«Голем» Густава Майринка относится к лучшим произведениям своего жанра.
Это первый и самый известный из романов писателя. Он повествует о некоем иудейском раввине, который слепил из глины Голема и оживил его каббалистическим заклятием. Будничное и сказочное, мечты и реальности все перемешано в этом сюрреалистическом сюжете, который с одной стороны во многом напоминает произведения Франца Кафки, с другой же обладает ни с чем не сравнимой индивидуальностью и неподражаемостью.
Густав Майринк – больше, чем художественный автор, а его книга «Голем» – больше, чем просто художественная литература. Находясь на границе между литературой и областью эзотерики, эта книга, несмотря на свою популярность и нарочито гротескное содержание, может явиться пригласительным билетом для наблюдательного читателя, умеющего подмечать символы, в области куда более высокие и тонкие, чем те книги, что стоят на полках в книжных магазинах в разделе «эзотерика».
Густав Майринк – больше, чем художественный автор, а его книга «Голем» – больше, чем просто художественная литература. Находясь на границе между литературой и областью эзотерики, эта книга, несмотря на свою популярность и нарочито гротескное содержание, может явиться пригласительным билетом для наблюдательного читателя, умеющего подмечать символы, в области куда более высокие и тонкие, чем те книги, что стоят на полках в книжных магазинах в разделе «эзотерика».
Великолепный Густав Майринк! Получил огромное наслаждение от Романа и не менее большое от чтеца Сергея Чонишвили. Рекомендую каждому для прослушивания. Большое Спасибо,ЛитРес .
Великолепный Густав Майринк! Получил огромное наслаждение от Романа и не менее большое от чтеца Сергея Чонишвили. Рекомендую каждому для прослушивания. Большое Спасибо,ЛитРес .
Напишите отзыв и получите 25 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес
Хоть бы сто раз я доказывал себе, что это совершенно не важно, он умолкает на одно мгновенье, потом опять незаметно просыпается и настойчиво начинает сызнова: хорошо, хорошо, пусть так, но это все же не камень, похожий на кусок сала.
Хоть бы сто раз я доказывал себе, что это совершенно не важно, он умолкает на одно мгновенье, потом опять незаметно просыпается и настойчиво начинает сызнова: хорошо, хорошо, пусть так, но это все же не камень, похожий на кусок сала.
«Кто же теперь мое «Я»?» – хочется вдруг спросить, но тут я соображаю, что у меня нет больше органа, посредством которого я мог бы вопрошать, и я начинаю бояться, что глупый голос снова проснется во мне и снова начнет бесконечный допрос о камне и сале.
«Кто же теперь мое «Я»?» – хочется вдруг спросить, но тут я соображаю, что у меня нет больше органа, посредством которого я мог бы вопрошать, и я начинаю бояться, что глупый голос снова проснется во мне и снова начнет бесконечный допрос о камне и сале.
Эта картина заключала в себе мучительное однообразие ежедневных впечатлений, врывающихся, как уличные торговцы, через порог нашего восприятия, и не возбуждала во мне ни любопытства, ни удивления.
Эта картина заключала в себе мучительное однообразие ежедневных впечатлений, врывающихся, как уличные торговцы, через порог нашего восприятия, и не возбуждала во мне ни любопытства, ни удивления.
Уже самые черты ее лица, гораздо более напоминавшие – только несколько одухотвореннее – эпоху шестой египетской династии, чем наши дни, с их рассудочными типами, – должны были предостеречь меня от этого.
Уже самые черты ее лица, гораздо более напоминавшие – только несколько одухотвореннее – эпоху шестой египетской династии, чем наши дни, с их рассудочными типами, – должны были предостеречь меня от этого.
Ресницы рыжих противны мне, как кроличьи.
Ресницы рыжих противны мне, как кроличьи.
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: