Читать книгу: «Рыцарь из Таматархи», страница 3

Однако в жизни часто происходит не так, как планировалось. Солнце уже клонилось к вечеру, когда в Балту вернулось целым и невредимым касожское войско, а вместе с ним пришла и рать Мстислава. Только вот Редедю, а вернее его бездыханное тело, привезли на телеге. Об этом им сообщил испуганный донельзя домовой служка из рабов.

Абсолютно не ожидавшие такого вот конца, вожди, растерялись. Сидели в шатре, онемев, не зная, что сказать, не зная, что ожидать и как себя вести в совершенно изменившихся условиях. Молчали, не смея даже взглянуть, друг на друга, каждый готовился к самому худшему: нагрянут вот сейчас сюда, в шатёр, эти хазары с русами, да и прикончат их сразу. И это был бы ещё хороший конец, а ну, да как им взбредёт в голову взять, да и сварить их в больших, общинных котлах, заживо.

Вот полог входа в шатёр отогнулся, и в него хлынули золотые потоки лучей вечернего солнца, – это конец, пронеслась трепетная мысль у всех собравшихся здесь. Ослеплённые ярким солнечным светом они закрыли глаза, приготовились к самому худшему и, вдруг, услышали знакомый насмешливый голос:

– Чего расселись тут? Чего ждёте?

Ошарашенные, они открыли удивлённые глаза и увидели давно известного им Юсуфа, а рядом с ним стоял богатырь в дорогом воинском облачении. Стоял, скрестив руки на груди, смотрел куда-то в сторону, поверх их голов, и, как казалось им, зловеще молчал. Даже дыхание замерло у этих хитрецов, предводителей орд и родов: он решает, какой казнью наказать их за разговоры, за споры о том, как поделить его земли между собой. А они накануне ещё советовались с жёнами, где им лучше жить: в своих аулах или в портовых городах у тёплого моря, в больших светлых домах, в шёлке и неге. Каждый теперь со страхом думал: тьфу на этих проклятых жён, пропади они пропадом – сохранить бы головы, а жёны найдутся. Надо было отмалчиваться, а не драть тут глотку, не делить шкуру неубитого барса. Теперь вот попробуй-ка вспомнить, чего в ажиотаже наговорил, кому от жадности доверился? Вот она жизнь – долго её бережёшь, да вмиг теряешь! И с кем вздумали хитрить? С тмутараканским ястребом! Спрячешься ли от смерти, перехитришь ли зверя?

И вот он повернул к ним своё твёрдое, суровое, неотвратимое лицо и люди замерли, а он спокойно произнёс:

– Теперь мне дань платить будете!

Они, застыв, смотрели, ещё не уразумев его слов, а он уже шагнул за полог шатра, даже больше не оглянувшись на них. Они переглядывались друг с другом восхищёнными, сверкающими глазами, восклицая:

– О милостивейший, о справедливейший из правителей! Да мы исполним любое его желание!

Уставившись на Юсуфа, словно бараны на новые ворота, одновременно подумали: а этот-то кто теперь? Ведь Редедя прогнал его в прошлом году из войска, а он вот нового хозяина нашёл, как видно более могущественного, да видать в большой чести у него. Знать бы раньше, так прикончить бы его, змея, а теперь вот гни спину перед ним.

– Ну, чего сидите тут, буркала свои на меня пучите!? Милостью князя Мстислава я теперь командующий всеми войсками касогов! Идите, обряжайте своего бывшего владыку в небесное войско великого Тенгри-хана.

Предводители и князьки родов кинулись к выходу из шатра, толкаясь и крича вразнобой:

– Плевать! На черта он нам нужен! У него своя родня есть, пусть она и позаботится!

Юсуф презрительно бросил им вслед:

– Кинулись, как стадо баранов на водопой! Собаки! Вот так всегда: пока в силе человек, так пресмыкаются, а как загнётся, так его не только оплюют, а и готовы разодрать по частям, словно голодные псы ослиную шкуру на помойке…

На поляне, перед большим домом Редеди горел костёр, вернее рдела огромная куча красных углей, над которой, надетый на длинный железный шампур, запекалась здоровенная бычья туша. Капли жира, падая с туши на угли, вспыхивали маленькими жёлтыми огоньками. Вечерний воздух был густо напоен запахами жареного мяса, подгоревшего жира, конского и человеческого пота. Хазарские и касожские воины деловито сновали туда-сюда, таская на плечах сёдла, какие-то мешки, видимо готовились к пированию в честь почти бескровной победы князя Мстислава.

Некоторые из предводителей родов, под шумок, сунулись, было к коновязи, нашли своих лошадок, да и попытались скрыться. Только их затея не удалась: на выезде из аула их встретили хазарские конные патрули с такими звероподобными лицами, с такими косами и зубами, что не приведи Боже увидеть такие во сне. Сбежавших князьков тут же завернули обратно. Большинство же предводителей не стали искушать судьбу, а по приглашению Юсуфа уселись вокруг костра. Слуга длинным тесаком отрезал с бычьей туши подрумянившиеся куски мяса и горячими совал в руки гостям. Те, обжигаясь, ели несолёные куски, опасливо озираясь, не обидеть бы ненароком нового хозяина, а скорей слуг его, чего доброго донесут, что кто-то из них проявил недовольство…

Глава 4. ДОЛЬМЕНЫ КАВКАЗА, ХРОНОЯМЫ

Прошла неделя. Войсковые части касогов, хазар и русов перезнакомились друг с другом, обменялись ратными приёмами, умениями, рассказали о разных своих обычаях, можно сказать сжились, а приказа куда-либо выступать всё не было.

Князь Мстислав, сидя в избе Редеди, провёл утром седьмого дня совещание со своими соратниками. Здесь собрались Давид, Юсуф, Ханукка и командир русского отряда княжеской дружины Захарий. Давид первым делом сообщил Мстиславу:

– Предводители кланов домой просятся, княже!

Мстислав долго раздумывать не стал. Махнув рукой, распорядился:

– Отпускай их, пусть разъезжаются, только приставь к каждому боле-мене грамотного десятника. Пусть будет при каждом вожде нашим тиуном и следит, как тот выполняет десятину. Ведь ты же их всех переписал, и сколько у каждого людей, и сколько скота имеется: овец, коней, коров, какой приплод, сколько пшеницы сбирают? Они ж тебе сообщили о своём доходе? Наврали, конечно! Ну, да ничего, о воровстве с их стороны обязательно какая-нибудь гнида, какой-нибудь их же завистник, нам и сообщит. Не зря же здешние касоги говорят: «Белая собака, чёрная собака – всё одно собака!». Вот пусть наши тиуны всё и проверят на месте! Пусть каждый тиун выберет себе охрану из своих ратников, но не более десятка. Через год мы их поменяем местами, чтоб не заворовались.

– А нам что делать? – Давид ожидающе уставился на князя.

– Давай так поступим! – Мстислав суровым взглядом окинул своих военачальников. – Ты, Захарий со своими ребятами вертаешься домой, заберёшь с собой семью Редеди, жену его с двумя пацанами, теперь я о них должон заботу поиметь. При мне оставишь две сотни ратников во главе с Олегом Забиякой. Ты, Ханукка, с хазарами пока здесь останешься, в Балте. До моего возвращения, будешь моим наместником. Ну, а ты, Юсуф, касожских воинов распусти по домам, а то они тут всех баранов съедят, на расплод не оставят, но пусть всегда будут наготове, могут понадобиться. За баранов жителям аула заплати из дружинной казны. При себе оставь три сотни и пойдёшь со мной.

– А я?! – встрепенулся Давид.

– Со мной пойдёшь! Куда ж я без тебя! – улыбнулся Мстислав.

– А куда идём-то?

– Проверим все западные округа, а заодно тамошние дороги и путь в Грузию! Царь Баграт Ш в гости звал, аль забыл?! А тебя, Юсуф, я бы к молодой жене отпустил, да пока не могу, ты уж не обессудь! Тебе ведь те места знакомы – вот по то и беру тебя с касожскими нукерами.

– Победителю Редеди я всегда рад услужить, князь! Жаль только, что не я его прикончил!

– А осилил бы такого бугая? – усмехнулся Мстислав.

– Я без страха вышел бы с ним на поединок, князь! И даже, если бы он меня удавил, честь моя осталась бы при мне! – хмуро заключил Юсуф.

– Ну, ладно, други мои! Завтра поутру выступаем! Идите, готовьтесь! Давид, пришли ко мне эту Дарико с детьми!

Через короткое время в комнату вошла женщина, с двумя подростками, которые робко поглядывали из-за материнской спины на человека, который в одночасье лишил их отца, сам, став по обычаю на его место. Женщине было за тридцать, но чёрная траурная одежда только подчёркивала стройность стана и красоту восточного лица. Мстислав, при её появлении встал, шагнул ей навстречу, прижал к своей широкой груди. Она не отстранилась, печально уткнувшись ему в плечо.

– Сердца на меня не держи, Дарико! – утешительно заговорил князь по-тюркски. – Твой муж погиб в честном поединке, такова судьба! Теперь я отец твоим детям, смирись! Если бы я погиб от руки Редеди, он бы стал отцом моих детей, таков обычай.

– Я знаю! – ответила женщина.

– Поедешь завтра ко мне, в Таматарху! Там тебе и парням будет хорошо, не беспокойся понапрасну. Там море, много разных людей, учёных, хронистов, ребята будут учиться наукам, языкам, воинскому делу. Ты ведь, небось, кроме Балты нигде и не была?

– Была, давно! Я же грузинка, дочь князя Отари Чиковани из Кахетии. Редедя пленил меня и других при набеге на Грузию в молодости.

– Ты христианка?

– Да, мой господин! – Дарико подняла огромные глаза на Мстислава, в которых мелькнула тень надежды. Князь слегка отшатнулся, ему показалось, что на него с печалью смотрит сама Богородица.

– А дети? – спросил он.

– Здесь некому было их крестить! – был ответ. – Половина жителей Балты исповедуют ислам, а остальные язычники, в том числе и мой бывший муж. Так что я жила в постоянном грехе!

– Ладно, в Таматархе окрестишь детей, да сама пройдёшь очищение! – заметил князь и взглянул на мальчишек.

– А что добрые ребята, мосластые! – одобрил Мстислав. – Хорошие из них получатся воины, Дарико, так что не грусти! Вместе с моими детьми взрастут, и не заметишь! А на Грузию, пока я жив, больше никто набегов не сделает. Грузинский владыка, царь Баграт Ш, предлагает мне дружбу, и я принимаю её. С севера Грузию больше никто не потревожит! Кстати твоё имя Дарико означает «Дар богов», а по-нашему, по-русски, звучит как Дарья, Даша. Так что Дашенька, – князь мягко и участливо прикоснулся к плечу женщины, – ничего не бойся, будешь жить с ребятишками в покое и неге…

На следующее утро, когда объединённая рать Мстислава, разделившись, расходилась по разным сторонам. Князь напутствовал Захария по-русски:

– Ну, гляди, Захарий, егда чрез Кубань правиться будешь, помни о зигах, дабы в хвост тебе не вдарили! Жёнок и детишков с телегами на плотах чрез реку перетянешь. Егда в Таматарху возвернёшься, тако начинайте сенокос на две тыщи коней, не то трава выгорит, колос перестоится. Оно може снега и мороза не будет, но сена на студень, да и капель запасти надо. Найди средь ромеев доброго зодчего, да найми трудников, пущай ломают и возят в Таматарху камень, хотя для крепостной стены сколько-то уже запасли, можно и оттуда взять. Я приеду, расчёт содею щедрый, да и ты денег не жалей.

– Зачем камень-то, княже? – удивился Захарий.

Князь мечтательно посмотрел в сторону востока, на встающее из сиреневой дымки солнышко, сказал просто:

– Церковь будем ладить, Захарий, из доброго камня, во имя Рождества Богородицы! Дабы храм сей Божий, был светел, красен и высок! Место для храма владыка Макарий укажет.

– Доброе дело ты замыслил, княже! – восхитился Захарий. – Храм Божий из камня! Усё сполню, Мстиславе, и людей, и коней к энтому делу приставлю, и мастеров сыщу!

*****

Отряд из пятисот всадников во главе с Мстиславом за месяц посетил около двух десятков селений, оставляя в них своих тиунов. По плохим дорогам, а лучше сказать тропам, протоптанным овечьими стадами, князь с отрядом вышел на побережье, где вдоль моря пролегала боле-менее хорошая дорога. Этот древний путь, со знанием дела, проложили ещё римские солдаты, а до них здесь ездили сарматы на своих скрипучих арбах. На этой дороге вполне могли разъехаться две гружёные телеги, а через горные речки, стекавшие с гор Большого Кавказа в море, были перекинуты арочные мосты из пластинчатого камня. По этой же дороге на юг, пять веков назад, бурным потоком, смывая всё на своём пути, пронеслась неукротимая конница гуннов. Теперь же по ней ходили караваны торговцев с внушительной охраной; ну, а уж богатые товары привлекали зигов, здешних горных разбойников.

Мстислав мог бы по этой приморской дороге вернуться в Таматарху, но надо было ещё посетить несколько аулов, расположенных в предгорьях, а потому отряд повернул на восток. Места здесь оказались довольно странными: безлесные возвышенности сменялись заросшими карагачем, ольхой и буками долины с горными речками и родниками. Разнотравье в долинах и на косогорах обеспечивало прокорм значительным стадам скота для местных жителей. Вроде бы добрые места, а людей было маловато. Иной раз за весь день пути так никого и не встречалось.

Отряд остановился в одном ауле на ночёвку и короткий отдых. Селение казалось каким-то захудалым: жильё местных касогов представляло собой какие-то полуземлянки и это несмотря на обилие леса из ясеня, дуба и буков. Жилища эти были хаотично разбросаны по пологому склону. Низ такого жилья, частично зарытого в почву, был сложен из дикого камня, а верх состоял из трёх-четырёх грубо обработанных венцов ясеневых или дубовых брёвен. Косые крыши из жердей накрыты дёрном. Видно местные касоги не желали утруждать себя строительством, справедливо считая, что очередные грабители всё равно предадут всё огню, а жить и в таких домишках можно.

На первый взгляд здесь проживала одна нищета, но так только казалось. За этими неказистыми домами виднелись довольно обширные загоны для скота, окружённые невысокими дувалами из глины или дерева, а это уже наводило на мысль, что здесь живут далеко не бедняки, если учесть, что овечье стадо из ста голов, к осени утраивалось. Выше села небольшие поляны, засеяны житом, а кое-где виднелись виноградники. Наступал вечер, блеяние овец и мычание коров, вернувшихся с пастбища, говорило о том, что жители в этом горном ауле вовсе не нищенствуют.

Отряд Мстислава, как обычно, устроил себе уртон на берегу речки, протекавшей ниже селения. Князь велел купить несколько баранов на ужин, что вызвало у жителей удивление; они-то знали, что военные люди на деньгу скупы, зато на плети щедры. Несмотря на то, что аул находился далеко от дорог ведущих в Грузию, видно и в эту глухомань иногда заглядывали любители баранины с плетями и саблями.

Дружинники развели несколько костров, заварили себе просяную кашу со свежей бараниной и, поужинав, кайфовали, попивая чай, заваренный кипреем, розовые метёлки которого торчали во множестве по берегу речки.

– Слушай, Давид! – обратился князь по-гречески к своему помощнику. – А что это за могильники из огромных каменных плит, в тысячу пудов весом, о которых мне рассказал сын главы этого аула Сосланбек? Для людей ведь эти камни неподъёмны? Как же можно было их соорудить? Это какую силу надо иметь?

– Да кто их знает, Мстислав! Я где-то читал, кажется в хрониках Прокопия Кесарийского сказано, что Кавказ очень древняя земля, и ещё задолго до сарматов здесь обитали могучие великаны, которые обладали великими знаниями. Скорей всего это не могильники, а какие-то накопители энергии, а для чего – скрыто в веках.

– Давай, сходим, осмотрим! – проявляя любопытство, предложил князь. – Вон они там, на холме, за лесом! Это так Сосланбек объяснил, только предупредил, что люди туда не ходят, якобы место проклятое!

– Ну, можно и подняться туда, завтра с утра! – быстро согласился Давид.

– Только пойдём пешком, – добавил Мстислав, – ноги разомнём, а то всё в седле, устал я от него.

Утро наступало тихо, незаметно и неотвратимо. Из ущелья, где брала своё начало местная речка, белесым драконом наползал туман. Изредка кое-где пофыркивали дружинные кони, пощипывая между деревьями, свежую лесную траву на косогоре. Дружинники ещё спали и только трое караульных сидели вокруг слабо дымящего костра. Прихлёбывая утренний, травяной чай из фаянсовых пиалок, они тихо о чём-то переговаривались. Давид с князем, не поднимая шума, налегке, в одних рубахах, тихо ушли. Караульные не обратили на это внимания, мало ли, может по малой нужде люди отошли в заросли карагача.

Двое путников около часа пробирались по девственному лесу. Давид предупредил князя:

– У нас хоть и добрые ножи, Мстислав, но будь осторожен! Видишь кабанья тропа, выскочит секач, и не успеешь увернуться, в момент ногу распорет до кости!

– Да я чую, Давид! Кстати не мешало бы такого хряка завалить на обед. Между прочим, хазары считают кабана своим предком, и охотиться на диких свиней у них запрещено, и не только своим людям, но и другим народам. Если такого охотника уличат за таким занятием, – убьют без всяких оправданий, и принесут в жертву богу свиней, Великому Кабану. Только у меня, в дружине, на этот раз хазар нет, только русы и касоги, а они свинину съедят за милую душу! Ха-ха-ха! – развеселился князь. – Должен тебе сказать, Давид: печенеги потому и не лезут на мой удел, что тоже считают кабана своим предком, а хазар своей роднёй…

Кабанья тропа протянулась к оврагу, откуда по камешкам, с журчанием, вытекал ручей, из которого, по-видимому, и пили лесные свиньи. Сам же овраг сплошь зарос орешником.

– Думаю надо подниматься по краю оврага! – заметил Давид.

Путники долго поднимались вдоль оврага, который закончился родничком с чистейшей водой, которая, как-то необычно звеня по камешкам, стекала в овраг. Возле родника росла огромная ель, и, по-видимому, вода накапливалась где-то в глубине, под её корнями. Часть этих узловатых корней была водой размыта. Казалось, что они, эти мокрые корни, с жадностью тянулись, к наклонившимся напиться путникам, и выглядели они какими-то уродливыми, ведьмиными пальцами, норовя ухватить их за волосья, что им иногда даже и удавалось.

Выше, в пяти саженях по склону, уже на возвышенности, раскинул свою гигантскую крону дуб такой толщины в комле, что трое воинов едва ли смогли бы обхватить его. И, кто его знает, может, крона этого дерева ещё в стародавние времена укрывала от дневной жары гоплитов Александра Македонского, а может, ещё раньше, и герои Эллады, которые прибыли в эти места за Золотым руном, прятались под сенью его листвы от яростных лучей полдневного солнца. Во всяком случае, дуб был явным долгожителем, но выглядел, по сравнению с другими деревьями, ещё очень бодрым стариком. Недалеко от него, саженях в пяти, расположилась стайка молодых липочек, и выглядели они какими-то легкомысленными и весёлыми, двоюродными внучатами возле этого могучего дуба.

Возвышенность, на которую поднялись Мстислав и Давид, была безлесной, если не считать трёх лиственниц и мелких кустиков верболозы на всём этом большом и довольно выпуклом холме. Ветви лиственниц шевелились от свободно гуляющего здесь ветра, а сами деревья выглядели одинокими, заброшенными и никому не нужными. Всё здесь выглядело как-то первозданно: чувствовалось, что сюда не то, что домашний, дикий-то скот, в виде зубров и косуль, никогда не заходил; видно было, что богатый травяной покров сохранился нетронутым.

Утреннее солнышко выглянуло из-за боковой части дубовой кроны и его лучи окрасили листву в цвет старой меди. С высоты холма купы деревьев снизу наплывали сине-зелёными волнами, и казалось, что эта возвышенность просто островок, затерявшийся в морской пустыне. Горизонт был затянут сизо-пепельной дымкой и только на юге из этой пелены, затянувшей горные хребты, виднелся далёкий Эльбрус. Казалось, что это проснулся и встал на ноги горный дух Кавказа, великий Каструк в белой бурке, на которую розовыми валёрами нежно легли солнечные персты.

– Какое прекрасное утро, Давид! – воскликнул князь по-гречески, раскинув руки и пытаясь обнять всё, что видел перед собою.

Возле одной из лиственниц торчал из земли одинокий менгир. Плоский, толщиной в локоть, параллелепипед, был более сажени в высоту и явно обработан в далёкой древности каким-то мастером, хотя углы и рёбра его были уже сглажены неумолимым временем. Земная твердь, как толстая кожа гигантского живого существа, незримо для человеческого глаза медленно двигалась во временном поле. По-видимому, она, эта кожа, иногда вздрагивала, создавая землетрясения, – вот потому эта тяжёлая каменная чешуйка и сидела в почве косо, а на его передней, когда-то отшлифованной плоскости, чья-то мудрая рука, в далёком далеке, специально начертала какие-то знаки, похожие на рунические. Может быть совет, а может предостережение потомкам – кто знает? Князь с каким-то благоговением пощупал их пальцами.

– Не трогал бы ты здесь ничего, Мстислав! – насторожённо заговорил Давид.

– А что должно случиться? – приглушённым голосом откликнулся князь.

– Да кто ж его знает! Тут всё сплошная загадка! Не зря же здешние горцы обходят эти места стороной! Пошли вон к тому сооружению!

Дольмен, к которому они подошли, поразил Мстислава внушительностью своих плит, как будто кто-то огромный сложил из тысячепудовых, ошлифованных, плоских камней домик. Передняя плита имела круглое отверстие, в которое свободно мог пролезть человек. Князь, не заметив предостерегающего жеста Давида, полез туда. Внутри никаких костяков он не обнаружил, наоборот, было сухо, даже чисто. Растянувшись во весь свой рост, глядя в каменный потолок, князь полежал, закинув руки под голову. Но вот какое-то странное, никогда раньше не испытываемое им ощущение охватило его. Вот показалось, да нет, куда там, вовсе не показалось: перед ним, вдруг, возникли из ничего, из пустоты, чётко, ясно, красивые, одухотворённые, человеческие лица. Какие проницательные и красивые глаза на этих лицах? Они пронзали, проникали куда-то внутрь, в душу, прощупывали все её закоулки. От этого всепроникающего взора Мстиславу поначалу стало как-то нехорошо, а через мгновение, легко на душе, зато какое-то напряжение, медленно растущее откуда-то из глубины, из селезёнки, постепенно захватывало всё его существо. Вот лица куда-то отступили и Мстислав увидел горящие многоэтажные дома, рушащиеся города, людей с безумными глазами и разинутыми ртами, в которых застыл последний крик, а над всем этим как карающий меч – вспышка ярчайшего света. «Господи, – подумал Мстислав, – уж не в преисподней ли я?». Послышался голос, произнёсший всего одно слово, а может это и не голос вовсе, так, короткая мысль, означающая что-то и внедрившаяся в сознание. А уже через мгновение Мстислав летел куда-то в бархатную черноту вселенной, к далёким звёздам, а некоторые, ближайшие, яростно испуская нестерпимый свет, проплывали мимо, и конца этому движению всё не было. Но вот перед его взором снова возникли глаза: огромные, прекрасные, зовущие куда-то, и были это… глаза Дарико. Но вот в сознание Мстислава вторгся какой-то безмерно далёкий голос, который звал и звал его по имени. Наконец князь осознал и услышал этот голос:

– Мстислав! Мстислав! Да ты что уснул, что ли там? Вылазь! – слышался голос Давида.

Князь вылез и, уставившись на друга какими-то осовевшими глазами, воскликнул:

– Там, внутри, огромный мир! Он прекрасен и страшен, и он разрушен не то людьми, не то богами! Он, этот удивительный мир, был, и его уже нет! А что такое Брахмастра? Ты у нас человек учёный, растолкуй! Я услышал это слово там! – князь повёл рукой в сторону черневшего отверстия дольмена.

Давид обеспокоено посмотрел на Мстислава, медленно заговорил:

– Я читал где-то в хрониках Аммиана Марцеллина, сирийского историка, а он жил ещё в 1У веке, а ещё у армянского философа Себеоса тоже… Они, эти учёные мужи, нашли в индийских хрониках значение этого слова. Когда-то, давно, существовало сверхоружие древних. В переводе с индийского на греческий язык, Брахмастра – это супероружие богов, Великий Огонь. Я же рассказывал тебе: древние греки ещё тысячу лет назад пришли к выводу, что мир материи состоит из очень малых тел, первозданных кирпичиков, называемых атомами. Разломать, разорвать эти атомы невозможно, а если кто найдёт способ разрушить эти атомы, то высвободится огромная, ни с чем несравнимая, божественная энергия. Видно древние знали, как это сделать – вот и погубили сами себя, а боги не стали их спасать…

– Ты знаешь, Давид, – князь как-то отрешённо посмотрел на друга, – я, когда вылез оттуда, то почувствовал себя каким-то мелким, ничтожным и никому не нужным!

– Ну, это ты уж загнул, Мстислав! – успокаивающе заговорил Давид. – Как это не нужным? Ты нам всем нужен! А ну, да если бы в единоборстве победил князь Редедя? По уговору и по обычаю, а мы все были свидетелями, Тмутараканская земля досталась бы ему. Князь Владимир с этим бы не согласился, а это – война! Зачем нам это – вот такая ты фигура!

– Хм, тоже верно! – согласился князь, и тут же предположил: – Но ты бы мог взять власть в свои руки! Мать у тебя иудейка, но по отцу ты из княжеского рода Ашина, а Хазарией, на протяжении веков, правил этот род до того как мой дед, князь Святослав, покорил её.

– Брось ты эти рассуждения, Мстислав! Во-первых, моё сердце не желает власти, я науки люблю, пытаюсь понять мироздание, ум мой там, в глубине веков. А, во-вторых, твой отец, князь Владимир, ни за что не согласился бы на это, и прислал бы войско! Да и русская дружина в Таматархе подняла бы меч! Опять междоусобия, опять кровь! Зачем? Нам и так хорошо! Торгуем со всем миром, наживаем богатства, люди сыты!

– Да, всё так, Давид! – князь с грустью взглянул на соратника. – Но я какой-то оторванный от Руси. Вот и говорю-то на греческом, или на тюркском. По-русски редко говорить приходится, иной раз, и слова-то русские забывать стал, заметил ведь?

– Ну что из того? – развеселился Давид. – У нас здесь все говорят на трёх языках, и друг друга понимают, и договариваются, и живут мирно! Ты вон посмотри, три веры у нас: Иудейская, Христианская и Ислам, а ведь никто другого в свою веру насильно не тянет?

– Ладно! – усмехнулся Мстислав. – В мирной земле конечно спокойней жить! Пошли дальше, вон там ещё одна каменная берлога виднеется! Надо уж и её заодно осмотреть!

До следующего дольмена было саженей двести. Внушительное сооружение по своей конструкции почти полностью повторяло первое, только фасадная плита с отверстием была обращена в ту сторону, откуда князь с Давидом пришли, и где над горизонтом поднималось чистое, будто умытое солнце.

– С меня достаточно того, первого, Давид! – заявил князь. – Ну, а ты, если хочешь, полезай!

Давид тоже проявил вполне закономерное любопытство и забрался в дольмен. Мстислав повернулся и посмотрел на солнце, которое, ещё только поднявшись, уже припекало вовсю; день обещал быть жарким. От дуба видна была только верхняя часть кроны, вторую, нижнюю половину дерева скрывал косогор.

Через некоторое время из отверстия дольмена вывалился взъерошенный Давид. Мстислав такого возбуждённого друга видел впервые. Тот, немного поостыв, заговорил хрипловатым голосом:

– Ты знаешь, Мстислав, саблей я владею не хуже любого твоего дружинника и в обиду себя не дам, хотя моя вера запрещает убийство, но то, что я там увидел!?

– Ну, что ты там мог увидеть? – князь сказал это добродушным голосом, положив тяжёлую руку на плечо Давида.

– А то! – помощник мрачно посмотрел на Мстислава. – Ты же знаешь, что в прошлом году я ездил в Албанию (Азербайджан)! Встречался там с хронистами шаха, осматривал древние стены города Ардебиля, и запомнилась там мне одна башня. Здесь, в этом дольмене, я увидел куски страшной битвы хазарского войска под предводительством Барджиля с персами под стенами Ардебиля, как раз возле этой, знакомой мне, башни. Битва эта произошла ровно три века назад, когда хазары в двухдневном, жесточайшем сражении, наголову разгромили сорокатысячное войско персидского полководца Джерраха Ибн-Абдаллаха ал-Хаками. Я знаю из хроник, что сам Джеррах погиб в этой битве. Я уже тебе как-то рассказывал, что хазары в то далёкое время много воевали с персами из-за провинции Мазендаран. Особенно донимал Хазарию полководец Саид Ибн-Амр ал-Хараши, а ещё старый вояка Хабиб Ибн-Маслама, великий персидский полководец. Ну, да ведь кому понравятся ежегодные грабительские набеги хазар в долину Куры и дальше, на Шемаху и Арран. Войска проходили через Дербент – вот там, в узком месте, между горами и морем шах Хосров Ануширван построил стену из камня, да только и она не смогла остановить неудержимую хазарскую конницу. Крепость Дербент, как кость в горле, мешала ещё сарматам свободно проникать в богатейшие земли Ширвана и Мазендарана.

– Понимаю, – Мстислав иронично улыбнулся, – тебя, там, в берлоге, ужаснуло это ратоборство! Но ты же сам участвовал в битвах? Чего тебе ужасаться-то?

– Да нет, Мстислав! – Давид сердито стряхнул руку князя с плеча. – Просто я никогда не видел такого ожесточения и столько крови! Причём всё предстало перед моими глазами очень чётко, в подробностях, в деталях. Когда ты не участник столь страшного события, а только наблюдатель, то это тяжко видеть со стороны. И я подумал: зачем вся эта человеческая дурость? Вот ведь люди – из-за своей жадности готовы весь мир утопить в крови, а много ли человеку надо для жизни?

Князь успокаивающе хлопнул Давида по спине и произнёс просто:

– Ладно, пошли к уртону! Утро в разгаре, а мы ещё даже чаю не попили!

Шагая к видневшемуся невдалеке дубу, Давид, вдруг, недоумённо заговорил:

– Солнце почему-то совсем не утреннее, а скорей вечернее? Неужели мы здесь целый день проторчали? Так я ещё даже проголодаться не успел!

Солнечный круг и впрямь был оранжевым, каким-то уже усталым, и опускался в сиреневую, вечернюю, дымку. Князь ошарашено уставился на помощника, заговорил по-русски:

– Куды ж прёмси-то, на заход Ярила? Нам же вон туда надо, откуда пришли! Айда обратно! А то, что цельный день тута проторчали, тако сам же мне поведал давеча, что место энто не чисто!

Путники повернулись и зашагали обратно, в спины их упёрлись ещё тёплые лучи заходящего светила. Из-за дольмена выглядывала верхушка дуба.

– Ну, вон и дуб, а там родник! – заметил князь.

Давид обернулся назад:

– Но там тоже вон дуб выглядывает!

– Да мало ли! – князь решительно шёл вперёд. – Пришли-то мы с восхода!

Друзья прошли мимо дольмена, миновали дуб, даже не заметив, что это совсем другое дерево, и возле знакомой ели увидели родничок. Ободрившись, стали спускаться вдоль оврага, но почему-то возле кабаньей тропы, вместо дальнейшего спуска начался подъём, который упёрся в ель с родником.

– Что за чертовщина! – проворчал князь. – Опять этот родник, а вон выше и дуб!

– А родников у основания возвышенности может быть и два, и даже три, да и дуб здесь не один! – высказал предположение Давид. – Так что, пожалуй, надо обратно!

Поднявшись к дубу, они увидели, что заходящее солнце у них за плечами. Бодро пройдя всю поляну в обратном направлении, они, миновав дуб, ель и родник, дошли до знакомой кабаньей тропы, а там опять начался подьём, и всё повторилось. Возле дуба остановились, а солнце опять стало утренним.