– Скажи! Скажи, что мне делать со всем этим? Я не хочу больше помнить все, что случилось с нами… Но я… Я не могу позволить себе забыть! Вырастет Маша, придет ко мне за советом… Спросит: «Мама! А что бы делала ты на моем месте? Я люблю его, он – меня. Но еще мой мужчина любит своего ребенка, которого ему родила другая женщина…»

Я сидела за столом на кухне в нашем Доме, размазывала слезы по щекам, теребила в руках мокрый насквозь носовой платок и уже почти кричала на твоего отца. Мне так хотелось, чтобы он придумал хоть что-то, что спасет меня от тупой боли, которая сковывала все мои внутренности. Я даже была согласна на то, чтобы у меня вообще ничего не болело… Ни-че-го… Не болело и не чувствовало…

Твой папа не волшебник. Он самый обычный сильный мужчина, переживший и преодолевший многое. Но то, что тогда случилось с нашей семьей, почти сломало его. Этого не видели чужие. И даже свои не все замечали. Но я-то, я-то каждый день смотрела в глубину его глаз и чувствовала, каким холодным и черным становилось то, что есть внутри каждого сильного человека. Увы… Я никак не могла согреть его. Не могла помочь. Впервые в нашей общей жизни мы упали вдвоем.

– А ты напиши… – задумчиво ответил мне твой отец.

– Что?!

– Напиши… Книгу… Обо всем, что случилось… Напиши и забудь. А когда Маша спросит у тебя совета, ты просто отдашь ей книгу. Она прочтет и примет свое решение.

– Но я никогда ничего не писала… А уж книги тем более.

– А ты попробуй, Катюш! Я же не предлагаю тебе писать роман. Просто расскажи Маше все, как было на самом деле, так, как рассказывала бы ей, сидя на нашей кухне… Вот здесь, в Доме…

И я начала наш с тобой разговор. Я говорила, говорила и сама поражалась, насколько точно я помню малейшие детали той нашей жизни. Из мелочей складывается целое. И поэтому я рассказывала тебе все: от самого начала до самого конца. И без утайки. Это важно. Ведь спустя много лет я могу не вспомнить. Просто не захотеть вспоминать… Все, о чем я рассказала здесь, – правда. Моя правда. Поэтому – Исповедь. В буквальном смысле этого слова.

Читай. Не спеши. И думай. Жизнь длинная… Но Боже мой, как она коротка!..

Мама

Мне было семнадцать лет, когда мои родители развелись. Когда папа ушел от мамы и оказалось, что он живет с другой женщиной. Мне было двадцать два года, когда я узнала, что у папы есть дочь, моя младшая сестра.

Я выросла в семье, где родители любили друг друга. Конечно, мама с папой ссорились, но я росла и знала, что любовь – это как у моих родителей, когда всегда вместе, и мама едет везде за папой, когда в отпуск можно без нас, но непременно вдвоем…

Всегда, при всех наших переездах, а их было много, мне на глаза попадался таинственный ящик, в котором лежали письма мамы и папы друг другу с самого начала истории их любви. Я росла и верила, что, когда стану взрослой, мне разрешат почитать эти письма, и именно в них я найду ответ на вопросы: как быть такой же любимой и как научиться любить?

Я выросла. Письма из ящика мама разорвала. Знаю, что оставила лишь те, где были описаны какие-то истории, связанные со мной и братом. Я их так и не прочитала. Великим даром любить родители наградили меня при рождении. Мне не понадобилось читать их письма…

Расставание родителей, окончательный уход от нас отца… Эта боль осталась со мной навсегда. Но боль детская и абсолютно эгоистичная. Теперь я знаю, что люди никогда не должны мучить друг друга, даже если когда-то сильно любили. Всякая история имеет свой конец. И он не всегда счастливый.

Когда мы остались одни, без папы, стало тяжело. Конечно, мы с братом были совсем взрослые, но это не избавило нас от переживаний. Рухнул мир. И понять причины этого я в семнадцать лет оказалась не в состоянии.

Отец был нужен мне всегда. В любом своем проявлении. До сих пор, будучи уже совершенно взрослой, мамой троих детей, встречаясь с папой, я стараюсь стоять только рядом с ним, сидеть только рядом с ним. Все время принюхиваюсь и пытаюсь уловить тот его запах из детства…

Не могу сказать, что, когда жили вместе, мы с папой много разговаривали. Но отец был огромной частью моего мира. Папа не просто ушел. Он перестал с нами общаться.

Я металась по городу, объезжая всех знакомых, сидела на лестнице в подъезде у сестры отца, потому что она никак не хотела открыть дверь на мой звонок, а когда все-таки ей пришлось со мной поговорить, то попросила: «Оставьте папу в покое, он и так с вами натерпелся…»

Я никак не могла узнать, где именно он живет. Бог свидетель, мне и тогда не надо было от отца ничего, кроме возможности слышать его голос и хотя бы изредка видеть его.

Хорошо помню, как мне удалось выяснить, в каком районе города и в каком доме отец снял квартиру. Я много часов провела во дворе, прежде чем вычислила подъезд, ну а квартиру нашла путем поквартирного обхода…

Помню выражение лица папы, когда он увидел меня за дверью, метнувшуюся тень в коридоре у него за спиной… Он сухо сказал мне: «Подожди» – и вынес неспелую грушу…

Помню, я спускалась по лестнице, сжимая в руках этот фрукт, и плакала… Но самым главным было то, что я его нашла!..

С тех пор мы никогда не теряли друг друга из виду. Хотя говорить о прежнем общении не приходилось.

Я не могла и не хотела лезть к отцу с разговорами и выяснением причин такого его поведения с нами – детьми. Из каких-то отдельных фраз сформулировала его принцип: «Уходя, уходи», но это никак не укладывалось в моей голове. Никак…

Потом стало ясно, что жена отца категорически против его общения с нами. Я понимала: она видит в нас не детей, а угрозу своему женскому счастью. Делить отца с нами не входило в ее планы. Догадываюсь, что довольно часто папа не ставил ее в известность о наших встречах. Хотя иногда передавал мне от своей супруги гостинцы. Правда, при этом говорил: «Ты сама это лучше не ешь, отдай собаке… Это из пайка. Просроченное…»

Совру, если скажу, что мне не было обидно. Было. Очень.

Но мой папа – это рыцарь, принц, самый лучший на свете!.. Он просто запутался, его околдовали… Я никак не могла поверить, что он не любит меня. Знала: любит. Просто настали такие времена…

Когда у папы родилась дочь, спустя время меня даже позвали в гости. Сестре уже исполнилось полтора года. Находиться в одном помещении с женой отца и ребенком, который по определению занял мое место, оказалось непросто. И потом это постоянное чувство предательства по отношению к маме…

Чтобы как-то остаться в круге общения отца, я рвала себе душу и писала письма бабушке, его маме… Рассказывала подробно о своей жизни – работе, учебе. Бабушка очень обстоятельно мне отвечала и в конце каждого письма просила: «Береги папу, не расстраивай его, не обременяй, ему тяжело…»

Я старалась все делать так, как просила бабушка…

А потом папа уехал из города, где мы жили. Хорошо помню тот вечер, когда он со своей новой семьей стоял у окна вагона и грустно смотрел на всех, кто пришел их проводить. А я плакала. Не стесняясь, навзрыд. Я так не хотела оставаться без него! Я так его любила! Я такая была маленькая, папина Катя… Мне было двадцать три года.

Прошло много лет, и теперь все иначе.

Неизменным осталось одно: моя любовь к папе. И его любовь ко мне. Мы много говорим по телефону, пишем друг другу маленькие письма в Интернете, видимся. Мои дети гордятся дедом и любят его. Папа почти поверил, что мой муж достоин меня. Мачеха спокойно отвечает мне по телефону и присылает всегда с вниманием выбранные подарки.

Но за всем этим стоит почти целая жизнь, которая научила слышать, понимать и не замечать мелочи в обмен на главное: быть дочерью лучшего папы на свете.

Когда мне совсем грустно и очень хочется посидеть у папы на коленках, прижавшись к его груди и чувствуя, как он крепко-крепко обнимает меня, я читаю его письмо, присланное из долгой командировки в Новосибирск. Мне было пять лет, я уже умела читать печатные буквы.

«Здравствуй, Катенька!

Очень рад, что ты хорошо занимаешься на музыке. И даже поешь песни Аллы Пугачевой!

Если бы ты знала, как я скучаю без тебя, как совсем надоело жить без вас всех, без нашего дома…

Осталось еще немного, и я приеду. И мы будем весело жить, ходить кататься на коньках и на лыжах.

Будь умной и помни, что у тебя есть я, твой папа!»

Я встретила мужчину, который стал моей судьбой, когда мне только-только исполнилось двадцать пять лет. Абсолютно деловое знакомство, которое вылилось в роман.

Роман с женатым мужчиной. Не просто с мужчиной, а с мэром города, в котором я жила. Уверена, что тогда в нашем окружении не было ни одного человека, который верил бы в искренность наших отношений.

«Отношений» – это громко сказано. Буквально через месяц после нашего официального знакомства молодой мэр попросил разрешения прийти ко мне в гости. Открыв дверь и удерживая одной рукой своего верного и очень большого черного терьера, я сначала увидела цветы…

Цветы, цветы, цветы… А уж где-то за ними стоял Он. В кепке, темных очках и какой-то совершенно невразумительной одежде. Шикарный букет был поставлен в ведро (больше такое количество цветов никуда не помещалось), а мэр – послан мыть руки перед ужином. Все наше общение, начиная с момента знакомства, носило с моей стороны абсолютно ироничный характер. Я и разговаривала-то со своим ухажером, все время отпуская каверзные шуточки, пытаясь задеть и уколоть.

На ужин, не мудрствуя лукаво, я нажарила мяса и отварила картошки. С деньгами тогда была, мягко говоря, напряженка, да и производить какое-то впечатление на своего гостя мне не хотелось. Когда мэр напросился ко мне в гости, он сказал, что ему надо поговорить со мной о работе.

«Ну о работе так о работе. Мало ли какие обстоятельства у человека?» – подумала я. Так что незатейливое меню вполне соответствовало означенному формату встречи. Спиртное также не входило в мои планы.

Когда я увидела, что в руках у визитера только цветы, я немного разочаровалась: «Значит, точно про работу разговаривать пришел…» Потом усадила гостя за стол на моей маленькой кухне, положила в тарелку мяса и картошки и, извинившись, вышла в коридор, чтобы объяснить собаке, что вот уж так сильно нервничать не стоит.

А вернувшись за стол, обнаружила, что тарелка гостя девственно чиста. Будучи внимательной хозяйкой, я из вежливости спросила: «Может быть, добавки?» И тут же получила утвердительный ответ. Ну что ж, поставила перед мэром тарелку со своей частью ужина и села напротив. И только тогда увидела, как он ест! Он просто-напросто был голодный…

– А что, нынче мэров государство не подкармливает? – кое-как сдержав свои настоящие чувства, отчего-то съязвила я.

– Ну разве может государство кормить так вкусно? – улыбнулся мой гость. – А если честно, то я просто уже очень давно не ел настоящей домашней еды. Знаете, Катя, моя мама… Вот моя мама очень вкусно готовит. Я так скучаю по той еде…

– А дома что? Вы же семейный человек. Или ужин только для тех, кто заслужил? – продолжала я ерничать.

– Я сейчас живу один. Дети и жена в отпуске, – сухо ответил мэр. Как-то сразу стало понятно, что мне надо остановиться и прекратить наконец свои издевки. Уж очень тоскливо была сказана последняя фраза.

– Теперь чай? – примирительно спросила я.

– А вы почему не ужинаете?

– А я очень не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос.

– И все-таки?

– Молодым барышням вредно есть на ночь жареное мясо, – улыбнулась я.

– Ну тогда давайте пить чай. А хотите, я сам заварю его?

– Попробуйте…

Мы поменялись ролями. Теперь мэр стоял у плиты, а я сидела за столом и рассматривала его спину. Вру. Не спину. Я рассматривала его одежду: джинсы и футболку. И еще носки… Хорошо зная себя и свое отношение к тому, как одет мужчина, я была удивлена своим эмоциям: во мне не возникло желания отпустить колкость, связанную с неглаженой футболкой. Вдруг захотелось подойти и обнять этого мужчину… Мне так захотелось его пожалеть!.. Он был до звона в ушах неухоженным. Заброшенным. Но в мои планы совершенно не входил роман с женатым градоначальником, поэтому мысли про «обнять» я спрятала поглубже и выпалила:

– Интересно, в том районе города, где вы живете, с электричеством проблемы или у вас дома утюг сломался?

– Я так и знал, что мой внешний вид произведет на вас неизгладимое впечатление, – тут же ответил гость, уже подавая мне готовый чай. – Все в порядке и с электричеством, и с утюгом. Я дома только сплю. Вечером прихожу, включаю стиральную машину, утром развешиваю белье… Некогда мне гладить. Я изобрел новый способ глажки рубашек: только спереди. Между прочим, очень удобно и быстро. Главное, в течение рабочего дня не забыть про это, – смеялся мой гость, – а то снимешь пиджак, а под ним…

– Когда же вернется ваша семья?

– Перед началом учебного года…

– А кто вам сейчас есть готовит?

– Никто… Я дома и не ем совсем. В основном на работе, на встречах разных. Так что все нормально… Конечно, хочется домашней еды. Но у меня самого вечерами на это уже сил нет. Да и в магазин надо зайти, чтобы что-то купить. А мне как-то неудобно: люди смотрят, здороваются… Не хочу, чтобы все видели, что я один. Совсем.

– Не вопрос: напишите мне список продуктов, и я завтра же все куплю, – тут же предложила я.

– Спасибо, – растерянно ответил гость, – это уж слишком.

– Обещаю, что никому не выдам эту тайну. И даже список продуктов для мэра не стану продавать журналистам за бешеные деньги.

– А скажите, Катя, если я соглашусь на ваше предложение только частично?

– То есть?

– Я попрошу вас не только купить продукты, но и приготовить из них еще один ужин.

– Вы напрашиваетесь в гости?

– Да…

– Видимо, понравилось…

– Очень.

– Андрей… Ой… Я могу вас так называть? – рассмеялась я.

– Конечно, можете, – по-хорошему светло впервые за вечер улыбнулся гость, – вы меня таким шикарным ужином накормили, что вам теперь все можно.

– Ну уж прямо все… А скажите, Андрей, что сделать, чтобы вас больше никто не видел в мятых вещах? Простите… – Я испугалась, что перешла грань дозволенного.

– Ну, этот вопрос я постараюсь решить самостоятельно. Думаю, пока мне еще рано просить вас и об этом.

– Да… Не стоит.

Мы оба были смущены. Пару минут молчали. А потом как-то одновременно начали разговор о детстве. Каждый вспоминал свои веселые истории, мы, перебивая друг друга, спешили рассказать и то, и это. Мы от души смеялись и не заметили, как за окном стало совсем темно.

– Мне пора, – встал из-за стола Андрей. – Большое спасибо за ужин, за вечер. Мне давно не было так легко и спокойно.

– Вам спасибо, – улыбнулась я в ответ. Мне тоже было хорошо.

Уже в коридоре я спросила мэра:

– Вы хотели о чем-то поговорить со мной?

– Да… Так мы обо всем поговорили, – засмеялся Андрей.

– Хорошо, если так. А теперь честно…

– А если честно, то когда я вас впервые увидел, мне так захотелось к вам… Домой… На кухню… Чтобы вы меня ужином кормили и мы разговаривали, так, как сегодня вечером. У вас очень уютно. Спасибо. Я позвоню. Можно?

– Ну, разве я могу ответить мэру «нельзя»? – я снова зачем-то пустила в ход свои колючки.

– Катюш, в этот дом мэр больше не придет никогда. А вот Андрей, надеюсь, да.

Он вышел. Я закрыла дверь. Вернулась на кухню. Подошла к окну. Долго смотрела вслед растворяющемуся в темноте силуэту моего гостя. Странно: мне хотелось плакать. И еще – выгладить хоть одну его рубашку. Целиком.

Уже через несколько недель после нашего первого ужина Андрей рассказал мне о принятом им решении уйти от жены. До сих пор я помню тот разговор, его глаза и голос… И свой страх… Андрей говорил целый день. Да-да! Он пришел утром в воскресенье и сказал: «Я должен тебе многое рассказать. Прошу тебя, выслушай… Только не перебивай. Я буду говорить долго. Наберись терпения. Это очень важно для нас…»

Мне ничего не оставалось делать, кроме как поставить на плиту чайник и, усевшись напротив Андрея на уже ставшей к тому времени нашей маленькой кухне, начать слушать…

И спустя много лет я помню почти дословно все, что говорил тогда Андрей. Возможно, не сами детали – эмоции: то мне хотелось зажмуриться, потому что есть вещи, которые я не готова была узнать, то броситься к Андрею и обнять его: я чувствовала его боль и разочарование каждой своей клеточкой, то хотелось кричать: «Так не бывает!!!»

И спустя много лет, вспоминая тот монолог моего мужчины, я все еще пытаюсь понять: смогла ли я залечить все его раны?..

Целый день на улице шел дождь. Нам было бы очень уютно сидеть вдвоем в нашей маленькой квартирке то на кухне, то на диване в комнате и говорить, говорить, говорить… Но уютно нам быть не могло. Ни тогда, ни спустя даже годы… Вся история Андрея насквозь была пронизана тремя женщинами: его женой Мариной и его дочерьми – Алевтиной и Маргаритой.

Старшую дочь дома звали Алей. Ей было двенадцать.

Младшую, вопреки желанию Андрея, дома звали Масей. Ей было девять.

С первого дня знакомства я слышала о детях: об Альке и Маське, об Алевтине и Маргарите. Андрей любил их без памяти, и главным содержанием всей его жизни было благополучие и душевное равновесие дочерей.

Да, именно душевное равновесие… Любой рассказ Андрея о детях, о каких-то семейных ситуациях заканчивался фразой: «И тут у Марины началась истерика…»

Только спустя время я смогла понять, что имел в виду мой мужчина. А тогда, в тот памятный воскресный день, я слушала, удивлялась, сочувствовала, негодовала и пыталась понять: к чему это все? А «все» оказалось очень просто. Андрей объяснил:

– Когда я принял решение, сразу понял: ты должна узнать обо мне все. Ты должна ясно понимать, что я – не только мужчина, который по-настоящему любит…

– Любит? – эхом отозвалась я впервые за этот день.

– Да, любит… Я люблю тебя, моя Катенька… Я понимаю… Все понимаю… Мы знакомы-то всего два месяца…

– Два месяца и один день…

– Катюш, это все неважно… Дни не имеют значения. Я просто знаю, что ты – вся моя жизнь…

– Но я-то в этом не уверена…

– Понимаю… Я начал тебе говорить… Я – мужчина не просто старше тебя, не просто с историей, но главное: я мужчина, у которого есть две маленькие дочери…

– И ты их любишь… Ты их любишь…

– Нельзя сравнить то, что я чувствую к тебе, и то, что я чувствую как папа.

– Скажи: чего ты хочешь?

– Я хочу предложить тебе выйти за меня замуж… Я прошу тебя выйти за меня замуж. И хочу, чтобы ты дала мне ответ сейчас…

– Но ты женат…

– Я очень давно совершенно один.

– А дети?

– Я никогда не оставлю детей.

– Детям нужно, чтобы мама и папа были вместе.

– Детям нужно, чтобы мама любила папу, а папа любил маму… Мои дети живут среди постоянных скандалов и истерик. Больше всего я боюсь, что они поймут, что вот так и надо жить…

– Ты бежишь?

– Нет. Я принял свое мужское решение.

– Что ты хочешь от меня?

– Чтобы ты была рядом.

– Хорошо. Я буду рядом.

– Всегда?

– Да…

Он ушел, пообещав позвонить утром. Бессонная ночь.

Раннее утро. Звонок:

– Привет! Я пригласил жену на последнее свидание. Сегодня. В восемь вечера.

– Привет…

– Ты подождешь?

– Конечно…

Весь день шел дождь. Это август в Прионежске.

Мой старший брат как будто знал, что именно сегодня мне нельзя быть одной. Он позвонил буквально сразу после Андрея:

– Слушай, возникла острая необходимость купить мне хорошие джинсы. Поможешь?

– Не вопрос.

– Через час у университета, хорошо?

– Да.

Наступил вечер. Я не отрывала глаз от часов. Казалось, я проживаю вместе с Андреем каждую минуту. Умом понимала: ничего не произойдет: ну, поговорят, ну, поскандалят, в лучшем случае завтра позвонит и скажет: «Ты же все понимаешь…» А сердцем чувствовала… Я всем своим сердцем чувствовала Андрея. Такого со мной прежде не было никогда.

В 21.30 раздался телефонный звонок:

– Я еду к тебе.

Гудки…

Ничего не понимаю… Так быстро? Это что же, за полтора часа можно объясниться с женой? Нет… Едет, чтобы проститься со мной.

Звонок в дверь. Открываю. Цветы… Цветы… Цветы… Точно: сейчас скажет какие-то слова и уйдет…

– Привет! Ужином кормить будешь?

– Привет… Конечно… Проходи… Цветы очень… Как и всегда…

Андрей зашел на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки, налил, выпил залпом:

– Знаешь, что мне сказала жена, когда я рассказал ей о нас, о том, что принял решение уйти?.. Она попросила меня научить ее заполнять квитанции на оплату квартиры…

– У нее шок…

– Я слишком хорошо ее знаю… Это не шок. Это ее отношение ко мне… Ко всему, что было между нами…

– Подожди… Наступит завтра…

– Я все решил. Давай ужинать.

Уже на следующий день вечером, сразу после работы, не заезжая к нам домой, Андрей поехал к детям. Конечно, он позвонил мне, конечно, попытался что-то начать объяснять, но я, не дослушав, перебила и сказала: «Делай так, как считаешь нужным. Самое важное сейчас – это настроение девочек…» Я всем своим сердцем чувствовала боль этих детей. Но понимала, что не могу сказать Андрею: «Возвращайся к жене…» И дело было не в какой-то неистовой любви к мужчине. Просто я видела его глаза, когда он рассказывал о том, как плохо не только ему, как дети реагируют на их скандалы с женой…

– Понимаешь, я устал… Я прихожу с работы, начинаются какие-то упреки, какие-то выяснения отношений, я втягиваюсь во все это, начинаю отвечать, спорить, в конце концов кричать…

– Ты??? Кричать??? – изумлялась я.

– Да… Я не могу постоянно себя держать в руках… Ты понимаешь, я постоянно все делаю не так… Как в том анекдоте про Соловья-разбойника: «Не так сидишь, не так свистишь…»

– А дети где? Дети где, когда вы ругаетесь?

– Да в том-то и дело, что здесь же… Они плакать начинают, кричать… Все в точности, как мама …

– Андрей, прости, а у вас-то обоих ума не хватает детей куда-нибудь отправить? Ну, в другую комнату… Закройтесь на кухне и хоть поубивайте друг друга…

– Скандал в режиме «закрытой двери» не интересен Марине. Ей нужно, чтобы дети слышали и видели, какое папа ничтожество… Иначе все теряет смысл.

– Зачем папа позволяет выставлять себя ничтожеством?

– Идиот…

– Похоже…

– Я тринадцать лет пытался убедить себя в том, что это нормально… Что это – моя семья и я должен… Но я близок к той грани, за которой конец. Ты понимаешь меня? Я устал быть ненужным, устал быть один… Если посчитать, сколько лет из тринадцати мои жена и дети прожили рядом со мной, получится смешная цифра… Ее озвучить-то стыдно…

– Скажи, ты сделал все, что мог, в этой ситуации?

– В отношении Марины – да, а в отношении девочек… Вырастить, выучить и выдать замуж – программа-минимум.

– Ясно…

– Ты считаешь, что должно быть по-другому?

– Я считаю, что надо поступать так, чтобы не задавать себе по ночам, один на один со своей совестью, неудобных вопросов…

– Согласен.

Поездки по вечерам «к детям, чтобы сказать “спокойной ночи”», продолжались неделю, вторую… Я полностью поддерживала Андрея и терпеливо ждала дома. С каждым разом Андрей возвращался мрачней и мрачней. Младшая не разговаривала с ним, а старшая плакала… Мой мужчина приезжал ко мне в квартиру, отказывался от ужина, молча ложился спать, отворачивался к стенке и всю ночь вздыхал. Медленно, но верно терпение мое подходило к концу. Не понимать, что происходит и чем это закончится, становилось невозможно.

Хорошо помню тот момент, когда однажды вечером Андрей позвонил мне по дороге с работы и сказал:

– Пожалуйста, собери мои вещи, я возвращаюсь к детям.

Положив трубку, я дала волю чувствам. Поплакав от души, стала собирать вещи своего несостоявшегося мужа, в глубине души все равно находя повод для удовольствия: все было чистым, выстиранным и выглаженным… Пусть хоть ненадолго, но он почувствует прикосновение моих рук и мою заботу… Поставила чемодан Андрея у порога и ушла из дома: к чему лишние объяснения? Нет смысла бороться за сердце мужчины, которое всецело принадлежит его детям.

Вернувшись домой через пару часов, я обнаружила на кухонном столе письмо от Андрея.

…Взяла в руки этот лист бумаги, к которому совсем недавно прикасались руки моего любимого мужчины, и ясно представила себе, как он уходил отсюда: закрывал дверь, выходил из подъезда, садился в машину…

«Катя!

Я тебя люблю!

Таких, как ты, не бывает.

Во всем, что сейчас происходит, виноват я один.

Ты мне дала столько, сколько, кроме мамы, не дал никто. Больше всего на свете я боюсь, что никогда не смогу с тобой поговорить. Что сегодня я отказываюсь от собственного счастья. А еще боюсь обстоятельств и условностей.

Главное: я очень боюсь потерять детей. Прости.

Андрей».

Ночь без сна, уткнувшись в подушку, сжимая в руках письмо, оставленное на кухонном столе.

Утром, словно в бреду, сборы на работу…

Телефонный звонок:

– Привет! Нам надо встретиться и поговорить.

– По-моему, мы уже вчера все друг другу сказали… Точнее, ты написал. Давай оставим друг друга в покое.

– Я прошу тебя.

– Хорошо.

– Я приеду после работы к тебе.

– Ужинать будешь?

– Конечно…

Никакой радости я не чувствовала. В душе уже прочно осела тягучая и постоянная боль. Я понимала: это лишь начало, и делать так, как сделал когда-то мой папа, обрубив все сразу, Андрей не собирался и не хотел.

Когда вечером я открыла дверь своему теперь уже опять гостю, я обомлела. Передо мной стоял растерянный, запутавшийся и совершенно беспомощный юноша. Мое раздражение, непонимание и обида исчезли без следа. Я видела, как плохо Андрею. Мне хотелось только одного: чтобы он успокоился. А для этого он должен был остановиться.

– Проходи. Не говори ничего. Вымой руки и иди на кухню. Поешь, а потом, если захочешь, поговорим.

Я накрыла на стол и ушла в комнату, оставив гостя наедине с ужином и его мужскими мыслями.

– Спасибо. Как и всегда, все очень вкусно. – Андрей сел рядом со мной на диван. Взял в свои руки мои. – Ты же все понимаешь, правда? Я знаю, что тебе не надо ничего объяснять.

– Что произошло?

– Я больше никогда туда не вернусь. Это невозможно.

– Где ты ночевал?

– Там…

– Ну, раз пустили ночевать, наверное, выслушали?

– Выслушали. Но не услышали.

– Простили?

– Я не спрашивал.

– Высокие отношения…

– Я предложил начать все сначала. Ради детей. Она вроде бы согласилась.

– Отлично. Тогда почему ты здесь?

– Потому что все это бесполезно. Невозможно склеить то, что треснуло много лет назад. Нет у меня никакой семьи. Я много лет бился, старался, придумывал сам себе жизнь…

– Андрей, ты хочешь, чтобы я снова сказала тебе все, что думаю по этому поводу?

– Нет… Я просто хочу, чтобы ты не вычеркивала меня из своей жизни.

– Это невозможно, господин мэр, – рассмеялась я и, отстранившись от Андрея, встала. Отошла к окну. В комнате было уже совсем темно. Я смотрела на мужчину, которому поверила после всех своих печальных и полных боли женских историй… Ох, как же хочется просто, без затей, быть счастливой и любить… Дарить свою любовь. Не уговаривать: на, возьми мое сердце… А просто жить рядом.

Потому что рядом хорошо. Потому что волна одна, небо одно и солнце одно… Я смотрела на Андрея, и мне так хотелось спрятать его от боли, взять за руку и увести далеко-далеко, туда, где все будет хорошо. Я же видела, чувствовала: он сердцем понимает, что со мной рядом его счастье, его жизнь, но разум требует оставить все как есть. Андрей – мужчина. А мужчина – это прежде всего долг.

– Я без тебя умру, – вдруг, как будто услышав мои мысли, хриплым голосом сказал Андрей.

– Без меня тебя больше не будет. Никогда. Я подожду.

– Я не могу жить у тебя.

– Где можешь?

– Я снял квартиру.

– Когда?

– Сегодня.

– Далеко?

– Нет, рядом с тобой.

– Поняла.

– Мне надо пожить одному.

– Не вопрос…

– Не сердись.

– Что ты будешь там есть?

– Придумаю.

– Стирка? Глажка?

– Катюш…

– Давай так. Живешь один. Спишь, ешь, думаешь один. Но твоим бытом занимаюсь я.

– Я бы хотел побыть совсем один… Ну, ты понимаешь…

– Понимаю. Но мэр города не может ходить голодный и невыглаженный… Ты и так как сирота… Даже если ты в конце концов решишь вернуться в семью, до тех пор надо с людьми общаться в приличном виде. Поэтому все-таки разреши мне позаботиться о твоем быте. Обещаю: мы не станем видеться. Если позволишь, я буду общаться с твоим водителем.

– Я так не привык… Зачем тебе все это?

– Решила фонд учредить… Фонд помощи Андрею Сандакову…

– Не издевайся.

– Ну ладно. Тебе пора.

– Спасибо за ужин.

– На здоровье. Иди.

Андрей остановился и уже в дверях провел рукой по моей щеке:

– Я проснулся сегодня утром рядом с моей семьей… Я так думал… Проснулся и сказал себе: «Все хорошо, я дома. Главное, что сейчас я увижу детей, а они меня. У моих девочек будет хорошее семейное утро…» И пошел в душ. Прохожу мимо кухни, здороваюсь, пытаюсь улыбнуться и слышу голос Марины… Она наливает девочкам чай и говорит: «Аля, Мася, вы только посмотрите, какие у вашего папы красивые трусы! Это ему его Катя купила…» Я вернулся в комнату, оделся и молча ушел из квартиры. Все.

Я поцеловала Андрея в щеку и подтолкнула к выходу. Закрыла дверь. Подошла к окну. Посмотрела, как он садится в машину. Взяла собаку и отправилась гулять.

Мы с терьером бродили по вечернему городу, смотрели на людей, фонари, дождь, окна, в которых горел свет и за которыми жили своей жизнью семьи, а кто-то был отчаянно одинок. Возможно, именно сейчас, в этот момент один человек пришел к другому просить прощения… Бывает, бывает, что не склеить разбитое и нет сил продолжать поддерживать огонь… Но хуже нет, когда ты идешь с открытым сердцем просить прощения, а тебя и не выгоняют, и не прощают, но принимают, чтобы унижать и напоминать о том, как ты ошибся и сделал больно тому, кого считал своей семьей. Или, может быть, не ошибся, а разрешил себе вдохнуть глоток чистого воздуха? Может быть, сделал больно нехотя, пытаясь выжить?..

Все бы ничего… Если бы посреди этой круговерти не стояли две маленькие девочки. Откуда же детям понять все, что происходит между взрослыми? Как принять этот факт: папа больше не живет с нами? Как пережить факт, что у папы другая женщина?..

Я слишком хорошо помню, что переживала сама из-за ухода отца и от того, что происходило с мамой. Но я была немного старше, чем дети Андрея… И потом, мои родители всегда были вместе, каждый день рука об руку, по всем гарнизонам, по всем городам и весям, по всем радостям и бедам, всегда… Я пыталась понять папу, пыталась защитить маму… Моя мама никогда, никогда не говорила плохо об отце.

Правда, и папа никогда не пытался вернуться…