Цитаты из аудиокниги «Другие берега», страница 13

Грязнее французской общей ванной нет на счете ничего, кроме немецкой.

В этом педанте жил и мечтатель, и авантюрист, и антерпренер, и старомодный наивный идеалист.

"Солнце натягивает на руку ажурный чулок аллеи..."

Гораздо ближе мне другой мой предок, Николай Илларионович Козлов (1814--1889), патолог, автор таких работ как "О развитии идеи болезни" или "Сужение яремной дыры у людей умопомешанных и самоубийц" -- в каком-то смысле служащих забавным прототипом и литературных и лепидоптерологических моих работ. Его дочь Ольга Николаевна была моей бабушкой; я был младенцем, когда она умерла. Его другая дочь, Прасковья Николаевна, вышла за знаменитого сифилидолога Тарновского и сама много писала по половым вопросам; она умерла в 1913 году, кажется, и ее странные, ясно произнесенные последние слова были

"Теперь понимаю: всё - вода".

В холодной комнате, на руках у беллетриста умирает Мнемозина.

Все, что относилось к хозяйству, занимало мою мать столь же мало, как если бы она жила в гостинице

Осенью 1910 года брата и меня отправили с гувернером в Берлин на три месяца, дабы выправить нам зубы: у брата верхний ряд выпячивался из-под губы, а у меня они все росли как попало, один даже добавочный шел из середины нёба, как у молодой акулы. Все это

Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет.

влечь корень семнадцатой степени из такого, скажем, приятного числа, как 3529471145760275132301897342055866→ 171392 (кажется, 212, но это неважно

Она верила, что единственно доступное земной душе – это ловить далеко впереди, сквозь туман и грезу жизни, проблеск чего-то настоящего