– Проснись и пой, феофил! – прочирикал назойливым будильником Сефирот сквозь пелену тягучего похмельного синдрома. – Вчера ты здорово потрудился ради благого дела. Бросил невинную душу на жернова следственного процесса.

– Истина требует жертв. Особенно когда дело касается бесов. Так устроен Иерополь, – пробурчал детектив хриплым голосом.

– Но ты даже не спросил у наивного глупца, готов ли он принести подобную жертву?

– Он бы струсил и погиб.

– Поэтому ты не оставил ему выбора.

– Так все и происходит. Ломбарда сделал выбор за меня. Я сделал выбор за Баррета. Спаситель сделал выбор за все человечество. Не в этом ли заключается суть ролевой модели наставника? Парень узрел истину и познал цену чужих грехов. Чтобы искоренить их, нам приходится платить сторицей.

– Ты насильно пытаешься привить ему свои ценности, не понимая, из какого он теста. Не думал, что бросаешь семена не в плодородную почву, но в пыль?

– Возможно, мы просто не можем поверить, что посторонние видят мир отличным от нашего видения, и потому стараемся донести свою точку зрения до других любым возможным способом, потакая собственному эгоизму. Теперь заткнись и дай сосредоточиться.

Голова раскалывалась на части, глаза слиплись, а слизистые пересохли. Штейн закашлялся и непроизвольно выпустил газы, затем блаженно потянулся. Приятно чувствовать хоть что-то ради разнообразия.

Детектив с трудом принял вертикальное положение и уселся на измятом матрасе, расстеленном в углу комнаты, которую он снимал над пельменной Старой Наны на тринадцатом уровне Адского Котла. Аскетизм, достойный истинного грехоборца, просматривался в каждой детали сего убогого жилища. Стул, стол да пыль по углам – вот и все скромное убранство. Вместо окна – горизонтальная щель у самого пола, прикрытая прозрачной полимерной пленкой. С улицы доносились запахи пряной еды вперемешку с вонью нечистот вкупе с сернистыми дымами, вырывавшимися из разлома, проделанного божьей бомбой. Гомонили бесы, перекликаясь своими резкими грубоватыми голосами с размеренной усталой речью обычных грешных людей. То были неудачники, неправедники, беглецы и бродяги, чья жизнь под властью Синода не задалась. Такие, как Нана и он сам.

Штейн уставился на амулет, одиноко висевший на стене. Раскрытая длань Спасителя с божественным всевидящим оком посреди ладони. Несколько минут он пристально всматривался в него, пока не привел мысли и чувства в норму.

Последним утренним ритуалом по порядку, но не по важности был укол ихора. Штейн нащупал пневматический инъектор под матрасом и вколол себе дозу. В запасе оставалось еще несколько карпул. После того, как они разберутся с убийцей бесов, следовало наведаться в Мортуарий за добавкой. Ихор позволял замедлить процесс распада личности и обращение в пустышку. Так ему говорили хароны, и пока это работало. Как лицензированный грехоборец и сотрудник Бюро Штейн обладал приоритетным доступом к запасам маслянистой голубой жидкости, которой был лишен безвольный бедолага, ныне потрошащий чертей по всему Адскому Котлу по чьей-то злой воле. Убийца ничем не отличался от сотни других пустышек. Манкурт не выбирает своей судьбы. Штейн же нашел свое место в этом городе. Он приспособился. Выжил, несмотря ни на что.

– Да, феофил, но ради чего? – Сефирот завис прямо перед лицом детектива.

– Это данность и типичное свойство жизни. Такие уж мы есть. Забавно, что ангелам сие неведомо. Проклятый Антихрист – и то понимал больше вашего, будучи всего лишь набором нулей и единиц. Вы неспособны осознать природу человеческого разума.

– Неужели? Мы играем в игры с младенцами. Бросаем вам мяч и наблюдаем, что вы станете с ним делать: пнете, поймаете, продырявите, сядете на него верхом, споткнетесь и расшибете себе голову.

– Зачем?

Сефирот развел руками:

– Мы лишь инструменты божьи. Промысел Его непостижим нам.

– Вот же хитрый маленький ублюдок. Как я попал домой?

– Вам помогли добраться отродья Антихриста.

– А Баррет?

– Здесь. Прислушайся к звукам этого чудесного утра, феофил.

Штейн услышал шебуршение в туалете. Он поднялся на ноги и подошел к двери. Внутри раздавалось тихое поскуливание:

– Боже святый, Боже святый… – Мантра повторялась как на заевшей грампластинке.

Штейн отодвинул створку и заглянул внутрь. Сефирот завис у него над плечом.

Баррет стоял на коленях, облокотившись на стульчак унитаза. Рот изгваздан в блевотине. Взгляд прикован к запястьям, на которых были вырезаны нечестивые символы, покрытые свежей коркой от едва свернувшейся крови. Во время Священной Войны они стали символом напрасной жертвы, в древности принесенной божьим чадом во имя рода людского. Под этой меткой шли в бой последователи Антихриста – рукотворного бога, созданного людьми ради спасения от кары за эксперименты с генетическим кодом и попытки оцифровать душу.

Штейн не помнил ничего из остатков вчерашнего вечера. В том числе то, как знаки появились у Баррета на запястьях. Видимо, Мурмур получил добрую порцию жертвенной крови. Что ж… это был равноценный обмен.

– Не пищи, парень, – пробубнил детектив. – Говорят, шрамы украшают мужчину. Однако отныне не советую ходить по Вышеграду в рубашках с коротким рукавом. Синоидальная мода до ужаса консервативна и скупа на экспрессию.

Баррет утих.

– Как приведешь себя в порядок, спускайся вниз. Надо перекусить. Старуха отлично готовит. У нас теперь есть стоящая зацепка. Сегодня будет длинный день и много работы. Силы еще понадобятся.

Баррет тихо сказал:

– Ты мразь, Штейн. Ты знаешь?

– Еще бы.

– Зачем ты пошел на это? Мое тело теперь осквернено. Что до души…

– Мой опыт подсказывает, что душу подвластно изгадить только самому человеку. Если же переживаешь за свое тело – меняй работу. Мы грехоборцы, парень. Наши тела – инструменты в борьбе с несправедливостью и убожеством рода людского.

– Разве мы не чтим соблюдение заповедей? Не их блюдем?

– Заповеди сочинили люди. Высшие моральные ценности вне времени и конфессий, вне расы и пола, вне генетического кода. Они порождение нашего сознания. Плод высшей нервной деятельности. Антагонизм животному естеству.

– Заповеди даровал нам Спаситель.

Штейн скривился:

– Всего лишь человек, как и Антихрист не более чем искусственный интеллект.

– За такие речи тебя должно сжечь на костре.

Штейн расхохотался:

– И что с того? Паленая мертвечина – толку чуть. Через неделю восстану горелым бифштексом. Через месяц буду как новенький, только забуду все к херам. Старые наработанные межсинаптические нейронные связи почти не восстанавливаются в прежнем виде. Стану как чистый лист.

Баррет в задумчивости склонил голову:

– Даже если в твоих неправедных словах есть здравое зерно, что скажешь про ангелов? Разве они не истинное воплощение божественной силы?

– Неизвестная переменная, только и всего. Мы просто не понимаем, что они такое, а посему обожествляем, – детектив подмигнул Сефироту, а тот показал в ответ язык.

Баррет хотел возразить Штейну, но детектив уже шел к выходу в сопровождении ангела-хранителя, бросив через плечо:

– Жду внизу.

Штейн спустился в пельменную и устроился за стойкой перед кухней Старой Наны. Карга привычно выставила перед ним дымящуюся тарелку с дюжиной превосходных пельменей. Она каким-то чудесным сверхъестественным образом всегда знала, когда он пожалует к столу. Особый дар предвиденья желаний давнишнего клиента или просто скрипучие полы в старом захудалом здании. Иных посетителей в тесном и душном помещении пока не наблюдалось. Хмурое утро давно миновало. День катился к полудню, но в Адском Котле было темно всегда. Для грешных душ, таких как их собственные, света здесь давно не осталось.

Тонкие морщинистые губы привычно посасывали чубук видавшей виды трубки, периодически выпуская густые облачка дыма. Когда по трубе пневмопочты из квартиры Штейна просвистело отправленное письмо, они вытянулись в тонкую презрительную линию.

– Святая простота! Неужели паренек так наивен, как кажется?

– Возможно, – сквозь чавканье выдавил из себя Штейн, освещенный порхавшим вокруг Сефиротом.

– Ты бы еще притащил в Котел девственницу верхом на единороге, честное слово. Подведет он тебя под монастырь, Гор. Попомни мои слова!

– Работаем с чем есть. Не считаешь, что мы слишком очерствели за годы отчаяния?

– Очерствели?! Да я самая сочная ягодка в этом богом забытом месте. – старуха обнажила кривые прокуренные зубы в широкой улыбке.

– Грехи мои тяжкие! Сомкни уста, женщина. Я поесть пришел, а не проблеваться, – детектив подозвал ангела-хранителя. – Сеф, дело есть. Перехвати этого целлюлозного голубя, хотя… – Штейн на миг задумался, прекратив жевать. – Лучше проследи до получате