Читать книгу: «Опыты прикладной философии: интеллигенция, народ и другие», страница 5

ЗАВИСТЬ КАК СУДЬБА

Умом Россию не понять

Ф. И. Тютчев

Название отчасти заимствовано у несравненного Юрия Олеши. Но что поделать, тема не исчерпана и для меня интересна по причинам, которые, надеюсь, будут ясны из отдельных мест предлагаемого текста. А справедливость взятого в качестве эпиграфа утверждения Фёдора Ивановича Тютчева будет подвергнута сомнению последующим изложением.

Начну с дебатов, которые я с удовольствием прослушал на Ютубе пару лет назад, между известным философом, неомарксистом по собственному определению, профессором Лондонского университета, Славόем Жижеком, и популярным профессором психиатрии Торонтского университета, Джόрданом Питерсеном. Последний занимается проблемами воспитания, в том числе и самовоспитания и взросления человека, по возможности свободного от предрассудков и способного на самостоятельные суждения и решения в сложном современном социуме. Нужно здесь добавить, что профессор Питерсен – господин весьма консервативных взглядов, противник коллективной самоидентификации с какой-либо группой (феминисты, ЛГБТ, цветные и так далее), присущей современной учащейся молодежи в так называемом западном обществе.

Во время дебатов профессор Жижек, стараясь доходчиво проиллюстрировать канадской по преимуществу аудитории специфику Восточно-Европейского менталитета, рассказывает анекдот (так и сказал, хотя в североамериканском английском это слово означает случай из жизни): Бог предлагает хорошему крестьянину выполнить любое его пожелание с тем условием, однако, что сосед получит вдвое больше. Крестьянин немедленно требует: «Вынь у меня один глаз!».

Этот рассказик умного Жижека напомнил мне анекдот с аналогичной моралью, но украшенный цветистым украинским языком, Господь так же хочет наградить трудолюбивого крестьянина и предлагает исполнить желание, на что тот, не задумываясь, ответствует: – «Мэни ничого не трэба, а як тут у мого сусида тэля народылося, то нехай же воно йому здохнэ!». В обоих случаях присутствует не только зависть как одна из ключевых характеристик отношений индивидуума с обществом, но и активное пожелание зла ее объекту.

Эмоции и злость на соседа зашкаливают в обоих случаях! Как и в случае словенца, украинские крестьяне не жили в общине, то есть были по определению индивидуалистами. A в России-то была община. Но зависть нередко могла доходить до крайностей и в России. Например, пустить «красного петуха» зажиточному соседу или, не дай Бог, самому барину! А эта набившая оскомину, многократно провозглашенная уникальная тяга к справедливости есть, по-моему, довольно прозрачная завеса над неутоленной завистью бедных и неудачливых (которых всегда большинство) к богатым и удачливым. Может хватит винить только большевиков в уничтожении кулачества, то есть самых производительных и предприимчивых крестьян, а честно признать, что это было делом рук их соседей, которым дьяволова власть посулила безнаказанность.

Ну, конечно, крестьянского быта (в отличие от Словении) в европейской части России теперь ищи свищи, но зависть осталась нам по наследству. К примеру, мне приходилось слышать и читать как на подмосковной даче, оставленной хозяевами пустой зимовать, местные хулиганы не только вламывались с целью ограбления, но и занимались бессмысленными разрушениями вплоть до поджога. Для того, по-видимому, чтобы удовлетворить некую насущную потребность поквитаться с хозяевами загородного жилья за их материальные или социальные преимущества. А в Сологубовском «Мелком Бесе» какова мотивация г-на Передонова и его сожительницы, когда они, перед тем как съехать со съёмной квартиры портят стены, «с мясом» срывая обои? Да разве такое только в литературе бывает?

Должен оговориться, что у меня нет никаких проблем с честным приятием этого подхода к действительности, так как разные народы живут и мечтают в соответствии со своим психологическим настроем. В случае каждого народа успех его роста и выживания зависит от многих факторов, в том числе и от его психологических особенностей, сформированных генами (то есть Творцом) и многовековым опытом. Русские люди, соответственно, достаточно результативно выступили в истории, несмотря на тяжелые испытания, им доставшиеся и с Востока, и с Запада. То есть различные комбинации национальных особенностей могут в принципе привести к квазиустойчивому существованию, что мы пока и наблюдаем на примере сегодняшней России.

К зависти между соседями, конечно, прямо примыкает то, что по-английски называется «class envy» то есть классовая зависть, хотя термина такого в русском употреблении я не слыхал. Надо же! Явление есть, а соответствующего термина нету! Но зато есть термин «классовая ненависть», по-моему, неточный и даже, простите за нескромность, неправильный. Ведь если пытаться рассуждать логически, ненависть должна быть следствием чего-то, а зависть, вроде бы – фундаментальное понятие. Недаром она входит в список семи смертных грехов, то есть вполне может служить первопричиной. Фрейд говорил о зависти, переходящей в ненависть в метафизическом смысле.

Однако роль и восприятие зависти у разных народов, издавна населяющих нашу часть земли (условно, говоря, Северо-Западную часть «шарика») весьма разнятся на фундаментальном уровне. Например, зависть, как уже говорилось, – законная составляющая сакрального списка семи смертных грехов⁴², который является чуть ли не основой католического и, по наследству, протестантского воспитания. Этот список восходит к Евагрию⁴³ – отшельнику, переселившемуся из столичной Византии, где ему светила блестящая церковная карьера, в Египетскую «пустынь» и оттуда повлиявшему на теологическое мировоззрение стран-наследниц Рима.

А на восточном краю христианской Ойкумены вместо семи смертных грехов были перечислены восемь (8!) осуждаемых черт характера, где зависть не отыщешь без дополнительной казуистики, но зато здесь есть печаль и уныние, которых нет в списке семи. Интересен взгляд преподобного Иоанна Дамаскина, который, будучи почитаемым отцом обеих церквей, тем не менее выбрал Восточную интерпретацию⁴⁴ задолго до официального раскола двух крупнейших христианских традиций⁴⁵. Он вообще не считал нужным объявлять зависть грехом, считая ее просто проявлением человеческой натуры, что в дальнейшем будет повторено Барухом Спинозой.

Так или иначе, приходишь к предварительному выводу, что степень зависти среди европейцев повышается при передвижении с Запада на Восток в пределах Христианского Мира.

У древних иудеев нет семи смертных грехов как списка, но по крайней мере зависть (не пожелай!) специфически запрещена даже на более высоком уровне десяти заповедей Моисеевых. А у евреев, то есть у живущих в диаспоре потомков иудеев? Нет у меня общего ответа, но подозреваю, что в этом и других отношениях их психология соответствует фону страны рассеяния. Моисеев запрет, кстати, находит точное приложение у мусульман, которые приравнивают зависть к недовольству милостью Аллаха, пославшего нечто хорошее твоему соседу. А это у них, как известно, строжайше запрещено. Судя по бесправию и бедности низших слоев населения в странах Северной Африки и Пакистана, без открыто наблюдаемых попыток изменить заданный порядок распределения благ (там есть иные поводы для массовых волнений) запрет соблюдается.

Наконец, обратимся к русским писателям, то есть людям, выражающим душу своего народа. Замечу здесь, что с удовольствием пользуюсь случаем процитировать умную и изысканно прозрачную прозу двух моих любимых писателей⁴⁶…

Вячеслав Пьецух, «Жизнь замечательных людей»: В современной Европе подобный срам невозможен потому, что, во-первых, никакой парламент и никакое правительство не допустят того, чтобы масса социальной ненависти достигла критической отметки. А таковая имеет место даже в самом цивилизованном обществе, поскольку Смит зарабатывает в десять раз больше Джонсона, и у жены банкира есть шубка из норки, а у жены аптекаря ее нет. Однако на то и существуют древняя гражданская традиция и трехсотлетняя политическая культура, чтобы кровожадная зависть не путалась с чувством справедливости, и чтобы чувство справедливости прочно держалось на философской высоте. В России же политической культуры вовсе не было в конце XX столетия, и вот по какой причине: неоткуда ей было взяться.

Гайто Газданов, «Ночные дороги»: Меня неоднократно поражало отношение шоферов к пассажирам из Auteuil и Пасси; питая к ним нечто вроде классовой неприязни, они бессознательно и молча признавали их воображаемое превосходство. У меня было с ними несколько разговоров на эту тему. Я стоял как-то, ожидая театрального разъезда, вместе с товарищами; мы знали, что будет много клиентов, это всегда легко определить по большему или меньшему количеству частных автомобилей, ожидающих своих владельцев. Шла «Arlésienne», я сказал, что удивительно, как такая пьеса привлекает столько народу. Старый шофер, к которому я обратился, ответил мне: – Слушай, старик. Это не такие люди, как мы. Ты этой пьесы не можешь понять, и я тоже. Для этого, старик, надо быть образованным. Там, может, есть такие слова, которых ты никогда не слышал. Для тебя это все ерунда. Они другое дело, мы никогда не будем такими, как они. Тут нечего себе ломать голову.... Такие, как наш брат, работают с детства. Я, например, начал, когда мне было четырнадцать лет, и ты тоже, наверное… И этому простому и великодушному человеку никогда не приходило в голову, что и он имел бы право жить не хуже, чем они, или, во всяком случае, стремиться к этому. Но ни он, ни его товарищи не задумывались над такими вопросами. Я нигде не имел возможности так близко видеть резкую социальную разницу между людьми и, главное, такого полного примирения со своей участью, я никак не мог к этому привыкнуть. Я чувствовал, что, проживи я здесь еще пятьдесят лет, это ничего не изменит.

Теперь из собственного опыта жизни в Канаде. Я поступил на работу ученым-исследователем в солидную компанию с длинной историей, уходящей к временам первоначальных геологических открытий и создания горнодобывающей промышленности в Восточной Канаде. К моему времени у компании имелся свой НИИ с двумястами сотрудников, треть из них – ПиЭйч Ди, то есть докторами и кандидатами наук из разных стран Европы и Америки. Мой завлаб был по происхождению чех, увезенный в детском возрасте в Англию после коммунистического переворота 1948 года. Там он воспитывался и учился, но диссертацию защитил в Штатах и с тех пор подвизался в индустриальной науке, постепенно повышаясь в должности. Человек, несомненно, талантливый, хотя и рано, по-моему, ушедший в администрирование научной деятельности. По долгу службы он общался с сильными мира сего, такими как члены совета директоров и президенты компаний. Последние были людьми с большим опытом руководства и смутными воспоминаниями о технической стадии своей карьеры. Я запомнил одного из них, гигантского роста, с громовым, как из бочки, голосом и поистине королевской вежливостью к окружающим. Потомок старинного шотландского рода, он оперировал миллиардными бюджетами и в качестве хобби разводил лесные породы деревьев. Он приезжал к нам в лабораторию периодически просто отдохнуть от общения с корпоративными законниками и финансовыми специалистами. Однажды Джордж (так по-английски звали моего шефа) сказал мне доверительно: «это особый человек, таким нужно родиться» и все в таком роде (смотри выше у Газданова). А между тем и он, и я знали, что всё правление нашего президента было цепью тактических, стратегических и психологических ошибок – от выбора приближенных до покупки убыточных производств. Так что, как мне кажется, автоматический пиетет моего шефа к начальству зависел не столько от генов, сколько от системы воспитания. Вынужден здесь добавить, что моя реакция на рассказанную здесь историю была, конечно, сродни Газдановской, то есть неприятия и непонимания на личном уровне.

***

Кстати, возмущение Н. А. Некрасова выражением почтения чиновниками по отношению к начальству в его «Парадном подъезде» отражает суть непонимания русской интеллигенцией того, да, может быть, и нашего времени своей роли в воспитании цивилизованного общества по европейскому образцу! И это несмотря на прямое упоминание умения подчиняться как главной черты европейского воспитания Петром Чаадаевым⁴⁷, признанным основоположником российского «западничества». Тот еще, видно, «западник» был наш Николай Алексеевич, как, скорее всего, и почти весь его круг. Совсем недавно мне попала в руки книга Ивана Сергеевича Тургенева «Литературные и житейские воспоминания»⁴⁸ где ярким эпизодом выделяются любовно написанные воспоминания о встречах с Виссарионом Белинским. В частности, автор пишет: «Он (Белинский) был западником не потому только, что признавал превосходство западной науки, западного искусства, западного общественного строя; но и потому, что был убеждён в необходимости восприятия Россией всего, выработанного Западом – для развития собственных её сил, собственного её значения». Но, насколько я могу предполагать, это его пожелание не привело, да и не могло привести к принятию западного стиля в воспитании детей и юношества в дворянских семьях того времени, исключая, возможно, лишь верхушку российской аристократии, да и то всё это закончилось в 1917 году.

В протестных движениях конца 60-х, включая события 1968 года во Франции и движения хиппи за расовое равноправие и против Вьетнамской войны в Соединенных Штатах, не было отчетливого компонента классовой борьбы, о чем с горечью заявляли руководители марионеточных компартий западных стран. Отсутствие марксистских поползновений в бунтах молодежи было, как мне теперь представляется, вызвано не «разочарованием в марксизме» (какое может быть разочарование, если никогда этого даже мысленно не пробовал?), а подсознательным отсутствием классовой зависти благодаря их буржуазному происхождению и традиционному (все еще тогда!) воспитанию. Зато теперь, в отличие от протестов во время Вьетнамской войны, совсем недавние (2020 г.) разрушительные бунты в больших городах очень похожи на классовую борьбу, движимую людьми разнообразного этнического происхождения с гипертрофированной классовой завистью, перешедшей в ненависть. Их претензии к обществу построены на совсем еще недавно существовавших барьерах, выстроенных на пути их социального прогресса преуспевающим большинством. Барьеры эти, формально уничтоженные усилиями ряда прогрессивных администраций, остались в качестве атавистических и, как правило, тщательно скрываемых предрассудков в душе коренного белого населения. Но классовая зависть и нашедшая благодатную почву в душах потомков рабов расовая ненависть, разожженная «прогрессивными» администрациями Обамы и Байдена, не скоро уйдет в небытие. Впрочем, и введённая лет пятьдесят назад ультралиберальная до абсурда система обучения не поможет американцам вернуться к стабильному состоянию общества без серьёзных, философски обоснованных реформ для восстановления традиций западной цивилизации.

К счастью всё же, краеугольный камень уважения к частной собственности выстоял в недавно произошедшем урагане квази-марксистских выступлений. Это и даёт надежду на продолжение американского, а с ним и европейского лидерства в деле обеспечения человеческих условий жизни населения ещё на какое-то время. Есть, так сказать, шанс, что значительная часть населения пригородов и сельской местности в Штатах все еще придерживается своих западно-христианских этических принципов.

Частная собственность и есть основной элемент общества, преодолевшего зависть как движущую силу исторических событий. Именно поэтому идеи Маркса о ликвидации частной собственности в пользу обобществления средств производства, в том числе и собственности на землю, провалившись в современных ему странах Европы, имели такой неожиданный для его последователей, ошеломляющий успех на «одной шестой части земной суши»⁴⁹. После периода крайне консервативного правления первой половины XIX века русское образованное общество начало стремительно перемещаться в левую часть политического спектра и преуспело в этом настолько, что мысленно перепрыгнуло стадию капитализма с доминантой частной собственности прямо в объятия марксова социализма. При этом многие разночинцы-интеллигенты вполне сознательно рассматривали общинное устройство крестьянского населения как благоприятное обстоятельство для перехода к марксистскому идеалу общественной собственности на средства производства. Этой массе воинствующих и часто самоотверженных борцов за сохранение права на классовую ненависть к выскочкам, «тем, кому больше всех надо», противостояли немногие дальновидные люди, подлинные, а не квасные патриоты. Первым среди них был Пётр Аркадьевич Столыпин, безвременно погибший, не завершив реформ в пользу внедрения частной собственности на землю как условия для успешной интеграции России в Европейское сообщество.

В результате России пришлось пережить ещё восемьдесят лет советской власти до введения частной собственности, необходимой для нормального пути развития в долгосрочной перспективе. На этом пути есть масса сложных и порой почти безнадёжно высоких барьеров, однако самой главной задачей всё ещё является принятие населением новой парадигмы. Как недавно заметил один мой российский знакомый, даже через 30 лет после исчезновения советских порядков в России все еще не окончательно сформировался устойчивый тип собственника, то есть хозяина, как его называют в России.

В связи с последним замечанием я хочу закончить этот опус описанием разговора, реально произошедшего на WhatsApp в 2020 году с моим старым институтским товарищем, который, в отличие от меня, никогда не покидал родину на дольше, чем пару недель отпуска и который, сделав значительную карьеру в науке, пока это имело хоть какой-нибудь экономический смысл, стал затем успешным предпринимателем средней руки в Москве, не утратив ни общего любопытства, ни интереса к науке и к жизни. Однако его картина условного Запада все еще была довольно умозрительной. Последующий текст лишь слегка отредактирован для лучшего понимания.

ПРИЛОЖЕНИЕ: Досужие рассуждения об Американском бизнесе, адресованные русскому читателю:

Недавно завязался у нас с русским приятелем разговор о возможных различиях между русским и американским бизнесом. Почему мол, американцы такие успешные? Не в том ли дело, что в их распоряжении гораздо больший рынок. Я, который никогда не занимался собственным бизнесом (как, впрочем, и большинство моих близких знакомых, выходцев из России на условном Западе), сначала смутился, что я тут, понимаешь, могу сказать? Но, немного подумав, написал ему следующую эпистолу. Тут не совсем про бизнес, но что сказал, то сказал…

Я: Доброе утро. У нас условный день рождения Королевы Виктории, только франкофоны его не празднуют (я, как водится, сижу на карантине в Монреале). Они это называют День Патриотов, в память о расстрелянных английской колониальной полицией полдюжины бунтовщиков. Отношения более-менее устаканились к настоящему времени (через 170 лет!), но людям все еще нужны символы взаимного противостояния. Насчет бизнеса, как я уже докладывал, со мной говорить не очень продуктивно, но выскажусь по мере своего разумения. Я не думаю, что России нужно мериться с Америкой в ведении бизнеса. Америка вообще не однородна, так как, на мой взгляд, это две культурных группы, между которыми происходила когда-то гражданская война. Её последствия видны до сих пор и в психологии, и в политике. В Южной части жизнь построена вокруг церкви – общины, в Северной части так живут только негры (афроамериканцы по-здешнему). Это несмотря на то, что Америка сильно меняется и перемешивается гораздо больше, чем остальные страны, о которых я знаю. Но где бы они ни жили, активные американцы, насколько я могу судить, закоренелые индивидуалисты. Их традиции и законы охраняют частную собственность и инициативу, и, хотя им свойствена зависть к соседу, как и всем другим людям нашей цивилизации, она не переходит в ненависть и желание поджечь его дом.

С другой стороны, такие понятия, как справедливость и порядочность, определены законами, не только душевной потребностью. Возникает вопрос: что надежнее?

Теперь насчет рынков. Это трудно описать в географических терминах. Например, пять лет назад все здесь покупали хонду, сегодня – мерседес (они стали намного дешевле и лучше качеством) а завтра – снова хонду или хёндай. Где сделаны эти машины? А чёрт их знает, может в Мексике? Так что размер рынка для меня – непонятный и, может быть, не особенно важный параметр. По-моему, для успеха нужны оригинальность мышления (тут русским не занимать-стать), смелость – инициатива (то же самое), устойчивые законы и равенство перед ними (похоже, с этим в России пока проблема). Но жизнь нации не состоит только из бизнеса, поэтому мораль из всего этого зависит от индивидуального выбора. Вот более-менее то, что я об этом думаю.

В.З.: Доброе утро. А у нас уже 17:20. Спасибо за развёрнутый ответ. В нем есть существенная для меня новость: американцы – уважительные индивидуалисты. Это может быть ключом к пониманию.

Аминь