Читать книгу: «Россиянин в Соединённом Королевстве», страница 28

И Смит рассказал Паулю-младшему, что случилось в Кембридже-16. Рассказал в точности так, как сам запомнил.

Лейтенант долго молчал, потрясённый его историей. Ему очень не хотелось верить в неё, и он отчаянно искал бреши в неприступной с виду башне – хотя бы одну маленькую щель, в которой можно посеять сомнение и подождать, пока оно разрастётся пышным цветом и обрушит стройную конструкцию. Конечно, он был уверен, что штандартенфюрер говорит чистую правду, ровно так, как он запомнил её из агентурных донесений. Но ведь разведчики могли ошибаться или даже сознательно искажать истину. Их могли перевербовать враги или разыграть втёмную, скармливая им случайную дезинформацию.

– Простите, штандартенфюрер, я понимаю, что информация наверняка была тщательно перепроверена, – наконец заговорил он несмелым голосом, – но ведь нельзя полностью исключить возможности, что эту историю придумала британская контрразведка? А на самом деле мой дядя был честным человеком и не предавал своих друзей?

– Я не придумывал этой истории, – ответил Смит тоном оскорблённого достоинства, – я рассказал вам только то, чему лично был свидетелем. Если вам нужны вещественные доказательства, то пожалуйста.

В то же мгновение в руке его появилась беретта. Лейтенант дёрнулся было в сторону, но даже его фантастической скорости реакции не хватило бы, чтобы успеть дотянуться до вальтера в кобуре или уйти с линии огня, поэтому он остался сидеть за столом, прилежно сложив руки и глядя на Смита ненавидящими глазами. Тот, кого он принял за посланца с небес, оказался дьяволом из самых глубин преисподней.

– Простите, лейтенант, я очень не люблю, когда мне не верят на слово, – сурово отчитал его Смит. – Наверно, во мне говорят викторианские предрассудки, но в моём возрасте от них уже поздно избавляться. Позвольте мне пересказать вам мой разговор с группенфюрером. Он не хотел, чтобы вы догадались об истинном предмете нашей беседы, но я, в отличие от вас, не служу ему и не обязан выполнять его приказы.

– Я всё равно вам не поверю, – вызывающе сказал юноша, но по мере того, как Смит повторял ему, одну за другой, реплики Мюллера, на лице его всё сильнее проступали растерянность и сомнения в непогрешимости начальства.

– Напоследок позвольте дать вам совет, – сказал Смит, вставая из-за стола, – лучше перейдите на работу в такое место, куда пока не провели прямого провода из Берлина. Не то сейчас время, чтобы выполнять приказы с самого верха. Пистолет оставляю вам на память – у комиссаров он мне не понадобится. Они и так слишком много стреляют, ещё один убийца им не нужен. Прощайте, лейтенант!

Он аккуратно пристроил беретту на стол и двинулся к выходу.

Лейтенант буравил его спину огненным взглядом. Ему очень хотелось выхватить оружие и заставить шпиона признаться под дулом пистолета в том, что тот солгал, и все его истории – выдумка от первого и до последнего слова. Но мама хорошо его учила, и он давно усвоил, несмотря на свой юный возраст, что истину нельзя установить при помощи насилия.

Только когда за Смитом захлопнулась дверь, он не выдержал, и нажав на кнопку, опустил шлагбаум. Хотя Мюллер приказал ему выпроводить мнимого Отто фон Гляубица за границу в целости и сохранности, лейтенант чувствовал себя вправе ослушаться приказа – группенфюрер не знал всех обстоятельств дела, иначе несомненно разрешил бы ему отомстить за смерть дяди. Схватив со стола беретту, юноша вскочил, но вместо того, чтобы броситься к двери, неожиданно для себя самого начал стрелять в чёрный телефонный аппарат, висевший на стене. Беретта успела издать несколько сухих щелчков, прежде чем он осознал, что она не заряжена.

Смит неторопливо подошёл к автомобилю и завёл его. Он опустил водительское стекло до самого низа – погода сегодня была отличная – и выжидательно посмотрел на второго пограничника. Тот снова проявил себя в качестве полной противоположности бойкому лейтенанту, и лишь через пару минут, с трудом оторвавшись от мечтательного созерцания далёких горных вершин, сообразил, что шлагбаум почему-то опущен, хотя перед ним стоит готовый к отправлению автомобиль штандартенфюрера, празднично сияя всеми своими волнистыми хромированными контурами. Пограничник виновато посмотрел на водителя и вразвалку двинулся было в сторону будки за новыми распоряжениями, но в это мгновение полосатая рейка стала медленно подниматься вверх, словно хотела дотянуться до раскидистых ветвей росшего у дороги дуба. Мерседес плавно тронулся с места и покатил к берегам Рейна, а вюртембургский мечтатель, вновь прислонившись к широкому стволу дерева, продолжил прерванную медитацию.

Доехав до пригородов Базеля, Смит остановился у ближайшего почтового отделения. При нём оставались кое-какие свежие агентурные данные, их нужно было отправить в Департамент. Самой ценной добычей стал план инженерных сооружений в строящемся под Винницей бункере «Оборотень». Этими сверхсекретными чертежами с ним щедро поделился горе-строитель того самого автобана, на котором вчера чуть не взорвалась цистерна с керосином. Ведь именно штандартенфюрер в качестве ответственного партийного работника подписал акт приёмки халтурного объекта, хотя мог бы отдать строителей под суд за саботаж. Такая подпись дорогого стоила.

Смит ещё раз посмотрел на чертёж – перед отправкой он всегда старался тщательно запомнить мельчайшие детали документов, так как ни питал пиетета к почтовым службам на континенте. Только королевская почта Британии заслуживала его полного и безусловного доверия. Она одна, по его мнению, работала как швейцарские часы.

Сейчас его заинтересовала подземная часть сооружений. Он лишь недавно научился расшифровывать архитектурные планы и различать за бессмысленными наборами линий, штрихов и точек конкретные строительные объекты. Где-то он уже видел такую же длинную шахту лифта, ведущую глубоко под землю в потайное помещение, из чьих недр на поверхность вёл многокилометровый туннель аварийного выхода. Очевидно, глубинная камера бункера, в отличие от его наземных компонент, могла выдержать даже ковровую бомбардировку вроде той, что до основания разрушила Ковентри. Однако Смит сильно сомневался, что его ретивый и беспринципный протеже сможет реализовать настолько амбициозный проект. Здесь нужен был не карьерист, а глубоко увлечённый своим делом инженер вроде приснопамятного мистера Миллера, для которого важнее всего был результат, а не партийные привилегии и даже не солидный гонорар от мистера Зоргена.

Вспомнив об изобретательном инженере Миллере, он сразу догадался, где видел похожий рисунок: в тетради, доставшейся ему от Вера. Точнее, не в самой тетради, а на отдельном листке, вложенном между страницами. Он никогда не задумывался о смысле этого рисунка, полагая, что Вера использовала вместо закладки один из своих ненужных черновиков. Размышляя над сложной задачей, она часто рисовала всякую всячину на листе бумаги, и Смита неизменно изумляло, насколько не вязались возникающие на бумаге образы с теми точными решениями, которые она в результате получала.

Вызвав в памяти закладку, он сравнил беглый набросок с тщательно вычерченным инженерным планом. Не оставалось сомнений, что это одна и та же архитектурная схема, только эскиз Вера в отличие от чертежей «Оборотня» был привязан к географическим ориентирам Корнуолла: вход в шахту находился прямо под «Великим кольцом», а выход из туннеля – около знаменитого кольца Men an Tol.

Смит покраснел и смущённо улыбнулся, вспомнив непристойные шутки, которыми постоянно обменивались Вера и Мардж, обсуждая свою любимую достопримечательность. Они честно старались не поминать такие вещи в его присутствии, но время от времени недооценивали остроту его слуха. Из-за всех этих сомнительных ассоциаций он никогда и не пытался внимательно изучать рисунок, опасаясь обнаружить там завуалированную порнографию. Вера в очередной раз сумела замести следы и скрыть от него очевидное.

Запечатав конверт, Смит опустил его в почтовый ящик. Больше он Департаменту ничего не должен и может продолжить свой путь. Автомобиль свернул вниз на улицу, ведущую к мосту Веттштайна, обогнав грохочущий трамвай весёлой зелёной расцветки, похожий на гусеницу-спринтера.

Неподалёку от моста Смит включил радио – здесь уже ловилась станция французского Сопротивления. Их сводки с Восточного фронта обычно бывали самыми точными, так как в рядах французских партизан воевало довольно много русскоязычных бойцов. По этой же причине, а также из солидарности с Красной армией, по радио теперь часто крутили советский шансон, и сегодняшняя передача не стала исключением. Чарующий женский голос затянул унылую песню так доверительно, как будто пела её парижская куртизанка, медленно проходя между посетителями, пьющими ядовитый зелёный абсент в прокуренном баре на площади Пигаль.

Встречный трамвай, беззаботно помигивая круглыми глазами-фарами и покачивая усиками на крыше, заглушил большую часть слов, и Смиту удалось разобрать лишь припев:

Не надо грустить, господа офицеры,

Что мы потеряли – того не вернуть.

Уж нету отечества, нету уж веры,

И кровью отмечен ненужный наш путь.

Он задумался, сравнивая себя с неизвестными господами офицерами, – между ними и Смитом чувствовалось определённое сходство. У него тоже не было отечества. Полжизни он прожил в Англии, полжизни – в Германии, а теперь собирался навсегда уехать в страну, где патриотизм считался тяжким преступлением.

С верой выходила похожая история. Смит не принадлежал ни к одной конфессии, потому что невозможно было примирить традиции его бабушек – ревностной католички и ортодоксальной иудейки. К тому же там, куда он держит свой путь, господствующей религией давно стал воинствующий атеизм, отрицающий любую веру кроме твёрдой убеждённости во всемогуществе марксизма.

В марксизм Смит не верил, как не верили в него, похоже, и герои советской песни – некоторые положения смелой теории немецкого философа явно не выдерживали проверки временем и опытом. Однако, в отличие от господ офицеров, Смит совершенно не отчаивался. Много лет он занимался вещами, к которым у него не было ни особого таланта, ни серьёзного интереса, но сегодня он нашёл своё истинное призвание.

Впереди показались шипастые шпили башен кафедрального собора. Тень на циферблате их солнечных часов достигла отметки три, хотя положение солнца соответствовало всего лишь двум часам пополудни. Базельцы даже время умудрялись измерять не так, как все. Огромные василиски – тотемные животные Базеля, поставленные при въезде на мост через Рейн, грозно раскинув крылья, охраняли щиты с епископским жезлом, напоминавшим перевёрнутую лилию. Смит пересёк каменный мост и поехал прямо на восток.