Сделай шагТекст

Посвящается тебе, мамочка.

Ты – моя лучшая подруга и самое главное в жизни.

Люблю тебя больше всех на свете.

Estelle Maskame

Dare to Fall

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Estelle Maskame 2017

© Белышева О., перевод на русский язык, составление, предисловие, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019

Благодарность

Хочу выразить бесконечную благодарность своим читателям, особенно тем, кто поддерживает меня с самого начала.

Спасибо издательству Black amp; White за приятную работу с потрясающей командой и за то, что, несмотря на мою неуверенность, продолжали верить в меня. Спасибо Меган, что помогла сделать эту книгу именно такой, как я ее себе и представляла. Спасибо Янне, которая всегда была готова обсудить мои задумки, и Лине – за то, что убеждала меня, что все будет хорошо. Так и вышло.

Спасибо моим лучшим подружкам – Хизер, Рейчел, Кирсти и Морган – за смех, за слезы, за все эмоции, так необходимые мне после долгих недель работы над книгой. И за совместное поглощение огромного количества куриных наггетсов.

Спасибо всем девчонкам из группового чата молодых авторов – всех вас не перечислить, но вы и сами прекрасно знаете, о ком речь. Каждый из вас вдохновляет меня. Спасибо за поддержку, ободрение и долгие ночные переписки.

Спасибо Дону Макбрейну из «Саммита» в Виндзоре за ответы на все мои вопросы, а также МакКенне Гиллот и Калебу Бэнгсу из Виндзорской высшей школы – за помощь в разъяснении фактической информации относительно школьной рутины, включая расписание уроков.

И наконец, благодарю своих родных за то, что терпели меня в течение долгих напряженных месяцев, пока я писала эту книгу. Мы большая семья, а ваша любовь и поддержка – еще больше. И самое важное – спасибо маме и папе за то, что позволили мне осуществить мою мечту и во всем поддерживали. Я очень вас люблю.

Глава 1

Никогда не понимала, почему понедельник считается худшим днем недели. Я настаиваю: на сию роль куда лучше подходят воскресенья. Такие тихие и спокойные, аж бесят. Может, оттого, что полгорода направляется утром в церковь? А другая половина остается дома в надежде приготовить что-то вкусненькое, но в конце концов отказывается от этой идеи и заказывает еду на дом. По крайней мере, в моей семье именно так. Или же воскресная тишина связана с тем, что школьники сидят по домам, потея над домашними заданиями, лихорадочно пытаясь завершить их в срок? В то время как остальные просиживают в кафешке «Дэйри Куин». Пойти-то больше некуда. Мы как раз из этих, последних.

– Будешь еще?

Только сейчас я поняла, что, оказывается, маленько отключилась. Отрываю взгляд от столешницы, моргая, таращусь на Холдена и выпрямляюсь. Даже не заметила, когда он успел подняться со своего места.

– Чего?

Холден кивает на мою чашку с остатками кофе.

– Будешь еще? – повторяет он.

– А… Нет, спасибо.

Он направляется к стойке, чтобы сделать новый заказ, наверное, уже пятый за сегодня. Потираю лицо и запоздало вспоминаю про два слоя туши. Тихо выругавшись, хватаю телефон и включаю камеру: отлично, теперь вокруг глаз красуются черные размазанные пятна. Кое-как пытаюсь исправить ситуацию с помощью салфетки, но все становится только хуже.

Уилл усмехается, пожевывая трубочку, торчащую из бокала с шоколадным коктейлем. Я одариваю его мрачным взглядом и запускаю в него скомканной салфеткой, но он успевает увернуться.

– Видок у тебя как с похмелья, – заявляет он, выпрямляясь и откидывая с глаз чуб.

Не помню, когда Уилл в последний раз стригся, но поход к парикмахеру ему определенно не помешал бы.

– Просто устала.

Вздыхаю и перевожу взгляд на стол. Настоящая свалка! По воскресеньям у нас только одно развлечение – еда, поскольку в нашем городишке заняться больше абсолютно нечем. Полдюжины пустых чашек, три из которых – мои, обертки от закусок – Холдена и стаканчики из-под мороженого – Уилла.

– Видала, кто пожаловал? – тихо спрашивает Уилл, перегнувшись через стол и многозначительно глядя мне за плечо. – Давненько не видел ее на людях.

Я медленно оборачиваюсь и вижу Даниэль Хантер.

Она сидит в кабинке у двери, сжимая в ладонях чашку и наклонив голову так низко, что пряди черных волос скрывают лицо. Три девушки рядом с ней оживленно о чем-то щебечут, а Даниэль не отрывает взгляда от стола, глубоко погруженная в себя. Гляжу на нее из другого конца кафе, и к горлу подбирается комок. Вот так сюрприз. Даниэль редко появляется на публике. Пожалуй, кроме школы и не ходит никуда.

– Ничего себе, – задумчиво бормочу я, поворачиваясь к Уиллу.

Еще раз украдкой взглянув на Даниэль, чувствую на душе печаль. Я давно с ней не общалась и надеюсь остаться незамеченной, однако ее одиночество меня тронуло.

К столу подходит Холден с очередным бургером, уже третьим по счету, и усаживается рядом со мной. Вчера его футбольная команда проиграла сборной Пайн-Крик, поэтому он мрачен и разочарован, а мы с Уиллом решили не касаться животрепещущей темы.

– Клянусь, это последний, – говорит Холден, откусывая огромный кусок.

Я искоса бросаю на него недоверчивый взгляд.

– Да уж, конечно, – саркастически замечает Уилл.

Ему, похоже, нравится поддразнить Холдена, хотя его подколы обычно безобидны и даже забавны. Он откидывается, прикрывает глаза и отворачивается.

Проверяю время на телефоне, а Холден жадно поглощает свой бургер. Уже полдесятого вечера, скоро администратор начнет обходить кабинки и выпроваживать посетителей, ибо пора закрываться. Я толкаю Холдена локтем.

– Дай-ка мне пройти. Сейчас вернусь.

Крепко держа бургер, Холден неохотно сдвигает колени в сторону, чтобы меня пропустить. Со вздохом похлопываю его по бицепсу и, решив нарушить договоренность с Уиллом, говорю:

– И хватит уже себя терзать!

Футбольный сезон только начался, и было просто невыносимо созерцать недовольство Холдена каждый раз, когда его команда проигрывала. Он всегда переживал матчи весьма эмоционально, но в этом году это проявлялось как-то особенно остро. За весь вечер он обмолвился только парой слов.

– В пятницу игра со сборной Брумфилда, верно? Вы их порвете, не сомневайся! – заверяю его, протискиваясь к выходу.

Холден пожимает плечами и печально усмехается:

– Поживем – увидим.

– А ты по-прежнему красноречив, – язвлю, закатив глаза.

Уилл со вздохом приоткрывает один глаз и невозмутимо произносит:

– На сей раз соперник-то полегче будет. Может, даже мяч поймаешь.

С самодовольной улыбкой он снова закрывает глаз. Холден бросает в него скомканную упаковку от бургера, метко попав в лоб бумажным шариком.

– Лови, урод!

И ухмыляется. Вот же дурни.

Предоставив их самим себе, я иду в туалет. Чем ближе к десяти вечера, тем меньше народу в «Дэйри Куин», хотя несколько школьников все еще тусуются. Когда нас попросят освободить помещение, останется только один путь – домой. Проходя мимо столика с Джесс Лопез, с улыбкой киваю, но не останавливаюсь поболтать, потому что незнакома с ее спутницами.

Захожу в тесную уборную, запираюсь в одной из трех крошечных кабинок и отправляю папе сообщение, что буду дома в течение часа, смирившись с фактом, что воскресенье почти закончилось. Кладу сотовый в карман, распахиваю дверцу и… Сердце екает при виде неподвижной фигуры, застывшей у раковин. Я не слышала, чтобы кто-то входил, и, узнав Даниэль Хантер, замираю. Она стоит ко мне спиной, но наши взгляды встречаются в зеркальном отражении.

С прошлого года мы перекинулись лишь парой фраз. Во-первых, почти не пересекались, а во-вторых, я понятия не имела, как себя вести и что говорить, и потому просто молчала. Что скажешь человеку, пережившему утрату родителей? Ума не приложу. Да никто не знает.

Но сейчас нельзя просто опустить взгляд и уйти как ни в чем не бывало. Теснота помещения вдруг стала ощущаться с особой ясностью. А Даниэль все смотрит на меня своими голубыми глазами, цвет которых так резко контрастирует с угольно-черными волосами, и ее лицо не выражает никаких эмоций. Я сглатываю, прохожу к самой дальней раковине и открываю кран, уставившись на воду, которая омывает ладони. Что сказать? Знаю, что должна, но совершенно нет идей. Пока обдумываю, удачный ли момент начать беседу, от напряжения к щекам приливает кровь. Я всегда хотела сделать первый шаг, однако так и не смогла. Опять смотрю в зеркало и убеждаюсь, что Даниэль не сводит с меня глаз. Сейчас решусь. Вот наберусь смелости и начну, главное – не передумать. Собрав волю в кулак, заставляю себя поглядеть на нее, выдавливаю улыбку, стараясь выглядеть естественно и непринужденно, однако переигрываю, и Даниэль это понимает.

– Привет, Дэни! – говорю я, и от звука ее имени по телу бегут мурашки. – Рада, что ты выбралась погулять.

Она прищуривается, и моя улыбка сползает с лица, поскольку притворяться больше нет смысла, ведь Даниэль прекрасно знает, что скрывается под маской показного веселья: на самом деле я смотрю на нее точно так же, как и все остальные – с жалостью. В ее голубых глазах отражается удивление от того, что я решилась на разговор. Ответа не следует. Даниэль глядит в зеркало, опершись руками о край раковины, и ни один мускул не дрогнет на ее лице. Молчание Дэни хуже любого ответа, ведь теперь у меня нет ни малейшего представления, что делать дальше. Первый шаг сделан, я выразила дружелюбие, однако она, похоже, его не оценила. Безучастное лицо, застывшие черты, по которым никак не понять, о чем она думает.

У Хантеров выдался тяжелый год, об этом знает весь Виндзор^[1]. Смерть родителей изменила Даниэль, сломала ее. Помню ее длиннющие светлые волосы, волнами струящиеся по спине, ее вечный румянец и самый звонкий в школе смех. Год назад она была совсем иной, но разве можно ее винить? Все помнят о трагедии в семье Хантер и не знают, как себя вести. Особенно я.

Собственно говоря, в этом году я избегала не только Даниэль, но и ее брата-близнеца Джейдена, который по-прежнему улыбается мне при встрече. Поболтать с ним у меня никак не хватает духу, и к тому же я ужасно боюсь, что он, как и его сестра, изменился. Не могу к ним приближаться. Не могу совладать со страхом сморозить глупость. Не могу соприкасаться с такой страшной утратой. Не потому, что не хочу, боже мой, нет, конечно! Я просто… не в силах.

Мокрыми руками выключаю кран и быстренько вытираю ладони о джинсы. Пытаюсь снова посмотреть на Даниэль, избегая при этом прямого зрительного контакта. Глаза у них с Джейденом так похожи. Дэни продолжает молчать, и надо бы заполнить паузу и сказать что-то еще. Неловко упоминать сейчас ее брата, но я гоню страх прочь и тихо произношу:

– Как дела у Джейдена?

Я ни разу об этом не спрашивала, хотя следовало бы. Опасаясь ответа вроде «о'кей» или «нормально», жду, затаив дыхание и сочувственно приподняв брови.

Даниэль опускает голову, и челка закрывает ее глаза.

– А что? – тихо спрашивает она враждебным тоном. – Тебя это вряд ли волнует.

Ошеломленно таращусь на нее. Год назад мы дружили. Она подшучивала, мол, если мы с Джейденом поженимся, то мы с ней типа станем сестрами, а ей всегда хотелось иметь сестру. Мне тоже, хоть я никогда не произносила это вслух.

– Дэни…

– А если бы волновало, – продолжила она, повернувшись ко мне, – то спросила бы год назад, когда…

И умолкла. Впрочем, я поняла, что Даниэль имела в виду: год назад, когда погибли их родители.

– Дэни…

Качаю головой и шагаю к ней. Я совсем не готова ссориться с Даниэль Хантер в уборной «Дэйри Куин».

– Мне не все равно, и ты знаешь.

– В таком случае свой интерес ты проявляешь весьма странным образом, – говорит она уже мягче, отворачивается к зеркалу, убирает с глаз челку и направляется к выходу. Затем останавливается и, оглянувшись, произносит:

– Я передам Джейдену привет.

Ее слова повисают в воздухе, и я, пялясь ей в спину, чувствую себя самой крошечной на всем белом свете. А чему тут удивляться? Вряд ли стоило надеяться, что она будет общаться со мной как раньше. Я и сама теперь говорю с ней иначе. Однако меня всегда страшило, что такой момент когда-нибудь настанет. С того дня, как я отстранилась от Хантеров, наши отношения пошли наперекосяк, но выбора у меня не было.

Чтобы Холден и Уилл меня не хватились, глубоко вздыхаю, выхожу из туалета и иду к нашей кабинке. Посетителей уже почти не осталось, кроме нас и компании Дэни, да и те, похоже, собираются уходить. Приблизившись к столику, толкаю Холдена локтем, заставляя подвинуться, и сажусь рядом. Лицо пылает огнем.

Заметив мое смущение, Уилл тут же выпрямляется.

– Что стряслось?

– Только что говорила с Даниэль, – шепчу я. – Впервые с…

Запинаюсь и вглядываюсь в лица друзей, пытаясь угадать их мысли. Холден хмурится, отодвигается, отворачивается к окну и начинает пристально разглядывать парковку. А вот Уилл явно заинтересован.

– Ты с ней говорила? – переспрашивает он.

– Пришлось. Столкнулись нос к носу.

Ставлю локти на стол, роняю голову в ладони, закрываю глаза и издаю глухой стон. Меньше всего я жаждала общаться сегодня с Даниэль Хантер. И уж тем более не хотела, чтобы наш первый разговор состоялся в туалете «Дэйри Куин». Надо было сказать ей что-то еще. Или совсем другое.

– Ясно одно. Она меня ненавидит, – мычу я.

– Что ж, – задумчиво бормочет Уилл, и я медленно поднимаю на него взгляд. – Было бы глупо ожидать иной реакции… В конце концов, она понятия не имеет, почему ты перестала с ней дружить.

– И что с того? – вмешивается Холден, резко поворачиваясь к нам. – Да, она их избегает. Как и все остальные. Но не потому, что жестокая.

Он смотрит на меня, ища подтверждения своим словам.

– Порой выбирать не приходится. Верно, Кензи?

Нахожу в себе силы кивнуть.

В следующую секунду словно из-под земли возникает администратор и вежливо просит нас удалиться, потому что через десять минут закрытие, а им надо закончить уборку. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что, кроме нас, посетителей не осталось.

Выбрасываем свой мусор и выходим на парковку, где нас ждет ярко-красный «Джип Ренегат» Уилла, отполированный и сверкающий в свете фонарей, и, когда мы направляемся к нему, Холден хмурится. Его родители, в отличие от предков Уилла, не богаты и погрязли в долгах. Прошлой осенью они продали свой автомобиль, и потому он теперь зависит от Уилла, как и я. Мама иногда разрешает мне кататься на своей машине, но разве можно сравнивать…

Уилл занимает место водителя, я юркаю на переднее пассажирское сиденье и успеваю захлопнуть дверь перед носом у Холдена, отчего тот мрачнеет еще сильнее. Показав ему язык, инстинктивно тянусь к рычажку климат-контроля и включаю обогрев. Сейчас сентябрь, и ночи становятся все холоднее. Холден пробирается на заднее сиденье. Рост у него больше шести футов, и даже в таком просторном салоне ему приходится немного пригибаться – мне ужасно смешно наблюдать, как он подпирает потолок макушкой.

В Виндзоре по воскресеньям в столь поздний час заняться особо нечем. Большинство заведений закрыто, и все уже сидят по домам. Темнеть стало раньше, а наутро – кому в школу, кому на работу… Однако мы решаем прокатиться по городу, вдоль магазинов и закусочных проспекта Мейн-стрит к просторным полям на городской окраине, после чего Уилл предлагает развезти нас по домам.

Я выхожу первой, мы успеваем как раз к одиннадцати вечера. Выходя из машины, напоминаю, что увидимся завтра утром, когда Уилл заедет за нами перед школой. Друзья терпеливо ждут, пока я подойду к двери и, как обычно, помашу им на прощанье, и только потом стартуют. Вскоре музыка, включенная Холденом, затихает вдали.

Слышу голоса родителей, в основном папин. Он мягко и вежливо о чем-то спорит с мамой, но, судя по тону, они не злятся, а, скорее, чем-то встревожены: тихое выяснение отношений, типичное для нашей семьи.

Сбрасываю балетки, запираю дверь и неслышно ступаю по ковру в гостиную, где по телику с приглушенным звуком идет трансляция сегодняшнего матча НФЛ. Мама, вытянувшись в струнку, сидит на краешке дивана. Усталый потухший взгляд, крепко сжатые губы, спортивный костюм, волосы собраны заколкой, ноль косметики – вполне обычный для воскресенья вид. Папа стоит напротив нее в противоположном конце комнаты. На кофейном столике между ними бокал из-под вина со следами губной помады на ободке. Помнится, когда я уходила, мама наполнила его шардоне, пообещав, что на сегодня это первый и последний раз. Она всегда так говорит. Только вот бутылка в руках отца совершенно пуста.

– О, Маккензи, – говорит папа со вздохом, прячет от меня бутылку за спину и хмурится. – Ты так тихо вошла.

Сдержанно улыбаюсь и молчу, сосредоточенно глядя на маму. Ростом я в отца, но все остальное во мне – от нее: и карие глаза, и высокие скулы, и крепкая челюсть.

– Я спать, мам, – мягко говорю и опускаюсь рядом с ней на колени.

Она не пьяна. Одной бутылки теперь недостаточно. Но это озлобленное выражение лица появляется у нее уже после пары бокалов.

– Может, и тебе пора? – спрашиваю я, касаясь ее руки.

Мама смотрит в пол и некоторое время не двигается. Поднимает тяжелые веки и глядит на отца, как будто это он виноват и сам открыл для нее бутылку. А затем расслабляется, вздыхает и кивает, глядя на меня карими глазами.

Я поднимаюсь и тяну ее за руку. Наши пальцы переплетены. У нее теплые ладони, некоторые ногти сломаны, она в последнее время не особо следит за маникюром. Папа смотрит на меня с благодарностью, однако глаза полны стыда, даже вины. Я машу ему свободной рукой и веду маму из гостиной по коридору в спальню. Включаю свет и стискиваю зубы при виде чудовищного беспорядка. Свежепостиранные вещи кучей валяются на полу, не заправленная с утра постель, наглухо задернутые шторы. В эту комнату крайне редко проникает солнечный свет.

Мама садится на край кровати и пытается меня подбодрить вялой улыбкой, которая ничуть не убавляет моего раздражения.

– Всего пара бокальчиков, – говорит она, театрально закатывая глаза. – Твой отец преувеличивает.

Вряд ли преувеличивает. И вряд ли обошлось парой бокалов. Я молча сгребаю одежду на полу, складываю стопкой и убираю в шкаф. На туалетном столике рядом со старой фотографией – где папа с волосами, а я без передних зубов – стоит другой бокал. Пустой, со вчерашнего дня.

Закусываю нижнюю губу, наклоняю голову и аккуратно притворяю дверцу. Мама уже встала и шаркает тапочками по комнате. Хватаю бокал и поворачиваюсь к ней, пряча его за спиной. Изнутри распирает разочарование, но я скрываю его и выдавливаю улыбку.

– Я ужасно устала, поэтому поговорим завтра. Уилл заедет за мной в полвосьмого.

Мама ничего не отвечает, однако замечает, что я стащила бокал, и хмурится. Ее губы подрагивают, она прищуривается, делает вид, что не заметила пропажи, и начинает взбивать подушки. Выхожу из спальни и закрываю дверь.

В коридоре верчу добычу в руках и так крепко сжимаю стекло, что, кажется, еще чуть-чуть – и оно лопнет. Появляется папа, и я ослабляю хватку.

Он стоит в проеме гостиной, облокотившись о дверной косяк, и выглядит виновато.

– Дай-ка сюда.

Шагает ко мне и осторожно вынимает бокал из моих напряженных пальцев. В другой руке у него бокал из гостиной.

Папа слишком молодой, чтобы лысеть и иметь столько морщинок. И каждый раз, когда он несет в мойку очередной бокал, у отца появляется этот печальный взгляд, который старит его еще больше. Он проходит по коридору мимо меня в темную кухню, а я стою и слушаю звук бегущей из крана воды.

Пока отец смывает мамину помаду с ободка бокала, мой взгляд останавливается на столике в прихожей. Там стоят фотографии: на одной – свадьба родителей, на другой – мой первый день в детском саду, и волосы перевязаны дурацкими яркими резиночками. А посередине – третья рамка, светло-розовая. На ней никогда не бывает пыли: мама протирает ее минимум дважды в день. Пять аккуратных розовых букв – все, что осталось нам в память о ней. Незатейливый сувенир, одно лишь имя, поскольку больше никаких следов мы сохранить не успели.

Нам не суждено было увидеть малютку Грейс, но мы никогда ее не забудем.

И хотя Даниэль Хантер считает, что мне наплевать на нее и на Джейдена, я сопереживаю им как никто другой. Просто меня страшит прикасаться к чужой беде, потому что я знаю цену утраты и то, как горе меняет людей.

В свое время оно изменило и нас самих.