Читать книгу: «Путь бамбуковой флейты», страница 3

7. Летящие вдаль журавли

Слова Сёэн многое прояснили. Раньше я старалась не думать, что вероятно мне досталось тело сумасшедшей. Но теперь, сквозь огромное облегчение, пробивалось новое чувство – острое, жгучее любопытство. Если эта обитель была хранилищем ками, если каждый предмет здесь был потенциальным собеседником, то я оказалась не в тюрьме. Я жила в настоящей сокровищнице. И у меня было достаточно времени, чтобы научиться пользоваться ее богатствами.

Мой взгляд на обитель перевернулся в одно мгновение. Теперь я ходила по коридорам не по стенке и с опущенной головой, а с широко раскрытыми глазами, пытаясь опознать живые артефакты и «услышать» их взглядом. И мир заиграл новыми красками. Вернее, голосами.

Старая соломенная метла, всегда стоявшая в углу у трапезной, оказалась ками и притом жутко неприветливым, она тихо и однообразно бубнила о пыли, которую она сметала десятилетиями. А вот глиняная кружка на столе наоборот любезно приветствовала меня и посетовала, что травяной настой сегодня недостаточно крепок. Шепот, который я непрерывно слышала раньше, распался на отдельные голоса, и я постепенно училась определять от чего – точнее от кого, они исходят. Хотя отвечать мне удавалось нечасто. В обители было немало людей, и меня постоянно кто-то сопровождал. Так что, помня предупреждение настоятельницы, я не могла себе позволить поболтать с кружкой.

Одной из тех, кто постоянно попадался мне по пути – как я вскоре догадалась, неслучайно – была молодая послушница по имени Рэн. Ей было лет шестнадцать, любопытные глаза на ее круглом добром лице постоянно высматривали меня в коридорах обители. В отличие от других, кто сторонился «исцелившейся убогой», Рэн, казалось, испытывала ко мне неподдельное, почти детское любопытство. Она часто старалась подсесть ко мне поближе, а однажды, когда Киёми отлучилась, прошептала:

– Вы так изменились, госпожа! Это правда, что к вам вернулся разум? И вы снова такая же, как прежде? Вот же чудо!

Ее голос был полон искреннего восторга, без тени страха или высокомерия. Я попыталась улыбнуться в ответ, но получилась лишь неуклюжая гримаса. Выражения лица все еще давались с трудом, особенно когда я нервничала.

– Я не помню, какой была прежде, – честно призналась я.

– О, я тоже этого не знаю. Когда вас сюда привезли, вы уже были тихой и печальной, – живо откликнулась Рэн. – Я иногда приносила вам цветы с горных склонов. Вы на них смотрели, но, кажется, даже не видели.

В ее словах была такая наивная доброта, что у меня впервые за все это время к горлу подкатил комок не от страха, а от благодарности. Кто-то здесь раньше относился к убогой Осиэки как к человеку, а не к пустому месту.

С того разговора мы иногда пересекались с Рэн то там, то здесь, а иногда она вместе с Киёми сопровождала меня в моих прогулках по различным помещения обители. Я делала вид, что тренирую тело и заново исследую Сэйан-дзи, но на самом деле мне хотелось увидеть как можно больше ками-артефактов. И действительно – живые предметы постоянно встречались мне в самых различных комнатах.

В комнате для медитаций я обнаружила меч, висящий на стене прямо в ножнах, и подошла поближе, что рассмотреть его получше. Вернее, то, что от него осталось. Он висел в самом темном углу, весь в паутине, с потускневшей рукоятью и ржавым клинком. От него исходило не звучание, а ощущение – непоротливое и ленивое. Когда я приблизилась, мне даже показалось, что я чувствую запах старой крови и пыли.

«Убирайся, девчонка, я прекрасно знаю, кто ты такая, но не намерен с тобой общаться», – пророкотал он, и его «голос» был похож на скрежет камня по камню. – «Заняться что ли больше нечем. Только спать мешаешь».

И он умолк, погрузившись обратно в свой тяжелый, безразличный сон. Это был не добрый и не злой ками. Просто уставший. И от этого – еще более жуткий. Я не стала ему отвечать – зачем говорить с тем, кто не желает этого. Да и Киёми не отходила от меня ни на шаг в тот день.

Ками попадались мне во всех помещениях обители, иногда даже в коридорах, но больше всего я встретила их в небольшой библиотеке обители. Видимо сюда сносили все, что нельзя было использовать в хозяйстве. Например, на одной из полок обнаружился длинный, узкий футляр. От него исходила легкая, почти невесомая мелодия – не шепот, а именно тихая, печальная песня, похожая на перебор струн или свист ветра в расщелине. Я прикоснулась к футляру, и музыка стихла, сменившись настороженным, но не враждебным вниманием.

«А? Кто там?»

Я открыла футляр и увидела внутри бамбуковую флейту.

«О, это ты, Слышащая. До меня уже доходили вести о твоём появлении среди нас, приятно познакомиться!»

Голос был молодым, воздушным, с ноткой ленивой заинтересованности.

– И я тебя приветствую, – прошептала я, озираясь, чтобы убедиться, что мы одни. – Что это была за песня?

«О, это? – ками как будто смутился. – Что-то вроде воспоминания. Мой последний хозяин был чудесным музыкантом. Он играл так, что плакали камни. А потом он умер. С тех пор мне скучно».

В его словах прозвучала неподдельная грусть. Я почувствовала странную связь с этим ками. В моей прошлой жизни музыка была всем, и я тоже по ней скучала.

– Я тоже… я играла, – сказала я, и голос мой дрогнул.

«Знаю. Слышу отголоски в тебе. Как эхо. Когда-нибудь, может, возьмёшь в руки эту флейту, что является моим вместилищем?»

Это было первое существо в этом мире, которое обратилось ко мне не с насмешкой или предупреждением, а с просьбой и с надеждой.

Но самый важный разговор состоялся там же в библиотеке, но несколькими днями позже. Между свитками, которые я перебирала, оказался заложен старый веер. Не складной, а круглый, из потемневшей слоновой кости и потускневшего шелка, на котором угадывались следы некогда прекрасной росписи – летящие вдаль журавли.

Когда я взяла его в руки, то сразу осознала, что не просто вещь, а ками-артефакт. Но заговорил он не сразу. Его голос был старым, немного скрипучим, но при этом полным бесконечной мудрости и знания.

«Приветствую Слышащую, что ищет себя. Я вижу смятение в твоей душе и знаю его причину».

Я замерла. Он видел меня насквозь.

– Правда? И какова же эта причина?

«Ты носишь чужое имя, а значит примеряешь на себя чужую судьбу».

– Осиэки… Бремя… – прошептала я. – Да, ты прав. Я не хочу им быть.

«И не должна. Имя – это не просто звук. Тот, кто назвал тебя так, наложил на тебя печать. Чтобы стать свободной, нужно сначала сбросить ярмо».

– Как? – в голосе моем прозвучала мольба.

«Ты не знаешь? – Ками, казалось, удивился. – Ах да, ты дитя других миров… Ну что ж, я расскажу тебе и ничего не попрошу взамен. Слушай же. Есть старый ритуал, простой, но требующий смелости. Нужно объявить миру о своем отречении от старого имени и принять новое, причем сделать это требуется перед лицом свидетелей. Тех, с кем ты преломляешь хлеб. Но будь осторожна. Для людей вокруг это будет не просто смена имени. Это будет бунт. Ты готова к последствиям?»

Я посмотрела на веер. На летящих журавлей, рвущихся в небо. Я вспомнила слова гребня Сёэн о том, что меня «заставят танцевать под чужую дудку». Рано или поздно мне придется вернуться к семье, и если я сейчас не найду в себе смелости, то там, на воле, у меня не будет шанса.

Решение созрело мгновенно.

На следующее утро, когда Киёми привела меня в трапезную, я почувствовала, как на меня устремляются взгляды. Разговоры смолкли, словно послушницы и служанки что-то предчувствовали. Я шла к своему месту, ощущая, как подкашиваются ноги, но заставила себя идти ровно. Сердце колотилось где-то в горле.

Когда все уселись, и трапеза началась, я отложила палочки и медленно поднялась на ноги, привлекая к себе внимание.

– Я хочу обратиться ко всем, кто живёт под сенью обители Сэйан-дзи, – сказала я, и мой голос, еще слабый, но четкий, прозвучал под сводами зала. Все посмотрели на меня с изумлением. Киёми замерла с поднесенной ко рту ложкой похлебки, ее глаза были полны тревоги.

– Все здесь знают, что меня зовут Осиэки из клана Кайдо. И это имя было правдой. После перенесенной болезни я много лет была пустым местом. Тенью. – Я сделала паузу, собираясь с духом. – Но предки даровали мне милость родиться заново в этих стенах. И я больше не хочу нести имя, которое означает «Бремя».

По трапезной прошел шепот удивления. Кто-то ахнул.

– Сегодня я вспоминаю древний ритуал имяотресения, беру вас в свидетели – вас, тех с кем я преломляю хлеб, и говорю, что отказываюсь от имени Осиэки! – я вынуждена была повысить голос, чтобы перекрыть нарастающий гул. – Оно больше не имеет надо мной власти!

Я закрыла глаза на мгновение, вспоминая совет веера и то единственное слово, что родилось у меня в душе как символ надежды и того, чего мне так не хватало.

– Отныне я буду зваться Юмэ Кайдо! – я почти выкрикнула свое новое имя, и оно прозвучало как обещание самой себе. Мечта. Юмэ.

Тишина, последовавшая за моим заявлением, была густой и тяжелой. Но она длилась всего мгновение, а затем взорвалась шепотом, похожим на шипение раскаленного железа, опущенного в воду. Я видела, как побледнела даже привычная ко всему Киёми, а Рэн смотрела на меня с восхищенным ужасом.

Меня не остановили. Не осудили вслух. Но атмосфера вокруг изменилась мгновенно. Взгляды, которые раньше были полны жалости, брезгливости или безразличия, теперь несли в себе смесь страха, неодобрения и… любопытства. Отречение от имени было актом неслыханной дерзости. Я бросила вызов не только своей семье, но и самому порядку вещей, в котором имя определяло судьбу.

Ками предупредил меня, что так будет. Имя давалось при рождении с согласия главы клана и менялось лишь в крайних случаях. Самостоятельно отказаться от имени и выбрать новое – было немыслимо.

Я стояла, чувствуя, как дрожь пробегает по моим ногам, но не садилась. Я смотрела на них, на этих женщин, в чьем мире я оказалась, и впервые за все время чувствовала не страх перед будущим, а головокружительное чувство свободы. Я больше не была Бременем. Я была Мечтой. Юмэ. И каким бы коротким ни было мое оставшееся время здесь, я проживу его как личность. И пусть они смотрят с ужасом. Пусть даже сама Сёэн осудит меня, посчитав это безрассудством. Зато голоса ками вокруг меня в этот миг звучали не как слившийся воедино хаос, а как тихий, одобрительный хор.

8. Голос долга и скорби

Реакция настоятельницы Сёэн на мою дерзость не заставила себя долго ждать. Она появилась на пороге моей комнатушки тем же вечером. Ее лицо было непроницаемой маской, но в глазах я прочитала не гнев, а нечто более сложное – досаду? Признание? Она не сказала ни слова, лишь кивком велела мне следовать за собой.

Мы оказались в ее кабинете – комнате, заставленной свитками и пахнущей древней пылью и воском. Она не предложила мне сесть, и я стояла, чувствуя, как подкашиваются ноги от нарастающего напряжения.

– Мечта, – произнесла она наконец, и слово «Юмэ», произнесенное ей, звучало как приговор. – Красивое имя. Но опасное. Мечты имеют свойство разбиваться о суровую реальности.

– Я предпочту разбиться, чем всю жизнь быть Бременем, – выпалила я, дрожа от смеси страха и решимости.

– Это твой выбор, – холодно ответила она. – Но у меня, как у сюдо-ин этой обители, возможности выбора нет. Ты – дочь клана Кайдо. Твое исцеление, твое… преображение… Все это является событием, о котором я обязана известить твою семью.

Я знала, что рано или поздно это произойдет, но слышать это вслух было все равно что получить удар в грудь.

– Нет! – вырвалось у меня. – Вы же сами знаете… они меня сюда все равно, что сослали! Им нет до меня дела!

– Им есть дело, поверь. Прежде ты была позором, который приходилось скрывать. Теперь ты стала ценностью, которую можно использовать. Твое исцеление – это дар предков в их глазах. Дар, который можно выгодно обменять. Брак, политический союз… твое тело теперь снова имеет значение.

Сёэн вздохнула, и впервые за весь разговор я увидела на ее лице тень усталости, настоящей, человеческой усталости.

– Я испытываю к тебе привязанность, дитя, – сказала она неожиданно мягко. – Видеть, как душа, считавшаяся потерянной, возвращается к жизни… это редкая милость предков. И я бы хотела оставить тебя здесь, научить тебя всему, что знаю сама, хоть это и капля в море.

Мое сердце на мгновение воспряло надеждой. Здесь, в этом странном, тихом месте, среди говорящих вещей, я чувствовала себя… не дома, но в безопасности.

– Но я не могу, – ее голос снова стал твердым и безжалостным. – Я настоятельница этой обители, находящейся на землях клана Кайдо, но я также подчиняюсь законам и договорам. Ты – дочь клана Кайдо. Твое исцеление – это не личное дело. Это событие чуть ли не государственной важности. Я была обязана послать весть твоей семье сразу же, как ты заговорила. И я это сделала.

Я почувствовала, как кровь отливает от лица.

– Что… что это значит?

– Это значит, – Сёэн смотрела на меня с нескрываемой жалостью, – что очень скоро, возможно, через несколько дней, за тобой приедут. Тебя заберут из Сэйан-дзи и отвезут домой, в поместье Кайдо. Обратно в тот мир, из которого ты когда-то ушла.

«Вот тебе и раз» – крякнула трость, что стояла, прислоненной к стене в углу. – «А я и не знал. И когда тогда успела, старая лисица? Из тихой гавани прямиком в пасть к акулам. Удачи тебе, дитя иных миров. Тебе понадобится вся твоя хитрость и изворотливость».

Я не могла дышать. Мысли путались. Домой? К тем людям, которые сдали свою дочь в монастырь, как ненужную вещь? К интригам, к врагам, к жизни, в которой я буду всего лишь пешкой?

– Я не хочу! – пролепетала я, и голос сорвался на детский, испуганный визг. – Я не помню их! Они мне чужие! Я хочу остаться здесь!

Сёэн покачала головой, и в этом движении была неумолимость.

– Пойми, у тебя нет выбора, дитя. Никто из нас не волен выбирать свою судьбу. Мы можем лишь выбирать, как ее принять. Запомни все, что я говорила тебе раньше. Твой дар – твое единственное истинное оружие и твоя самая большая уязвимость. Раньше у Осиэку Кайдо не было способностей говорить с ками. Так что я смогла умолчать об этом, если твой клан узнает об этом – то не от меня. Спрячь его. Окружи себя тишиной. И будь готова ко всему.

Сёэн отвернулась, давая понять, что разговор окончен, и мне можно покинуть её кабинет. Но я не могла пошевелиться, стояла, парализованная, пока ее трость не произнесла с сочувствием:

«Ну что, Мечта, попробуй теперь улететь отсюда. Клетка-то уже захлопывается».

Я не помнила, как оказалась в саду. Солнце уже зашло, но птицы еще радостно пели свои вечерние песни. А для меня мир погрузился во мрак – в прямом и переносном смысле. Все мои попытки стать сильнее, все эти шаги, палочки для еды, новое имя… какая разница? Все это было лишь подготовкой к переходу из одной тюрьмы в другую, более изощренную.

Не знаю, сколько я сидела в этом садике. Меня никто не тревожил до тех пор, пока ко мне не подкралась Рэн.

– Юмэ-син? Что случилось, на вас лица нет…

– Сюдо-ин сообщила мне, что скоро за мной приедут из дома, и я покину обитель.

– О, правда? Вас забирают обратно?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить слово.

– Но… но это же ужасно! – она понизила голос до испуганного шепота. – Простите меня, госпожа, я не хочу вас обидеть, но… все же знают, каков клан Кайдо! Они как пауки, плетущие свои сети! Вас выдадут замуж за какого-нибудь старого даймё ради союза!

Ее слова лишь усугубили мою панику. Рэн подтвердила самые страшные опасения.

– Я не могу этого допустить, – прошептала я, сжимая кулаки. – Я не поеду.

– Но что вы можете сделать? – в глазах Рэн загорелся огонек азарта, смешанного со страхом. Она была молодой и, видимо, жаждала приключений, которых в монастыре было не сыскать.

Мысль созрела мгновенно, ясная и безумная.

– Мне нужно сбежать. До того, как они приедут.

Рэн ахнула, прикрыв рот ладонью.

– Но… но как? Обитель охраняется! На стенах стражники – я знаю, хоть они и не допускаются внутрь. Да и ворота запираются на ночь! И если вам все же удастся покинуть стены Сэйан-дзи, куда вы пойдете? Вокруг горы, дикие звери!

Я долго молчала. У меня были козырь – моё умение общаться с ками-артефактами, но, конечно, я не собиралась в этом признаваться Рэн. Хоть она и относилась ко мне неплохо, но она была местной, и кто знает, как далеко простиралась её снисходительность. Мне нужно улучить момент и посоветоваться с тростью Сёэн – если мне не показалось, то она как буто бы намекала на побег в кабинете своей хозяйки. Вдруг она сможет подсказать мне какую-то возможность, которая не приходила мне в голову. Но до тех пор стоит начать подготовку и заручиться поддержкой Рэн.

– Я пока не знаю, но я придумаю, – сказала я вслух. – Но нужно все хорошенько обсудить. Знаешь ли ты по какому расписанию сменяются стражи в ворот?

Рэн знала.

– Если бы я могла переодеться и притвориться, что я одна из послушниц или служанок в обители… – начала рассуждать я вслух. – Зачем служанки обычно выходят наружу?

– О, я например часто хожу собирать травы, – улыбнулась Рэн. – У ведь состою помощницей при нашей лекарке. Мои руки не так умелы в вправлении вывихов, но я знаю, в какой срок нужно собирать разные травы, чтобы они сохраняли свои целебные свойства. Матушка меня научила.

– Да, это хорошая идея, спасибо, Рэн, – подбодрила я девушку. – Я могла бы выйти среди ночи, чтобы меня меня не заметили другие послушницы, объяснив стражникам, что мне нужно непременно собрать ночные травы…

Рэн слушала, затаив дыхание, ее глаза горели.

– Это и впрямь хорошая идея! И я могу пойти с вами – я знаю одну горную тропу, и провожу вас к ней, госпожа Юмэ! Она крутая, но она ведет в долину, к дороге на север! А затем потихоньку вернусь обратно, когда караул стражников сменится.

Север – это хорошо. Прочь от владений Кайдо, которые были на востоке. К владениям того самого Курокавы, непокорного правителя, о котором читала как-то раз Киёми. Мысли о нем не вызывали доверия, но это было лучше, чем ехать прямиком в пасть к акулам, как сказала трость. И потом я не собиралась там останавливаться. Киёми упоминала, что владения Курокавы – это прибрежная полоска, а через пролив находится материк, на котором живут какие-то там варвары. Подробностей я не знала, но возможно среди варваров мне, беглянке из Кайдо, будет намного безопаснее, чем в отчем доме.

– Да, так и поступим. Но нужно подготовиться в долгому путешествию. Украдкой собрать припасы…

– Я помогу, – воодушевленно закивала Рэн и стала перечислять. – Нужна еда, мешок с водой, теплый плащ с капюшоном, нож…

Я поняла, что смогу довериться своей случайной сообщнице. Она гораздо лучше, чем я, разбиралась в хозяйственных делах в обители. Да и в горы, судя по всему наведывалась регулярно, а значит точно сможет посоветовать, что требуется для долгого пешего перехода.

Мы договорились, что она начнет потихоньку сносить все необходимое в мою комнату, а уйду я через три ночи.

9. Тяжесть украденного плаща

Три дня до побега превратились в бесконечную, изматывающую пытку ожиданием. Каждый час растягивался, наполненный приглушенными звуками обители, каждый из которых заставлял мое сердце замирать. Я жила в состоянии постоянной тревоги, когда кожа кажется слишком тесной, а нервы натянуты до предела.

Мои будни теперь состояли из двух частей: притворства на людях и лихорадочной деятельности в уединении. По утрам я, как и прежде, с показной медлительностью бродила по саду с Киёми, делала вид, что с трудом управляюсь с палочками для еды. Но внутри все было сжато в тугой, трепещущий комок. Я ловила на себе взгляд Киёми – все более внимательный и печальный. Казалось, она что-то знает или, по крайней мере, чувствует назревающую бурю. Ее молчаливая опека стала еще более осторожной, почти прощальной. Ну или я всё себе выдумала, как говорится, на воре и шапка горит.

Истинная жизнь начиналась, когда дверь моей кельи по вечерам закрывалась. Рэн оказалась удивительно расторопной и изобретательной союзницей. Ее визиты были краткими, как выдох, и такими же незаметными. Она появлялась в дверном проеме, быстрая, как ящерица, и исчезала, оставив у моих ног маленький, туго свернутый узелок.

Первым делом она натаскала – уж не знаю, откуда – походной провизии. Не рис, который мы ели в обители, а плотные, поджаристые лепешки из ячменной муки и полоски жесткого, соленого вяленого мяса, пахнущего дымом. Я спрятала их в щель между моей лежанкой и холодной каменной стеной, и оттуда теперь постоянно тянуло сладковатым духом. Потом появился мех для воды – тяжелый, пахнущий речной тиной и старым деревом. Он тревожно булькал каждый раз, когда я задвигала его подальше в щель, словно напоминая о себе.

Самым ценным трофеем стал плащ. Грубый, темно-серый, почти черный, сшитый из овечьей шерсти. Он пах дождем, овчарней и долгой дорогой. Я прижимала лицом к его колючей ткани, и мне показалось, что я уже чувствую на коже холод горного ветра. Плащ был не моего размера, слишком велик и невероятно тяжел, но он обещал тепло и неприметность в темноте. Нож Рэн принесла последним – короткое, острое лезвие с деревянной рукоятью, умещавшейся на ладони.

Кроме этих приготовлений, я не прекращала свои тренировки. Теперь я отрабатывала не плавность, а скорость и тишину. Я заставляла свои все еще слабые ноги быстро и бесшумно пересекать комнату от стены к стене. Прислушивалась к скрипу половиц, запоминая, куда можно наступать, а куда – нет. Я делала упражнения для рук, сжимая и разжимая кулаки, представляя, как опираюсь на посох в горах. Каждый вечер я засыпала с ощущением, что мое тело – это чужая, непослушная лодка, которую я отчаянно пытаюсь направить в бурное море.

На вторую ночь, когда обитель погрузилась в глубокий сон, мое нетерпение пересилило страх. Мне был нужен был совет. Я должна была поговорить с тростью.

Выскользнуть из комнаты оказалось проще, чем я думала. Дверь издала лишь короткий, сонный скрип. Коридор был погружен во мрак и тишину, нарушаемую лишь храпом кого-то из дальних келий. Я шла, прижимаясь к стене, и каменная кладка помогала мне определиться с направлением.

Дверь кабинета сюдо-ин была, как и ожидалось, заперта. Но я пришла не рыться в вещах, а поговорить, и для этого необязательно было проникать внутрь. Я присела на корточки перед щелью под дверью и прошептала:

– Трость, это я, Юмэ, Слышащая. Ты не спишь? Мне нужна твоя помощь.

Сначала ничего не было слышно. Потом из-за двери донеслось негромкое, дребезжащее ворчание.

«Ночные прогулки – дурная привычка, детка. Можно наткнуться на кого угодно, да и старая лисица может что-то почуять и проснуться, а у нее и без того сон, как у птички на ветке».

– Знаю, но я пришла ненадолго. Днём совсем нет возможности поговорить. Ты же слышал, что Сёэн сказала – она сообщила в клан о моём выздоровлении. Мне нужно уходить из обители как можно скорее. Помоги мне, дай совет, как выбраться незамеченной.

Трость фыркнула, и я услышала легкий стук ее набалдашника о пол.

«Думаешь, я не знаю? Все ками в обители только об этом и говорят. Даже пыль в углах сгрудилась, обсуждает. Ладно, слушай. Завтра ночью на страже стоит зоркий воин, Акира. Он будет у восточных ворот, через которые обычно выходят служанки. Тебе не пробраться мимо него незамеченной, но обитель сама тебе поможет. В зарослях криптомерии, что в старом внутреннем дворе, есть забытый всеми проход. В замке калитки живёт ками, он пропустит тебя, если попросишь. Но будь внимательнее с камнями у входа. Третий от угла, тот, что с выщерблиной… он ненавидит, когда на него наступают. Ступишь – он начнет вопить на весь двор. Переступи его».

Я замерла, стараясь запечатлеть каждое слово в памяти.

– А погода? Какая будет следующей ночью?

Трость на мгновение замолчала, будто прислушиваясь.

«Ветер с востока говорит, что будет ясно. Но холодно. Очень холодно. Иней ляжет до рассвета. Север – путь для отчаянных, детка. Там земли, где голоса ками грубы и чужды, а ветер не шепчет, а воет. Там не пахнет ни цветами, ни благовониями. Там пахнет снегом, сосной и… одиночеством. Тебе будет сложно найти общий язык с местными ками».

От этих слов по коже пробежали мурашки. Но отступать было уже некуда.

– Спасибо, – прошептала я. – Я запомню.

«Эй, погоди, – вдруг сказала трость, ее голос потеплел, потеряв ехидные нотки. – Одной отправляться в дороге – глупо. Особенно для такой хрупкой Слышащей. Тебе нужен спутник. Не из плоти и крови – они ненадежны. А кто-то легкий духом, кто не устанет в пути».

– Думаешь, кто-то из ками согласится составить мне компанию? – с сомнением прошептала я.

Трость низко завибрировала, и лишь спустя несколько мгновений я поняла, что это она так смеётся.

«Ты такая очаровательная, Слышащая. Люди этого мира глухие, они не спрашивают ками, просто хватают нас своими грязными лапами и тащат туда, куда им хочется. А потом они удивляются, почему ками не хотят с ними общаться».

– Но я так не могу, ведь я-то слышу ваши голоса.

«Вот именно, вот именно. Голоса у нас разные, как и характеры. Не все такие старые ворчуны, как я. Подумай, не встречалась ли тебе в обители крылатая душа, которая скучает по путешествиям. Тот, кто добровольно согласится присоединиться к тебе, станет самым верным и надёжным попутчиком. А теперь ступай. И удачи тебе, дитя иных миров. Не дай этому миру сломать тебя».

Трость замолчала, и я поднялась с холодного каменного пола, который уже успел заморозить мне колени. Я вернулась в свою комнату так же бесшумно, как и вышла, и легла спать, размышляя о том, что старая трость дала мне и правда отличный совет – друг мне и впрямь пригодится. И у меня была идея, кто – возможно, если мне очень повезет – мог бы им стать.

На следующий день, воспользовавшись тем, что Киёми отлучилась по хозяйственным делам, а Рэн отвлекла единственную послушницу в библиотеке, я проскользнула в помещение со свитками. Сердце бешено колотилось. Длинный, узкий футляр лежал на своем месте. Я протянула руку, и едва пальцы коснулись старого дерева, как изнутри послышался настороженный голос.

«Опять ты, Слышащая! Надумала что-то сыграть?»

– Не в этот раз. Мне нужно уходить из обители, – прошептала я, сжимая футляр. – Завтра ночью. Хочу попытать счастья вдали от земель клана Кайдо. Не желаешь ли ты присоединиться ко мне, стать моим спутником?

«Зачем бы мне это?» – фыркнула флейта.

Моё сердце упало, кажется, я зря понадеялась, что смогу заинтересовать этого ками.

– Я подумала, что может быть тебе скучно здесь, в обители, и…

«Ну да, конечно», – ехидно протянула флейта. – «Если ты и думала о ком-то, то явно не обо мне, а о себе. Вы, люди, такие эгоисты, хоть слышащие, хоть глухие».

Я пристыженно замолчала, потому что ками был прав. Мне было страшно отправлять в неизвестность в одиночестве. Вот я и…

Флейта тоже молчала, и я почувствовала, как по телу разливается предвосхищение отказа. Ну что ж… нет значит нет. Я опустила руки и стала отворачиваться, когда ками вновь подал голос:

«Ладно, может быть это и впрямь неплохая идея, ведь я немного устал от пыли и тишины. Но ты должна зарубить себе на носу, что я тебе не друг и не слуга. Это понятно?»

Пришла моя очередь хмуриться. При нашем первом разговоре ками разговаривал со мной вполне благосклонно. Во всяком случае не грубил. Наоборот, мне показалось, что нам будет легко найти общий язык. Но с таким отношением…

– Я и не думала считать тебя слугой, – прошептала я. – Что ты можешь, ты ведь всего лишь флейта…

Ками снова фыркнул.

– …но если ты не друг и не хочешь им стать, то и мне такой спутник без надобности. Извини, что побеспокоила.

Я успела сделать несколько шагов прочь, когда услышала в спину:

«Какие мы обидчивые! Стой, Слышащая, стой же, кому я говорю!»

Я замерла, не оборачиваясь.

«Ладно, я согласен присоединиться к тебе!»

– М-м-м… – задумчиво протянула я.

«И готов иногда давать советы, без которых ты очевидно пропадешь» – снисходительно добавил ками.

– Договорились, ваше величество, – хмыкнула я и прижала футляр с флейтой к груди, пряча в складках одеяния и, озираясь, вышла из библиотеки. Еще один шаг на пути к свободе. Знать бы ещё, не поступила ли я опрометчиво, взяв флейту с собой?

И вот настала третья ночь. Та самая. Дожидаясь положенного часа, я застыла на своей лежанке, вслушиваясь в биение собственного сердца. За окном царила тишина, та особая, густая хмарь, что наступает лишь глубокой ночью. Ни ветра, ни шепота. Даже голоса ками обители притихли, затаившись. Лунный свет, холодный и безжалостный, струился в оконце, рассекая комнату пополам серебряным клинком.

Пора.

Я отбросила грубое одеяло. Холод моментально обжег кожу, заставив зубы стучать мелкой дрожью. Я нащупала в темноте сверток, приготовленный Рэн. Простая, походная одежда служанки – широкие штаны-хакама и короткий плотный китель. Ткань была грубой и пахла костром и травами. Я натягивала ее на свое все еще худое, дрожащее тело, и каждый шорох ткани казался мне оглушительным. Последним я накинула плащ. Его тяжелое, колючее покрывало сразу же придало мне ощущение невидимости, но и сковало движения.

Я подошла к двери, затаив дыхание. Футляр с флейтой я привязала к поясу, под плащом.

«Я что, так и буду всю дорогу болтаться у твоего бедра?» – проворчал ками.

– А что не так, Бэмби? – удивилась я.

Ками тяжко вздохнул, но не стал пояснять. Он вообще был не сильно разговорчив. Я пыталась узнать, есть ли у него имя – нужно же мне было как-то к нему обращаться. Но когда он не хотел разговаривать, то просто молчал и всё, ни слова из него было не вытянуть. Так что я сообщила, что буду называть его Бэмби, якобы сокращённо от «бамбук». Иронии он, конечно, оценить не мог, да и пусть. Зато я в душе каждый раз злорадно хихикала, вспоминая милого оленёнка из детского мультфильма, до которого высокомерному и снисходительному ками было как пешком до моего родного мира.

Встреча с Рэн была назначена в тени зарослей криптомерии, о которых говорила трость. Я кралась по коридорам обители, как тень, вспоминая ее наставления. Ветерок, гулявший по внутреннему дворику, как будто замер, почуяв меня, и прилег к земле, позволив мне проскользнуть незамеченной. Глупости, конечно, но мне казалось, сама обитель, с ее тысячей невидимых глаз и ушей, затаила дыхание, наблюдая за моим побегом.

Рэн уже ждала, прижавшись спиной к стене, тоже одетая по походному, в темном плаще и с котомкой за плечами. Ее лицо в лунном свете было бледным, как полная луна, а глаза – огромными, полными страха и возбуждения.

– Госпожа Юмэ, вы пришли! Ну что, точно уверены, что выберетесь наружу сами? – прошептала она, и ее голос дрогнул. – Сегодня дежурит Акира, а у него зоркий глаз.