Тяжесть короны. Князья и воины

© Любовь Сушко, 2020

ISBN 978-5-4490-6226-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОБРЕЧЕННЫЙ НА БЕССМЕРТИЕ ДАНИИЛ ГАЛИЦКИЙ

Но хмурый начальник сдержал опьяненную лошадь,

С надменной усмешкой войска повернули на север.

Н. Гумилев

Вступление

Навсегда в прошлое ушли былинные времена и Олеговы и Владимировы. Но кто же пришел к ним на смену? Свершились предчувствия и пророчества Игоревы, навечно враждовавших и истреблявших друг друга русских князей. Стали плотной стеной наступать татары. Многие несли русские и рязанские и киевские, испытали и огонь, и меч татарский.

Раньше или немного позднее сдались русские князья на милость жестокому, дикому победителю.

Но никакие ошибки, никакие погромы не стали указом для русских князей. И каждый из них только свои земли защищать собирался и надеялся на то, что его беда обойдет стороной и вовсе не коснется. Ничего почти не осталось от Рюриковой древней и славной Руси, только былины да сказания, еще как-то напоминали о ней. И с каждым годом все страшнее становился плен рабства, в которое погружалась когда-то славные русичи. Все больше разрушений оставалось после набегов поганых татар, и ничего с ними поделать не могли они, как ни старались. И понятно становились всем, что пройдет еще немного времени, и славяне исчезнут с лица земли, словно их и не было тут никогда. У каждой держав есть свое рождение. Свое развитие и свой финал. И с горестью говорили чудом сохранившиеся волхвы, что такой финал для них нынче и наступает. Но самые отважные не хотели верить в этом, им казалось, что если еще немного подождать и потерпеть, то татары исчезнут сами собой и следа от них даже не останется в этом мире. Но со временем разрушались не только города русские, но и русские души. И становилось понятно, что наступил тот самый конец света, о котором так часто им священники их твердили.

И хотя от многих земель русских только развалины и оставались, но все еще могучие князья русские не сдавались, и сдаваться не собирались. Словно завороженные, бросались они то в храмы, то в капища, вспомнили о когда-то преданном ими боге Перуне. И на все готовы были, чтобы земли свои сберечь и власть в своих руках удержать. Стояли они за города свои, где огнем и мечом, а где лестью да хитростью. И были уверенны, что для этого все средства хороши.

И неизменно из праха поднимал Киев стольный сначала Ярослав Всеволодович, а потом и Александр Ярославич, прозванный Невским, за свои победы яркие еще в бытность его княжения в Новгороде. Сколько воды утекло с тех славных пор. Как тяжела, оказалась судьба князя, юность которого была так похожа на жизнь былинных богатырей, да татары проклятые все попортили потом.

Как легко, оказалось, поработить разрозненных, рассорившихся друг с другом русских князей. С удивлением и горечью взирали князья из Сварога на то, что происходило на землях их теперь, и так часто рвались они туда, чтобы хоть что-то там поправить, только поделать уже ничего не могли, как не старались.

– Он пойдет к татарам на поклон? – спрашивал Олег Вещий у беса, когда взор свой направил в сторону Галицкого Волынского княжества, где на столе сидел старший сын князя Романа Даниил. На него оставалась последняя надежда. Если не он, то кто же очнется от сна и, наконец, покажет поганым, что такое русская земля, чтобы никогда неповадно им было сюда возвращаться.

– Пойдет, что же ему еще делать останется, – спокойно отвечал тот, – может, я сам поведу его туда, чтобы там с ним чего ненароком не приключилось. Ведь только он один еще и стоит чего-то.

Значит, не случайно взор Олега на него упал в тот миг.

– Если он так хорош, как ты говоришь, не заставляй его испытывать такие унижения, – потребовал Рюрик, – он тоже слышал весь этот разговор. Но бес, всегда с особенным почтением к нему относившийся, на этот раз воспротивился.

– Вот еще, – заявил он небрежно, – он и хорош, потому, что, пройдя на земле через все круги адские, сохранится в первозданности своей.

Да, странные времена наступили, непредсказуемые, а для них, давно землю покинувших, вовсе непонятные. И радовались они, что такие испытания им не достались тогда. Конечно, вряд ли можно найти какие-то простые времена, но уж эти точно ни с какими другими не сравнятся больше. Часто им приходилось и свои земли защищать и другие завоевывать, но чтобы все казалось так скверно и безнадежно, не бывало прежде такого, это точно.

№№№№№

Бес побыл еще немного среди теней, а потом отправился в вольный и прекрасный город Галич, до которого еще загребущие татарские лапы не дотянулись пока. Бес видел как молодой, и очень красивый князь стоял у гробницы отца своего. Глядя на него, понимал тот, что в эти минуты и понимает князь самое трудное решение для себя, от которого вся его дальнейшая жизнь зависеть будет. Если со стороны посмотреть на это время, то серым и странным оно покажется, каким-то беспросветным. И сколько не смотри на него, никакого луча света в темном том царстве не увидишь. Это он знал точно. Но это время надо было пережить, чтобы потом, шагнув немного вбок к Александру, и вперед к Дмитрию, к той страшно победе, которая, если близко ее рассматривать, не такой уж и великой покажется. Но счастье княжье в том и состоит, что на нее всегда издалека смотреть будут. И она покажется лучом света в царстве рабства, как не смотреть на нее, как не оценивать. Они, наконец, поднялись и победили Мамая. Хотя, какую цену за это заплатить пришлось, и подумать страшно. Но кто потом о цене у них спрашивать станет – они победители.

Из собора совсем иным вышел Даниил, спокойным и решительным он себя чувствовал, знал, как ему следует поступать. Он шел прямо и с пути своего сворачивать не собирался.

Бес, поджидавший его недалеко от собора, не узнал даже сначала, так он преобразился. И без того красивое его лицо стало одухотворенным. Давно уже не было такого красивого князя на землях русских. Какими огромными и лучистыми были глаза его синеватые. Немного изогнута тонкая бровь, по -античному правильные черты лица. И он появился, взывая к восхищению беса, и вызывая зависть, хотя от этого чувства дух сей, чаще всего, открещивался. Красота и молодость слишком мимолетны, они проходят, не успеешь глазом моргнуть. Но как он не убеждал себя в том, а избавиться от него все-таки полностью не мог. Князь Галича, да еще красавец, не слишком ли много судьба ему отвалила. Впрочем, он заплатил сполна за то и за другое. И пока он мог только предчувствовать и догадываться об этом, а бесу все было заранее известно. Оставалось только воплотить это в реальность, на роду то самое и написано было. И он воплотит. Они могут в том не сомневаться. Он ничего не пропустит, ни о чем не забудет.

Очень изменилась в последнее столетие земля русская, и так долго было еще до возрождения. Тяжело и неинтересно, а потому особенно трудно жить в такие времена. И скоро он вообще переберется отсюда. Надо и иные земли посмотреть, и там побывать. Не привык бес от скуки и серости изнывать, ведь, какими бы не были времена, многое люди сами творят.

А он уж постарается из ничего сделать что-то приличное, – так твердо решил Мефи. И уйдет он отсюда не с поражением, а с победой.

Четырнадцать веков в одном месте, кто бы мог подумать, что так все будет. Это он так сам для себя решил, а потом, когда победит Дмитрий на поле Куликовом, и русичи докажут, что они способны с татарами расправиться, тогда и уйдет он с сознанием исполненного долга. А пока следовало как-нибудь устроиться.

В столицах мрачно и скучно ему показалось, все так серо и уныло было там, и отыскал он себе крепкое княжество – Галицко-Волынское, и самого сильного, молодого и красивого князя нашел, чтобы немного побороться и сопротивляться татарам. Не любил он татарву, хотя те и помогали ему часто, а теперь и господство его здесь утвердили. Дикие они, грязные. И ничего для них светлого нет, кроме похоти и визга звериного. Нет у них ничего за душой, никогда не было и не будет. Он их в ад особенный отправлял, побочный, куда почти никто и никогда не заглядывал, находясь все время в русской его части. У славян слонялся он, там всегда было весело, шумно, забавно, с ними от скуки не помрешь. Но и то сказать – они были его детищем.

Но он знал, что как раз настал час для того, чтобы вместе с Даниилом направляться к хану в орду, да не раз ему еще туда и вместе с Александром проехаться придется.

Но Даниил – особенный случай, потому он волновался немного.

 
В глухом лесу среди прибрежных скал
Король угрюмый век свой доживал.
Он был печален, грозен был всегда,
Пусть снова обойдет его беда.
И сторонятся прежние враги.
Он шел к луне, не видя там ни зги.
И с Водяным о прошлом говорил,
А рядом волк отчаянно скулил.
И черный ворон, рассекая ночь,
Летел к нему, чтоб королю помочь.
Но, усмехнувшись, он молчал в ответ,
И так встречал на берегу рассвет.
И как носила милая земля,
Угрюмого, чужого короля.
Князья мирились и ругались вновь,
Их ненависть терзала и любовь,
И только он в заоблачной дали
Доказывал: все могут короли.
Пусть римский папа им войной грозил,
Узнав, что Даниил опять спесив,
А он все видел в призрачной дали,
Татарский плен, пожар родной земли.
Князь Александр, как вассал, нет раб,
Там изнывал от горечи и ран.
Отравлен будет ханскою женой.
Вернется мертвый в грозный час домой,
Король один за упокой души
Все пьет и стонет яростно в глуши.
Как тесно тут, и как мала земля,
Для грозного чужого короля.
Любимый Галич за его спиной,
Скорее мертвый, чем еще живой,
Он видит замок, и отца, и тьму,
И полчище Батый ведет к нему,
Но постоял и повернул назад,
И этому король уже не рад.
Рабом не стал, один меж двух миров,
Король печален, яростен, суров.
Какой ему достался скверный век,
И вот уж где-то в высоте померк
Последний луч звезды, спустилась тьма,
Король суров, и целый мир тюрьма.
И только ворон в темноте паря,
Там вечно охраняет короля.
Он был печален, грозен был всегда,
Пусть снова обойдет его беда….
В глухом лесу среди прибрежных скал,
Король угрюмый век свой доживал.
 

Часть 1 На пороге рабства

Глава 1 Пророчество

Был день. Один из тысяч дней в году. В обычном, ничем не примечательном, году. И запомнился он всем только тем, что в тот день на рассвете в Галиче появился черный монах. Монахи не были редкостью в те времена. Но этот сразу показался особенным, ни на кого другого не походил он, словно на нем отметина, какая странная была.

Казалось, что твердил он, хотя все время молчал, что вместе с ним в этот мир придет что-то новое и неожиданное, хотя текли десятилетия, а ничего не происходило в мире, и казалось, что произойти не могло. Но не каждый день тень не тень человек ни человек в черном появляется здесь. Словно повинуясь какому – то страшному зову, стали люди сходиться вокруг него, и ждали они, когда и что он говорить станет.

Пока он молчал, то ли ожидая, когда люди соберутся, то ли наоборот не собирался ничего им говорить. И они тихонько шептались, пытаясь понять, что это такое за явление, откуда оно появилось, и что может значить.

И вдруг так же неожиданно заговорил он. Многие вздрогнули в тот миг. Потому что и голос был какой-то странный и глухой, будто из ямы или бездны он раздавался.

– Все собрались вы, люди добрые, и должно быть известно вам, что ни с добрыми вестями прихожу я, а в такую годину особенно, ничего хорошего ждать не приходится. Видел я, как бились в бешенстве кони вороные, и весь мир прахом пошел. Недобрые, окаянные времена наступают для вас, голод, пожары и мор впереди. И скоро ждем мы конца света, как в писании сказано. Будет все гореть в адском пламени, которое татарва поганая разожжет. Вы забудете, а внуки ваши никогда не узнают о свободе и вольности славянской. Былины героические несбыточными сказками покажутся.

Все меняется, и жизнь ваша переменится до неузнаваемости, да только в худшую сторону, на столетия никакого просвета не будет, и живые будут завидовать мертвым. Долгим и тяжким будет ваше рабство непосильное, – еще раз повторил он, словно убедить их хотел в том, что правду он говорит.

– А свободу да жизнь хорошую увидит ли кто-нибудь? – спросила какая-то баба, готовая разрыдаться.

И странно прозвучал тот одинокий голос в толпе людской.

– Вам этого знать и видеть не придется, – печально говорил старик, – постоял еще немного и исчез. Они не знали, ушел ли он куда-то, пока они были в замешательстве, или прямо в воздухе растворился. Точно потом никто этого сказать не мог.

– Не может такого быть, – говорил весь белый, немощный дед, дни которого давно сочтены были, но ему так не хотелось уходить в страну предков своих, зная, что с потомками такой случится. Хотя самое лучшее было скорее уйти и не видеть всего этого, в муках диких не маяться.

– Не может быть такого, чтобы какие-то дикие поганые татары наших сильных и могучих князей покорили, не бывать этому, – яростно твердил он. Но никто ничего ему на это не ответил. И долго еще кричал он с горечью да обидой, и никак не мог успокоиться и замолчать. Хотя печально на душе у него было, но может он доживет до того момента, когда смерть окажется незаслуженным благом, когда будут молить о ней, как о несбыточном чуде. Но глухой бог не услышит их, и чуда такого не совершится уже никогда.

Вот такие странные происшествия запомнили все в тот обычный день. И долго еще разговаривали они, судили о том, что недавно слышали.

И хотя потом многие утверждали о том, что никакого монаха не было вовсе, так им приятнее было думать, но самые пытливые и дотошные знали, что был он, и все, что говорил, вероятно, так и случится.

Но они думали о том, что свершится чудо, и ни бог их, ни сами люди не допустят подобного. Это предупреждение, и можно что-то сделать, для того, чтобы все по-другому повернулось. Что-то помешает осуществиться страшному пророчеству. В людских душах во все времена надежда на чудо оставалась.

Они не хотели верить, но уже были руины Киева древнего и уничтоженная Рязань. Но многие из них далее Галича не путешествовали, сами, своими глазами ничего этого не видели, и считали только страшными выдумками, в которых не понять, не разобрать, что, правда, что ложь.

Но разоренные города, поля сражений, где лежали бездыханные горы русских и татарских тел, монах все это видел, и никогда такого не забудет. Он мог бы и им такую картину показать, но не стал этого делать. Ему стало жаль их, захотелось, чтобы еще хоть какое-то время они в тишине и покое пожили. Кто-то и не доживет до рабства, так зачем ему знать то, что с ним и не случится даже?

Он часто рассуждал о том, почему так получилось. Как люди могли допустить такое. Он не мог этого понять. Слишком все странным и диким ему показалось, словно какое-то страшное проклятие на них наложено было, отвернулся от них Всевышний и все на откуп бесу отдал. А тот показал (и еще покажет) на что способен был.

Он путешествовал по землям русским и ни одно поле битвы видел. Зрел он, как воинственные девы валькирии выбирают лучших воинов и забирают их тела на небеса. Но разве такое им расскажешь? И казалось иногда, что и детей-то рожать не следует в такие времена, коли, только унижения и муки их ждут. Но рождались сыновья, рождались чаще, чем в добрые времена.

Жизнь текла своим чередом, ничто ее остановить не могло.

Глава 2 Сыновья

Но только показалось им, что исчез монах или далеко ушел. Он перенесся на княжеский двор, туда, где князь Роман – герой и красавец, которых почти не бывало в княжеских родах в те времена, почувствовал, что дни его сочтены. Знал князь Роман, что поход в Польшу окажется последним. И призвал он сыновей своих Василька и Даниила, чтобы еще раз поговорить с ними о том, о чем говорено было не раз. Но неспокойно было на душе у него. Слышал он много рассказов монаховых, но и сам без монаха знал, что его Бог миловал от рабства, заберет к себе прежде, чем такие бесчинства твориться начнут на землях их. А сыновьям оставаться на родной земле в это смутное время. Это он и братия его начали раздоры чинить, всю жизнь то с одними, то с другими шел он против братьев своих. За это страшную цену его Даниилу заплатить придется.

Разве мог он знать, когда сам еще мальцом был и на коня в первый раз садился, и понял, что не простой смертный он, а князь, князем рожден, князем умрет, разве мог знать он, что доживет до таких страшных времен. И страшно ему будет наследников своих оставлять. А время такое, если еще не наступило, то наступало неуклонно. Единственное, чего ему хотелось теперь, чтобы если не умножили, то сохранили они земли свои, кои он завоевал для них и обустроил.

– Не само собой все это сделалось, – заговорил тихо Роман, много раз приходилось мне и деду вашему сражаться, слыть беспощадными, и погибали, и ранены были братия наши, но об одном только мечтали, чтобы крепким и самым лучшим было княжество наше.

Он говорил. Слушали его сыновья и заметили они в этот раз, что никогда прежде не говорил он так твердо, почти яростно, словно сон ему какой или видение было, и зрел он то, что еще им видеть не дано было.

Князь Роман хотел увериться в том, что смогут они защитить свою землю, чтобы не случилось, какие бы испытания им не выпадали.

Даниил был в полдень на площади городской и странного человека слушал. Что-то такое было в облике его, что мурашки по коже бежали. И задумался он о грядущем своем, а тут еще и отец о том же твердит упорно. И ясно было, что черные тучи со всех сторон плывут к ним, и никак разогнать их нельзя.

Но ничего не сказал о монахе Даниил отцу, потому что не знал, что сказать. Но он не знал, что тот сам к отцу пожалует в ближайший час.

Даниил знал из книг и от учителей своих, что много веков самым большим, красивым и могущественным Киев считался, там сидели всегда великие князья, те, которые были всем им отцами, возглавляли тот мир.

Но говорили, что разрушен, сей град, полчища татар поганых камня на камне там не оставили. И отец подтвердил, что не выдумки это, а чистая правда.

– Но как же так, – возмутился Даниил, – совсем его не защищали, али справиться с ними невозможно было? Тогда зачем же мы вообще на этот свет народились?

Ничего не понимал он, и понять не мог. Но знал, что так просто не позволит над миром своим измываться, пусть отец не тревожится. А если стоять крепко, если не отступать, любые татары отступятся и никогда не сладят с ними.

Но легко было в богатом да прекрасном Галиче рассуждать о том, что стало в далеком Киеве, говорить вообще легко, пока тебя такая беда не касается, и напора этого ты еще видеть не мог.

Отец говорит об уходе, Василька мал совсем. Ничего не понимает он и не особенно вникает в слова, которые поизносятся, он томится и ждет, пока отец его отпустит. Не настало еще время его. Но Даниил повзрослел быстрее, ни о чем другом не мог думать в те дни отрок. И все былины, все летописи о героических прошлых днях, которые монах ему читал, вспомнил он разом, надеясь, что укрепят они силы его и выстоять помогут.

И вспомнил он о бесстрашном Рюрике, явившемся сюда, чтобы не сгинули земли славянские, о мужественном и хитром Олеге, дошедшем до стен Царьграда, и утвердившем славу русскую и там, о бесстрашном и прямом Святославе, который никогда никого не боялся, и как викинг, погиб в сражении. И много еще чего слышал и знал Даниил от учителя своего. И не верил в то, что это только красивые предания. Не может быть такого. Это было, пусть давно, но было. Иногда, оставшись один, в мечтах своих уносился княжич в те благословенные времена. И тогда он был уверен, что жил и воевал уже однажды, что не в первый раз он в этот мир пришел, а многое ему ведомо. И шел он вместе со Святославом на печенегов, и сражался до последнего дыхания. И тогда и сил и отваги в душе его прибавлялось. И только монаху рассказывал об этом княжич. И не останавливал он его, а слушал внимательно. Не говорил, что все это только выдумки. Но с героическими временами было покончено – вот что больше всего угнетало и мальчика и его учителя. Но нельзя говорить княжичу о скверном, ничего доброго из этого не получится.

Когда они покидали гридню, и отец отпустил их на волю, показалось Даниилу, что среди тех, кто в полутемном коридоре ждал приема у князя, он снова увидел того злополучного монаха, которого недавно на площади встретил. Стоял он в полутьме, почти не отделяясь от темной стены, и пытливо смотрел на него.

Но Василек отвлек его. Он всегда боялся этих коридоров и переходов, в которых легко было прятаться и заблудиться не трудно. Ему казалось, что за каждым поворотом спряталось какое-то чудовище, и он потащил брата вперед, чтобы поскорее на улице, на воздухе оказаться или в своей небольшой комнате на крайний случай укрыться.

Потому и не мог он точно сказать был ли монах или не было его там.

Но не ошибся Даниил. Старик пожаловал к князю Роману, как только люди вышли из гридни, и взглянул на князя пытливо из-под густых бровей.

– Что, княже, боязно тебе, а кому нынче не боязно? Встретил я сынов твоих.

Князь смотрел на него молча, не произнеся ни звука, но монах решил говорить:

– Старший сын твой Даниил муки адовы пройдет до конца, но достойно из ада выйдет, только крепче и сильнее от тех испытаний станет.

– А младший? – спросил князь

– Не знаю, темно все у него впереди, не ведомо мне ничего.

Но по лицу его понял князь, что просто не желает он сказать правды. Но князь не стал настаивать, может лучше не знать чего-то, так всегда спокойнее было. Но еще печальнее после таких откровений стал взгляд его. И сам он чувствовал, что младшему сыну его уготована еще более печальная судьба, чем Даниилу. Ему хотелось спросить, есть ли жизнь после жизни, будет ли он знать, будет ли видеть, что на земле происходит после его ухода. Хотел спросить, но рта так и не открыл, боясь услышать то, что он может сказать. А тот, будто мысли его, читая, усмехнулся и тоже промолчал. Лучше ему этого не знать пока, пусть хоть какой-то срок спокойно поживет. Всему свое время и незнаниям и знаниям свой срок отведен. А ему не так долго оставалось в ожидании томиться. И это они оба тоже знали.

На миг закрыл очи свои Роман, но когда он открыл их, рядом никого уже не были, и только подивился князь тому, как быстро мог уйти сей служитель божий, словно по воздуху он переносился. Совсем один сидел он в гридне своей богато обставленной теперь. Все гости его, увидев ее в первый раз, не могли не дивиться этой роскоши, и говорили, что ничего подобного у Киевского князя отродясь не бывало.

Он позвал слуг и велел им свечи зажечь. За размышлениями не заметил он, как темнота наступила кромешная. И жутко ему в той темноте показалось, хотя ничего в своей жизни не боялся князь Роман. По комнате забегали живые огоньки, и словно что-то светлое и легкое в душе его появилось.

– А может не так все страшно, как кажется? Только служители божьи страх нагоняют, чтобы проще было с душами людскими управляться. Но кто может наверняка сказать, что правда, а что только выдумки пустые?

И подошел князь к иконам, и стал молиться. В последние годы он любил разговаривать с богом, какие-то тревоги и печали свои ему высказывать. Но последние его молитвы были о защите земли русской и его сыновей. Он понимал, что сам уже слаб и не сможет помочь им – его время уходило безвозвратно, и бывшие его союзники и Всеволод, и Рюрик Окаянный со всех сторон наседали, и ляхи грозили, ощутив его слабость. И надо было хоть что-то попытаться сделать, для укрепления власти своей.

– Не дай ослабнуть им, потерять чести и совести, пусть будут сильны и мужественны они, пусть лучше нашего живут, и меньше ошибок совершают.

Так закончил молитву свою князь Роман.