Читать книгу: «Пограничье двух миров», страница 3

Дальше – рисовые поля. Мужчины и женщины ссутулившись тянули за собой воду, высаживали побеги, тянули носилки. Они не поднимали глаз, но слышали всё. Работали в едином ритме. Тяжело, но слаженно. Я шагал вдоль дороги, и ветер шевелил зелёные побеги – казалось, само поле дышало.

Я наткнулся на кузницу. Хотел было заглянуть – интересно же, как тут куют мечи, что с лёгкостью рассекают воздух. Но едва я ступил на порог, как изнутри вылетел худощавый кузнец с лысиной и жилами на руках, как у каната.

– Нэ! – гаркнул он, замахнувшись кувалдой. – Гайдзин, иру на!

Понял: не рады. Развернулся и пошёл прочь, а изнутри снова зазвенел металл. Сила, вложенная в каждый удар, была будто живая.

Прошёл дальше – к площади. Там стояли деревянные столбы, и длинные бамбуковые жерди. Рядом висела плеть. Воздух пах пеплом и кровью. Всё стало ясно. Место допросов. Место наказаний. И тогда я понял, откуда те крики, что по ночам разносились по деревне. Их не уносил ветер. Он приносил их – прямо к моим снам.

Я ушёл оттуда, сердце сжалось. Хотел глотнуть воды, уйти куда глаза глядят. Весна была в разгаре – деревья покрылись цветами, будто не ведали они страха и боли. И вот – река. Тонкий мост из тёмного дерева, и по ту сторону – поле, усеянное цветами. Я шёл неспешно, и вдруг заметил – на мосту кто-то стоял.

Силуэт – лёгкий, как сама весна. Девушка в кимоно. Когда я подошёл ближе, то остановился – дыхание перехватило. Такую не встретишь на рисовом поле. Наряд её – небесно-голубой с белыми ветвями сакуры, узор – тонкий, как дыхание утренней дымки. Лицо – будто резное. Глаза большие, чёрные, печальные и странно знакомые. Она повернулась ко мне, и я замер.

Её взгляд – глубокий, как озеро, в котором отражаются звёзды.

– …Аната ва… гайдзин? – тихо спросила она. Голос – как ручей в горах: прохладный, чистый.

– Россия… – выдохнул я, не зная, зачем сказал это.

– Ро-ши-а… – повторила она, будто пробовала слово на вкус.

Я хотел заговорить, сказать что-то. Но язык мой не повиновался. Мы стояли, разделённые мостом, но ближе друг к другу, чем с кем-либо за последние месяцы.

И вот тогда, как по велению судьбы, за спиной появился мой стражник. Каменный, молчаливый, как всегда. Девушка увидела его, и её взгляд стал другим – отстранённым, как будто мы и не встречались вовсе.

– Прощайте, – прошептала она, поклонилась и исчезла среди цветущих деревьев.

А я стоял, глядя ей вслед, и чувствовал, как ветер уносит её аромат – и вместе с ним часть моего сердца.

Она исчезла в ночи – так легко, словно её и не было вовсе. Как лёгкий ветер, что скользнул мимо, не оставив ни следа, ни тени. Я стоял, не сводя взгляда с того места, где она только что держалась за перила моста. Шаг вперёд – и её уже нет.

Я резко повернулся к стражнику.

– Кто она? Как её зовут? – спросил я.

Он стоял, как изваяние, будто слова мои не достигли его слуха. Ни вздоха, ни звука – только сдержанный, холодный взгляд.

– У тебя язык есть? – рявкнул я, раздражённо махнув рукой. – Хотя… с кого я спрашиваю, – пробормотал я уже себе под нос. – Как будто со стеной говорю…

Развернувшись обратно к мосту, я встал туда же, где минутой ранее стояла она. Опёрся на перила, взглянул вверх – небо было чистым, тёмно-синим, усыпанным звёздами, словно кто-то рассыпал по бархату алмазы. Под мостом тихо журчала речушка, отражая в себе эти звёзды. А напротив меня раскинулась сакура, полуприкрытая ночной тенью, но всё равно чарующе красивая.

– Что за чудное дерево… – выдохнул я. – Словно сама ночь украсила его лепестками.

Я стоял так долго – минут тридцать, может, больше. Просто смотрел в темноту, улыбаясь сам себе, как глупец. Странное чувство наполняло грудь. Лёгкое, но тёплое. Щемящее. Незнакомое. Я не знал её имени. Не знал, кто она. Но всё внутри гудело, будто я пережил нечто важное, значительное.

Ночь в деревне была тиха. Лишь стрекот сверчков да шорох листвы вдалеке. Я брёл по тропинке, прислушиваясь к своим шагам.

Добравшись до своего сарая, я улёгся на охапку сена. В темноте было тепло, пахло сухой травой, но… я не мог уснуть. Сердце билось, как после бега, а перед глазами вновь и вновь всплывал её образ.

Глаза. Такие… глубокие, тёмные, будто в них отражалась вся ночь. Их невозможно было забыть. Взгляд – мягкий, но сильный, будто в одно мгновение он пронзал насквозь и проникал в самую душу.

А голос… Такой тихий, словно шелест ветра в сакуре. В нём не было ни страха, ни холодности – только спокойствие и что-то притягательное, неуловимое.

Я лежал, не двигаясь, и вдруг понял – я вспоминаю её чаще, чем Родину. Чаще, чем свои сны. Она появилась всего на миг, а теперь – в мыслях, в груди, в этом странном, беспокойном ощущении.

Я не знал, что это. Никогда прежде не влюблялся. Да и слово "любовь" мне казалось чем-то из сказок. Но сейчас… сейчас я будто начинал понимать, как это бывает.

Только не до конца. Пока – ещё нет. Пока – просто её глаза, её голос, её исчезновение в ночи.

И что-то внутри… что-то тёплое, нежное, хрупкое.

Я уснул, наконец, глубоко и спокойно. Впервые за долгое время мне снилось не море, не дом…

А она.

Настал день, которого я ждал и боялся одновременно. Сегодня меня должны были вести на аудиенцию к местному даймё – правителю этих земель. Я не знал, что он за человек. Возможно, мудрый и справедливый, как в старинных книгах. А может, суровый и безжалостный, как буря на море. Но где-то глубоко в душе я надеялся, что он не станет вершить судьбу пленника с жестокостью.

Проснулся я на рассвете. За тонкой, бумажной перегородкой ещё бродили сумерки, но двор уже наполнялся звуками – скрипели полозья телеги, скрикивали птицы, и кто-то точил меч вдалеке.

Я вышел к главному входу и встал у порога, ожидая, когда за мной придёт господин дзёдай Кэнтаро.

Солнце поднималось медленно, окрашивая утренний туман в янтарный цвет. На камнях у входа оседала роса. Я стоял и слушал, как бьётся моё сердце – тревожно, учащённо. Через некоторое время, наконец, раздались шаги. Из-за угла вышла молодая служанка в серо-голубом кимоно. Она указала рукой в сторону дома:

– Заходи, – коротко бросила она, не глядя мне в глаза.

Я вздрогнул и поспешно шагнул внутрь, словно боялся опоздать на последний корабль. Полы дома были гладкими, прохладными, и я невольно задержал дыхание, когда оказался в главном зале.

Комната была просторной, устланной татами, по углам – лаковые сундуки, оружейные стойки, бронзовые курильницы, источающие тонкий аромат. В центре стоял господин Кэнтаро. Он был высок, серьёзен, с сосредоточенным, как у воина, лицом. Вокруг него сновали трое слуг – мужчины, одетые в простые, но опрятные хакама. Именно мужчины традиционно помогали самураю облачаться – не женщины, ведь доспехи были тяжёлыми и священными, частью боевой чести.

Один из них поднял наплечник – крупную пластину с золотым гербом клана – и аккуратно уложил на плечо Кэнтаро. Второй крепил пояс с катаной. Третий затягивал широкие обмотки на голенях. На господине был церемониальный наряд – не боевой доспех, а тёмно-синее камисимо с широкими рукавами, украшенное белыми знаками его рода. На поясе – даиси, длинный меч с чёрными лакированными ножнами. Всё это делало его похожим на живое воплощение закона и власти.

Когда они закончили, Кэнтаро подошёл ко мне. Я чуть отступил, боясь даже взглянуть ему в глаза. Он посмотрел на меня сверху вниз, смерил взглядом и хлестнул ладонью по плечу – не грубо, но жёстко.

– Никакой даймё не захочет смотреть на оборванца, – бросил он. – Отмыть его. Побрить. Одеть прилично.

Он махнул рукой, и слуги молча кивнули.

Меня вывели во внутренний сад, к деревянной бане с каменным чаном. Там уже стояла горячая вода.

Я неловко снял свои тряпки – остатки одежды, в которой прибыл сюда. Меня тщательно вымыли – тёплой водой, рисовой губкой, с особой церемониальностью. Казалось, что даже это очищение здесь – часть обряда.

Потом меня усадили, и один из слуг начал осторожно сбривать щетину с моего лица. Я сжал кулаки, но терпел. Сбрив бороду, он вытер лицо мягкой тканью.

Затем мне принесли чистое кимоно – простое, но целое, цвета тёмной охры. Поверх накинули лёгкий хаори с белым гербом, а на пояс заткнули деревянный меч – букен. Настоящее оружие пленнику, конечно, давать не стали.

Я смотрел на своё отражение в воде и не узнавал себя. Чистый. Опрятный. Почти как местный юноша. И в то же время – чужак.

Мы вышли за пределы усадьбы. Господин Кэнтаро сел на своего коня – вороного, с искусно украшенным седлом. Я шёл позади. По бокам его сопровождали четверо самураев – в доспехах, с холодными лицами. Их катаны блестели в утреннем солнце, словно предупреждение.

Я шёл за ними, и всё внутри было сжато. Не от страха – от того, что судьба моя теперь зависела от одного взгляда, одного слова неизвестного даймё.

Сначала казалось, что замок близко – вроде виден уже сквозь деревья, словно рукой подать. Но чем дольше мы шли, тем отчётливее я понимал: он стоит на самом краю деревни, возвышаясь на холме, как каменный страж, охраняющий свои владения. Мы шли больше часа, молча, под палящим солнцем, в сопровождении воинов в доспехах.

Но когда я увидел замок вблизи – у меня буквально перехватило дыхание.

Это не было похоже ни на один замок, который я видел раньше – ни на европейские крепости с зубчатыми башнями, ни на каменные дворцы в России. Передо мной возвышалась архитектура другого мира: многослойная, как веер, величественная и в то же время почти воздушная.

Белоснежные стены замка устремлялись вверх, а крыши, уложенные черепицей в виде выгнутых чешуек, напоминали драконьи крылья. Углы крыш изящно загибались вверх, словно тянулись к небу. На самых верхних ярусах были установлены золотые фигуры – кажется, фантастические рыбы, которых японцы называют "ситайхоко", охраняющие от пожаров.

Мы приближались к главным воротам. Они были колоссальны, укреплены железом, словно созданные не для людей, а для титанов. На стенах стояла охрана – десятки, а может, и сотни солдат в одинаковых доспехах. Они сновали туда-сюда, как муравьи, каждый при деле.

Ворота открывались не сразу – им потребовалось несколько минут, чтобы отодвинуть тяжёлые створки, открыв путь внутрь. Я уже собирался шагнуть, но оказалось, это только первые ворота.

За ними был узкий, тёмный проход, как горло зверя, с бойницами по бокам. На стенах, за решётчатыми окнами, стояли лучники, готовые разрядить стрелы в любого, кто осмелится войти без дозволения. А в конце туннеля – вторые ворота, не менее массивные.

Я понял: всё это было задумано как оборонительная ловушка. Если бы враг пробился внутрь, его бы зажали в этом туннеле, как крысу, обстреливая с обеих сторон.

Когда мы прошли вторые ворота, я невольно замедлил шаг. Внутри замка всё было иначе.

Вместо грубых стен и казарм, как я ожидал, я увидел почти город – с широкими дорожками, аккуратными деревянными домами, садами, фонарями. Двор замка был чист, выметен до блеска. Слева я заметил павильон для стрельбы из лука, справа – небольшой пруд с карпами.

Ничего лишнего. Всё просто, но изысканно – каждый камень на своём месте.

Мы пересекли двор и подошли к основному зданию. Как я понял позже, оно называлось хонмару  – главная башня, сердце замка, где проживал даймё. Здание было выше прочих, с несколькими ярусами и балконами, откуда, наверное, можно было видеть всю округу.

Из боковой двери вышел пожилой мужчина в сером кимоно – судя по осанке и взгляду, он был важным слугой. Он не сказал ни слова, просто кивнул и отошёл в сторону.

Но я уже не смотрел на него. Меня словно притянуло к другому месту. Чуть поодаль, на возвышении, раскинулся сад камней . Я подошёл ближе, остановился, забыв о всём.

Сад был необычным – это был не цветущий парк, а ровная площадка, покрытая гравием, расчесанным в идеальные круги. Между ними – тёмные валуны, будто всплывшие из моря тишины. Всё казалось до странности простым: ни воды, ни растений. Но в этом молчании была сила, покой, какая-то недостижимая гармония.

Каждый камень – будто самурай в бою: неподвижен, сосредоточен, осознан.

Все слуги господина Кэнтаро остановились и низко поклонились. Я замешкался, но Кэнтаро метнул в мою сторону короткий взгляд и медленно наклонил голову.

Я сразу понял – это знак. Я поспешно склонился, постаравшись повторить их движения.

Словно весь этот замок, его порядок, его строгая красота – приняли меня на миг. Или, быть может, испытали.

Мы ждали, наверное, с четверть часа. Я уже терял счёт времени – мысли упорно возвращались к тому каменному саду. В этой кажущейся простоте было что-то, что нельзя было выразить словами. Сад дышал вечностью – и будто звал меня остаться в его молчании.

Но тишину прервал голос слуги. Нас пригласили внутрь.

Мы пересекли ещё один коридор и оказались перед тяжёлой дверью, обитой тёмным деревом. Она плавно раздвинулась, и я вошёл следом за дзёдаем Кэнтаро в просторный зал.

Комната называлась сидзэн-но ма  – «зал природной гармонии», хотя иногда её называли просто омэ-сэйдзё , что значило «приёмный зал». Это была официальная часть замка, предназначенная для дипломатических бесед, приёмов и, как я понял, важных разговоров с даймё.

Всё было до странности строго и красиво. Пол покрыт татами – рисовыми матами, ровно уложенными в определённом порядке. Стены украшены свитками с каллиграфией и изображениями гор, рек и журавлей, на которых были написаны, как мне позже объяснили, изречения мастеров дзэн.

В дальнем конце зала, чуть на возвышении, сидел сам даймё.

Рядом с ним стоял подставной штатив – на нём, в полной боевой готовности, покоились его доспехи. Они были выполнены в чёрно-золотой гамме, с кистями из конского волоса, и шлемом в виде головы дракона. Два меча – катана  и вакидзаси , символ его власти как самурая – лежали перед ним, как стражи, охраняющие покой хозяина. Их цуба (гарда) была искусно вырезана, а ножны покрыты лаком цвета ночного неба.

Все самураи, включая дзёдая Кэнтаро, одновременно опустились на колени, сели в позу сэйдза  и склонили головы до самого пола. Их жест был синхронным и точным, как военный строй.

Я замешкался, но быстро повторил их движение, неловко усевшись и склонив голову. Никогда бы не подумал, что однажды окажусь в таком положении – кланяющимся чужому господину в другой стране. Но я был в Японии, в их мире, и понимал: если хочу выжить, должен принимать их правила.

По знаку даймё все подняли головы. Я последовал за ними.

И тогда увидел её .

Она сидела чуть поодаль, за плечом господина, в светлом шёлковом кимоно с вышитыми ветвями сакуры. Это была та самая девушка с моста – её взгляд поймал мой, и на мгновение весь зал исчез для меня. Но я быстро отвёл глаза – я не знал, кто она. Раз сидит так близко к даймё, значит, точно не простая служанка.

(Как я позже узнал, в такие залы на аудиенцию выходили редко женщины. Обычно рядом с даймё находились только жена , если она играла политическую роль, и старшая дочь , особенно если она была обучена этикету. Также могли присутствовать служанки  – но только в качестве молчаливой поддержки, и только в дальнем углу.)

Даймё был мужчиной лет сорока пяти, с чётко очерченными чертами лица, высоким лбом и тёмными глазами. Он казался строгим, но в его облике была непоколебимая сдержанность – тот редкий тип спокойной силы, которую ощущаешь не по словам, а по самому присутствию.

Когда он заговорил, его голос был, как шелест ветра в кронах сосен – ровный, глубокий, без ненужных интонаций. Он не повышал тон, но каждое слово звучало так, будто не подлежало обсуждению. Я подумал: если бы голос был водой, он был бы тихим горным ручьём – прохладным, но опасным, если к нему подойти слишком близко .

Перед собой он держал дощечку – тёмного лакированного дерева, с вырезанными иероглифами. Это были моккан  – тонкие деревянные таблички, на которых писались важные сведения, если под рукой не было бумаги. На них хранились записи о гостях, передвижениях, даже угрозах.

Он скользил взглядом по записям, пока говорил с дзёдаем Кэнтаро.

– Клан Ямасиро усиливает позиции, – донёсся перевод слов господина Кэнтаро. – Их отряд замечен к югу от перевала. Мы должны быть готовы.

Я сидел молча, почти не двигаясь. Разговор ускользал от меня – я понимал лишь отдельные слова, едва улавливал смысл. Но по взглядам, по тону голосов чувствовалось: речь шла не просто о политике. Они говорили о будущем этой земли. Земли, на которой я теперь был пленником… или, быть может, будущим воином.

Даймё, выслушав слова Кэнтаро, на мгновение задумался. В его взгляде мелькнула тень – не страха, нет… скорее, воспоминаний. Он медленно поднял веер, коснулся им подбородка, а затем сделал ленивое движение в воздухе.

– Алексей, говоришь… – произнёс он негромко, словно пробуя имя на вкус. – Да, я слышал его имя. Не так часто ветер приносит к нашим берегам людей с других земель. Слухи бегут быстрее стрел.

Даймё, выслушав слова Кэнтаро, на мгновение задумался, взгляд его потемнел.

– И это всё? – спросил он, переводя взгляд на Кэнтаро. – Я вижу, ты привёл с собой чужеземца. Кто он?

Кэнтаро поклонился ещё ниже.

– Это пленник, которого наши воины выловили у берега после шторма. Его звали… Алексей.

(здесь махнул веером даиме и сказал напиши на японском как будет алексеи да слышал го имя в наши земле редко заностит чужестранцев )

Меня толкнули чуть вперёд, я снова склонился и поднял глаза только тогда, когда услышал перевод следующей фразы:

– Он не похож на наёмника. Откуда он?

– Он говорит, что их судно шло в Сахалина, господин, – ответил Кэнтаро. – Перевозили груз: ткани, инструменты, железо… и оружие. Шторм бросил их корабль к нашему берегу, команда, судя по всему, погибла. Он выжил один.

Даймё посмотрел на меня с холодным интересом. В зале повисла тишина. Он наконец сказал:

– Пусть сам ответит. Откуда ты, чужеземец?

Я понял, что настал момент, когда лучше не юлить. Я встал на колени ровно, посмотрел на него и сказал по-русски, но медленно, делая паузы, надеясь, что поимет всё как надо: и повторил на японском я из русскои империи

– Мы шли с Сахалина, господин. Судно было русским, торговым. “Заря” назывался – старый бриг, но крепкий, с пушками, на всякий случай. Мы везли товар – железные плуги, бочонок с вином, кое-что из тканей… и, да, оружие, кое-что из старых мушкетов, на случай нападения. Шторм был злой. Мачты сдуло к чёрту, волна перевернула всё. Я один выбрался. про остальных не знаю из команды нас оставалось пару человек в дрезвом уме ну когда ваши воины стали стрелять по нам из стрел на нашем коробле загорелась палуб и мы прыгнули воду когда я очнулся на берегу меня уже держали ваши воины

Даймё молча слушал, потом перевёл взгляд на Кэнтаро.

– Ты ручаешься за него?

– Да, господин, – без колебаний ответил Кэнтаро. – вот сколько времени он находится под моим контрелем не было признако что он что то замышляет не ладное Моей головой.

Невозмутимое лицо даймё слегка оживилось. Он бросил взгляд на свою дочь – девушку в светлом кимоно – та чуть заметно кивнула, словно всё поняла ещё до слов.

– Он может быть полезен, – сказал даймё. – Пусть живёт. Но он – твоя тень, Кэнтаро. Отвечаешь за него до последнего слова.

Затем он снова посмотрел на меня.

– Скажи, чужеземец, – медленно произнёс он. – Ты умеешь строить корабли?

(опеши как бы сказал хорошим ремесленик или кто там строил корабли и понимал в их алеша умел стрелять хорошо из оружия в то время опеши какого и он мог построить нормальныи корабель которые были не большого размера и которые могли выиди  в открытыи океан опеши какие корабли ну с пометкои того что ему надо иметь людеи которые понимали хоть чуточко коробельностроении что бюы построить и он мог стрелять из орудии пушак на корабле)

Даймё лишь чуть приподнял брови.

– Хорошо, – произнёс он. – Тогда он останется. И посмотрим, на что годен.

Он медленно поднялся и махнул рукой. За его спиной поднялись слуги, а дочь – та самая девушка с моста – шагнула чуть ближе и кивнула.

– Дочь моя Саки, – впервые назвал он её вслух. – Отныне она и её служанки будут следить за тем, чтобы чужеземец не превратился в дикаря. Пусть выучит наш язык. Пусть узнает, как живут люди Ямато.

А ты, Кэнтаро, – он перевёл взгляд на своего вассала, – отвечаешь за его дух. Если сойдёт с пути – ты потеряешь не только честь.

Саки подошла ближе. Мы снова встретились глазами. В её взгляде было что-то новое – уже не простое любопытство, но вызов, как будто теперь она и вправду должна была заботиться обо мне.

Я снова поклонился, не зная, с чего начать. Новый мир раскрывался передо мной, тихо, как цветок на рассвете. И я не мог отвести от него глаз.

Он бросил взгляд в сторону, где стояли старейшины клана, и с интересом добавил:

– На нашем языке его будут звать… アレクセイ (Арэкусэй). С этого дня пусть называют его так.

Меня чуть подтолкнули вперёд. Я снова опустил голову, встав на колени, как того требовал их обычай. Но когда заговорил даймё, я позволил себе поднять взгляд. Слова он произносил чётко, неторопливо – и, к счастью, я уловил смысл. Не зря, подумал я про себя, вечерами занимался с мальчишкой по имени Рику, который приходил ко мне в сарайг и учил меня словам, рисуя иероглифы. Я не знал всех слов, но понимал через одно – и этого хватало, чтобы догадаться: речь шла обо мне. О моём будущем.

– Он не похож на наёмника. Откуда он? – спросил даймё, не глядя на меня, словно обдумывая более важные дела.

– Он говорит, что их судно шло в Сахалин, господин, – ответил Кэнтаро. – Перевозили груз: ткани, инструменты, железо… и оружие. Шторм бросил их корабль к нашему берегу. Когда их выбросило на сушу, в живых было четверо. Трое были в сознании, один – без сознания. Это он. По виду – командир или хотя бы старший среди них. Я распорядился оставить его у себя. Остальных троих – отправить в Осаку.

В зале стало тихо. Только пламя в жаровне потрескивало, и ветер шумел за деревянными ставнями.

– Пусть сам ответит, – наконец сказал даймё. – Откуда ты, чужеземец?

Я выпрямился и проговорил медленно, с паузами. Сначала по-русски, затем, как смог, на японском:

– Мы шли в Сахалин, господин. Русское торговое судно. “Заря”. Старый бриг, но крепкий. Пушки на борту – от пиратов. Везли товары: железные плуги, вино, ткани… старые мушкеты – для обороны. Шторм был злой. Мачты сдуло к чёрту. Палуба загорелась, когда ваши воины стреляли из луков. Остатки команды прыгнули за борт. А очнулся я уже на берегу – под стражей.

Мой голос дрожал, но я не позволил себе ни жалости, ни страха.

Даймё молча смотрел, затем повернулся к Кэнтаро:

– Ты ручаешься за него?

– Да, господин, – не колеблясь, ответил тот. – Пока он под моим присмотром, не замечено ничего злого. Он даже пытался говорить с детьми. Моей головой ручаюсь.

Даймё чуть наклонил голову, словно удивлённо признавая – редкая честность. Его взгляд скользнул к дочери. Девушка в светлом кимоно чуть кивнула – еле заметно, как будто знала ответ ещё до того, как был задан вопрос.

– Он может быть полезен, – произнёс даймё. – Пусть живёт. Но он – твоя тень, Кэнтаро. Отвечаешь за него своей головой.

Я выдохнул, но рано. Он снова посмотрел на меня:

– Скажи, чужеземец… アレクセイ, – теперь уже по имени, – ты умеешь строить корабли?

Я замер. Корабли… Я не был мастером, но…

– Я не плотник, не корабельный мастер, – сказал я, – но могу починить судно. Подогнать доску, натянуть парус, заменить мачту, если надо. Если дать мне топор, помощников, немного инструментов – я и шлюп соберу. Такой, что выйдет в море. Пусть не огромный, но добротный. На “Заре” я не только груз таскал. Я знал, где что держится. А ещё я умею стрелять – с мушкета, с пушки. Если нужно защитить судно – я не подведу.

Старейшины переглянулись. Кто-то тихо хмыкнул. Даймё чуть приподнял бровь, словно не ожидал столь прямого ответа.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда он останется. И мы узнаем, на что он способен.

Он медленно поднялся. За его спиной одновременно встали двое слуг, а Саки – девушка с моста, теперь названная вслух – шагнула ближе. Свет от жаровни золотил её волосы и отблескивал на ткани кимоно.

– Дочь моя, Саки, – сказал он, – с этого дня ты и твои служанки будете следить за тем, чтобы чужеземец не одичал. Пусть учит наш язык. Пусть узнает, как живут люди Канэгава.

А ты, Кэнтаро, – он повернулся к вассалу, – следи за его духом. Если он сойдёт с пути – ты потеряешь не только честь, но и больше.

Саки подошла ближе. Мы снова встретились глазами. В её взгляде больше не было детского любопытства – теперь это был вызов. Ответственность. И, может быть… лёгкий интерес.

Я снова поклонился. Я не знал, с чего начать. Но знал одно: это был новый мир. Я чувствовал, как он раскрывается передо мной – медленно, как бутон сакуры на рассвете. И я уже не мог отвести от него взгляд.

Саки провела меня по длинному коридору с шуршащими татами, и за ней тенью скользили четыре служанки в строгих чёрных кимоно. Они не проронили ни слова, лишь внимательно следили за каждым движением своей госпожи. Я чувствовал, что нас нарочно увели, чтобы за закрытыми дверями даймё Канэгава и дзёдай Кэнтаро могли поговорить наедине. О чём – я мог только догадываться. Но ясно было одно: меня, чужака, не хотели допустить к этим словам.

Мы вошли в другую комнату. Это было уютное помещение с раздвижными перегородками-сёдзи, сквозь которые проникал мягкий свет сада. В углу стоял токонома – ниша с цветочной композицией и свитком с каллиграфией, а в центре – низкий лакированный столик. Как и было принято в домах знати эпохи Эдо, мы сели на татами, скрестив ноги. Я опустил взгляд, стараясь вести себя так, как мне подсказывал скромный разум гостя.

Служанки бесшумно зашевелились: одна разложила перед нами утончённые чаши, другая принесла керамический чайник. С третьей капнула первая капля пара – зелёный чай был свежим, пах весной. Я с трепетом наблюдал за движениями – каждая из них будто танцевала, всё было медленно, плавно, без единой ошибки. Это была не просто подача чая – это было действо.

Когда мне подали чашу, я поклонился и аккуратно взял её обеими руками, как мне однажды показал Кэнтаро. Саки сидела напротив, её взгляд был спокойным, но внимательным. Сердце моё стучало сильнее, чем тогда, когда я впервые увидел её на мосту. Я украдкой смотрел на неё, стараясь не задерживать взгляд. В Японии, как я понял, прямой взгляд в глаза женщины мог быть воспринят как дерзость. Но она… Она не отводила взгляда.

Прошло несколько минут в тишине. Только чай между нами и шелест ткани, когда служанки поправляли подолы. И тут Саки первой заговорила.

– Ты не похож на воина, – произнесла она негромко, но чётко. – Но в тебе есть что-то… твёрдое.

– Я моряк, – тихо ответил я. – Иногда это тяжелее, чем быть воином.

Она слегка улыбнулась.

– И как тебе здесь, в замке Канэгава? В деревне?

Я подумал, сделал глоток чая и, выбрав слова, ответил:

– Это… как попасть в другой мир. Всё – будто сошло со свитков: горы, деревья, эти крыши, что тянутся к небу. У нас в России я такого не видел. Замок – как корабль из камня и дерева, стоит высоко и всё видит. А деревня… люди там улыбаются, несмотря на суровую работу. Мне казалось, что в мире нет мест, где так гармонично сочетаются сила и покой.

Она опустила взгляд в чашу, потом снова посмотрела на меня.

– Ты умеешь говорить красиво. Или это просто правда?

– Это просто… то, что я увидел. То, что почувствовал.

Она немного помолчала, потом спросила:

– А как выглядят замки у вас, в России?

– Они другие. Каменные, мрачные. Высокие стены, башни – чтобы держать врага снаружи. Но холодные. Я не чувствовал в них жизни. А здесь – стены словно дышат, слышат, как поёт ветер за окнами…

– У нас замок – часть души клана, – сказала Саки. – Не просто защита, но дом предков.

Мы продолжили беседу – она спрашивала о еде, которую мы ели на корабле, о том, почему мы шли на Сахалин. Я рассказывал, как мы ловили рыбу, как варили суп из сушёной капусты и солонины, как мечтали добраться до суши. Мы смеялись – совсем тихо, чтобы не нарушить атмосферу.

И вдруг задвигалась дверь. Сёдзи отъехали в сторону, и на пороге появился даймё Канэгава, за ним – Кэнтаро. Оба молчали. Даймё, не говоря ни слова, подошёл и сел напротив меня. Его взгляд был серьёзен, но не враждебен. Он медленно кивнул.

Я почувствовал, как мир снова стал весомым. Приятная беседа закончилась. Теперь начиналось что-то новое.

Мы сидели в молчании – редком, почти волшебном моменте, когда слова не нужны. Я даже забыл, где нахожусь. В голове стояла лишь тишина, аромат чая и мягкое дыхание Саки. Казалось, что весь этот мир, полный тревог, сражений и потерь, остался где-то далеко – за стенами замка, за шумом деревни.

Но всё рухнуло в один миг.

Раздвижная дверь сёдзи отъехала с резким звуком. На коленях перед нами упал молодой слуга, запыхавшийся, с потной шеей и растрёпанной повязкой на лбу.

– Мой господин! – выдохнул он, низко склоняя голову к татами. – Прибыл господин Каро – Янагива Тадаомару!

Даймё Канэгава мгновенно встал, как будто вспыхнул изнутри. Его взгляд стал острым, словно у ястреба, и ни на кого не глядя, он произнёс:

– Передай Янагиве-сама, что я жду его в зале для аудиенций.

С этими словами он резко развернулся и исчез за дверью так же стремительно, как появился. Служанка даже не успела подать ему чашу чая.

Только двери задвинулись, как в комнате раздался громкий, раскатистый смех. Это был дзёдай Кэнтаро. Он расхохотался, запрокинув голову, и, взяв чашу, громко произнёс:

– Вот и пришли вести! Ах, не к добру каро приезжает без предупреждения… Ох, нича́су ! Вот теперь начнётся…

Он одним глотком осушил чашу и с ухмылкой посмотрел на меня.

– Слушай, га́йдзин, – сказал он, – собирайся. Пойдёшь со мной. Я выделю тебе комнату в своём доме. Там безопаснее. Госпожа Саки будет навещать тебя и учить нашему языку. Что ж, может, ты не так уж и бесполезен, раз даймё позволяет тебе дышать под его крышей.

Я растерянно кивнул и взглянул на Саки. Она опустила голову, словно скрывая выражение глаз. Её голос прозвучал мягко:

– Хорошей дороги.

– Благодарю вас, госпожа, – я поклонился ей, чувствуя, как дрожит внутри что-то непонятное, как будто я оставлял за собой целый мир в этой комнате.

Кэнтаро хлопнул меня по плечу:

– Давай, Арукусэи  (アレクセイ – Алексей на японский манер), пошли. Гайдзин, но с мозгами – редкость.

Он рассмеялся и толкнул дверь. Я пошёл за ним, оставляя за собой аромат чая, взгляд Саки и ощущение, будто всё только начинается.

Как только мы вышли за порог дворца и ступили в сад замка, по дорожке, выложенной ровными каменными плитами, мимо нас с быстрым и решительным шагом прошли трое самураев. Их шаги отдавались в тишине сада, только ветер шелестел листвой сосен.