Читать книгу: «Hannibal ad Portas – 4 – Агент под Прикрытием», страница 3

Глава 3

И когда меня послали за родителями, а я сбежал на электричке туда, где и Макар телят гонял не часто, что найти можно, но только:

– Если вернусь назад в город.

И всё-таки хорошо, что не произошло то, чего я боялся:

– Это Валера стал предсказателем, а не я, – нет, они искали меня везде, по всем родственникам, но никак не могли даже предположить, что я уехал За:

– Город.

Люди иногда бояться жить прошлым – я об этом даже не подумал, как о вторжении в потустороннее пространство, а так только:

– Мы жили по соседству – встречались?

– Да, – но только просто так. – Следовательно, без возможности запомнить это место навсегда, чтобы потом иметь возможность посещать его не только, как публичный дом, но и универмаг.

Тем не менее, я прорвался сюда еще раз, когда школа уже горела, наклонившись одним боком к склону в сторону реки.

– И вот ясно, что горело вещество, которого там никогда не было, – сказал я просто так, но чтобы слышала вернувшаяся с обеда полковница, что я считал за неуместную шутку.

– Вы уверены, что передали туда сообщение? – спросила она. И сама ответила: – Оно перехвачено. Школа сгорит вместе с людьми, так как никто не знает, что можно сделать с пожаром, который не тушится.

Уже к вечеру я понял, что опускается железный занавес между Сан Хосе и горящей в другом времени школой. Пришлось согласиться на пришедшее в последний момент сообщение:

– Передать свои права Валере, сыну директора школы.

И через пару дней меня выпустили из моего дореформенного состояния, но дали не дом на берегу моря, как обещали, а дом даже больше того, прибрежного, но в самом сердце ее кварцевых рудников.

– Спорить? – бесполезно. Поэтому я ушел, лишь чуть-чуть изменившись, и устроившись на бензозаправочную станцию с лежбищем в соседнем сарае.

Никто не ожидал, что я променяю Это на всё То, о чем мы так долго мечтали, – и пропустили, как человека уже сдавшего не только кандидатский и еще больший максимум в виде познания мира не только вообще, но и в:

– Частности.

Меня начали искать, что думали началась следующая мировая и так как последняя:

– Загорелся – нет, пока что не 54-километровый коллайдер, но передвижной сарай недалеко от моего.

В нем остались ночевать две или три дорожные проститутки со своим маркетологом и, скорее всего, русские, ибо я так боялся к ним подходить, чтобы подсмотреть, что они делают в свободное от основной работы время, что не надеялся увидеть ничего нового, кроме одного у них желания:

– Как можно скорее отделаться от меня.

Но так хотелось им сказать:

– Любить надо, чтобы так часто трахаться, а не воображать себя сновальщицами или ткачихами на фабрике троллей, которым безразлично всё, кроме:

– Перевыполнения плана хоть на сто пять процентов, но – обязательно!

Лучше, конечно, на двести, но далеко не всем это разрешается.

Я уже хотел бежать им на помощь, но как раз подъехала шикарная тачка и высокий, но не блондин, а обычный хомо сапиенс и вообще только в тапочках на скорую ногу попросил их спасти.

– От чего, сэр? – спросил я вежливо, хотя и видел: передвижной караван-сарай уже горел так, что перекрыл выход отступающим людям.

– Выпить хочется, а денег нет, – весело, но негромко ответила одна девица с такими шикарными блондинистыми волосами за спиной, что ясно:

– Пришитые только на время прогулки.

Когда они вышли все, кроме одной и три шланга предложили им свои услуги, как автоматические, но ручные змеи, что я забеспокоился:

– Бензина на всех может не хватить – надо было предлагать солярку, так как всё равно ничего из этого они еще ни разу не пробовали.

И спросил на всякий случай:

– Вам сколько?

– Три по триста умноженное на сто, – ответил, даже не заикнувшись парень. И ясно, не только от испуга – думал, американская шутка такая и бывает:

– Спрашиваем много, а дают еще в сто раз больше.

Я, конечно, побежал к сараю спасти тех троих, а эти было ясно и так справятся, ибо не только не загорелись от поглощенного ими бензина, но даже и не выплюнули его, когда поехали дальше.

Решил:

– Это только мне кажется.

Попытался открыть заднюю дверь – нет!

– У вас кто-то на ней сидит?! – спросил громко, чтобы обратили на эту дверь внимание.

Нет, пришлось лезть под машину, так как огонь начал лизать ей уже и пузо.

К счастью удалось уговорить их понять, что есть спасательный люк и он еще свободен.

Я им рассказал, что существует такая же, как они конкурирующая организация и совпадает, кажется, даже по количеству членов с ними.

Они оказались настолько благодарны, что согласились предложить мне сотрудничество на равной основе.

Боясь не попасть в тон, их долго – видимо – готовившимся размышлениям по поводу оставшихся еще дней жизни:

– Промолчал, что не стремлюсь к обществу до конца жизни, а только так, чтобы:

– Скрыться подальше с глаз правоохранительных органов, – улыбнулась одна, напомнившая мне кого-то.

Ибо вспомнить всё, вероятно, тоже можно, но не сразу, а только по частям.

– Почему загорелась наша машина – не знаешь? – спросил парень, ибо мы ехали, а на чем, если не на моей, которую я чуть не забыл, что купил недавно в кредит у бензоколонки, на которой работал, не спрашивая ее, и до ревизии не отвечая.

Я выразительно посмотрел на небо, но они не поверили, потому что сказали:

– Секс у нас практикуется, практически, бесплатно, так только туда-сюда:

– Яичница с ветчиной, картофель фри, пиво, – остальное:

– Фокусы! – не поверил я, что это правда.

Но они именно этим занимались, не боясь, как Гудини неожиданного дружеского удара в живот.

Я рассказал им, что только что были еще трое в такой же, как они комбинации:

– И. Ужаснулся, в такой ли точно – не знаю-ю! – Так бывает, если это было по моим замечаниям не более получаса назад?

И хорошо, что знал о существовании Данте и его Передержки в Аду, Раю, Чистилище и им подобных промежутками в виде видимого Эмпирея, что значит:

– Не виденное можно помнить так, как оно было! – Вот тут хочется спросить: бывает ли, но уже очевидно, что Данте прав более, чем.

Ибо, как и Розанов любимый Борисом Парамоновым очень, хотя и не совсем тоже помнит, так ли это на самом деле, так как само:

– На самом деле, – подвергнуто Розановым доказательству на обрывках газет.

Что значит, осталась только одна мечта:

– Записать то, что осталось от остатков прежней роскоши Эмпирея.

Где, как думал Владимир Высоцкий, видимо, настолько много хулихганили, что закрылся пламенем неугасимым.

– Поэтому никто ни хрена и не помнит толком, сколько их вчера было, а этот олух требует, чтобы отдали все деньги.

– А мы помним? – поддержала ее вторая.

Теперь я успокоился, а то даже чуть за голову не схватился – хотя и не имел такой привычки раньше:

– В тачке у бензоколонки был один парень и две леди среднего пошиба, или три, или все четверо были просто непростыми даже не проститутками, а:

– Тоже фокусниками, как и эти!

– Так бывает? – спросила одна парня, – чтобы нас так нагло преследовали конкуренты? – спросил он прямо так, внутри ее монолога, превратив в монолог, как Неприступная Добродетель маркиза Де Сада тоже троим плюс одна их хозяйка:

– Ни бельмеса – ни хгу-хгу всем их изощренным притязаниям.

– Муми-я! – даже уже без возмущения было констатировано.

И вот так:

– Вспомнить всё, пока что не получалось, ибо гадать, да, можно, что в одной тройке-четверке Алла Пуга, а в другой такая же, но только Мэрилин Мони, плюс их вечно живущие режиссеры, любящие, чтобы, практически всегда было хоть кому-то, но обязательно:

– Погорячее.

– Я привык проводить все свои дела на высоком интеллектуальном уровне, – сказал почти в пустоту, но как оказалось:

– Не совсем, не совсем.

Кто-то попросил объясниться. И я только потребовал устного протокола, с ударением на втором слоге, подписи, что:

– Мы не будем преследовать тебя, как Данте на том свете, – закончила за меня одна такая ушастая девица, что вполне можно думать – нет, не еще один мужик, конечно, но:

– Как раз Беатриче! – и, если такой она была – значит – она еще более носатая, чем Маргарита Михаила Булгакова в роли сестры английской королевы, гораздо более великой блудницы, чем даже немногие.

– Включая и Мери?

– Мэрилин Монро, – повторил я без вопроса, как обычную присказку к тому, что мы сами делаем почти каждый день, а вот в кино:

– Это удивительно, – если иметь в виду одну дворяночку-почтальоншу с велосипедом увлекавшуюся усами то ли из сена, авось и из соломы, – что значит:

– Режиссера хочу! – но, как к нему пробраться из деревни, пока даже не представляю себе.

– Но додумалась, – сказал своё слово и парень, крутя-вертя баранку вместо меня, уже уставшего это мундирить, и внедрившегося между двух или нескольких ми-леди на заднем верхнем сидении, как в вагоне, настолько переполненном, что нижним только радостно, что они внизу, а не могут упасть сверху при внезапном ускорении или торможении, – а ноги верхних?

– Да пахнут сильным-сильным потом, – но в чрезвычайном положении, в котором мы, да, бываем, и что неудивительно, почти всегда, хотя и кажется, что только:

– Часто, – можем понять только своё сильное возбуждение, как Мэрилин Монро, что от подобных случаев всегда носила за нижней резинкой фляжку с коньяком, – авось и Хеннеси.

И в частности:

– Любите ли вы Хеннеси, как люблю их я?

– На вы?

– Это смотря, мил херц, из какого коньяка его делают: из трех или из пятизвездочного.

И все были рады этой мазурочной болтовне, надеясь, что вторая похожая тачка нам теперь и не встретится.

– Или ушла далеко вперед, или.

– Ты зачем это нагадала? – спросила Мэрилин, как я, вроде, запомнил с мощным, как у породистой лошади носом, и которая никак не может быть самой Мэри, а только ее дирижером.

– Я никак не могу понять, кто вы такой, мистер! – крикнул я парню за рулем, чтобы отвлечь разговор.

– Небось, говорю, не са-ля-ми, – пропел он, что можно вполне думать: он-то уж точно не дирижер этого оркестр-ика, а тем более, не любви.

И даже так хлопнул одну любвеобильную милашку по коленке от радости познания непознаваемого, что она упала вниз.

– Ты чё?

– Я уверен, – ответил, что парень за рулем – это тоже девушка, но наказанная за непослушание и за неспособность к перевоплощению на роль шофера и повара.

– Не голова, а футбольный мяч, не желающий и не желающий лететь в их ворота, а всегда только в наши, – сказала крайняя, у окна девушка, и так мрачно, что понял:

– Теперь я буду их слугой, – но решил даже не посвящать их в свои одновременно возникшие планы.

Какие? Разумеется – это тайна, но также, как божий день ясно:

– Не для всех. – Ибо:

– Я и есть Фальш-стафф.

– Что ты имеешь в виду? – спросила породистая лошадь с мощным носом.

– Имею, да, но что пока не знаю.

– Зато я знаю, – сказала она так мягко, что ясно: теперь рявкнет, как заведенная.

И точно, как прелюдию прориторичила:

– В тебе живет чудовище, но не беспокойся.

– Почему? Вы умеете его укрощать?

– Не поэтому, – ответила Мэри, – она тоже вынашивает в себе, как она говорит:

– Мутирующую личность? – сделал попытку улыбнуться я, но не получилось.

– Не думаю, что она может меняться, – ответила следующая по счету мелодраматичка. – Она получила этого ебенка по блату.

– Из прошлого, – догадался я, что даже не поставил знак вопроса.

– Конечно, но говорит, – третья – Трешка – наклонилась ко мне и прошептала почти в ухо, – из буду-щ-его.

– Она думает, так бывает? – покосился я на дирижер-шу, уже пересевшую за руль автобуса.

– Она была членом ученого совета в Кремневой Долине, – прошептала Мэри, – но последний коллайдер, к которому она приблизилась без спецзащиты ближе, чем ей было разрешено по количеству защищенных диссертаций, соединил ее с таким будущим, которого еще никто не предполагал.

– Интерес-нинь-ко, – даже начал заикаться я, понимая, что тоже мог не нарочно заняться таким же мазохизмом.

Я оглянулся.

– Что там видно? – спросила рулевая.

– Ролевая, – отпаровозила она таким дымом, что можно подумать: курит только махорку или сигары такого же крепкого качества, как Черчилль Фиделя. И знаете почему?

– Времена сближаются, да, слышал, но не верю.

– В сближение времен нельзя верить, – сказала старшая за рулем. И добавила:

– Не понимаю, как вы работали в Силиконовой Долине старшим научным сотрудником.

– Вы даже не ставите знак вопроса, работал ли я там?

– Да, я знаю, что вы там были старшим научным надзирателем.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – ответил я.

– Почему? – толкнула меня локтем Мэри, и даже хихикнула, видимо намекая, что неопределенность не может быть неопределенной.

– Он – прости, прости, ибо могла нечаянного оговориться – ты не любишь себя?

– Главное, что я всё делаю сам.

– Это неправда, но что это плохо намного хуже.

Я вспомнил постулат Данте:

– Кто-то из близких – пусть даже по духу – родственников у вас всегда есть на Том Свете.

И задумался:

– Кем она меня возьмет к себе жить, как Мишель Пфайффер – француженка американского происхождения русского хождения – Владимира Высоцкого:

– Отцом, мужем или ебенком?

– Вы как тот телефон, что у меня был раньше, когда жил еще в России: показывал два разных месяца на одной неделе:

– То октябрь, то февраль, но никогда июль, который тогда был хорош, ох, хорош, – сказала Трешка.

– Чем? – спросила предводительница, и вполне можно думать, своим широким – а не только длинным, как могли некоторые думать раньше – носом.

– Дак всем, мэм, – ответила Мэри, как тоже бывшая вместе с Трешкой тогда на нашей свадьбе.

И вот ни за что не поверю – нет, даже не в то, что, если скажут она – режиссер-ша некрасивая, как графиня Эрнеста Хемингуэя, которая его так любила, так любила, что захотела даже трахнуться с его другом – боксером еврейского происхождения, что могла, да:

– Представить его в роли Хемингуэя. – Многие, я думаю, этого так и не поняли до конца.

В том смысле, что и сами такие же евреи, как Бабель. И знаете почему? Всем же ж очень жаль, что его расстреляли, а не наоборот, назначили первым писателем Большого Сиэтэ, как Михаила Булгакова, который, да служил там, а жил и писал только, как все:

– В подвале дома своего, как истинный мастер своего жанра:

– Абсолютного реализма.

Как говорится:

– Я служу на границе! – а где это никто же ж не знает и в помине.

Как и Большой Сиэтэ, да, есть, но где вот точно так до сих пор и непонятно:

– За ЦУМом, ГУМом или Детским Миром этого же межрегионального значения, где всё есть, но в Перестройку кончилось, так как некоторые особого бедные бабушки там и начали эту презентацию капитализма:

– Продажу детских ботиночек прямо у его подножия.

– Это Прошлого никогда не было, – сказала Реж-и-сер-ша.

– Да?

– Да, и знаете почему? Я его сама часто вижу во сне, а мне – я знаю априори – снятся только небылицы.

– Например?

– Вы меня пригласил на танец, а я ответила ласково.

– Что?

– Вот и догадайся сам.

– А! Тогда ясно. Если только на мне женишься.

– Спросил бы, да, но только в уме.

– Почему?

– Я тя боюсь слишком. Честно, вот как Хеми свою шляпную матрешку Графиню.

– Что даже А-Зе и то падает! – мягко улыбнулась мне вторая. Кто?

Одна из двух, или Трешка, или Мэри.

Я, к сожалению, не могу так жить, как Одиссей Многоумный:

– Думать о Пенелопе, а трахать всех, кто попадается на пути.

– Да, – поддержала меня Трешка, – даже русалок во что-то любил.

– Ибо от страха и ужаса перед ними и падало его А-Зе.

– А мог!

– Я не могу, – пообещал, чтобы на лишнее не надеялись.

Скоро раю на нашей дороге пришел конец, впереди мы увидели тачку, которую я узнал, как родную, ибо ее и заправлял последний раз, запомнившийся почти необъяснимым ужасом.

– Ты так и будешь нашей общей собакой – извлекать руду из меня одной, – сказала, даже повернувшись режиссер-ша.

Я понимал уже что нахожусь:

– Между двумя машинами, как между Сциллой и Харибдой.

И видно это было по:

– Моему растворению.

Вторая машина шла очень странно:

– Иногда была видна направлявшейся в обратную сторону.

Я старался не думать о том, что вторая машина – это то же самое, что и первая, ибо уверен – это:

– Неправда!

– Вот ду ю сей? – спросила Мэри и прижалась ко мне покрепче, чтобы оставить такие отпечатки пальцев – никто не забудет, а ты, мил херц, всегда и то будешь помнить.

– Брось, брось, я уже боюсь вашего Режика настолько, что очень боюсь не попасть в её лапы, ибо.

– Да, продолжайте, пожалуйста.

– Хуже будет.

– Если мы сбежим, – она даже не заметит? – продолжил я.

И добавил:

– Вы дочь достаточно богатого человека, сбежавшая от него, потому что ее похитили?

– Нет, мистер, а потому, что именно меня и похитили.

– Её тоже? – и ласково – чтобы не лезла с лишними вопросами – посмотрел на Трешку.

– Лучше думать, что мы с ней похитили Режика, – так тихо мяукнула Мэри, что было ясно: не хочет тревожить пока что уснувшую большую рыбу.

– Но каким образом? Она так сильна духом!

– Да! И телом не меньше, – пояснила Трешка, но нам удалось ей внушить, что Мэри ее потерявшаяся в младенчестве дочь, очень способная к шахматно-шашечным играм и не только, но и может делать биохимический анализ довольно длинных молекул:

– На скорую руку, – как они мне объяснили, улыбнулась повернувшись, или, наоборот, повернулась улыбнувшись Режиссер. И обрадовался:

– Хорошо, что пока еще не нашего представления.

И задумался:

– А ты кто? – уставившись на Трешку.

– Ее дочь от третьего брака.

– Почему не от второго?

– Второй пропущен.

– Зачем?

– Специально для того, – ответила Мэри, – чтобы и второй раз не пришлось возить с собой родственника, как, например, вас, а наоборот, жениться на нем.

– Неужели без меня других так мало? – очень удивился.

– Далеко не все, мистер, способны к эксперименту, как к удовольствию, – сказала Трешка.

– Я начинаю понимать, что вы семья наследственно-интуитивных научных работников.

– Как и ты, – предположила Ре.

– Нет, нет, я не могу быть ученым, иначе не мог уйти из сердца науки – Сили-Дол.

– И, видите ли, – продолжил после прохладительного на голову, – оставьте меня одного на дороге, ибо – в принципе – я не люблю путешествовать.

– Мы уже почти приехали, – сказала Режи.

И думал, что хотят удивить меня собственным замком не меньше, чем у Тома Кру, когда он попал на такой стриптиз, что не поверил не только своим глазам, но и ушам, попавшим под гул посоха:

– Туту-туту- ту-ту-ту, – что провалиться сквозь землю – это и есть подлинное счастье. – А мы об этом не знали!

Я даже посмотрел на Землю, вертящуюся, как юла под колесами машины.

И они столкнули меня вниз. Не ожидал? Нет, не ожидал, ибо зачем? – мне непонятно.

Вывод только один: они приняли меня за Стива Мартина, а это значит:

– Мы еще увидимся.

Но понял, да, дураком быть могу, но до такой степени – всё равно не получится. Был ли дураком мистер Пиквик? По крайней мере, не меньшим, чем его конкурент, обнахаливший определить его сестру, но уже в свои жены.

Думал:

– Подберет вторая машина, если даже они не находятся на связи с этой.

Нет, так и шел, а домов здесь не было. Решил:

– Так можно блуждать только в детстве.

Дошел до города и нашел место в отеле, таком же, как был некоторое время у Жана-Кло Ван Да, когда он пообещал не отказываться от миллионерши по кастингу бойцов, не всем видимого фронта игр нелегального тотализатора. Приняли за кого-то, как Тома Сойера и Гекльберри Финна, а точнее, как:

– Тупого Джима Кэрри и такого же, но по гонорару меньше Джек Блэк, как Джефф Дэниэлс, – и дали двухместный номер с ванной в большой комнате и душем в другой.

Интересно, конечно, погадать до утра, что заставят делать, но решать Великую теорему Ферма – вряд ли. Играть в шахматы, как Фишер, или защищаться, как Лужин – можно, но надо заранее решить:

– До какого хода? – но в любом случае не больше пяти.

Даже после четвертого скажу, что не хочу пиццу, как у всех, а люблю, и прямо сейчас Стейк по-Флорентийски, и:

– Можете надеяться хватит до обеда.

Как еще можно потянуть время? Или уйти лучше с утра пораньше?

Вышел в шесть – столовая работает, как для спортсменов:

– С утра? – улыбнулся на раздаче, что можно подумать, здесь, в Америке, это может значить, подают для бездомных, но не до такой же степени, если не иметь в виду, что их самих потом и будут приносить в жертву, как в Замке Тамплиеров хотели испохабить Тома Кру, когда он искать свою н-скую жену по имени Николь Кидман с помощью Широко Закрытых Глаз режиссера Стэнли Кубрика.

Но с большей вероятностью предположил, что хотят именно меня попробовать на роль Альберта Эйнштейна.

– Мистера Пиквика? – могу, но у него крадут последнюю сестру, как его личную женщину – для меня это слишком большое треволнение.

Могу сняться в роли Джека Лондона и Теодора Драйзера. Тома Сойера? Не знаю. Гекльберри Финна – да. Но не хочу, у меня нет времени на бессмыслицу блужданий, заведомо невыполнимого желания:

– В поисках, – но приключения, скорее всего, будут, как у Жана Кло Ван-Да – заставят драться.

Оказалось, банально, почти угадал: приняли за знаменитого матадора. Решил:

– Только возьму влюбленную в меня больше, чем в Хемингуэя Графиню и отвал – если нет поездов дальнего следования – прямо на электричке, как Алек Болд в поисках последнего чемодана денег, заработанных на нелегальных банковских операциях с Ким Бесси в виде ограбления собачьего тотализатора.

Собаки друзья – их деньги:

– Не возьму.

Но всё равно – хотя и был близко – не догадался, что меня и ждут на роль в кино. И даже более того:

– Ты уже прошел кастинг, – сказал шеф-повар, приблизившись к раздаче.

– Наверное, вы ошиблись, – сказал, – я так и не окончил Плехановский.

– Почему? – весело спросила раздатчица, загружая в медную нержавейку треску, а не как принято в Америке, тунца вездесущего.