Добро пожаловать в Абрау!

© Евгений Башкарев, 2021

ISBN 978-5-0053-3483-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Завод. Эва Кордова

На винном заводе «Абрау-Дюрсо» Эва Кордова работала двенадцатый год. В сферу ее обязанностей входил обход четырех тоннелей, где выдерживалось сырье для будущего алкогольного напитка, и где она без особого интереса день ото дня проворачивала бутылки на определенный угол, чтобы осадок ровно выпадал в горлышко. Эве шел тридцать седьмой год, и она знала, что в погребах завода есть бутылки, чей возраст дышит ей в спину. Она мечтала там побывать, но те тоннели были закрыты для общего персонала. Бутылки в них проворачивались реже, и круглый год, кроме дней, установленных для посещений, поддерживалась полная темнота.

В тоннелях Эвы свет зажигался чаще. Они вентилировались и по ним водили туристов. Здесь всегда держалась одинаковая температура, было сыро и холодно, и воздух имел терпкий запах винного сусла. Обстановка значилась не самой комфортной для приятного времяпревровождения, из-за чего Эва частенько пренебрегала своими обязанностями, и заканчивала работу раньше отведенного времени. Она давно усвоила, что, если неделю не проворачивать сосуд, осадок все равно выпадет в горлышко, пусть и не так ровно. Закон земного притяжения для виноградного сока никто не отменял и, как считала женщина, дегоржаж одинаково удалит осадок, каким бы он ни был. Проблема заключалась в том, что ее сменщица Оксана Биглева могла заметить нетронутые бутылки и кое о чем ей напомнить. Из-за вредной подруги Эва не хотела получать нагоняй от начальника цеха, поэтому пройти мимо пюпитра, где донышком вверх располагались около трех сотен бутылок, она не смела. Часть бутылок все равно приходилось вертеть.

Вот и сегодня она зашла в тоннель №5, поздоровалась с первым пюпитром, спросила, как у него дела и как прошла ночь. Сообщила, что ее ночь прошла отвратительно из-за болей в животе. Упомянула о том, как упал доллар и как сборная России по футболу сенсационно обыграла Египет. Окинула неспешным взглядом бутылки, пытаясь вспомнить, какие проворачивала вчера, а какие не проворачивала уже две недели. Ничего не вспомнила и посредством русской рулетки прокрутила те, что были больше запылены.

Впрочем, при таком тусклом освещении все бутылки казались одинаково пыльными. Риски на днищах торчали в разные стороны, и не было ни единого шанса уследить какую-либо последовательность. Эва, положившись на свой опыт, провернула несколько бутылок и пошла к следующему пюпитру. Так она дошла до середины тоннеля и уже собиралась затянуть песню, когда увидела странный предмет, лежащий под арочной дверью.

Предмет удивил Эву и, в равной степени, испугал. Сначала она решила, что это ящик, в котором бутылки переносили в цех для удаления осадка. Чуть позже она поняла, что сама себе врет, потому что ящик выглядит совсем не так, как подобает транспортировочным упаковкам. Предмет, оставленный под дверью, имел продолговатый корпус с острыми оцинкованными углами и крышку на тонких блестящих петлях. Глядя на петли, Эва решила, что перед ней бельевой сундук. Если бы не бордовая обивочная ткань, придающая ящику траурный вид, она бы на том и сошлась, но, присмотревшись, Эва поняла, что это не так. Внезапное замешательство заставило ее отпрянуть от неопознанного объекта: Эва отступила назад и взглянула на дверь.

По слухам она знала, что тоннель №5 был последним из построенных еще в девятнадцатом веке, и все арочные двери, ведущие из него, равно как и из четырех других, были закрыты по причине технического состояния. Большая часть из них была замурована бетоном. Оставшиеся представляли завесу тайны. Даже те, кто проработал на заводе более тридцати лет, не знали, что за ними.

Она посмотрела по сторонам и застыла в недоумении. Ящик имел такую форму, что пронести его меж пюпитрами не представлялось возможным. Нужно было освободить дорогу, сдвигая пюпитры от прохода к стенам. А для того, чтобы их сдвинуть, потребовалось бы вытащить бутылки, прикасаться к которым было строго запрещено. Бутылки разрешалось только вращать, только в определенный промежуток времени и только установленному персоналу. Следовательно, как подразумевала Эва, пюпитры никто не двигал.

Но ящик, обитый бордовой тканью и сцепленный цинковыми заклепками, продолжал покоиться у двери, вызывая у Кордовы не столько изумление, сколько тревогу. Ее ум отказывался объяснять транспортировку такого предмета и лукаво указывал на арочную дверь, долгие годы пребывающую под замком.

Эва убрала волосы со лба и подступила к ящику.

Откуда-то принесся гул. Женщина решила, что слышит скрип бутылочного транспортера в одном из верхних тоннелей. Эхо сотворило с ним какой-то ужас, и теперь он был будто бы везде. Когда звук повторился, Эва убедилась, что никакого скрипа нет и в помине. Гул доносился из-за арочной двери. Оттуда же слышалось что-то еще, похожее на урчание. Испуг кольнул ее в сердце, и веселая, щепетильная женщина вспомнила, как упрашивала начальника перевести ее из тоннелей в производственный цех, где работа была более интенсивной, а время – менее удручающим.

Сколько она не просила, ей всегда отказывали.

«Если я умру, – заклинала Эва, – мой дух будет вечно скитаться здесь и пугать всякого, кто осмелится провернуть хотя бы одну бутылку. Я буду выть, буду стонать, буду опрокидывать пюпитры, чтобы всем им отомстить за тяжелый неоправданный труд!»

Тут она вспомнила, сколько лет существует виноделие в Абрау-Дюрсо, сколько людей перебывало на вахтах, и ей стало понятно, почему по тоннелям бродит странный гул, раздаются скрипы и лопаются бутылки. Иногда Эва слышала такие необузданные звуки, что вся ночь превращалась в кошмар. Природу их она не знала и объяснить не могла. Поэтому ей оставалось только мириться со своими страхами и продолжать работу, какой бы жуткой она ни казалась.

– Все из-за них! – прошептала Эва, имея в виду призраков, населяющих погреба.

Тут она сменила тон, повернулась к тоннелю и вполголоса сказала:

– Я знаю, что вы здесь: и те, кто строил погреба, и те, кто в них работал. Все вы еще здесь, и я вас уважаю. Уважаю и прошу: не надо меня пугать. Я такая же, как вы, и я хочу, чтобы мы были заодно.

Она присела перед ящиком и коснулась ткани. На ощупь материя была мягкой и свежей, от досок исходил запах сырого дерева. Все смотрелось как-то нелогично, и, пока Эва перебирала возможные варианты появления ящика в тоннеле, арочная дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели заструился туман. Эва заметила его, когда тоненькие струи превратились в ручейки. Она поднялась, обошла пюпитр и встала возле стены.

В сферу ее деятельности не входило так много времени тратить на что-то, кроме бутылок в пюпитрах. И пусть у нее случались ситуации похуже, нежели туман и неопознанный объект, так озадачена, как сегодня, она была впервые. Ящик стоял поперек реалий, а позади него разворачивался феномен. Глаза женщины полезли на лоб, когда туман рекой повалил из-под двери, и до Эвы дошло, что за стеной скрывается нечто невероятное.

Она согнулась пополам, уперлась плечом в стену и попыталась сдвинуть ящик.

Эва была женщиной хрупкой и подверженной разного рода болезням. За свою жизнь она не переносила ничего тяжелее винных бутылок, поэтому не удивительно, что при всех ее стараниях ящик не сдвинулся ни на сантиметр. Сделав одну попытку, Эва успокоилась. Она поняла, что дверь ей не открыть, и лучше продолжить работу, а об инциденте доложить начальнику цеха и подсменному вахтеру. Страшно ей уже не было. Наоборот, к объекту проснулся интерес, и, перед тем как уйти, она решилась приподнять крышку.

Эва встала на четвереньки, опасаясь, что из ящика может что-то выпрыгнуть, поддела крышку и поняла, что и тут ее постигла неудача. Крышка была намертво прибита к торцам. А доски прилегали друг к другу так плотно, что луч света не мог проникнуть внутрь.

Эва вздохнула и вернулась к своим обязанностям.

Из прохода она еще раз посмотрела на дверь. Более жуткой картины она еще не встречала. Старинная каменная арка будто проваливалась в стену. Дугообразный свод тоннеля нависал над ней, как тень. Доски потрескались, и наиболее глубокие трещины походили на раны, сквозь которые темными потеками просачивалась вода. На двери висело чугунное кольцо. Никто не брался за него десятки лет, из-за чего кольцо обросло ржавчиной и приняло отягощенный вид. Эва присмотрелась и заметила, что оно раскачивается, словно кто-то толкал дверь изнутри.

Она потерла глаза.

Показалось.

Кольцо покоилось, как спящий ребенок.

Эва специально пропустила несколько пюпитров, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от злополучной двери. Вскоре она втянулась в работу, но мысли о ящике не выходили из ее головы еще очень долго.

К трем часам ночи она закончила обход в тоннеле №6 и перешла в седьмой. Здесь Эва чувствовала себя как дома. Она давно заметила, что в новых тоннелях, построенных метростроем, не было такого гнетущего состояния тревоги, как в старых. Здесь не слышался гул, редко взрывались бутылки, и стены были будто теплее. Здесь не гас свет, и ей не приходилось в испуге бросаться за фонариком. Здесь все было по-другому, точно узкий перешеек, ведущий из старых тоннелей в новые, соединял два противоположных мира.

Раз за вахту ей отводилось двадцать минут отдыха, чтобы она могла выпить кофе, перекусить, взбодриться и с новыми силами взяться за работу. В столовую, где имелся кипяток и микроволновая печь, она возвращалась, пересекая тоннель №5. И пусть Эве не нравился такой путь, идти в обход через фирменный магазин означало потерять около пятнадцати минут своего отдыха. Оставшегося времени ей не хватит даже на чашку кофе.

Не успела она войти в пятый тоннель, как ее желание срезать путь к столовой исчезло. Она была готова поклясться, что слышит из тоннеля протяжный, душераздирающий стон. Сквозняк дул ей в спину, а стон, вопреки законам природы, несся как раз в противоположную сторону. Против ветра, зато прямо ей навстречу.

Свет в тоннеле мигнул, будто кто-то топнул по каменному полу, и где-то в дальнем углу лопнула бутылка. Звон стекла Эва почти не заметила. Зато стон задел ее так глубоко, что, прежде чем сдвинуться с места, она несколько раз перекрестилась. Даже отголосками недалекого ума она понимала, откуда произошел этот звук.

Эва Кордова набралась смелости и зашагала по тоннелю. Пока горел свет, она не была в полном одиночестве. Она привыкла, что ее окружают бутылки и эхо, и в ее мировоззрении такая картина давно стала обыденной. Эва шла, не оглядываясь и чувствуя, как сердце начинает шалить по мере ее приближения к арке. Она ничего не могла с собой поделать, но чем ближе становилась дверь, тем сильнее ее одолевало беспокойство. За несколько шагов до чертова места Эва остановилась и глянула поверх пюпитров. Из-за бутылок выплыла верхняя часть арки.

Дверь была приоткрыта.

Эва не стала обходить пюпитры. Она прошла по центральному проходу, остановилась поодаль от ящика и оцепенела, увидев объект своего внимания нараспашку открытым. Ящик был выдвинут ровно настолько, чтобы в щель дверного проема мог пройти человек. Воздух пропитался перегноем, и, вдыхая его, Эва ощущала себя в лесу после сильного дождя. Несмотря на отвращение, какое она испытывала ко всему, что находилось за дверью, ее пронизывало желание остаться здесь еще на несколько мгновений. В подсознании появились две линии: одна указывала на дверь, другая – в противоположном направлении.

Туман потянулся к ее ногам. Эва усмотрела в нем нечто злобное, будто к ней тянулись щупальца. Хотя туман был вполне обычным, его целенаправленность женщину насторожила. Эва попятилась прочь от назойливого «существа» и тут же уперлась в пюпитр. Бутылки звякнули, и женщина вскрикнула. Край пюпитра врезался ей в спину и толкнул в обратном направлении. Туман дотянулся до ее сапог, окутав их холодом и сыростью. Запах гнилой травы стал невыносимым. Эва натянула на нос ворот свитера и помчалась к выходу.

Туман за ней не погнался.

Она выбралась из тоннеля и заторопилась прочь от ужасного места. Эва уже знала, что ни за что не вернется сюда одна. Только с начальником смены или только днем, когда на заводе будет много людей. Она знала, чем аргументировать свой страх. Даже если туман рассеется к утру, и дверь каким-то образом закроется, ящик никуда не исчезнет. Он будет стоять там, пока его не обнаружат другие подсменные. Вот тогда-то и прояснится его подлинная сущность, и кое-кому предстоит поломать голову, как этот предмет попал в тоннель.

Испуганная женщина достигла винтовой лестницы; в тот же момент арочная дверь отворилась шире, толкая ящик вбок, а два пюпитра весом по полтонны каждый самостоятельно выдвинулись в проход. Эва выскочила из погребов и понеслась к производственному цеху. В тот же момент в тоннеле №5 погас свет, и чернота на несколько минут наполнилась скрежещущими звуками.

Глава 2

Абрау. Трофим

Его звали Дмитрий Лопушков-Трофимовский, но по имени его называла только мать – и отец, пока не погиб под колесами комбайна. Для всех остальных, включая родного деда, он был Трофимом.

Трофим переехал в Абрау в две тысячи шестнадцатом году из глухой малоизвестной деревни на западе Краснодарского края. На тот момент ему было четырнадцать лет, и за два года он не нашел ни одного человека, кто хотя бы краем уха слышал о его малой родине. Ребята в школе часто шутили, что он прилетел с Марса. Трофим не принимал это близко к сердцу, но после окончания средней школы ему стало не по себе от мысли, что большинство мальчишек и девчонок относятся к нему, как к чужаку. Может быть, он и прилетел с Марса? Иначе не объяснить, почему он постоянно выпадал из коллектива и почему все школьные задания учителя давали ему индивидуально.

Жизнь Трофима начала меняться в пятнадцать лет, когда дед рассказал ему историю про призрачную шхуну. Пятнадцать лет – уже не тот возраст, когда мальчишка, загруженный непростой подростковой жизнью, верит в сказки и легенды. Дед это понимал, поэтому, поведав историю, он передал внуку одну необычную вещь. С тех пор Трофим был с ней неразлучен. Даже серебряный крестик он иногда снимал, а вот то, что получил от деда, всегда оставалось при нем.

Трофим и сейчас не мог понять, как все произошло. Но он помнил: дед был трезв, что случалось с ним редко. Он что-то говорил и говорил, а потом в его руке появилось кольцо, и дед сказал: «Ты же хочешь увидеть шхуну?»

Трофим воскликнул: «Еще бы!»

«Тогда закрой глаза», – велел дед.

Трофим закрыл и услышал, как чиркнула зажигалка. Следом было нечто похожее на развертывание бумаги. Трофим не подглядывал. Только слышал, как что-то хрустит, а потом к его руке, чуть ниже локтевой вены, прикоснулась адская боль. Мальчик попытался вырваться, но было уже поздно. Дед настолько крепко сжал его запястье, что Трофиму оставалось только одно: терпеть. Рука налилась огнем, и, пока дед завороженно смотрел на то место, куда прикладывал кольцо, в мальчика вселялось нечто.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Чуть позже Трофим взглянул на свою кисть и словно проснулся. Кольцо исчезло. Дед либо спрятал его, либо выронил. На руке остался лишь темно-синий круг с выпуклостью и легкая паутинка, похожая на оберег, но не имеющая к нему никакого отношения.

Спустя год, выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику дискомфорта, не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей, кому родители уже разрешили делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они выставляли свои татуировки, доказывая, насколько круче выглядят их работы.

Трофим искренне верил, что когда-нибудь его одноклассники образумятся и поймут, что он не хотел выделяться из толпы. Наоборот, толпа делала все, чтобы он из нее выделился.

Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну внук обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но Трофим пропустил его слова мимо ушей. Слишком дорог был ему дед, как человек. И все легенды о призрачном корабле на тот момент были для него пусты. Трофим не придавал им значения.

Без деда Трофим ворвался в круг полного одиночества и, обремененный нелегкой судьбой, продолжал учиться в школе, терпеть назойливых одноклассников и заверять маму, что ничего не происходит. Все хорошо, ему никто не мешает, а не самые лучшие отметки в классном журнале – лишь подтверждение тому, что он рожден для чего-то другого.

То, ради чего Трофим был рожден, частично коснулось его летом две тысячи семнадцатого года.

К поселку Абрау-Дюрсо можно попасть всего одной дорогой. Для этого нужно добраться до Новороссийска и на развилке у АЗС «Лукойл» свернуть в противоположную от города сторону. Миновав несколько населенных пунктов и выдержав извилистый серпантин, вы увидите виноградники, за которыми располагается поселок с его главной достопримечательностью – озером Абрау. Для туристов озеро являлось конечной точкой путешествия, и только небольшая категория жителей знала, что озером достопримечательности Абрау-Дюрсо не заканчиваются. Благодаря деду, Трофим выведал путь от озера к морю – волшебному месту, где и начали происходить чудеса. Сначала с его предком, а потом и с ним самим.

Здесь никто не жил долго. Люди приезжали, чтобы посмотреть на заводь, отгороженную узкой полосой суши от моря, и насладиться диким отдыхом – это позволяло расположение скалистых гор по обе стороны пляжа. Впервые Трофим попал сюда по горной тропе с южной стороны и, глядя на мир у себя под ногами, подтвердил, что место, о котором говорил дед, действительно существует. И оно удивительное.

Дед не описывал богатства малого закутка земли и, в целом, о его красотах отзывался лишь сухими словами, но Трофим помнил, как однажды дед сказал, что, увидев там нечто, навсегда забываешь обо всем на свете. Этим «нечто» и оказалась шхуна, появляющаяся глубокой ночью и исчезающая с первыми лучами солнца. Впрочем, впервые Трофим побывал там днем, и о шхуне не могло быть и речи. Он стоял на краю пропасти. От восхищения его сердце рвалось изнутри, и он думал, что такие свершения если и случаются, то исключительно редко.

Пляж был пуст. Из серой гальки в море выдавались два разбитых причала. Между ними на узкой полосе, отделяющей море от заводи, располагалось нелепое строение. Из-под дырявой крыши виднелись старые лодки и буи. За строением находился забор, преграждающий путь на другую сторону пляжа. Там Трофим разглядел раздевалки, перегороженные цепями, медицинский пункт и спасательную вышку. Все это изнывало от старости и пребывало в упадке.

Когда его взгляд ушел от пляжа и переместился под скалу, он наконец увидел людей. На камнях лежали две женщины. Тела их были полностью обнажены, и Трофим от испуга присел в траву. Он подумал, что женщины, вопреки расслабленности и яркому солнцу, могли заметить его. Конечно, скала возвышалась над ними метров на сорок-пятьдесят и сказать, что он смотрел на них в упор, не получится, но Трофим увидел то, что ему полагалось: женщин в том образе, в каком не видел еще никогда.

Было около четырех часов дня. Солнце сползало с небосвода и устремляло свои лучи прямо на скалу. От камней исходил жар, и, двигаясь по тропе, Трофим почувствовал легкое недомогание.

Он спустился к середине скалы, и женщины стали на десяток метров ближе. Теперь он мог рассмотреть их огромные несуразные груди, подставленные под солнце, как сухофрукты. Одна из женщин закрыла лицо соломенной шляпкой. Другая положила на глаза руку, но, даже не видя их лиц, Трофим догадался, что женщинам либо много лет, либо они неосознанно себя запустили. Их тела были рыхлыми и некрасивыми. Груди свешивались до камней. Животы утопали в складках, куда одна из женщин умудрилась засунуть плоский камень, а другая – книгу.

С минуту Трофим сомневался, стоит ли вообще спускаться ниже. Он впервые видел голых дам и вдруг понял, почему некоторым из них лучше прятать свое тело под одежду. Женщина, лежащая правее, повернулась боком, продемонстрировав огромную попу, и ему стало еще хуже. Она вынула камень из складки на животе и положила на ягодицу. К камню она добавила несколько ракушек, а подруга, укрытая соломенной шляпкой, отодвинулась от нее на расстояние вытянутой руки. Ее ноги на мгновение раздвинулись, явив свету копну лобковых волос. Женщина пригладила их, будто волнуясь за узор, а через секунду принялась чесать там, напомнив Трофиму собаку, воюющую с прожорливыми блохами.

Пока женщина чесалась, ее ноги раскинулись так широко, что Трофим ощутил неловкость. Ему стало стыдно смотреть на то, как «дама» пытает свое невзрачное тело. Книга так и не выпала из складки ее живота, а Трофим даже рассмотрел несколько букв на обложке. Роман начинался со слов: «Унесен…»

Но вот мучения женщины закончились. Она развалилась на камнях, плотнее прилепила шляпку к лицу и задышала ровными непрерывными вдохами. Груди ее еще сильнее обвисли, бледные ноги соединились, и стало ясно, что женщина наконец-то сумела расслабиться.

Трофим спустился к основанию горы и прошелся по берегу. Море не давало пляжу замереть. Он постоянно слышал шум волн, ветра и какой-то едва различимый гул, похожий на далекие крики людей. Вблизи заводи шуршали камыши, и в прорехах между их стеблями Трофим видел темную гладь воды. Если море набрасывалось на берег, то заводь таила скованность и умиротворение. Трофим смотрел то в одну сторону, то в другую, не понимая, как на маленьком клочке земли могло сотвориться такое чудо: овальная заводь с ровными краями, по соседству – море. А между ними – полоска суши, за много лет так и не исчезнувшая под натиском волн.

Он прошелся до противоположной горы. Там обнаружил еще одну тропу, круто поднимающуюся вверх. Вершину горы Трофим не видел. Она утопала в зелени сосен и можжевельников. У подножия он нашел чьи-то плавки. Он повернул назад и, не доходя до своей тропы, заметил утоптанную дорожку, ведущую от пляжа к старым воротам. Здесь Трофим остановился. Пляж был не таким диким, как казался со стороны. Возможно, в прежние времена здесь было пусто, но сейчас место выглядело, словно недавно покинутое птичье гнездо. Как известно, гнездами одних птиц иногда пользуются другие. Двух из них Трофим нашел под скалой. Сейчас они его не видели, потому что скала пузом выдавалась в море и закрывала женщин от пляжа.

Трофим, заинтересованный воротами больше, чем женщинами, устремился прочь от берега. Он не знал, что за ними. Дед вообще ничего не рассказывал про ворота и прилегающие к пляжу территории. С его слов Трофим помнил, что шхуну можно увидеть со скалы. А чтобы точнее понять, о какой скале идет речь, дед дал описание пляжа и упомянул про заводь. Тут Трофим не промахнулся. Описание сходилось один в один, если бы не слово «дикий». Пляж был совсем не диким. Его посещали люди, причем, по их откровенности мальчик мог судить, что пляж пользовался популярностью у определенной группы туристов. Через пару недель, когда он увидит десяток обнаженных мужчин и женщин в соломенных шляпах, он в этом убедится. А пока Трофим проник на территорию захудалого лагеря. В густом лесу были спрятаны маленькие домики. Широкая тропа, усыпанная галькой, вела вглубь зоны отдыха.

Трофим прошел по ней до первого свободного места. Две трубы торчали из земли, символизируя заброшенную волейбольную площадку. С одной стороны был высокий забор, поросший хной. С трех других не было ничего, только деревья разной ширины и высоты, из-за чего площадку закрывала плотная непроглядная тень. Напротив Трофим обнаружил длинное здание из белого кирпича. На входе крупными буквами было написано:

«СТОЛОВАЯ»

Впечатленный очередной находкой, мальчик около получаса блуждал по лагерю, разглядывая одинаковые домики и ведущие к ним тропы. Люди здесь жили. Он понял это по вещам, аккуратно развешанным на бельевых веревках. К столовой подходила гравийная дорога. По отпечаткам протекторов шин Трофим сделал вывод, что сюда заезжали только военные машины. Следы на подъезде были свежими, но в окнах столовой стоял мрак.

По всему лагерю он не услышал ни одного человеческого голоса. В кронах деревьев пели птицы, но почему-то их пение совершенно не забавляло. Лагерь казался мертвым.

Трофим вышел через ворота и поднялся по скале. Женщины так же лежали на солнцепеке. Они перевернулись на животы, подставив солнцу дряблые попы. На спине одной из них Трофим заметил татуировку.

В тот день он вернулся домой в приподнятом настроении. Во-первых, дед не солгал: сказочное место существовало. А во-вторых, он ненароком наткнулся на нудистский пляж, что разожгло его интерес. Своей находкой Трофим поделился с другом, и вместе они не единожды возвращались на скалу, чтобы наблюдать за голыми людьми. Они открыли удивительную палитру женских прелестей. Со скалы было видно все, и за первые два месяца лета Трофим узнал, что женщины могут быть красивыми на лицо, невзрачными на фигуру, и наоборот. Некоторым удавалось собрать в себе все, другим не удавалось собрать ничего. Самым отвратительным в женщинах он находил лишний вес. На втором месте Трофим бы назвал возраст. Он не понимал, зачем людям идеальный загар, если им глубоко за сорок.

Несколько раз они видели старух, похожих на зомби. Они ковыляли по гальке, а их груди раскачивались, как гири. Когда старухи спотыкались или оступались, их груди шлепали друг о друга, и этот звук напоминал Трофиму шлепки по лбу, которыми они в шутку награждали самих себя за проколы.

Большинство молодых женщин были уже загорелыми. Они подставляли солнцу зону бикини и лежали, словно под объективом фотоаппарата. Были и те, кто прятался от солнца под зонтиками.

Многие люди приезжали на пляж парами. Но количество мужчин и женщин все равно не поддавалось сравнению: женщин было намного больше.

За все лето, пролетевшее с удивительной быстротой, нудистский пляж стал едва ли не самым большим открытием в жизни Трофима. Мир будто упал ему под ноги. Смотреть на обнаженных женщин было подобно чему-то сверхъестественному, и каждый раз, спускаясь по скале к «смотровой площадке», он крутил головой, чтобы удостовериться: вокруг никого нет, и никто не лишит его удовольствия.

Во второй половине августа пляж стал пустеть. Ближе к осени полили проливные дожди, тропы стали скользкими, и Трофим перестал посещать любимое место. Так миновал год, и пришло новое лето, которое шестнадцатилетний мальчишка намеревался провести не хуже, чем предыдущее. Но уже в самом начале что-то пошло не так, потому что Трофим решил посетить пляж ночью.

В ту самую ночь, когда Эва Кордова заметила странности в погребах винного завода «Абрау-Дюрсо», круг на запястье мальчика потемнел и вспух. Его рука не болела, но стоило ему провести подушечками пальцев по коже, было понятно, что под старым ожогом образовывалась полость. Что-то вырывалось наружу, и Трофим принял решение.