачкав весь фартук Полины. Увидев сестру в таком виде, Виктор начал дразнить её Грязнушкой-Поли. Это было так обидно, мало того, что сбежала эта бездомная кроха, которую Поля даже не успела накормить, так еще эта глупая кличка, которую брат вставлял теперь, где надо и не надо. Но теперь, когда к Виктору приехал такой красавец друг, она искала примирения с братом, чтоб как любая девушка в ее возврате, пококетничать перед князем.

А тут отец со своими дурацкими замечаниями, как все неловко получилось. Полина густо покраснела, положив приборы на стол, и сказала:

– Нет, папенька, просто нет аппетита. Можно я пойду к себе?

– Доешь суп и иди, а мы еще пообщаемся с молодыми людьми. Я вижу, вы, подкрепились уже. Так, что европейский князь думает о Российской Империи? – начал опять задавать провокационные вопросы Антон Павлович.

– Ну, если бы я что худое думал, – отвечал Паскаль, – то поехал бы в Кембридж учиться, а не в Петербург. Оттуда мне тоже приглашение пришло, говорят, сама Елизавета II читала мою дипломную работу, но я выбрал Россию, и думаю, не пожалею об этом. Вот только у меня один вопрос: «Почему, вы, со всей своей имперской военной и политической мощью, не можете урегулировать вопрос с Северной Кореей? Я читал, что это фактически карликовое государство грозится произвести ядерную ракетную атаку на Владивосток».

– Да, Паскаль, задели за живое, так задели. Эта КНДР, как бы поделикатней сказать, как заноза в одном месте. Вы садитесь есть, вы ложитесь спать, и она вас тут же начинает беспокоить, только когда вы стоите, вы о ней забываете. Так и с этой Кореей. Наши противоракетные и противовоздушные комплексы всегда стоят в боевой готовности. С государством, которым управляет фанатик со своим коммунистическим чучхе, да еще поддерживаемым американцами, невозможно сесть за стол переговоров. Мы им десять вагонов пшеницы посылаем в виде гуманитарной помощи, а они у нас спрашивают, почему не двадцать вагонов. И в обратную нам посылают ракету «Корейский Патриот», аналог штатовского «Першинга». Мы её сбили над территорией той же Кореи, но оно нам надо такое счастье? Да, вы правы, мы можем их подавить своей военной мощью, но США делает вид, что поддерживает нейтралитет, а на самом деле активно снабжает вооружением этого упыря. Стоит нам начать вооруженные действия, как мы сразу получим конфликт с Северной Америкой, поверьте старому разведчику, это достоверные сведения. Ну, а с США нашему императору не с руки сейчас ссорится, мы ведем переговоры о выкупе своих исторических территорий Аляски и Калифорнии, а это более полутора миллионов квадратных километров, что сравнимо со всей Объединенной Германской Унией. Японцы тоже бесятся из-за Курил и Сахалина. Помогают Киму с электроникой всякой. Сложная там ситуация, князь, вот только попробуй, тронь эту корейскую собаку, вони не оберешься. ¹⁴

– Антон, опять твои солдафонские словечки! – оборвала его Татьяна Сергеевна. – Мы за обеденным столом, а не в казарме.

– Ладно, я умолкаю, – остановил её причитания Антон Павлович, – и больше слова не скажу, потому как опаздываю на важное заседание. А вам, Паскаль Кириллович, хорошо провести время в Петербурге и понять душу России, находясь в ее сердце.

На этой пафосной фразе он вышел из-за стола. Дал дворецкому распоряжение, чтоб машину подавали к подъезду, и уже на выходе из столовой, обернувшись, сказал:

– Вы, князь, пока не обустроились, поживите у нас, может как-нибудь вечерком, составите партию на бильярде. Да и собеседник вы интересный.

После ухода Антона Павловича тематика беседы повернула в другое русло.

– А у вас есть девушка? – поинтересовалась Татьяна Сергеевна.– Витенька наш вот никак не познакомится с хорошей девочкой. Все-то ему не так: то не настолько умна, то не хороша собой, то бездушная кривляка. Вы, может как-нибудь на него повлияете?

Если еще недавно Полина краснела за столом от слов отца, то теперь, видно, настало время брата. Он нахохлился и буквально сверлил мать своим взглядом, потом выпалил:

– Вот уж, вы, наговариваете на меня, мама, просто дочки ваших подруг на самом деле фиглярки и дурнушки. Да, наверно, я не встретил еще такого человека, с которым мне было бы комфортно. ¹⁵

Этот разговор мог бы продолжаться бесконечно хоть в семье Лаптевых, хоть Красовских, Ивановых или Поповых, короче везде, где были повзрослевшие дети. Их матери пеклись о семейном счастье своего чада, подыскивали ему достойную пару, а эти чада приводили в дом абсолютно недостойную половину и убеждали родителей, что это и есть их любовь. Поэтому Паскаль встал на защиту друга, сославшись на то, что девочки у него нет, потому как нет сейчас уже таких благородных девиц, как Елена Ивановна и Татьяна Сергеевна. Чем также заставил покраснеть уже графиню, которой польстили слова этого юноши:

– Да вы правы, Паскаль Кириллович, сейчас у девушек другие нравы.

– Мама, а можно я гостю покажу его комнату? – собеседники, повернув головы, увидели Полину. Она стояла в проеме, прижавшись щекой к дверному косяку, и видно давно уже слушала их разговор.

– Фи, Полина, как не стыдно прерывать чужие разговоры, – возмутилась Татьяна Сергеевна. – Ты же ушла к себе. Ну и зачем ты сейчас здесь? Подслушивать разговоры взрослых – это не комильфо, милочка.