Читать книгу: «Девять кругов рая. Книга вторая. Вверх и вниз», страница 3

Однако в номере, куда мы пришли, оказалась ещё журналистка из Питера, тоже моя знакомая. Она лежала на кровати в неглиже, положив руки за голову. Надо сказать, что с этой журналисткой из Питера у меня разок уже было. Причём чисто случайно. По-моему, прямо на следующий день после скандала с Тарасом. Сам даже не понимаю, как это произошло. Наверно это был какой -то выкидыш на нервной почве. Выкидыш чувств, я имею в виду. Иначе бы я запомнил детали этого падения. А я их не помню.

Даме этой было лет за сорок. Звали её Ольга. Помнится, что закончив заниматься любовью с ней, мы сели и, как ни в чём не бывало, начали каждый заниматься своим делом. Обоим, кажется, было не понятно, зачем мы это сделали. Конечно, о ней я не могу сказать точно, но что касается меня, то я про себя плевался. Я думал: «куда же меня в этот раз занесло? Я что, совсем потерял к себе уважение»? И так далее. Но просто уйти сразу мне не позволяла воспитанность, потому что приличные люди так не поступают.

Вот мы и сидели. Я пялился в телевизор, будто первый раз его видел, а она сидела в кровати и гадала на картах: «любит-не любит…». Наверно в этой части Нью -Йорке мы были самой обычной нелюбящей парой, и любой бы ньюйоркец, увидев нас, подумал: «ну, поссорились. Ничего, милые бранятся, только тешатся»! Или как там это у них по-английски?

Иногда косясь на неё, лежащей на кровати с картами, я снова и снова думал: как же меня угораздило на неё залезть? А она, отвлекаясь от карт, порой то же бросала на меня удивлённые взгляды, думая, видимо, тоже: «неужели я кому –то ещё могу нравиться в этом возрасте»?

Короче, я ожидал куда угодно попасть с этой журналисткой из Сыктывкара, но только не снова к Ольге!

И когда Тая, отойдя в сторону, открыла панораму лежащей на кровати Ольги, я сразу подумал, вот она – «Та»! И у меня чуть глаза не выскочили из орбит.

– Так вот почему у меня сейчас выпал король, – задумчиво произнесла Ольга, перемешивая колоду карт, когда я зайдя, застыл, уставясь на неё и не мигая.

– Знаешь, к чему выпадает король? – Задала она вдруг вопрос Тае.

Та с удивлённым видом покачала головой. Ольга перевела взгляд на меня. Я очень медленно, будто боясь, что голова отвалится, тоже покачал головой.

– К встрече с ним, – томно посмотрев на меня, заявила Ольга. Не знаю, какой реакции ожидала она от меня. Может, я должен был броситься на колени и воскликнуть: «о, боже, как хорошо, что эта карта снова выпала»! Или что-то в этом роде. Но лучше, конечно, было б честно сказать: «не знал, что король к двум старым стервам»!

Однако я промолчал.

– И ещё вместе с королём выпали две шестёрки, бубен и черв, – продолжала всё с тем же задумчивым видом она, разглаживая на себе в обе стороны простыню. – Тоже хорошее сочетание.

Расправив на себе все складки, она стала поправлять бретельку одетого на ней кружевного лифчика, из разреза которого выглядывали рябые, будто накачанные парафином груди, а над ними кое -где ещё розовел участок немолодой уже и дряблой кожи, с одной неглубокой и длинной морщинкой в виде короткого ожерелья и россыпью мелких. Ноги и низ живота у Ольги были прикрыты всё той же лёгкой простынкой, из -под которой топорщились выпуклости ляжек и интимный бугорок лобка. Вообще, меня легко завести. Первая моя мысль была: а почему бы нет? Но только не сейчас…

Действительно, для своих сорока Ольга в общем- то выглядела неплохо – ухоженное лицо, окрашенные в три цвета волосы, сиреневый, седой и бледно-жёлтый. Конечно, первый раз секс с ней не стал для меня сенсацией, то есть, откровенно говоря, всё время пока мы занимались с ней любовью, меня не покидало ощущение, что я совокупляюсь с кожаным диваном, в котором для удобства была проделана дырка. Кто знает, может, в тот раз были не те звёзды на небе, кто знает…

Уходил я помню от неё с мыслью, что никогда больше, ни-ко-гда! Конечно, ещё раз можно. Но что делать со служительницей журнальной музы из Сыктывкара? Это же просто обещание наладить в стране сесть салонов красоты, где делают омоложение лица и пилинг, а не женщина! Я не понимал, как можно заниматься сексом с жертвой обморожения?

Короче, пока я думал, какие бы слова подобрать, чтобы отказаться от них обеих, сыктывкарская журналистка, взяв меня за руку и усадив меня на кровать, грациозно, насколько ей позволяло это её дряблое тело, пристроившись рядом заявила, что всегда мечтала о сексе втроём.

Я посмотрел на Ольгу. «Та» стыдливо опустила глаза. «Мне вчера семёрка с валетом и пятёркой вышла, стала бубнить она с развратной улыбкой, бросая на меня изредка косые взгляды. Я подумал: «вот уж дудки»! Не удастся вам вставить меня живым в свой карточный пасьянс! Лучше убейте сначала, а там видно будет!

– И я не против, – заявила ей Тая с таким видом, будто мы вдвоём её два дня упрашивали.

Я опять посмотрел на Ольгу, потом на Таю, у которой вся кожа на лице шелушилась, будто она восемь часов провела не в здании аэропорта своего милого городка, а прямо на взлётно-посадочной полосе, причём стоя перед вертящимся пропеллером на лютом морозе. При этом в её глазах сейчас я увидел бешеными темпами распускающуюся весну, до которой в Сибири было ещё, кстати, где -то полгода.

– В принципе на секс с мужчиной я не претендую, – поняв, о чём я думаю, добавила вдруг она, улыбнувшись. Отчего две вертикальные морщины между бровей и такие же две на её щеках покраснели и так углубились, что она стала похожа на годовалого шарпея:

– Мне очень нравится однополая любовь. Поэтому вы можете заниматься, чем хотите, а я к вам пристроюсь», махнула она рукой.

Я подумал, как мило с её стороны, что она нам это разрешила! Это прямо настоящий бонус для воспитанного в традиционных ценностях мужчины! Я представил себе их целующихся в то время, пока я обхаживаю одну из них, увидел как бы сзади её немытый кок, худые лопатки, выпирающий гребень позвоночника, и устало вздохнув, сказал:

– Вот что, дамы. Не думайте, что я какой –то отсталый тип, или что вы мне обе не нравитесь. Просто сегодня я так устал, что у меня нет сил. Ваша соседка, журналистка из Комсомольска-на-Амуре, была настолько не любезна, что выкинула меня их машины за десять миль от города. Пока я шёл, у меня дважды случился истерический припадок и один раз кратковременный шок. От обезвоживания. Мне надо как следует выспаться и отдохнуть, тогда я снова буду в форме. Давайте вернёмся к этому разговору часика через двадцать четыре, завтра в это же время!

Сказав это, я встал и ушел.

Слава богу, на следующий день нас после обеда повезли на какую –то встречу с американским бизнесменом, а оттуда мы приехали лишь глубоко за полночь. Таги-и-ил!

О некоторых неприятных сюрпризах в Америке. Они, что уж тут греха таить, были.

Например, история, которая произошла со мной в штате Канзас, где нашу группу, уже не знаю почему, поселили в студенческом общежитии местного университета. Почему –то в комнатах, где нас поселили, были разломаны шкафы, а на кроватях не было белья. Еду мы ходили покупать на заправку. В тамошнем магазинчике можно было купить порцию жареной мойвы и кусок хлеба за пол доллара.

По городу здесь нас возили на автобусе, который едва полз. На подъёмах этот древний монстр глох, а на уклонах так вилял, адски скрипя тормозами, что, казалось ещё немного и он заедет в витрину какого –нибудь магазина и там замрёт, как это иногда показывают в американских фильмах. Самое смешное, что на борту автобуса красовалась надпись: «Поэзия в движении» (Poetry in motion).

Каждый день после занятий, которые проходили в городе, мы возвращались на этом автобусе в общежитие, чтобы провести ночь, а утром снова ехали на какую –нибудь встречу.

Однажды нас пригласил к себе в гости русский в третьем поколении профессор Канзасского университета Боб Басов. Всю еду для встречи с нами Боб заказал в мексиканском ресторане. Сидевшие три дня на жареной мойве с заправки, мы набросились на эту еду, как стая пираний на брошенный кусок резины.

Надо сказать, что до этого с иностранным фаст–фудом я имел дело лишь в Москве, городе, где любое иностранное блюдо так быстро адаптируется к местным вкусам, что через некоторое время ты уже не можешь сказать, что ел – тортилью или обычный бутерброд с курицей.

Не удивительно, что едва я попробовал настоящие такос, буритос и какие -то пельмени с зелёной начинкой, названия которых я не знаю, внутри меня что –то заглохло, в горле появился спазм и, поняв, что умираю, я отошёл от всех в сторонку, чтобы не портить людям настроение, лёг на траву и потерял сознание.

Очнулся я в доме у Басова. Надо мной хлопотала какая- то женщина в медицинской форме и улыбалась.

– Что это было? – Пролепетал я.

– Всё хорошо. – Сказала она радостно. – Здесь у многих, кто в первый раз ест бурито, это бывает! Обычная реакция на мексиканский фаст фуд!

Рядом со мной на плетёном кресле сидела ещё одна американка с ребёнком на коленях, видимо, жена Басова, и тоже улыбалась. Я, помню, удивился такому узкому её лицу и подумал, что в русском понимании это всего лишь четверть лица. Как будто некто задался целью сделать такую голову, чтобы она пролезала сквозь прутья забора. До сих пор я не знаю, уродство это или изящество. По правде говоря, я потом видел много таких женских голов в Америке.

После удачной моей реанимации, Басов так этому обрадовался, что решил показать нам святая святых – специально оборудованную комнату, где он музицировал. Стены комнаты были обшиты толстенной кошмой, чтобы звук не проникал в другие части дома. Кроме двух электрогитар, здесь были ещё ударные, синтезатор, бас, микрофоны, усилитель, и две огромные колонки.

Я взял вторую гитару и предложил Басову что –нибудь вдвоём сыграть. ( в молодости я играл в ансамбле). Пока он думал, что именно, я потихонечку стал наигрывать вступление к песенке Чака Берри «Гоу, Джонни, гоу»! Басов, поняв, чего я хочу исполнить и быстро подхватил тему. И вот мы уже вдвоём наяривали рок –н-ролл.

Встал вопрос кому петь. И когда я кивнул ему на микрофон, мол, чего ты, давай, он подошёл и стал петь:

«Deep down in Louisiana close to New Orleans

Way back up in the woods among the evergreens

There stood an log cabin made of earth and wood

Where lived a country boy named Johnny B. Goode

Who never learned to read or write so well

But he could play a guitar just like ringing a bell… »

Когда мы закончили петь, кто –то орал как на концерте «Чака Берри», а кто –то сидел, с ошеломлённым видом, будто и представить не мог, что эти двое могли такое изобразить. Когда мы закончили, вся наша группа взорвалась аплодисментами и восторженными криками. Дина, которая к тому моменту дня два, как вернулась уже из Балтимора, смотрела на меня влюблёнными глазами. Не знаю, радовался ли так успеху песни сам Чак Берри, как ему радовались в тот вечер мы с Басовым!

Вечером мы снова вернулись в общежитие и, чертыхаясь, разбрелись по своим голым комнатам. Даже пойти в гости друг к другу тут было нельзя. Дина, которую поселили с Викой, помните, ту вторую девушку, с которой вместе пришли к нам в номер есть борщ, очень из –за этой ситуации злилась. Но сделать было ничего нельзя. Правила университета не допускали общения женского и мужского крыла университета по ночам. Мужчины и женщины здесь жили не просто в разных корпусах, а в разных частях студенческого городка, за соблюдением монастырского статуса в котором следила местная охрана.

С девушками мы могли встречаться только раз в день в холле возле большого телевизора. Разумеется, как все русские, мы, в конце концов, привыкли и к этому, но недовольство этими местными порядками осталось. Вот тебе и дух Свободы, думали мы, разбредаясь по своим кельям. Но как бы не возмущались, местные правила все проживающие в кампусе все были обязаны неукоснительно соблюдать все без исключения, и ни для кого поблажки тут не делались.

Где -то дней через пять нашего пребывания в университете, с нами решил встретиться местный деканат. Встреча должна была проходить в конференц –зале университета. Кому –то из нас надо было сказать приветственную речь, а затем подарить сувениры, но поскольку никто из нас к этой встрече серьёзно не готовился, все начали оглядываться, кому доверить это выступление? Почему –то все единодушно избрали меня.

– Почему я? – Удивлённо спрашивал я, чуть не сказав: «я вообще не журналист!», но вовремя промолчав.

Как я не отбивался, никто ничего не хотел слушать. Ты и всё!

– Но почему? Что я могу им сказать? – Пожимал я плечами.

«Хорошего», я имел в виду. Однако всем, похоже, было наплевать, что я скажу американской профессуре. Чем хуже, тем лучше! «Ладно», согласился я, наконец. Нехотя поднявшись, я вышел на трибуну и оглядел зал. Все столики в конференц –зале были заняты участниками их группы, за отдельным столом расположился университетский деканат. Выглядевшие сытыми и довольными, они улыбались. «А, так у вас хорошее настроение?», подумал я, «сейчас я вам его…».

– Кхм..– с хмурым видом прокашлялся я, давая понять, что речь не будет праздничной. – Вот что…Мы, конечно, не ожидали в одном из престижных университетов Америки встретить голые кровати и разломанные шкафы…

Тут я увидел, что едва я это произнёс, все присутствующие в зале американцы с тревожными лицами начали переглядываться между собой, думая, только скандала нам не хватало!

– …кроме того, по ночам в студенческих кельях было очень холодно…-вспомнил я.

Едва слышный вначале ропот, доносившийся от столика американцев, теперь заметно усилился. Их возмущение передалось и нашим, из –за чего они стали переглядываться, а затем поглядывать на меня с осуждением и укоризной. Мол, чего ты, уж нам то, бывшим советским, жаловаться на бытовые условия вовсе не к лицу! Не царских, чай, кровей»! Вы же сами хотели, чтобы я выступил, подумал я, но тут и сам стал понимать, что задал своему выступлению не слишком благоприятный тон. Слава богу, настроение у меня было таким, какое обычно у людей, которые точно знают, что чтобы ни произошло, они выкрутятся. Пошарив в нише трибуны, где заранее были сложены наши сувениры, я нащупал там какую –то книгу и наугад вытащив её, очень обрадовался заголовку. Теперь исправить ситуацию было просто делом техники.

– Поэтому мы дарим декану факультета этого замечательного университета книгу: «Добро пожаловать в Сибирь»! – Закончил я.

Взрыв смеха, раздавшийся после этого можно сравнить лишь со смехом людей, которых выпустили из газовой камеры на свежий воздух.

Воспользовавшись общим весельем, я собрал из ниши все сувениры, которых там оказалось немало, в том числе значки, футболки и вымпелы, и отнёс их американцам, слово бы у нас всё именно так и было задумано. Кажется, американцы были действительно очень рады: во –первых, от того, что наши жалобы оказались просто шуткой, а во –вторых, потому что они были в числе тех немногих американских преподавателей в университете, кто стал обладателем книг и маек с надписями на русском языке.

Вот, как важно порой сменить вовремя риторику!

Последним американским городом, который мы посетили, был Вашингтон. Маленькая гостиница, в которой мы остановились, находилась недалеко от библиотеки Конгресса США. Здесь было полно уличных кафе, в которых продавали напитки и крисп, жареное хрустящее лакомство. Я заказал у продавца-афроамериканца порцию и сел.

Слева от меня за отдельным столиком сидела американка, миловидная, ухоженная, прекрасная, как Афродита. Таких женщин я прежде не встречал. Я крутил пальцами свою чашку кофе, которую давно выпил и косился на эту женщину, думая, вдруг она обратит на меня внимания, и мы, может, познакомимся. Но она ни разу на меня не взглянула.

Конечно, можно было просто подойти и спросить, кто она, откуда и как её зовут. Почему нет? Всё же везде одинаково. Но мне совершенно некстати вспомнились белочки из Централ Парка, которые, отбросив более дешёвые орешки, выбирала дорогие, а затем, взяв их себе, поворачивалась к тебе спиной. И я подумал –нет, лучше не надо. Что я ей мог предложить? Двухкомнатную квартиру в Москве?

Доев, я кивком поблагодарил темнокожего продавца, который стоял и жарил крисп, за угощение, и пошёл в гостиницу.

Вокруг зеленели залитые солнцем поля, на которых играли в соккер одетые в яркие майки и трусы туристы из Европы. Раскинув крылья из тончайших белых перьев, застыл в небе, вспорхнув над этим спокойным великолепием, местный шестикрылый Серафим. Внешне Америка ничем не отличалась от остального мира. Бегали люди, играя в мяч, прямо, как у нас в России. И чего мы враждуем? Ответа не было.

На следующий день, проникнувшись духом здорового образа жизни, и желая вновь встретить свою американскую красавицу, – нет, а вдруг? – встав пораньше и надев спортивный костюм, я, как заправский американец, решил отправиться на пробежку. Наша гостиница располагалась недалеко от Конгресса и библиотеки.

Здание библиотеки Конгресса, внушительное по размеру бетонное сооружение, сделанное в Романском стиле, занимало огромную даже по американским меркам площадь. Пока я пытался обежать вокруг ее периметра, ко мне из тени от входов, расположенных на разных концах комплекса, несколько раз выходили навстречу темнокожие гвардейцы в специальной синей униформе и, приложив руку к козырьку, громко приветствовали меня: «доброе утро, сэр!». Это было настолько неожиданно и приятно, что в первый раз, когда мне это сказали, я остановился, будто вкопанный, думая, что меня, видимо, арестовали за несанкционированную пробежку и теперь надо просто ждать, когда на меня наденут наручники. Но, поздоровавшись, охранник, сразу же сделал три шага назад, опять уходя в тень, и поняв, что так меня просто приветствовали, я побежал дальше.

На следующий день я снова несколько раз оббежал здание, чтобы услышать это приятное для уха: «доброе утро, сэр!». Приятно же, когда тебя с утра называют сэром!

Конечно, свою американскую Цирцею, с которой рядом ел крисп, я так ни разу больше и не встретил. Но зато на меня обратили внимания с той стороны, с какой я совсем не ожидал.

В холле гостиницы, где мы жили, за стойкой работала миловидная афро-американка. С первого же дня между нами установилось нечто вроде безмолвной симпатии. Не знаю уж что такого она во мне нашла.

Я, улыбаясь, здоровался с ней, а она улыбалась в ответ, причём так, как можно улыбаться только очень добрым знакомым. Однажды я даже подумал: а почему бы нам не познакомиться? Но что –то меня всё время останавливало, возможно тот болезненный опыт, который я получил при общении с туземкой в Бурунди.

Кроме того, в Вашингтоне я понял, что афро-американка афро-американке рознь. Однажды, например, я зашёл в кафе, чтоб быстро чего-нибудь перекусить. Дины со мной не было. Её группы увезли на очередную встречу с американским бизнесменом. Было время ланча, и в кафе собралась прилично народа.

Блюдо, которое там продавали, называлось «эгвич». Это было просто жареное яйцо, спрятанное внутрь бублика. По желанию клиента, яйцо могли сделать в виде омлета и добавить в него зелень, овощи, кетчуп, майонез, что –то ещё… Идея мне понравилась, и я встал в очередь вместе с остальными белыми воротничками.

Когда настал мой черёд, я показал продавщице, молодой афро –американке на эгвич, нарисованный на рекламном щите. Она что –то быстро спросила. Я не понял её вопроса и снова показал на эгвич. Афро –американка в снова что –то произнесла, на этот раз, что крайне меня удивило, весьма сердито. Я опешил, так как не думал, что в Америке продавцы могут так себя вести с клиентами.

Напомню, было обеденное время. К афро-американке выстроилась очередь солидных с виду людей, в костюмах и галстуках, выбежавших на ланч из здания Конгресса, библиотеки или откуда –то ещё, и я всех задерживал.

Понимая это, я пробормотал по-английски: «любое с этого плаката, выберите сами» и снова показал на картинку. Африканка не пошевелилась. Я с надеждой посмотрел на очередь, ожидая, что мне кто –то подскажет, что делать. Как бы это было у нас в России? Вышла бы какая –нибудь сердобольная женщина или мужчина и сказали: чего ты разоралась на человека, видишь, он иностранец! И очередь всем бы скопом разобралась, чего мне надо. Этого примерно я и ожидал. Но здесь очередь тупо молчала. Будто все воды в рот набрали. Это было для меня не просто странно – загадочно! Я чувствовал на себе равнодушные и даже неодобрительные взгляды, а причину этого понять не мог. Я просто не подумал, что в стране эмигрантов может быть именно такое негативное отношение к иностранцам в целом!

В конце концов, чтобы не доводить ситуацию до крайности, я, пробормотав: «извините», вышел из кафе, так ничего и не купив.

Уже на улице, обдумывая вновь и вновь возникшую в кафе ситуацию, я спрашивал себя, почему мне не пришло в голову громко спросить по-английски: «Кто –нибудь понимает, что она хочет»? Или: «послушайте, я иностранец, я здесь впервые. Кто –нибудь объяснит, чего ей от меня нужно»? И так далее. И мне бы наверняка помогли. А вместо этого я стушевался, как последний мальчишка и элементарно сбежал. Глупо!

По дороге обратно в гостиницу я ещё несколько раз заходил в разные кафе, чтобы пережить эту ситуацию, остыть, поесть и чего-нибудь выпить. Но каждый раз почему –то неудачно.

В тот же день я ещё зашёл в заведение, вход которого затерялся между двух зданий, и в который мне пришлось чуть ли не протискиваться. Внутри горел красный свет, стояли бильярдные столы. Некий человек, вынырнув из –за моей спины, слегка оттолкнув меня, устремился к стойке бара, напугав меня этим до смерти. По залу в этот момент полз красноватый стеариновый туман. Какие –то мужчины в майках, небритые, с банданами на голове, ходили в этот ранний час по залу, лениво потягивая баночное пиво. Как добросовестный потребитель Голливудского кино, я немедленно представил себе разбитую о мою голову бутылку и ещё обломок кия, воткнутый мне куда–нибудь под лопатку, и обогнув первый же бильярдный стол, стоящий недалеко от выхода, я, не тормозя, на той же скорости, сделав круг по залу, вышел на улицу.

Последним местом, куда я зашёл по пути в гостиницу, было некое кафе возле отеля, где мы жили. По увеличенному фото сертификата в витрине, я понял, что кафе в этом году исполняется сто лет. Толкнув осторожно дверь, я зашёл внутрь.

Услышав звук колокольчика, за стойку из кулуаров вышла женщина, лет сорока, миловидная, степенная, гладко причёсанная. Она была одета, как одеваются женщины в Подмосковье, Воронеже или под Калугой – в юбку, белую блузку и серую кофту, из –за чего выглядела очень по- домашнему, и весь её вид располагал к себе.

Увидев меня, женщина очень благожелательно спросила меня, что джентльмен желает. Джентльмен к тому времени уже почти расхотел есть, и больше для порядка спросил, нет ли яичницы. Наверняка же в Америке она стоит недорого! «Какую вам сделать?», тут же спросила женщина. «А что они бывают разные?», напрягся я, вспомнив негативный опят с эггвичем. «Простите, я иностранец, мэм и не знаю местных правил», сказал я. «Какую вы можете мне предложить»? Она засмеялась и сказала: никаких правил нет. Могу вам сделать болтунью или омлет. Вы какую предпочитаете?

– Видите ли, – стал бормотать я, – мы в России обычно выбиваем два яйца на сковородку и жарим их, не переворачивая, такая вот дикость…«А, sunny side up!», улыбнулась она, мы тоже такую делаем. Сейчас я вам приготовлю.

– Санни сайд ап? Солнышки с одной стороны? Вот это прикол! – От души рассмеялся я. – Как весело нашу глазунью тут называют!

К яичнице я заказал ещё суп, цена которого в меню не показалось мне заоблачной. Через пару минут женщина принесла яичницу и суп, плюс гренки из хлеба, которые я с аппетитом съел.

И тут, сунув руки в карман, я вдруг обнаружил, что денег у меня нет. Это было странно, потому что они были! И тут я вспомнил бар, в который заходил по пути сюда, и ещё парня, который вдруг побежав за мной, у выхода оттолкнул меня, и мне стало ясно, где меня обчистили.

Что было делать, я не знал. Счёт за глазунью и суп оказался не таким уж и маленьким, где –то около восемнадцати долларов. Зря наверно я заказал суп, подумал я, он оказался дороже, чем в меню.

Перед моим мысленным взором уже мелькали заголовки в прессе: «русский арестован за попытку бесплатно поесть в Америке». Внутри меня всё похолодело. Вот, когда наступила расплата за бесплатный обед в манхеттенской гостинице! Что же будет дальше? Стал фантазировать я. Наверно женщина сейчас вызовет полицию, потом меня поведут в суд, и вот судья уже оглашает приговор, и меня отправляют в жуткую тюрьму где –то на Аляске.

Я украдкой посмотрел на дверь кафе. До неё было в принципе недалеко, каких -то пару шагов. В кафе никого не было, кроме меня и женщины-продавца. Если сбегу, она и рыпнется. Не оставит же она заведение пустым! Но почему –то сил бежать у меня не было, ноги казались ватными и словно приросли к полу. Спустя ещё минуту, поняв, что бегство лишь унизит меня в глазах симпатичной американки, я отказался от этого варианта.

Однако надо было что –то предпринимать. Немного посидев, я встал, подошёл к женщине за стойкой, и, заливаясь краской, пробормотал: «видите ли, какая история, у меня только вот эти деньги и других нет». Я выложил на стол две мелких монеты, завалившиеся в угол кармана. «Похоже, мне не хватает. Знаете, я здесь неподалеку живу, в одной гостинице и если вы немного подождёте, то я обещаю вам, что схожу и принесу…». Я хотел добавить: поверьте, я обязательно сюда вернусь, только не звоните в полицию.

Странно, но женщина, с улыбкой посмотрев на мелочь на стойке, спокойно сказала: «Какая ерунда. Занесёте как –нибудь в другой раз». Мне бы вздохнуть с облегчением, уйти и дело с концом. Но на меня вдруг напал приступ честности.

– Когда потом? – Стал бормотать я, опять начав шарить по карманам. – Я улетаю домой через три часа.

– И куда же вы улетаете? – Спросила она.

– К себе, в Москву, – ответил я.

– Ничего, – улыбнулась она, отдадите когда –нибудь в следующей жизни.

С ужасом подумав о том, чем мне придётся расплачиваться за обед в следующей жизни, думая, я сказал:

– Нет, лучше дайте-ка мне ваш адрес, – сказал я.

– Зачем? – Удивилась она.

– Приеду и вышлю вам деньги.

– Хорошо, – вытащив из держателя, где лежали ещё сотня таких, она протянула мне визитку с адресом кафе.

Поблагодарив её, я пошёл к выходу. Всю дорогу потом я думал об этом случае, и даже в самолёте всё мял в руках визитку, разглядывая её. Я представлял, как женщина из кафе получит конверт, где будет двадцать долларов. А на конверте будет написано , Москва, Россия и наш триколор. И будет приклеена почтовая марка с Пушкиным. Или с Храмом Василия Блаженного. Американка подумает: какие хорошие люди живут в этой стране! Может, она даже прослезится. И ещё один крохотный мостик между нами и Америкой будет построен.

Думая так, я сунул визитку в задний карман джинсов и забыл о ней. Уже дома, не вспомнив, что визитка в кармане, я положил джинсы с остальными грязными вещами и отнёс их в прачечную. А потом, уже спустя некоторое время, достав из кармана ссохшийся комочек бумаги, на котором ничего нельзя было разобрать, я просто выбросил его в мусор, не вспомнив о долге.

Лишь через пару месяцев рассматривая фотографии, сделанные в Америке, я вспомнил, что должен был выслать американке из кафе деньги. Вспомнил и покрылся холодным потом. Значит, эта женщина будет думать, что мы, русские обманщики? Я не знал, как поступить. Очень долго через Интернет я пытался найти кафе в Вашингтоне, которому больше ста лет. Там их было десять, и все они были по виду не те. Кафе, в которое я зашёл, судя по всему, не было знаковым местом!

Много лет потом я мучился этими взятыми в долг деньгами. Мне снились огромные проценты в следующей жизни, которые я должен буду вернуть. Из –за этого я просыпался в холодном поту, думая, только этого мне не хватало! Как –то проснувшись в очередной раз, я даже подумал, а не посланница ли она ада, эта хорошенькая дама, заманившая меня в ловушку долга!

Короче, эта двадцатка стала для меня какой -то навязчивой идеей. Иногда даже когда в магазине, распложенном не далеко от моего дома, мне не хватало денег, и продавщица говорила: занесёте позже, у меня портилось настроение!

«Зачем я тогда не вернулся и не отдал ей деньги, дурак!», корил я себя, «ну, зачем?! Взял бы да отдал, а затем, поблагодарив, ушёл. И всё»!

Весь этот кошмар со мной продолжался до одного случая, когда один мой товарищ взял у меня однажды на время крупную сумму денег на покупку машины и не вернул.

Как оказалось позже, он не мог отдать деньги, поскольку у него на фоне болезни мозга развилась тяжелая болезнь, в результате которой он перестал узнавать людей. Когда он выздоровел, я не стал напоминать его близким об этом его долге, подумав: отдашь когда –нибудь потом, в следующей жизни, хоть через сто лет». И только после этого меня отпустило.

Но вернёмся к той афро-американке из нашей гостиницы, которая мне симпатизировала. Она всегда стояла за стойкой, миловидная, стройная и приятная внешне. При виде меня, она всегда улыбалась. Но на этот раз, увидев меня, зашедшего в гостиницу, она не просто улыбнулась, а вышла из -за стойки, чего не делала раньше, и пошла навстречу мне. Подойдя, она сказала:

– Не могли бы вы мне составить компанию сегодня вечером?

И вдруг посмотрела на меня так, что мне совершенно стало ясно, чего именно она от меня хочет. Так на меня смотрела Дина, когда мы с ней только познакомились. И так смотрела Ольга. И Таня. И Тая тоже.

– Вы хотите, чтобы мы с вами куда -то пошли вместе сегодня вечером? – Решил уточнить я.

– Да. Не пошёл, а поехал. – Сказала она. –У моего брата сегодня день рождения. Он живёт загородом. Все соберутся в его доме. И будут там парами. А у меня пары нет. Я сейчас без парня, потому что мы расстались. Но я бы не хотела ехать одна. Мой парень, это там все знают, белый, точнее, пуэрториканец, и он похож на вас. Но его никто не видел в лицо. И я и подумала – не согласились бы вы поехать со мной как бы вместо него?

Я посмотрел на эту шоколадку и подумал: неплохое начало для триллера. А что если это вечеринка каннибалов, как их показывают в триллерах? Девушка приглашает случайного человека, иностранца, неизвестного никому здесь, белого поехать с ней загород. Он соглашается. Приезжают – а там уже все закуски приготовлены, не хватает только главного блюда. Интересно, как я буду под соусом? Под «тысячью островов», например?

«Извините», говорю я девушке, улыбаясь, «с удовольствием бы, но через пару часов я улетаю назад в Москву».