Читать книгу: «Крушение Лабиринта», страница 2

Глава 4. Предсказание

Склонение солнца к западу незаметно и тем не менее можно видеть, что середина дня минула: значительно удлинилась тень от закатных скал.

Их мощные гранитные гребни напоминают неприступные бастионы. И в точности такие высятся на востоке. И, как будто их отражения, лишь несколько измененные, глядят на полночь.

Каменное кольцо, словно крепость, воздвигнутая титанами, хранит потаенный Дол Виноградных Лоз.

Естественная эта стена разомкнута лишь на юге. Но там расселина ведет в бездну. В ее проеме стоит, как бодрый бессменный стражник, облако водных брызг, мерцающее, словно улыбкой, радугами. То низвергается в океан река, питающая долину.

Она и начинается водопадом, эта река. Сбегает по скальной кромке на головокружительной высоте, сопротивляясь там еще поначалу своему неминуемому падению.

Этот ее крутой извив глядит издали, как неподвижная и блистающая ломаная полоска. И напряженные струи ее мерцают, искрясь каждый раз по-разному в солнечных лучах, а иногда и сверкнет, чуть выбившись скачком в сторону, шалая водяная прядь…

Но нарастает уклон и река срывается. Она падает. И каменное гранитное ложе, что подстилает богатый дол, образовало тут чашу под непрестанным ее ударом.

Глубокое и ярко-синее озерцо приемлет обрывающуюся в него влагу гор. Такое свойство воды: чем более глубина, тем совершенней поверхность, которая над ней, перенимает цвет неба, – конечно, если вода прозрачна.

Широким и уже неспешным потоком покидает эту чашу река. Привольно и прихотливо петляет она затем в сокровенной земле богов, искрящейся янтарными гроздьями. И постепенно так достигает своего следующего, предельного водопада.

Речная гладь источает свежесть. Новорожденный бог, присев на прибрежный камень, рассеянно глядится в живое зеркало, несовершенное… завораживающее…

Непроизвольная улыбка сладкой истомы светится у него на лице. Он видел бы сейчас ее отражение в тихих струях, когда б ни скрывшая черты маска.

Развесистый широкий венок, сплетенный из виноградных листьев, оберегает голову Тессия от лучей солнца. Пред его глазами белые облака, опрокинутые в поток, причудливые и медленные. Принадлежащие как будто иному миру. Такими делает их отраженье в зыбкой, вздрагивающей струе.

Вдруг резкая подвижная тень перечеркивает сиянье неба.

И рыбки, что стояли спокойно против течения, бросаются врассыпную. Когда б ни сполох их серебристых тел, Тессий, может быть, так и не заметил бы тени. Настолько он ушел в грезы.

Теперь он видит новое отражение. Белый плащ… рывком воздетые руки… в них сжат клинок, нацеленный острием вниз!

И Тессий опрокидывается назад, пружиной распрямившись на камне, на котором сидел. И бьет головой в живот собиравшемуся пронзить сердце Тессия ударом между лопаток.

Горе-убийца роняет взблескивающий кинжал. И, вскрикнув, падает сам, соскальзывая по плечу Тессия.

И сваливается в поток. Вскочивший на ноги мальчик стоит над ним и уже занесен у него в руках, для отмщенья, тяжелый камень.

Однако победитель медлит разбивать голову нападавшему, всматривается в его облик… Перед ним древний, седой старик. Поток пытается сорвать с него белый плащ. Такой до странности белый, что, кажется, даже речная влага не может обороть его неземную яркость. Худое высохшее тело не сделалось еще дряблым. Оно подобно красному дереву, выгоревшему на солнце. Печальные выцветшие глаза смотрят на готовую обрушиться глыбу – и страха никакого в них нет!

Медлительные пальцы под водой скребут гальку. И старец поднимается, наконец, с тихим стоном. Садится прямо в журчащей вокруг воде – и поворачивается спиною к Тессию, уронив голову.

И победитель вдруг чувствует, к своему удивлению: а ему печально, что скрылось от его взгляда это поразительное лицо!

– Кто ты?.. Почему искал моей смерти?

– Сандрий, – звучит в ответ. – Еще меня называют боги Говорящий о будущем. Мое Искусство позволяет видеть вперед… И вот, что я увидал о тебе, новорожденный бог Тессий.

Он знает имя мое, которое не ношу и дня? Ему сказал тот, высокий, или же это правда, что он способен…

– Ты будущий убийца собственного отца. И ты – погубитель Острова… Нет горше предначертанного тебе! Я помню много печальных, которые не смогли овладеть Искусством. Я знал и овладевших слишком уж хорошо, уверовавших в себя сверх меры – и сгинувших в Лабиринте… Но эти беды просто ничто, бог Тессий, по сравнению с ожидающими тебя. Я сделал для тебя все, что мог: попытался тебя убить. Избавить от переживания такой жизни… и у меня ничего не вышло. И это тоже видел я наперед! Скажи мне, новорожденный… зачем родятся богами? Если и в этой жизни, как в прошлой, никто не властен избегнуть своей Судьбы.

Часть вторая

Глава 1. Встреча

Вечерний час. В который Тессий мог наблюдать в своей прошлой жизни, обыкновенно, касание солнца к морю. Но встречи этой не увидать из Долины Лоз.

Она погружена сейчас в тьму – вся эта великолепная виноградная чаша-раковина, обитель высших существ, сокровенная душа Острова… и выше мрака только зубцы окруживших ее неприступных скал.

Они как будто парят, подсвеченные лучами простившегося с долиной солнца.

Их очертанья колдовски соразмерны. Ветер их ваял или боги? Теперь – кто помнит? Венец неправильных пирамид врезается в глубину неба, восточного и уже темнеющего. Гранитные тела их – как языки космического огня, застывшие неподвижно.

И также недвижен Тессий. Он смотрит вдаль, и чудится новорожденному богу: от созерцания огневых фигур, стоящих над морем тьмы, – медленнее, тяжелей стучит сердце. А может, это он уже дремлет?

Нет. Это не впечатленье на грани бодрствования и сна! И это не удар крови. Это… какой-то повторяющийся ритмично гул исходит из-под земли. Но – ЧТО это?

А где-то на просторе во мгле долины рождается играющим огнем арка. Такое впечатление, что – над местом, откуда гул. И Тессий медленно поднимается, вглядываясь… и трогается вдруг в путь.

Идет на этот огонь. И у него ни малейшего представления о том, зачем ему это нужно.

Дорога Тессия пролегла сквозь трепетные, мелькающие плотными клочками тьмы листья. Сквозь маслянисто поблескивающие, полные затаенного вина гроздья…

Такое повторится потом не раз в снах его. Ночной путь. И медленный тяжелый удар, легкий шаг… И отдаленный этот огонь, что зовет к себе, подмигивая издалека, как будто бы обещая что-то. Красивый древний огонь, живущий во глубине.

Покалывают ступни скрытые во тьме травы. Порой тугие сплетшиеся лозы совсем преграждают путь. Приходится раздвигать, с усилием, переплетшиеся друг с другом стебли. Тогда по животу и груди, по бедрам перебегают влажные и прохладные пальцы скользящих ягод…

Вдруг делается сильней путеводный свет. Как если бы подбросили щедро хворосту в горящий ровно костер. И Тессий – ступив и разведя в стороны очередные спутавшиеся лозы – замирает.

Вместо одной сияющей огнем арки перед ним теперь – шесть. И расположены они в два ряда. И полукружия нижних обращены вниз, и они трепещут, как лунная дорожка на поверхности мелких волн. И слышится журчанье потока.

Прохлада веет в лицо. И Тессий понимает, что это перед ним: три входа – три отражения.

В отверстия видна пустота пещеры, высеченной в скале. А между этой отвесной гранитной стеной и Тессием – стремительное темное зеркало.

Такого места я не видал здесь днем! Хотя побродил немало по берегам реки, по прихотливым изгибам ее в долине.

Необычаен и подступ к руслу. Резные плиты, подогнанные одна к другой, выстилают путь. И в эту ясную ночь их поверхность мягко отблескивает серебряным звездным светом.

Но камень сохраняет еще тепло лучей солнечных – ощущает, ступая на него, Тессий. Искусная мостовая кладка уводит вниз. И, кажется, не останавливается у кромки, продолжаясь и под воду.

На плитах выбиты руны. Бороздки их глубоки, но, при этом, все равно полустерты. Как если бы уже очень многие прошли здесь. И можно разобрать лишь два знака. ПУТЬ и… ОСТАВИТЬ? Или – ОСТАВИВШЕГО?

Но – ЧТО?

Нога ступает в поток.

И Тессий невольно вздрагивает от ледяного его касания.

Но тело радо прохладе. Течение становится тем стремительнее, чем ближе середина реки. Но это не мешает продолжать приближение к тайнам другого берега: донные мостовые камни, все, видимо, добросовестно испещренные резной рунической вязью, надежную опору дают ступням.

Подводная тропа влечет под уклон. Холодная, сильного сплошного и непрерывного движения струя чувствуется, уже, у горла.

Шаг следующий обескураживает пустотой. Нога не ловит опоры, словно бы дно – исчезло!

От неожиданности Тессий погружается с головой и темный ледяной огонь схватывает, несет и крутит…

Но каменные плиты впереди ближе уже к поверхности. Вот ноги Тессия чувствуют, наконец, вновь борозды резных знаков… Пошатываясь, бог выбирается на противоположный берег… сердце его заходится…

А эти три арки выше, нежели показались издали!

Ко входу поднимаются веером от воды широкие, выщербленные ступени. Усиливается в округлых проемах, помаргивая слегка, свет. И обещает он Тессию тепло, желаемое так телом после ледяной ласки текущей с оснеженных высот реки.

Тессий входит.

Его глазам предстает пространство какой-то трудно определимой формы, но манящее, просторное. В каверне гладкий полированный пол и… прямо из его середины бьет мощный огневой столп! Яростно, неудержимо летящий вверх…

Сияющая огневая колонна теряется в неизмеримой выси.

Ствол огневого дерева гудит и трепещет… И капителью, кроной – тревожный слепящий облак раскаленного воздуха, вздрагивающий… Скрывающий в неистовом сиянии своем свод, и потому нельзя различить отверстия, в какое уходит жар.

Каверна Пламени… так, наверное, а не как-либо иначе называется это место!

И Тессий замечает краем сознания: она, эта самая Каверна Пламени, подразделяется в себе на две неравные части, разнящиеся чем-то неуловимым.

Широкая и черная борозда пролегает вкруг Огненного Столпа. Она единственное заглубление на поверхности идеально ровного пола, отполированного до зеркального блеска.

И линия эта замкнута, вероятно, и заключает в себе значительную – четвертую или пятую часть всей площади поверхности пола.

Но самое необыкновенное ускользает от внимания бога. Ведь положение борозды смещается, чуточку, всякий раз, как вздрагивает Огневой Столп, посылая в стороны волну жара!

Не удивительно вовсе, впрочем, что Тессий не замечает этого. Кожа бога, пошедшая мурашками после холодного купания, радостно принимает жар.

И бессознательно он подступает все ближе, ближе к его источнику. И плечи Тессия отведены чуть назад, и голова запрокинута, и вот он – делая очередной шаг – переступает вздрагивающую черту.

В глазах у него темнеет.

На краткий миг бог перестает чувствовать верх и низ. Опора под ногами исчезла… но в следующее мгновенье ступни ощущают вновь твердый, надежный камень.

Но этот камень холодный.

И тело Тессия, объятое еще секунду назад жаром огненного дыхания, – пронизывает холодок ветра. Такой неослабевающий лет прохлады возможен лишь на открытом воздухе: на пространстве, где вовсе никаких стен.

Фосфен Огневого Столпа маячит еще в глазах… но над головой Тессия – холодные далекие звезды, мерцающие из черной бездны. И краткие штришки метеоров… И – падает неподвижно в пространство тонкое нескончаемое и светящееся мириадами миров кружево – Млечный Путь.

О, боги! Да ведь это меня забросило… в амфитеатр Круга!

Оглядываясь по сторонам, Тессий не в состоянии все еще до конца поверить, что произошло это чудо. Что непостижимая сила швырнула его чрез расстояние во многие стадии, сквозь неприступные горы… Впрочем – он видел ведь уже столь много всяких чудес…

Так вот что это такое – родиться богом! Вчера (столетие ли назад?) подкрадывался, мечтая краешком глаза подсмотреть Игры. Хотя бы издали… А сегодня – похоже, что я сам уже есть и УЧАСТНИК их!

Они танцуют вокруг!

И Тессий даже и не заметил, как принял ритм.

И кружится вместе с вышними в их согласном, в их представляющемся почти невозможном танце!..

Здесь музыка слышна осязанием. И она – упругий гибкий огонь, пьянящий и растворяющий, пульсирующий во тверди Круга.

Я слышал издали чудный размер ее. Тот удар, который раздавался как бы из-под земли. В долине он показался мне поначалу даже биением собственного моего сердца. А тут слышна и МЕЛОДИЯ… И какое ж это… богатство! Какое это…

Мелодия скрывается иногда от сознания, внятная едва уху. Но тело непрерывно пробирает она всё полностью – легчайшая, как будто бы огневая кровь!

Нагие, как и сам Тессий, женщины и мужчины, объятые огневым отсветом, стремительно летят в танце. Рисунок пляски ткут словно бы золотые спицы. Простой и ясный – однако не повторяющийся и вовсе однообразно.

Танцующих облекают иногда какие-то как бы темные лоскуты. Рождаемые из ниоткуда, соскальзывающие, спустя мгновение.

А ведь это… ТЕНИ! Другие боги входят сейчас, наверное, далеко отсюда, в Каверну Пламени. Или в еще какие-то ей подобные. И ослепительный столп отбрасывает сюда их тень, через великие стадии расстояния, как он отбрасывает свой свет. И тени дальних скользят по телам танцующих…

Его догадка верна, понимает бог. И то, о чем догадался он, вряд ли представляется ему странным. Объятия этой музыки растворяют всё! Уже не существует, как будто, ни странного, ни обыденного. Нет близко и далеко. Существует лишь здесь… сейчас… этот Круг!

Под опрокинутой бездной неба.

Очерченный стеной мрака, за которой шепчутся травы…

Мерцающий сокрытым огнем. Пульсирующий под ногою как… сердце.

Единое на всех – сердце.

Все пляшущие подобны течению одного Огня.

Их лица скрывают маски, как и у Тессия. Мелькающие полоски белого кажутся огневыми клочьями в дивном свете. И – дикую, влекущую к себе силу согласованное движение придает телам! Они подобны тяжелым стеблям, колышущимся под ветром. Кружение обнаженных… единый танец, фигуры коего совершаются идеально слаженно вопреки погасившим лица слепым повязкам!

НЕ МОЖЕТ этого быть! Это – сон.

И тем не менее чувствование яви никогда не бывало еще столь остро! Происходящее совершенно невероятно, но всякое ощущение, из которых оно слагается – сильнее, достоверней и ярче, нежели когда-либо Тессию дарила действительность.

Пир длящегося СЕЙЧАС! Невозможная – родившаяся и все не гаснущая, НЕПРЕКРАЩАЮЩАЯСЯ МОЛНИЯ…

Блаженное и бездумное растворенье в несущем теперь потоке.

Захватывающая как бы извне и пьяная, деспотическая свобода!

Восстание души тела. Все чувства бодрствуют, всё восприятие текущего несказанно обострено, а душа – как будто бы на отлёте.

Или – словно б она едина, душа всех тел. Как будто ежемгновенно рождающихся и растворяющихся, летящих – без мысли, воспоминания, имени – в пульсирующей и огневой стихие…

Здесь нет границы, которая бы разделила внутреннее и внешнее, и потому невозможно судить о степени, в какой должно, а в какой не должно проявляться желаниям. И… некому рассудить! Потому что здесь лишь легкое летящее тело, радуемое теченьем танца! И будто сверхъестественно точно отображающее всякую излучинку пляски – новый завиток, дразнящий изгиб…

Мерцающее полотно движений ткется вокруг… И вот, из него рождается, иногда, какой-то повторяющийся узор: стремительная гибкая фигура рельефных контуров, как вспыхивающая в развороте!

Все ближе!

Быстрая! Высокая! Сильная! Безудержно привлекательная…

Едва ли в эти мгновенья Тессий определит место, какое занимает это пылающее чудо на шкале статей, выстроенной мужчинами. Весь мир свернулся в клубок. Являемое принимается безусловно, как вырванное за предел мер, степеней и шкал.

Парящие руки Тессия – сами, словно они какие-то отдельные существа – протягиваются и обнимают женщину. И пальцы перетекают рельефом подвижной плоти. Подобно крабу, спускающемуся с камня. И краб находит пристанище…

Танец длится. Прижавшаяся вплотную к Тессию угадывают любое его желание, предвосхищает его движения… Нет, даже и не угадывает! Она – это уже он. Он – это теперь она… так может быть лишь во сне!

И вот уже двоих нет. Оба поглощены единым, властвующим безмерно. Они пропали – слились в нововозникшее нечто, выпав из летящего вокруг танца… остановились: движения их единства более не укладываются в ритм.

Тессий и его женщина… женщина и ее Тессий – они соскальзывают, замедленно, друг по другу. И вот уже принимает их, как мягкая податливая перина, каменная плита, которая вся, насквозь – пульсирующий ритмично гул… Так, лежа – полнота обладания позволяет им снова влиться в единый ритм с окружающим.

Как будто все вокруг и внутри пронизал жидкий огонь! Растущее наслажденье воспринимается как лучи тяжелого, плавящегося шара. И притяженье этой планеты неистово, и она стремительно, неудержимо всходит над бесконечным, бурным – но неправдоподобно замершим океаном.

И океан знает: когда сияние знойного светила займет все небо… все это пространство над – придет смерть. И океан торопит ее. Он хочет… чтобы она скорее… пришла к нему… эта смерть.

Глава 2. Шаг

Солнечный луч то бел, то словно бы пропущен сквозь изумруд. И тает сновидение Тессия под переменчивым этим светом.

И вот он открывает глаза. И перед ними оказывается полог из живых листьев, которые слегка колышет утренний ветер. И водят хоровод пятна солнца и пятна тени по своду над его головой.

Проснувшийся молодой бог оглядывается, улыбаясь бездумно. Вокруг него неровная каменная стена… тесный грот.

Его внимание привлекают полукружья двух арок, расположившихся под углом. Одна из них – это свет, и листья, и ветерок, а вот за другой сумрак и вниз куда-то ведут крутые вытертые ступени.

А вся пещерка, давшая приют его сну, дышит чистотой и покоем. И даже, почему-то… уютом – хотя и никакой обстановки в ней просто нет.

За исключением разве ложа, на котором бог провел ночь. Точнее – малую оставшуюся часть упоительной этой ночи, невероятной…

И Тессий замечает около своего этого ложа белое полотно, валяющееся небрежно. Как если б это был оброненный плащ…

А что – было? Каким капризом прихотливой судьбы я теперь оказался… ЗДЕСЬ? Да и – ГДЕ я?

А между тем постепенно усиливается бриз утренний и перебирает он ветви за полукружьем арки.

Вдруг яркий луч бьет в глаза – и почему-то это вызывает смех Тессия! Он вскакивает с ложа стремительною пружинкой и распрямляется, и хрустко прогибается после того в спине.

И пальцы взброшенных его рук дотрагиваются до неровностей свода.

И тут он замечает теченье чего-то белого краем глаза.

А это по его ложу плавно скользит, сам собою, плащ…

Перемещение лоскута материи не такое вовсе, как если б его нес ветер. И Тессий с удивлением замечает: плащ движется, как… живой! Все это его белое полотно, все тело целенаправленного плаща стремится, без всяческого сомненья, к Тессию.

Материя обвивается вихрем около его ног.

Взбирается по ним выше, захлестывает колени, бедра…

Скольжение по спине…

Неслышный мягкий поток плаща перекатывается через плечи. Вот ниспадает на грудь. Защелкивается фибула – четкий звук – все так же сама собою, сверкнув пред глазами Тессия золотым блеском.

И одеяние бога замирает наконец, гордясь произведенной работой – белое, невесомое.

Нисколько не стесняющее движений.

Почти что – неощущаемое.

«И утром следующего дня обретешь одежду…»

И Тессий переменивает позу, невольно, и золотая тогда застежка, имеющая вид измененной чуть головы быка, снова взблескивает.

Какое-то мгновенье молодой бог недвижен… Затем – он раздвигает руками живую занавесь, а это ветви лозы, и взору его открывается за ними послушно… одно лишь небо.

Да где же это я все-таки? Что за место?

И Тессий осторожно переступает порог ночного пристанища. Пред его глазами каменная площадка: уступ скалы, широкий, выступающий открытой террасой далеко в море.

Слепящая поверхность воды внизу вся искрится и перемигивается на солнце. Медлительные крупные чайки кружатся в воздухе.

Я слышал эти крики сквозь сон.

Уставшие летать в небе птицы пикируют, иногда, к отдаленной кромке террасы. И там они замирают, как будто бы остановленные на высоте половины тельца от поверхности камня. На деле же это просто не видать издали тонких лапок. Через какое-то время тем чайкам надоедает оставаться недвижными и они бегут – а словно плывут над кромкой – и снова взмывают в небо.

Вдруг белая пелена застит все. И синюю бездну выси, и яркое далекое море, и кружащих над ним чаек… Но вот, через мгновение же утренняя даль видна вновь.

То разомкнулась на затылке у Тессия и отстранилась от его лица маска, о которой он успел уже позабыть. Ее широкий лоскут утаивал черты бога все те мгновения, какие он был нагим. Теперь же освободившая свой захват материя удаляется от его глаз… проделывает петлю в воздухе, сверкнув белоснежным росчерком… и возвращается, и успокаиваясь на плече Тессия.

И делается белая маска почти незаметною посреди складок материи плаща, потому что она есть точно такого цвета.

А в следующее мгновенье нет уже и «почти»! Отдельный самостоятельный от плаща лоскут вот только что был и внезапно он… растворился!

И бог не верит глазам. И осторожно ведет искательно по плечу рукой… Но также и осязание однозначно ему свидетельствует: маска исчезла.

Ее впитала эта материя… на ощупь – обыкновенная, плотная… свободной складкою ниспадающая с плеча. Ткань маски перестала существовать как нечто отдельное. Подобно чаше воды, что вылита была в озеро.

Правда ль, что я ПРОСНУЛСЯ?

Из удивленного оцепенения бога выводит звук, раздавшийся позади справа.

Ударились и хрустнули камешки – как если бы под ногой.

И в памяти немедленно вспыхивает событие дня вчерашнего: острие, взнесенное над головой Тессия – и отразившееся в потоке. И бог немедленно оборачивается.

По направлению к Тессию идет, размеренно и неспешно, некто, одетый в такой же в точности, как и у него, белый плащ.

Вот приближается на расстояние вытянутой руки. Делается заметно: зрачки у незнакомца слегка расширены… неподвижны. И странный этот неуловимый взгляд его устремлен, по-видимому, куда-то за горизонт.

Он шествует мимо Тессия размеренным и скользящим шагом, едва заметно ускоривающимся.

Не обернувшись.

Едва ли даже и вообще заметив, что не в одиночестве пребывает на этом скальном карнизе.

И запоздало проскальзывает по невольно вытянутой вослед руке Тессия край взвившегося плаща.

Идущий виден ему теперь со спины, удаляющимся. И он так прям, что представляется языком белесого пламени, постепенно гаснущего.

Он приближается уже к чайкам, замершим на уступе.

И птицы не проявляют признаков беспокойства, как это ни странно видеть. Никто из них не взмывает в воздух, испуганно. Лишь откачнулись, отплыли немножко пятнышки белоснежных телец, раздвигаясь в стороны.

Подобно как цветы хлопка на дуновенье ветра, зачем-то выросшие над бездной…

Вдруг что-то обрывается в груди Тессия.

Он сознает, внезапно, что яркий плащ – давно уж как удаляется от него по воздуху, выше кромки!

И в следующее же мгновение белая фигура, вычерчивая стремительную восходящую линию – свечой возносится в небо!..

И вот она уже только пятнышко, описывающее в голубой бездне медленные круги… Едва лишь отличимое от парящих чаек размерами, скрадываемыми расстоянием.

Необоримый восторг захлестывает, как набежавшая волна, Тессия. Его голова так и остается запрокинутой в небо, а тело все обретает, кажется, невообразимую легкость!

И в самом сердце его высвечивается вдруг переданное ему вместе с именем: «…и помни это всегда: Тессий – не простой смертный. Тессий – такой же бог, как и все, которым поклоняется ныне Благословенный род!»…

И губы одного из приоткрываются в торжествующей, дерзкой улыбке воли!

Он мчится вперед к обрыву, забыв сомнения. И вспугнутые его стремительным бегом чайки кричат и вспархивают и разлетаются, как белоснежные брызги. И отражает их удивленный крик эхо прибрежных скал.

Вот ноги оттолкнули камень обрыва и Тессий падает.

Он растворяется в безопорной бездне, раскинув руки…

Вдруг острая ледяная игла пронизывает его сердце – той легкости, которая мерещилась ему, пока он бежал, больше нет!

Беспомощно перекувырнувшись в воздухе головою вниз, он совершает путь камня, уроненного с отвесной скалы. Он чувствует нарастающее стремительно и насмешливо сопротивленье ветра!

Ленивая волна внизу обнажает медленно каменные клыки отмели… он слышит звенящий крик – собственный, отброшенный назад скалами. И вторят этому воплю мечущиеся испуганные стенанья чаек.

Тараны тверди, стремительно увеличивающиеся и влажно хищно отблескивающие, несутся прямо навстречу.

Они удерживают неуклонный прицел в лице и грудь падающего…

Внезапно крепкие руки, пройдя под мышками Тессия, смыкаются на его груди.

Его движение вниз продолжается, но замедливается. …и плавно переходит в горизонтальный, дарующий невероятное избавление от неминучей смерти полет.

Спасен?

И его сознание, успевшее стать как плоским в предельный миг, свернувшимся до размера кулака камня, готового разметать ребра – перенапряженное сознание оставляет его совсем.

…Огненные круги убегают по бесконечному коридору, темно-багровому. Вверх, постоянно вверх…

Весь мир состоит из неба. Все небо состоит из некоего текучего и ленивого, мерцающего неярко сиянья-пламени…

Сначала этот мир не имеет и горизонта, но… вот из ничего проступает слепящая полоса и медленно, неудержимо раскалывает пополам весь тусклый однообразный пурпурный вакуум. Богатый светом раскол все ширится – и вдруг вытесняет небо, и плавающие с ним кольца, мерно бегущие…

И Тессий осознает: это поднялись его веки, как будто разрешаясь оков. Он словно возвращается издали… он обнаруживает свое тело покоящимся на мелкой прибрежной гальке.

Он чувствует: играющая прохлада, время от времени, охватывает его ступни. А это, понимает очнувшийся, накатывает прибрежная утренняя волна…

Как высоко вздымается каменный утес… Где то место, с которого я только что сделал шаг?

И к Тессию наклоняется улыбающееся лицо. Медленно, словно облако. И Тессий понимает не сразу смысл одного единственного сказанного ему слова.

– Жив.

Он узнает незнакомца, который не заметил его, пройдя на расстоянии вытянутой руки.

– Зачем ты был настолько неосторожен? Тебе немыслимо повезло, что я оказался рядом. Я подхватил тебя за мгновенье до твоей смерти!

– Я думал, боги бессмертны.

– Бессмертны лишь те из нас, которые избирают это своим Искусством. Таких не очень и много… Я, Селий, предпочитаю Искусство подражать ветру. Таков мой окончательный выбор, думаю. Мне ведь уже три года – я зрелый бог!

Селий не говорит более ничего, однако его глаза и улыбка предлагают ответить на невысказанный вопрос.

– А я родился вчера. Мое имя – Тессий.

– Я догадался, что ты – рожденный совсем недавно, – улыбка собеседника делается еще шире. – Немало младенцев гибнет, не успевая даже и осознать, что, собственно, изменилось в них… Сегодня замечательный день: у меня получилось помешать богу не состояться! Уже и ради одного этого стоит практиковать Искусство… Смотри-ка, солнце-то уже как высоко! Отправимся ко мне, Тессий. Пора тебе впервые попробовать наши вино и хлеб.