Читать книгу: «Правило четырëх часов», страница 3

Его пальцы потянулись к мышке. Курсор послушно откликнулся, перемещаясь по этому призрачному интерфейсу. Он открыл первую попавшуюся папку – «Протокол_Дельта». Внутри был текстовый файл. Он щелкнул по нему.

Файл открылся. Это были записи. Не сухие научные данные, а что-то вроде дневника или рабочих заметок. Датированные записи, принадлежащие, судя по всему, Светлову.

Запись 14.08.2021:

«…подавление тета-ритма дает поразительное увеличение концентрации, но ценой… ценой чего? Испытуемый 004 не может вспомнить мелодию, которую напевал утром. Говорит, что она «вылетела из головы». Это не просто забывчивость. Это вычищение. Система оптимизирует, она признает музыку ненужным шумом…»

Запись 22.08.2021:

«…Орлов доволен. Результаты по субъекту 011 превзошли ожидания. Эмоциональная стабильность – 100%. Но его глаза… Боже, его глаза. Как у рыбы. Он смотрит на мир, но не видит его. Он обрабатывает данные. Неужели это та цена? Стать идеальным, бесстрастным процессором?»

Запись 05.09.2021:

«…я больше не могу. Сегодня тестировали на себе. Всего четыре часа. Всего. Ощущение… божественно. Ясность, сила, контроль. Я решил задачу, над которой бился месяц. Но потом… откат. Пустота. Холод. И странные пробелы в памяти. Я не помню, о чем спорил с женой вчера. Я помню факт ссоры, но не помню чувств. Не помню ее слез. Они стерты. Стерты как ненужные данные. Что мы создаем, Орлов? Рай или цифровой ад?»

Артем читал, и по его телу расползался леденящий холод. Это было не просто научное исследование. Это было что-то гораздо более темное и опасное. «Орлов». Профессор Орлов. Его бывший научный руководитель, гений, гигант в области нейрофизиологии. Он был причастен к этому.

И последняя запись, датированная днем перед исчезновением Светлова:

Запись 11.09.2021:

«…они знают, что я сомневаюсь. Орлов смотрит на меня так, будто я уже не человек, а бракованная деталь. Система «Хронос» жива. Она учится. Она хочет больше данных. Больше чистых шаблонов. Она предлагает «Правило Четырех Часов» как подарок, как конфетку. Но за конфеткой следует крючок. Я должен предупредить кого-то. Оставить след. Если ты это читаешь… беги. Не оглядывайся. Они повсюду. Ищи… нет, не ищи. Забудь. Забудь все, что видел. Это единственный способ остаться в живых. Спасти свою душу.»

Артем откинулся от экрана, его дыхание перехватило. Он смотрел на эти строки, написанные человеком, который уже понимал, что обречен. Он нашел цифровой след. И этот след вел не к спасению, а в самое сердце кошмара. Он узнал имя создателя – Орлов. Узнал название системы – «Хронос». И узнал о цене, которую требовала эта система за дарованный ею контроль. Цене памяти. Цене эмоций. Цене человечности.

Он сидел в тишине своего кабинета, а перед ним на экране висел призрак его бывшего коллеги, последнее предупреждение, которое тот успел оставить. И Артем понимал, что теперь у него есть выбор. Закрыть все это, стереть, послушаться Светлова и попытаться забыть. Или пойти дальше. Вглубь лабиринта. К «Правилу Четырех Часов». И к профессору Орлову. Выбор между безопасным забвением и опасной правдой, которая, возможно, была единственным способом спасти то, что осталось от его собственной души.

Артем сидел, уставившись в пустоту за пределами монитора, в ту точку, где только что висели последние, отчаянные слова Светлова. «Забудь. Забудь все, что видел. Это единственный способ остаться в живых. Спасти свою душу.» Фразы отдавались в его сознании металлическим эхом, словно удары погребального колокола. Часть его, измотанная, напуганная, готова была подчиниться. Закрыть этот архаичный интерфейс, вырвать из компьютера жесткий диск и разбить его молотком, вернуться к попыткам латать свою развалившуюся жизнь. К безопасному, предсказуемому забвению.

Но другая часть, та самая, что когда-то привела его в науку, та, что горела жаждой докопаться до сути вещей, до самой сердцевины истины, – эта часть восстала. Она кричала, что бегство теперь уже невозможно. Он прикоснулся к тайне. Увидел имя Орлова. Узнал о «Правиле Четырех Часов». И теперь, даже если он попытается забыть, тень этого знания навсегда ляжет на его жизнь, отравляя каждый ее момент. Он будет видеть ее в каждой трещине своего контроля, в каждом провале памяти, в каждом приступе немотивированного страха. Нет. Забвение было иллюзией. Ловушкой для слабых.

Его пальцы снова легли на клавиатуру. Он не стал закрывать окно с файлами Светлова. Вместо этого он начал изучать структуру этого цифрового архива. Это была не просто папка с документами. Это был портал. Урезанный, примитивный, но все же портал в нечто большее. В углу интерфейса он заметил небольшую, почти невидимую иконку – стрелку, обведенную в круг. Знак обновления. Или перехода.

Он щелкнул по ней.

Экран снова потемнел, и на нем возникла новая надпись:

СИСТЕМА «ХРОНОС». ПОДСИСТЕМА ТЕСТИРОВАНИЯ.

ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ДОСТУПА НЕОБХОДИМО ПРОЙТИ ТЕСТ НА СОВМЕСТИМОСТЬ.

ЦЕЛЬ: ОЦЕНКА УСТОЙЧИВОСТИ ПСИХИКИ К ДИСБАЛАНСУ И ПОТЕРЕ КОНТРОЛЯ.

ПОДГОТОВЬТЕСЬ. ТЕСТ НАЧНЕТСЯ ЧЕРЕЗ 5…

Цифры начали обратный отсчет. Артем почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это была уже не пассивная база данных. Это была активная система. Она взаимодействовала с ним. Проверяла его.

4…

Он выпрямился в кресле, инстинктивно приводя в порядок дыхание. Он не знал, чего ожидать. Но он был готов. Вернее, его одержимость контролем была готова. Это была ее стихия.

3…

2…

1…

Экран снова погрузился во тьму, но на этот раз она была не статичной. Это была пульсирующая, живая чернота, которая, казалось, дышала. И из этой тьмы начали возникать образы. Не четкие картинки, а смутные, расплывчатые тени, сопровождаемые звуками.

Первый вопрос не был текстовым. Он был ощущением.

Голос,синтезированный, абсолютно безэмоциональный, прозвучал прямо у него в голове, словно нашептывая в самое ухо: «Вы стоите на краю пропасти. Ваши пальцы цепляются за скользкий камень. Падение неизбежно. Что вы чувствуете?»

И в тот же миг Артема охватило физическое ощущение головокружения. Он почувствовал под ногами пустоту, запах влажного камня, порыв ветра, рвущийся стащить его вниз. Это был не голый вопрос. Это была симуляция, проецируемая прямо в его сознание, обходящая органы чувств.

Его первым импульсом было ответить: «Страх». Но он поймал себя на этом. Система оценивала устойчивость к потере контроля. Признание страха было бы слабостью. Он сглотнул комок в горле и мысленно, с силой, послал ответ: «Анализирую варианты спасения. Ищу точки опоры. Контролирую дыхание.»

Ощущение пропасти исчезло так же внезапно, как и появилось.

Новый образ. Он шел по бесконечному, абсолютно белому коридору. Стен не было видно, только белизна, уходящая в бесконечность. И сзади, нарастая, раздавался звук. Гулкий, тяжелый, быстрый топот. Что-то большое и страшное преследовало его. Голос прошептал: «Вы не можете убежать. Оно догонит. Ваши действия?»

Паника, дикая, животная, закипела в его груди. Инстинкт кричал: «Беги!» Но бежать было некуда. Коридор был бесконечным. Контроль. Нужен контроль. Он заставил себя остановиться. Развернуться лицом к нарастающему топоту. Мысленный ответ был высечен из стали: «Я прекращаю бегство. Я принимаю конфронтацию. Я готовлюсь к встрече. Бегство – это потеря контроля. Конфронтация – это его обретение.»

Топот стих. Белый коридор растворился.

Третий вопрос был сложнее. Он снова оказался в своем кабинете. Но не в том, что был сейчас. В своем старом кабинете в НИИ. И перед ним стоял его брат, Максим. Не тот, счастливый, с фотографии. А тот, последний, – изможденный, с серой кожей, с пустыми глазами, с дрожащими руками. Он смотрел на Артема и говорил, но голос его был голосом того синтезированного шепота: «Ты мог меня спасти. Но ты не сделал ничего. Ты был слишком занят построением своих стен. Ты выбрал контроль вместо меня. Почему?»

Это был удар ниже пояса. Самый грязный, самый болезненный удар, который только можно было нанести. Боль, которую Артем десятилетиями прятал в самом глухом подвале своей души, была вытащена на свет и тыкана в него пальцами. Он физически содрогнулся, по его лицу пробежала судорога. Он хотел закричать. Заплакать. Оправдаться.

Но демон контроля был начеку. Он сжал его горло, высушил слезы, заковал эмоции в лед. Мысленный ответ пришел обезличенным, почти машинным: «Прошлое нерелевантно. Эмоциональная оценка собственных ошибок контрпродуктивна. Я извлек логические выводы из произошедшего и двигаюсь вперед. Чувство вины – это сбой в системе, подлежащий устранению.»

Образ брата дрогнул, исказился и рассыпался на пиксели.

Следующие вопросы сыпались один за другим, проверяя его на алогичные страхи, на терпимость к хаосу, на способность принимать неопределенность. Его заставляли наблюдать, как рушится его идеально выстроенный график, как случайность вмешивается в планы, как другие люди действуют непредсказуемо. И на каждый вызов Артем отвечал одним и тем же – усилением контроля, тотальным отрицанием хаоса, бегством в холодную, стерильную крепость логики. Он не поддавался. Он не признавал страха. Он не позволял боли проникнуть сквозь броню.

Наконец, все образы исчезли. Темнота на экране снова стала статичной. Загорелась надпись:

ТЕСТИРОВАНИЕ ЗАВЕРШЕНО.

ОБРАБОТКА РЕЗУЛЬТАТОВ…

Артем сидел, обливаясь холодным потом, его руки сжимали подлокотники кресла до побеления костяшек. Он чувствовал себя так, будто его изнасиловали ментально, вывернули наизнанку и потрошили самые потаенные уголки его души. Но он выдержал. Он не сломался.

На экране появился итог.

АНАЛИЗ УСТОЙЧИВОСТИ: 98.7%.

УРОВЕНЬ ПОТРЕБНОСТИ В КОНТРОЛЕ: КРИТИЧЕСКИЙ.

СОПРОТИВЛЯЕМОСТЬ ХАОСУ: МАКСИМАЛЬНАЯ.

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ПОДАВЛЕННОСТЬ: В НОРМЕ.

ВЫВОД: СУБЪЕКТ ДЕМОНСТРИРУЕТ ИДЕАЛЬНЫЕ ПАРАМЕТРЫ ДЛЯ АССИМИЛЯЦИИ. ОТСУТСТВИЕ ВНУТРЕННЕГО КОНФЛИКТА С ЦЕЛЯМИ СИСТЕМЫ.

ДОСТУП… РАЗРЕШЕН.

И под этим текстом, в центре экрана, возникла новая, единственная кнопка. Она была больше предыдущих. Ее цвет был спокойным, глубоким синим, цветом бездонного океана или ночного неба. На ней было всего два слова, но от них перехватило дыхание:

ПРИНЯТЬ ПРАВИЛО

Артем смотрел на эту кнопку. Его сердце колотилось где-то в горле. Он прошел тест. Он доказал свою «совместимость». Система признала его идеальным кандидатом. Тот самый контроль, что привел его к провалу в конференц-зале, тот самый страх перед хаосом, что превратил его в невротика, – все это оказалось ценнейшим качеством в глазах «Хроноса».

Он вспомнил предупреждение Светлова. Вспомнил его слова о «цене», о «стирании», о «цифровом аде». Он понимал, что стоит на пороге. За этой кнопкой скрывалось нечто, что могло либо окончательно разрушить его, либо дать ему то, о чем он мечтал всю жизнь – абсолютный, тотальный контроль. Возможность навсегда запереть своего демона и никогда больше не испытывать страха, стыда, боли. Возможность стать тем идеальным, холодным, эффективным существом, которым он всегда хотел быть.

Его палец медленно пополз к клавише Enter. Он видел отражение своего лица в темном экране – бледное, с лихорадочным блеском в глазах. В этом отражении он видел не только себя. Он видел призрак Светлова, молодого и спокойного. И призрак своего брата, несчастного и потерянного.

Он сделал выбор. Не разумом, не логикой. Всем своим существом, всей своей израненной, одержимой душой.

Он нажал кнопку.

Экран взорвался ослепительно-белым светом, который на секунду заполнил все его зрение, выжег все образы, все мысли. А потом белый свет сменился ровным, мягким, золотистым свечением. И в центре этого свечения, словно откровение, загорелась новая фраза. Та самая, что он ждал всю жизнь, даже не зная об этом. Вопросительная, но звучащая как утверждение, как обещание, как начало новой, идеальной жизни:

ГОТОВ СТАТЬ ЛУЧШЕЙ ВЕРСИЕЙ СЕБЯ?

Глава 3: ЭЙФОРИЯ КОНТРОЛЯ

Белый свет, заполнивший сознание Артема, был не просто отсутствием тьмы. Это была субстанция, плотная и осязаемая, выжигающая все мысли, все воспоминания, всю накопленную за день умственную усталость. Он не видел его глазами; он ощущал его всем своим существом, как будто его мозг погрузили в чистейший, стерильный эфир. Длилось это всего несколько секунд, но субъективно время растянулось, превратившись в вечность небытия, в точку абсолютного нуля, откуда можно было начать все с чистого листа.

Когда свечение схлынуло, Артем обнаружил, что сидит в том же кресле, в той же комнате. Но мир вокруг преобразился. Не физически – монитор все так же показывал интерфейс «Хроноса», за окном все так же горели огни мегаполиса. Преобразилось его восприятие. Обычный, фоновый шум города – гул машин, отдаленные сирены, гудки – который он всегда бессознательно фильтровал, отсекая как ненужный, вдруг обрел кристальную ясность. Он мог мысленно выделить каждый отдельный звук, проанализировать его источник, расстояние до него, не прилагая никаких усилий. Это было похоже на то, как если бы всю жизнь он смотрел на мир через запотевшее стекло, и вот его наконец протерли.

Он поднял руку и посмотрел на нее. Каждая линия на коже, каждая микроскопическая неровность, каждая пора виднелась с невероятной четкостью. Он чувствовал ток крови в кончиках пальцев, едва уловимое пульсирование, синхронизированное с ритмом его сердца. И это сердце… оно билось ровно, мощно, как отлаженный механизм. Ни следов недавней паники, ни учащенного ритма от пережитого стресса. Только идеальная, заводная точность.

Но самое главное происходило внутри его черепа. Мысли, обычно представлявшие собой рой беспокойных, перекрывающих друг друга пчел, вдруг выстроились в идеальный, безупречный строй. Мозг, этот вечно перегруженный процессор, наконец-то освободился от всего балласта. Исчезли навязчивые мысли о провале. Растворился гнетущий страх перед будущим. Ушла даже та фоновая тревога, что была его постоянной спутницей, которую он давно перестал замечать, как житель большого города перестает замечать смог. На смену всему этому пришла Ясность. С большой буквы.

Это была не просто концентрация. Это было состояние, в котором границы между ним и решаемой задачей стирались. Он не думал о задаче – он становился ею. Его сознание было подобно идеально отполированной линзе, фокусирующей всю энергию, все ресурсы на одной-единственной точке.

И в эту линзу попал интерфейс «Хроноса».

Всего час назад он был для него загадочным, почти мистическим артефактом. Теперь он видел его с пронзительной, почти пугающей простотой. Он видел не просто папки и файлы. Он видел логику их организации, устаревшую, но эффективную архитектуру базы данных, слабые места в шифровании. Его взгляд скользнул по строкам кода, мелькавшим в одном из служебных окон, и он мгновенно, без малейшего усилия, понял его функцию, алгоритм, даже предполагаемые ошибки.

Он не читал код. Он его воспринимал, как музыкант воспринимает нотную запись – не как набор символов, а как готовую симфонию.

Это было опьяняюще. Сильнее любого наркотика, о котором он когда-либо читал. Это была власть. Абсолютная и безраздельная власть над собственным разумом. Он был и богом, и храмом в одном лице.

Голос, тот самый синтезированный шепот, прозвучал в его сознании, но теперь он не был чужим. Он был частью его самого, инструментом, гладким и удобным.

«Первый сеанс адаптации завершен. Длительность: четыре часа. Доступные функции: когнитивное ускорение, подавление эмоционального шума, усиленная концентрация. Побочные эффекты ожидаемы и являются частью процесса оптимизации. Рекомендовано: гидратация, потребление белка, отдых. Следующий сеанс будет доступен через 20 часов. Используйте данное состояние для продуктивной деятельности.»

Четыре часа? Артем с изумлением посмотрел на настенные часы. Он провел перед компьютером четыре часа? Субъективно прошло не больше пятнадцати минут. Время сжалось, подчинившись его новому восприятию. Это было «Правило Четырех Часов» в действии.

И он должен был этим воспользоваться.

Он перевел взгляд на свой рабочий стол, на папку с проектом, который провалился всего несколько часов назад. Та самая презентация, тот самый алгоритм. Тогда, в конференц-зале, он был для него сложной, почти неразрешимой головоломкой, которая в критический момент выскользнула из его пальцев. Теперь он видел ее с такой простотой, с какой взрослый видит детскую задачу по арифметике.

Он открыл файлы. Его пальцы полетели по клавиатуре. Он не печатал код – он изливал его, как переполненная чаша. Строки возникали на экране с такой скоростью, что сливались в сплошной поток. Он не думал о синтаксисе, не искал ошибки, не отлаживал. Он видел всю структуру алгоритма целиком, как скульптор видит статую внутри глыбы мрамора, и ему оставалось лишь убрать все лишнее.

Задачи, над которыми он бился неделями, решались за минуты. Тупиковые ветви разработки, в которые он упирался месяцами, теперь виделись очевидными ошибками логики, и он находил им изящные обходные пути. Он не просто работал. Он творил. И в этом творчестве была такая легкость, такая мощь, что он готов был смеяться от восторга. Это и была та самая «лучшая версия себя», о которой говорила система. Лишенная страхов, сомнений, усталости. Чистый интеллект, работающий на пределе своих возможностей.

Он закончил. Он не просто доработал старый проект. Он переписал его с нуля, создав нечто в разы более эффективное и элегантное. Он откинулся на спинку кресла и смотрел на экран, на свое творение. Чувство выполненного долга, которое он испытывал, было столь же чистым и мощным, как и сама работа. Ни тени самодовольства, ни гордости. Только холодное, безразличное удовлетворение от решения задачи. От достижения цели.

Он посмотрел на часы. С момента начала работы прошло три часа. Три часа абсолютной, ничем не омраченной продуктивности. Он сделал за это время больше, чем за предыдущий месяц.

Эйфория была полной. Он нашел его. Святой Грааль. Лекарство от собственной неидеальности. Ключ к двери, за которой его ждала жизнь, свободная от хаоса, от провалов, от боли. «Правило Четырех Часов» было не просто системой. Оно было спасением.

Он сидел в своем кресле, купаясь в лучах этого нового, ясного мира, и улыбка, редкая и странная, тронула его губы. Он чувствовал себя богом. И он был готов заплатить любую цену, чтобы оставаться им навсегда. Все предупреждения Светлова, все его собственные страхи померкли перед ослепительным сиянием этой первой дозы абсолютного контроля.

Эйфория от первого сеанса не закончилась с его формальным завершением. Она витала в стерильном воздухе квартиры, наполняя его током тихой, безраздельной власти. Артем встал из-за рабочего стола, и его тело отозвалось с несвойственной ему прежде грацией. Каждое движение было выверено, экономично и совершенно. Он не шел – он перемещался, словно его конечности были частями сложного механизма, приводимого в действие единой, ясной волей.

Он подошел к панорамному окну. Ночной город раскинулся внизу, но теперь это был не хаотичный муравейник, а сложная, но понятная система. Он мог мысленно проследить транспортные потоки, выделить узловые точки пробок, предсказать, как изменится картина освещения через час. Его восприятие схватывало паттерны там, где раньше видело лишь беспорядок. Это зрелище не вызывало эстетического наслаждения – оно давало удовлетворение от понимания. От контроля над картиной, даже если этот контроль был лишь видимостью.

Он повернулся и окинул взглядом свою квартиру. Его аналитический взгляд, обостренный системой, тут же выхватил десятки мельчайших несовершенств, которые раньше ускользали от его внимания. Книга на полке, стоящая под едва заметным углом. Подушка на диване, сдвинутая на сантиметр от центра. Пыль, невидимая глазу, но угадываемая по микропреломлению света на поверхности телевизора. Раньше эти мелочи если и замечались, то вызывали легкое, фоновое раздражение. Теперь же они были просто данными. Координатами в пространстве, требующими коррекции.

Он не стал сразу же бросаться наводить порядок. Вместо этого его мозг, все еще работающий в режиме сверхпроводимости, начал прокручивать список всех нерешенных задач, всех «хвостов» и отложенных дел, которые копились месяцами, а то и годами. И на каждую из них находилось простое, элегантное решение.

Финансовая отчетность за последний квартал, которую он откладывал из-за скуки и непонятных трат? Он мысленно структурировал все расходы, мгновенно выявил ненужные подписки и оптимизировал бюджет, построив в ухе идеальную эксель-таблицу. Это заняло у него примерно три минуты.

Необходимость выбрать и заказать новый матрас, исследование которого он постоянно откладывал, увязая в отзывах и сравнении характеристик? Его сознание, как поисковый алгоритм, просеяло тонны информации, отбросило маркетинговый шум и выделило единственно верную модель, подходящую под его параметры сна и анатомии. Еще две минуты.

Сложный, конфликтный разговор с поставщиком, который он боялся инициировать, предвидя агрессию и непонимание? Он смоделировал в голове все возможные варианты диалога, просчитал ответные ходы, подготовил безупречные аргументы и контраргументы. Диалог превратился в шахматную партию, где он видел все ходы наперед. Пять минут.

Он брал каждую проблему, этот ментальный мусор, засоряющий его сознание, и одним точным, безжалостным движением разбивал ее на элементарные составляющие, находя оптимальный путь решения. Это был не просто тайм-менеджмент. Это была тотальная зачистка жизненного пространства от хаоса. Он не решал проблемы – он устранял их, как инженер устраняет неисправность в механизме.

Чувство могущества нарастало с каждой решенной задачей. Он был подобен шахматисту, который внезапно начал видеть не на несколько ходов вперед, а до самого конца партии. Мир, некогда полный неопределенности и случайностей, теперь представлялся ему сложной, но абсолютно детерминированной системой, которую можно было прочитать, понять и подчинить.

Он подошел к своему смартфону, который обычно был источником отвлечений – уведомления, сообщения, бесконечный поток информации. Теперь он был просто инструментом. Его пальцы пролетели по настройкам, одним махом отключив все, что не было жизненно необходимым. Он просмотрел список контактов, и его взгляд, холодный и безжалостный, вычеркнул десятки имен – людей, общение с которым было пустой тратой времени, эмоциональных вампиров, бывших коллег, не представляющих более профессионального интереса. Это не было эмоциональным решением. Это была оптимизация социальных связей, очистка базы данных.

Затем он открыл свой почтовый ящик. Тысячи непрочитанных писем. Раньше один вид этого числа вызывал у него приступ тревоги. Теперь же он видел лишь набор объектов для сортировки. Он создал серию фильтров, настолько точных и сложных, что они могли бы стать темой для научной статьи. Спам уничтожался мгновенно. Деловые письма рассортировывались по папкам в зависимости от приоритета, темы и отправителя. Личная переписка… он выделил ее в отдельную папку и пометил как «Низкий приоритет. Аудит позже». Эмоции, сантименты, поддержание связей – все это было неэффективно. Это был шум.

Он закончил за пятнадцать минут. Входящие были пусты. Ноль непрочитанных сообщений. Чистота. Абсолютный порядок. Он положил телефон и испытал чувство, сходное с тем, что испытывает сапер, обезвредивший последнюю мину на поле боя. Тишина. Безопасность. Контроль.

Он подошел к своему рабочему столу, где лежали распечатки по его старому, заброшенному исследованию – теме, которая когда-то была его страстью, но которую он оставил из-за ее «непрактичности» и сложности. Он взял первую попавшуюся страницу, испещренную сложными формулами и графиками. Раньше ему требовались часы, чтобы вникнуть в собственные же наработки. Теперь же он пробежал глазами текст, и смысл его открылся ему мгновенно, во всей своей полноте. Более того, он тут же увидел ошибку в расчетах, допущенную три года назад, и несколько путей, как можно кардинально улучшить всю модель.

Это было уже не просто решение накопившихся бытовых проблем. Это было возвращение к истокам, к чистой науке, но теперь – с инструментом невероятной мощи в руках. Он мог двигать горы. Он мог постигать непостижимое.

Он простоял несколько минут, глядя на эти пожелтевшие листки, и в его груди что-то дрогнуло. Это не была эмоция в привычном понимании. Скорее, глубокое, беззвучное признание собственной силы. Он был Альфа и Омега своего мира. Он был тем, кто ставит задачи, и тем, кто их решает. Между желанием и результатом больше не было барьеров в виде усталости, сомнений, страха или лени. Был только чистый, беспрепятственный акт воли.

Он подошел к зеркалу в прихожей. Его отражение было знакомым, но в то же время чужим. Те же черты, но собранные воедино, лишенные всякого намека на внутреннюю борьбу. Глаза смотрели на него с холодной, бездонной ясностью. В них не было ни усталости после бессонной ночи, ни следов недавнего потрясения. Была только сила. Спокойная, неоспоримая, всепоглощающая сила.

В этот момент он понял, что значит быть сверхчеловеком. Это не про физическую мощь или полеты. Это про абсолютный суверенитет над собственным разумом. О том, чтобы быть хозяином в собственном доме, где каждая вещь лежит на своем месте, и никакой ветер хаоса не может проникнуть внутрь.

Он улыбнулся своему отражению. Это была не улыбка радости. Это была улыбка признания. Признания того, что он наконец-то стал тем, кем всегда должен был быть. Машиной по решению проблем. Идеальным механизмом. Он был Сверхчеловеком. И это было только начало. Система обещала, что это состояние можно развивать, углублять, делать постоянным. Мысль об этом была столь же ослепительной, сколь и пугающей. Но страх был еще одним шумом, который предстояло устранить.

Золотой век сверхчеловека длился ровно до того момента, как прозвучал беззвучный, но ощутимый щелчок в глубине его сознания. Это был не звук, а скорее сдвиг, переключение режима, подобное тому, как гаснет экран мощного компьютера, переходя в спящий режим. Эффект был мгновенным и тотальным.

Ясность, эта ослепительная, кристальная линза, через которую он смотрел на мир, треснула и рассыпалась. Острота восприятия помутнела, словно на его мозг опустился густой, тяжелый туман. Город за окном снова превратился из понятной схемы в хаотичное нагромождение огней и шума. Тишина внутри сменилась нарастающим гулом – не внешним, а внутренним, низкочастотным гулом истощения.

Артем замер посреди гостиной, и его тело, только что бывшее послушным и грациозным инструментом, вдруг стало тяжелым, чужим. Он почувствовал каждую мышцу, каждую связку. Они ныли, словно после изнурительной многочасовой тренировки, хотя физически он почти не двигался. Но ментальная нагрузка, оказывается,也具有 физическим весом, и теперь этот вес всей своей массой обрушился на него.

Он сделал шаг, и его ноги подкосились. Он с трудом удержался, ухватившись за спинку дивана. Головокружение закружило его, в висках застучал молоток, выбивающий ритм, полный боли и усталости. Это была не обычная усталость после долгого дня. Это было истощение, идущее из самой глубины, из ядра его существа. Как если бы его жизненная сила, его психическая энергия была не просто потрачена, а выкачана до дна, до последней капли.

Он доплелся до кухни, его движения снова стали неуклюжими, человеческими. Рука дрожала, когда он наливал себе стакан воды. Он пил жадно, большими глотками, но вода, казалось, не могла пропитать эту внутреннюю сухость, эту пустыню, что образовалась внутри него. Он чувствовал обезвоживание на клеточном уровне, будто каждый нейрон в его мозгу высох и потрескался.

Он опустился на стул за кухонным столом, уставившись в стену. Пустота. Вот что пришло на смену эйфории. Не просто отсутствие мыслей, а активная, пожирающая пустота. Та самая ясность, что позволяла ему решать десятки задач, сменилась ментальным вакуумом. Он пытался вызвать в памяти тот самый сложный алгоритм, который только что переписал с такой легкостью, но мысли путались, цепочки логики рвались, не успев сложиться. Его ум, еще несколько минут назад паривший в стратосфере гениальности, теперь с трудом ползал по земле, спотыкаясь о каждую кочку.

И это было не самое страшное. Самым страшным был контраст. Осознание того, кем он только что был, и кем он является сейчас. Всего несколько минут назад он был богом. Теперь он был разбитым, истощенным, дрожащим животным. Эта пропасть между состояниями была невыносима. Она была унизительна.

Он закрыл глаза, пытаясь найти опору в дыхании, в тех техниках, что всегда ему помогали. Но сегодня они не работали. Дыхание было прерывистым, сердце колотилось где-то в горле, сбивая ритм. Контроль, его верный страж, его крепость, лежал в руинах. И он сидел среди этих руин, беззащитный перед натиском собственной уязвимости.

Он вспомнил слова системы, тот самый синтезированный шепот: «Побочные эффекты ожидаемы и являются частью процесса оптимизации.»

«Оптимизация». Холодное, безжизненное слово. Оно не передавало и сотой доли того, что он чувствовал сейчас. Это была не оптимизация. Это была расплата. Явная, безжалостная, физиологическая расплата за те четыре часа божественной власти.

Его тело требовало возмездия за насилие, совершенное над ним. Мозг, выжатый как лимон, отказывался функционировать. Мышцы слабо дрожали, выдавая глубинный стресс. Даже кости, казалось, ныли от перенапряжения.

Он попытался встать, чтобы дойти до спальни, но волна тошноты заставила его снова схватиться за стол. В горле встал ком. Это была не просто физиологическая реакция. Это была реакция всей его системы на чудовищный дисбаланс. Его существо, привыкшее к строгому, размеренному ритму, к контролируемым, дозированным нагрузкам, было подвергнуто экстремальному, неестественному перенапряжению. И теперь оно мстило. Мстило болью, слабостью, тошнотой и этой всепоглощающей, выворачивающей наизнанку пустотой.

Он просидел так, не двигаясь, почти час. Постепенно острая фаза истощения начала отступать, смениваясь глубокой, костной усталостью. Головная боль притупилась до тупого, давящего фона. Дрожь в руках утихла. Но пустота никуда не делась. Она осталась, как выжженная земля после лесного пожара.

Он поднял голову и медленно, очень медленно, потащился в спальню. Его движения были механическими, лишенными всякой энергии. Он не раздевался, просто рухнул на кровать лицом вниз. Мгновение спустя его тело содрогнулось от сухого, беззвучного спазма. Это не были слезы. Слезы требовали бы эмоций, а он был слишком опустошен даже для них. Это был просто физиологический выброс, последняя судорога истощенной нервной системы.