Быть иль… Казаться

V

Вместо облцентра они оказались в промышленном шахтёрском городе, километрах в пятидесяти к северу от пункта назначения. Именно отсюда начинал их первый командир, Егор, более известный для своих подчинённых как «Николаич».

После памятного конфликта со Стрелкой он обосновался в городе с населением в четверть миллиона человек, в котором жил и работал до войны. Здесь его авторитет, опыт и решительность сыграли свою роль, и в кратчайшие сроки Егор возглавил народное ополчение города, подчинив себе, либо вытеснив командиров мелких отрядов. Этим ситуация в городе и близлежащих районах выгодно отличалась от зачастую беспорядочной и путанной обстановки как в областном центре, так и в других городках и местечках, поделенных на зоны влияний различных группировок, подчас сменяющих друг друга. Кроме того, концентрацией сил городское ополчение значительно превосходило другие подразделения области.

Получив полную власть в городе и окрестностях, Егор по-прежнему признавал старшинство Стрелки, по крайней мере, пока это казалось ему необходимым. Нередко он наносил визиты «главнокомандующему» и преподносил ему время от времени необычные подарки (например, доставив однажды трёх задержанных офицеров «Альфы», перехваченных опергруппой ополчения).

Для Канариса «временная остановка» здесь затянулась на недели: видимо, он согласовал со Стрелкой изменение первоначальных планов и решил взять командование в городе в свои руки. Егор, формально признавая главенство присланного представителя «главнокомандующего», продолжал проводить в жизнь мероприятия, необходимые – с его точки зрения, а одобрения «начальства» добивался умелыми манипуляциями.

Иван и Вал должны были охранять практически не покидающего свой кабинет Канариса, но постепенно Иван освободился от навязанных ему обязанностей и снова перешёл в прямое подчинение своего командира. В число его новых задач входило обеспечение защиты здания УВД, где размещался штаб, и он десятками раз в день, услышав сигнал тревоги, нёсся с СВД на крышу. Иногда он сопровождал командира в поездках по городу, но чаще был предоставлен самому себе. Поневоле он часто наблюдал за бойцами местного ополчения. Нельзя сказать, что здесь Иван нашёл замену оставленной группе: он мало контактировал с новыми сотоварищами, плохо знал их, а потому продолжал держать с ними дистанцию. В то же время он крепче сдружился с Валом, оптимизм которого в условиях выполнения новых служебных обязанностей подвергался серьёзному испытанию и уже начинал давать трещину.

Через несколько дней после прибытия в Горловку Ивана поразило страшное известие – погиб Серый.

Проснувшись от резкого встряхивания, он сел и выжидающе уставился на Егора.

– Иван! Серый погиб!

Он продолжал сидеть и тупо смотрел перед собой, никак не умея взять в толк, как относятся слова командира к реальности, к настоящему и к такому живому в его воспоминаниях Серому. Ещё вчера, сидя на крыше после очередной тревоги, он разговаривал с ним по мобильному и всё никак не мог понять, откуда эта утомлённость в голосе Сани – он был жив!

«Как погиб?», – только и сумел проговорить он бессмысленно, ведь его тон не выражал желания узнать обстоятельства гибели товарища, а только выражал недоумение от только что услышанного и то, что он был не готов как-то воспринять это.

Он видел, что Егор растерян и видимо сильно переживает и, скорее всего, и сказал эти страшные слова, чтобы кто-то разделил с ним его горе. И эта растерянность, и эта боль, заметная в его глазах и гримасе, вызвали внутри Ивана нечто похожее на проблеск надежды, оттого что жив он, их командир, будто это означало, что Серый тоже жив, и, хотя умом он понимал, что это не может быть ошибкой, но принять сказанное выходило ещё труднее.

Обстоятельства смерти Серого долго оставались ему неизвестными, он только слышал, что Саня погиб в тяжёлом бою. Но герои не умирают – это правда, он знал это.

Поначалу, пока противник не отваживался прибегать к решительным мерам в борьбе с повстанцами, ситуация оставалась неопределённой, и у многих, наверное, возникала иллюзия, что всё ещё может разрешиться без большого кровопролития.

Однако вскоре появились первые жертвы среди мирного населения: в начале мая в героически обороняемом Славянске вражеские снайпера убили молодую беременную женщину, стоявшую на балконе своей квартиры, и позже, в этот же день – другую девушку, шедшую в детсад за ребёнком. С этих жертв пошёл отсчёт сотням и тысячам смертей беззащитных детей и матерей – был преодолён ещё один кровавый рубеж, иллюзией стало меньше. Эти страшные и скорбные события обличали людоедскую суть марионеточных правительств, способных на любое преступление и на любую подлость, исполняя политические заказы своих господ. Душевная омертвелость власть имущих не может не приводить к горю народному.

С этого времени гражданские гибли массово, они умирали даже чаще, чем ополченцы, непосредственно участвовавшие в боях. Начались обстрелы жилых кварталов всеми средствами артиллерии и авиаудары.

С тех пор в сердцах ополченцев зажглась лютая ненависть к врагу, пришедшему к ним убивать их детей, жён, матерей. Командованием народной армии проводились жёсткие ответные меры.

Вернувшись в город после недолгого отсутствия, Егор обнаружил, что Канарис всё-таки уехал туда, куда и собирался изначально – в Донецк (там он, впрочем, тоже долго не задержался).

Первая серьёзная операция, которую провели силы ополчения под командованием Егора, увенчалась сокрушительным успехом.

Два «Урала» бойцов, каждый с «мухой», и один грузовик с 82-мм минометами выехали с территории городского УВД ночью. Первые двадцать километров колонна двигалась на север, затем, проехав Артёмовск, повернула на северо-запад и преодолела ещё километров пятнадцать. Остановились, спешились.

В нескольких километрах отсюда в лесополосе был обнаружен лагерь противника, численностью до батальона, блокировавший сообщение с отрядом Стрелки. По согласованному с ним плану отряды должны были ударить с двух направлений и деблокировать Славянск.

С полста человек ушли в сторону противника, Иван остался в охранении миномётчиков. Те долго наводились, потому что установок для стрельбы известно не было: сообщили, что цель находится «чуть правее радиомачты», а расстояние пришлось рассчитывать, измерив шагами ширину поля между посадками и ширину посадки, а затем перемножив сумму полученных величин на количество полей до цели и добавив к результату примерную поправку на увеличение расстояния при «незначительном» изменении направления. Это был настоящий кошмар артиллериста, адепта точной дисциплины, но приказ есть приказ! Атака группы должна была начаться после выстрела миномётов.

Пока вспотевший Чёрный, командир миномётного расчёта, проводил только ему понятные вычисления, Иван, заняв удобное место на кромке посадки, наблюдал за обстановкой. Солнце уже поднялось, трава источала горьковато-сладкий аромат, а в нескольких метрах от него резвились два здоровенных зайца. Лопоухим зверькам и дела никакого не было до кровожадных инстинктов двуногих тварей, готовых из-за жадности и глупости ничтожных горе-правителей убивать себе подобных – им, как и звонкоголосым птичкам, и несчётному множеству насекомых на поляне, явно было невдомёк, как можно «улучшить» этот мир.

Прозвучала команда, выстрел! Несколько залпов – секунд через двадцать вдалеке послышался грохот «прилётов», разрывы сливались в один раскатистый гул. Голос по радио оценил стрельбу на отлично и распорядился готовиться к отправлению.

Артиллерия уже собралась и быстро грузилась на «КамАЗ», когда мимо промчались «Уралы» пехоты. Иван наблюдал в траве на обочине, с «мухой» в руках. Убедившись, что преследования нет, он запрыгнул в кузов машины – поехали.

Самое удивительное он услышал от непосредственных свидетелей и участников операции. Бойцы заняли позиции в «зелёнке» на дистанции прямой видимости противника, сняли предохранители со своих «мух» и ожидали начала артобстрела.

Первая же мина прилетела точно в большую палатку, которая, судя по последовавшему мощному взрыву, являлась не только местом расположения вопившего изнутри личного состава, но и хранилищем боеприпасов, сдетонировавших после поражения цели. Кажется совершенно невероятным такое точное попадание, принимая во внимание приблизительность расчётов! Когда Иван услышал об этом, он вспомнил старое выражение «рука Бога», знакомое всем любителям футбола. Воистину Господь направил эти мины, ведь ополченцы были совсем рядом, и недолёт в сто метров превратил бы эту громкую удачу в нелепое поражение!

Остальные мины взрывались на территории лагеря, принося смерть и сея панику.

Ополченцы произвели по заранее намеченным целям выстрелы и спокойно удалились.

И это ещё не вся история! Продолжение её могло показаться не менее невероятным, чем начало. Как выяснилось позже, на расстоянии двухсот-трёхсот метров от этого неприятельского лагеря находился другой, по всей видимости, представлявший какую-ту иную армейскую или организационную структуру – взаимодействие между этими подразделениями налажено не было. Когда приземлились первые мины, а за ними последовали взрывы гранат, в атакуемом лагере началась паника. Возможно, некоторые мины перелетели цель и упали в расположении соседнего подразделения, но факт остаётся фактом: между этими отрядами завязался бой, длившийся ещё долго после того, как ополченцы удалились.

По полученным позже сообщениям, «вертушки» приземлялись на этом месте до глубокой ночи, вывозя раненых и трупы и сразу же доставляя на точку пополнение.

И даже в этой исключительно успешной операции были свои недочёты.

Во-первых, по каким-то причинам в атаке так и не был задействован отряд Стрелки.

Во-вторых, от выхода обратной реактивной струи гранатомёта пострадал командовавший операцией офицер. Кто-то выстрелил без предупреждения, и Серёге повредило глаз.

В-третьих, один из ополченцев оказался либо сумасшедшим, либо предателем, а может быть, и тем и другим одновременно: он сбежал ещё при следовании на задание, и вскоре, задержанный врагом, болтал без умолку перед видеокамерой.

Но проблема была даже не в том, что он охотно занимался пропагандой вражеских установок, компенсируя недостаток интеллекта послушностью указаниям своих следователей. Выяснилось, что это существо не скрывало перед бойцами своего отделения планов сбежать домой, как только ему выдадут на руки оружие. Никто из них не нашёл в этом ничего предосудительного и даже не попытался воспрепятствовать дезертиру. Впрочем, большинство его сослуживцев, получив первое увольнение, также не вернулись на базу – подразделение было расформировано, оставшиеся люди распределены по другим отрядам.

После этого случая Иван стал внимательнее присматриваться к окружающим и вскоре обнаружил, что далеко не все из тех, кто пришёл в ополчение, следуют благородным мотивам.

В самом густонаселённом регионе страны ополчение испытывало острую нужду в людях: из нескольких миллионов населения, могущих дать народной армии не менее миллиона бойцов, на защиту Родины поднялись лишь несколько тысяч (до полутора-двух десятков тысяч в двух областях).

«Прав был Алик, – думал Иван, – какие воины из любителей пива?»

Конечно, не всех, не вступивших в ополчение, стоило подозревать в равнодушии или трусости. Кто-то из гражданских выполнял свой долг в коммунальных службах, под осколками и пулями восстанавливая линии электропередач или залатывая повреждённые газовые и водопроводные трубы. В осаждённых городах часто возникали проблемы с электро-, газо- и водоснабжением. Кто-то развозил прятавшимся от обстрелов людям хлеб и воду, кто-то привозил и распределял гуманитарную помощь: продукты, медикаменты, вещи. Кто-то работал на заводах и в мастерских, чиня выведенную из строя военную технику или производя насущно необходимое для нормального функционирования городского хозяйства. А кто-то приходил на позиции ополченцев, чтобы в свободное от работы время углубить окопы или накрыть блиндаж – помочь, чем может.

Все не могли оставить работу и взять в руки оружие, да и оружия столько не было, чтоб на всех хватило.

Одним словом, были профессии необходимые, первоочередные для жизни населения городов и сёл. Это и медработники, конечно, и водители, развозившие продукты по точкам торговли, и работники сельского хозяйства, и производители пищевых продуктов, да мало ли таких профессий?

«И разве можно осуждать отца многодетного семейства, вывозившего свою семью из-под обстрелов в Россию? Мог ли он оставить жену и детей в незнакомой стране и вернуться воевать? – рассуждал Иван. – Тут каждый сам за себя решает, это всё – очень личный вопрос. Вот брат, к примеру, рядом воюет, а у него трое спиногрызов».

Но ведь один процент от возможного – это не ответ, это приговор. Приговор обществу, приговор личности. Если речь идёт о защите родной земли, а вскормленные ею дети покидают мать, и не мать она для них вовсе, а что-то безличное и безразличное – это приговор всей системе, самим мировоззренческим основам современного человека, его безразличию, безыдейности и ханжеству.

Сколько из тех, кто выходил на многотысячные митинги, позже оказалось в строю? Десятая часть? Двадцатая? Сотая? Неужто они обманывали себя тем, что стоит немного покричать, и всё изменится, либо кто-то сделает за них всю работу? Выходит, люди живут иллюзиями? Чего же стоит весь этот уклад, который ничего, кроме пустых надежд и ложных устремлений, предложить и обеспечить не может? «Фабрика грёз» – двадцать первый век.

Другой вопрос в том, сколько из тех, кто взялся за оружие, было готово воевать за Родину, а не радостно ухватилось за предоставившуюся возможность отомстить обидчикам, пограбить «награбленное», подняться наконец-то над теми, кому завидовал, и доказать своё мнимое превосходство.

Всяких людей встречал Иван в рядах ополчения: были здесь и трусы, и герои, благородные души и подлецы, идеалисты и неспособные к восприятию любой идеологии настоящие сумасшедшие.

Сам он знал наверняка немногое – то, что его место здесь, и что он должен здесь делать.

А ещё он видел поступки, которые остаются в памяти навсегда и дают смысл, даже когда всё вокруг кажется совсем пустым и никчемным.

Следующая операция последовала уже через два-три дня. Группа из нескольких автомобилей и микроавтобусов проследовала на сто километров в юго-западном направлении. Конечной целью являлось уничтожение вражеского лагеря под Волновахой. Планировалось также захватить вооружение и боевую технику, с этой целью в пикапе, в котором ехал Иван, транспортировались канистры с дизельным топливом.

Противник не ждал нападения – схватка была короткой, победа полной. Силы ополчения потеряли убитым одного бойца, у противника потери составили около полутора десятка бойцов и несколько единиц техники. Захватить «коробочки» тогда не удалось, зато пополнили арсенал полусотней единиц стрелкового оружия (автоматы, пулеметы), магазинами, патронами. К потерям ополченцев также можно было отнести брошенный на дороге микроавтобус.

Уже после того, как отряд повстанцев отошёл, оставшихся в живых солдат противника накрыли огнём свои же «вертушки».

Позже Иван узнал, что подвергшееся нападению подразделение противника отказалось выполнять полученную команду – заходить в город на зачистку. Солдаты не стали воевать с мирными жителями и в итоге поплатились своими жизнями.

«Война – жестокая штука. Тут гибнут и правые, и виноватые. Только ответ они будут там по-разному держать», – подытожил Иван свои размышления, подавив оставшееся после операции чувство неудовлетворённости.

Через несколько дней ему довелось участвовать в операции по поддержке отряда ополченцев, занявшего терминал в аэропорту.

Подразделение Егора, прибыв на место, рассредоточилось повзводно. Группе, в которой оказались Иван и Вал, указали позицию под мостом и поставили задачу прикрытия основных сил от средств авиации.

В воздухе, действительно, на короткое время появлялись Сушки: они отстреливали тепловые ловушки, выпускали ракеты и уходили, были замечены и «крокодилы». В аэропорту шёл бой, до их позиции доносились его отзвуки: выстрелы миномётов, взрывы, автоматные и пулемётные очереди.

Иван подошёл к старшему группы, молодому, но уже богатому опытом ветерану боевых действий:

– Послушай, а чем бороться с воздушными целями? АКМ – всё-таки несерьёзно, а из мухи попасть ещё надо…

– Да всё понятно. Приказ ты слышал… Хоть из рогатки будем сбивать, – невесело усмехнулся старший.

– Да и место здесь крайне неудачное, – продолжил Иван, – ты представляешь, что будет, если крокодил или СУшка НУРами сюда, под мост, шарахнет?!

– М-да, тогда нам всем каюк настанет, – спокойно оценил последствия его визави. – Приказано тут стоять.

С приказом не поспоришь. Иван рассеянно смотрел на небо, когда к нему приблизился знакомый парнишка:

– Вань, я из мухи предохранитель дёрнул и выкинул, а вертушка уже ушла…

– Давай посмотрим, где бросил – место помнишь?

Ничего они в траве не обнаружили, но вышли из положения, найдя замену в куске проволоки.

Движение в воздухе прекратилось вскоре после их прибытия, но выстрелы в аэропорту были слышны ещё долго.

В тот день позицию под мостом занимало ещё одно подразделение – было тесновато, и большинство бойцов разместились вверху, на склонах, в тени.

Иван заметил, что один из бойцов их группы разлёгся с ПКМом у опоры моста, выжидающе посматривая в небо.

– Чёрт, ты что высматриваешь?

Тот нехотя протянул:

– Вертушку жду: покажется – собью.

– Ты собрался крокодил из своей пукалки приземлить?! – Иван занервничал, наблюдая тупую уверенность пулемётчика в необходимости совершения неадекватных действий. – Ты понимаешь, что после его ответки не будет ни моста, ни нас?!

Чёрт, очевидно, ничего не представлял и не собирался заниматься таким бесполезным делом:

– Может, собью всё-таки… А ты что предлагаешь, смотреть на них?

Иван молча повернулся, снова подошёл к старшему:

– Слушай, этот дебил собрался из пулемёта «двадцать четвёрку» сбивать. Если попытается, прилетит ответка, сам понимаешь. Давай я его пристрелю из ПМа – так лучше будет.

Старший посмотрел на пулемётчика и крикнул ему:

– Чёрт! Уйди оттуда! Займи позицию сверху, направление – аэропорт, цели наземные!

Чёрт с недовольным видом неторопливо полез по склону под мост.

Прошло ещё немного времени, и соседи, оставшиеся по какой-то причине без командира, возроптали. На кратком собрании, устроенном прямо под мостом, они приняли решение уходить.

В происходящее неожиданно вмешался Вал:

– Отставить панику! Вы приказ получили?! Выполняйте! Обороняйте указанную позицию! Вы же не стадо баранов, вы бойцы народной армии! Ждите дальнейших указаний командования!

Эта взбучка подействовала – уходить бойцы передумали.

Томительное ожидание продолжалось, новых указаний не поступало.

Вдруг со стороны аэропорта, но уже гораздо ближе послышались автоматные очереди, тут же их звонко поддержал пулемёт – казалось, одновременно стреляет по меньшей мере рота. Бойцы их группы также открыли беглый огонь в направлении аэропорта.

Иван стоял внизу, посреди дороги, и, не понимая, смотрел вверх: никакой команды не было, куда они стреляют?! Он заметил, что стрельба ведётся беспорядочная: знакомый ему мелкий бизнесмен Бородка, отвернувшись, поднял руки с автоматом, так что они едва превышали уровень почвы, и поливал пространство примерно в том же направлении, что и остальные. Из состояния застывшего недоумения его вывела пуля, ударившая в асфальт в полуметре от него – Иван взорвался:

– Вы, ослы драные, что творите?! Куда стреляете?! Кто приказ дал?!

Но стрельба и без того прекратилась так же внезапно, как и началась. Выяснилось, что огонь открыли после того как заметили, что бойцы соседнего взвода подразделения перестреливаются с несущимися на полной скорости КАМАЗами.

Позже, когда все стянулись к месту погрузки на грузовики, Иван услышал от худого вечно небритого ветерана Мазая, как всё было.

– Нам только отмаячили по радейке, что правосеки на прорыв пошли, а тут эти КАМАЗы несутся… Очередь из кузова над моей головой – херак! Чуть не цепануло! На стенке, за мной, след остался! Я в ответку с РПК полрожка им в кузов закинул – мало не покажется! – добавил он с усмешкой.

И только после возвращения назад, в своё расположение, кто утром, а кто и много позже, они узнали кого расстреливали в тех КАМАЗах.

Когда на ОБОПе (новом штабе и месте постоянной дислокации части местного ополчения) появился этот паренёк в желтой футболке, Иван не заметил. Он казался чудным и немного неуместным в своей гражданской одежде и каким-то неприкаянным видом. Позже кто-то рассказал Ивану, что он периодически теряет сознание. «Странно, – подумал он тогда, – кто он и что здесь делает?»

Но было не до размышлений о всех странных людях, случайно встречавшихся в его жизни – дел хватало. И всё же пришло время, и ответы на промелькнувшие в его уме вопросы были получены.

Как-то знакомый предложил Ивану проехаться в городок соседней области, он согласился и уже в дороге узнал, что сопровождает группу раненых добровольцев. Немного подлечившись, нескольких перебинтованных кавказцев и уже знакомый Ивану по ОБОПу парень направлялись домой, «за ленточку».

Эта короткая дорога вместила в себя много информации, но после услышанного вопросов только прибавилось.

Выяснилось, что «странный» паренёк – один из выживших в расстрелянных под аэропортом КАМАЗах. Приехавшие из разных уголков России добровольцы, с горящими идеей сердцами, были кем-то цинично использованы как пушечное мясо. По официальной версии, тогда произошла ошибка: занимавшим здание терминала бойцам дали приказ прорываться через «окружение», ополченцам, окружавшим аэропорт, передали сообщение о попытке прорыва со стороны «правосеков» (которых, кстати, на этой территории вообще не было). Так случилась трагедия.

Большинство из ребят выжили, но столкнулись с цинизмом мародёрства. Ничего из заблаговременно приобретённой ими амуниции и приборов не уцелело, украли всё. Очевидно, что совершили это те самые подонки, которые только что стреляли в них, но, подойдя к машинам, не могли не узнать о страшной ошибке – даже на окровавленной форме выделялись георгиевские ленты.

Человеческая низость подчас кажется нечеловеческой, ввиду невозможности для нормального сознания воспринять её мотивацию, позволяющую преодолевать мощные моральные запреты, жизнеутверждающие установки, которые только и позволяют мыслящему существу осознавать себя человеком. Пострадавшие в этой чудовищной мясорубке люди приехали за тысячи километров защищать землю своих братьев, но были преданы и руководством, и рядовыми бойцами.

Мотивы командовавшего операцией были Ивану совершенно непонятны: бывший командир спецподразделения проявил в этой операции невиданную халатность, заставлявшую задуматься о том, чью сторону в этом вооружённом конфликте он держит. Мразь рангом пониже просто корыстно воспользовалась несчастьем ближнего, которое, – будь они людьми, а не падалью, – было бы их несчастьем. Презреть беду пришедшего тебе на помощь, жадно распихивая по карманам «ништяки», может только нелюдь.

Во время этого рассказа Ивану было стыдно. Он не стрелял в грузовики, мчавшиеся из аэропорта, не крал у раненых и убитых их вещи, но содеянная гнусность легла пятном на всём ополчении, на всех жителях Донбасского края, пусть открытых обвинений в этом и не прозвучало.

«Руководителя, организовавшего убийство ребят, и простых мародёров, обворовавших их, объединяет та лёгкость, с которой они переступают через принципы человеческого сосуществования, соблюдение которых в известной мере является гарантом психического здоровья, – думалось ему. – Их действия происходят из одного и того же душевного порока: крайний эгоцентризм обусловливает абсолютное безразличие к любой, отличной от их собственной, жизни. Но подобный дефект развития предполагает также признаки умственной дегенерации».

Иван расценил происшедшее как гнусную провокацию, имевшую целью остановить поток добровольцев из Российской Федерации. Возможно, смысл этого иудиного деяния был иной, кто знает? Серьёзного разбирательства не было. Никто так и не ответил за это преступление.

Прошло ещё немного времени, и Иван встретился со своими старыми товарищами: группа Дикаря влилась в состав сил городского ополчения.

Иван тогда вспомнил свой, сейчас казалось, давнишний разговор с Валом – его, к сожалению, на тот момент на месте не было, поскольку он выполнял отдельное задание во главе своего небольшого, но боеспособного отряда. Время пролетело незаметно – полтора месяца, как один день.

Ребята рассказывали всякое: о боях, об обстрелах города, о героизме и предательстве, утечке строго секретной информации и неожиданных «чудесных совпадениях».

На следующий день по нелепой трагической случайности погиб Василий, бывший учитель, строгий, но очень добрый человек, пользовавшийся любовью и уважением своих боевых товарищей. Они рассказывали, как, передвигаясь по незнакомой местности в лесу, Вася просил их соблюдать дистанцию: если бы он, возглавляя группу, зацепил растяжку, то пострадали бы и те, кто находился рядом. Дикарь вспомнил, как Вася, изучавший только что полученную винтовку Драгунова, заметил в небе беспилотник. «Как считаешь, Сань, попробовать?» – и первым же выстрелом сбил его, хотя оружие не было пристреляно.

Выжил в аду кромешном, чтобы подорваться на поставленной своими же мине, забывшись в телефонном разговоре…

Иван снова занял свое место в группе: выезжали по несколько раз в день, дел хватало.

Исполняя договорённость, достигнутую между Министерством обороны вражеской стороны и руководством Народной Армии, группа Дикаря участвовала в передаче тел погибших бойцов десантной бригады ВСУ из аэропорта Луганска.

Как Иван узнал от местных, ранее в занятом десантниками аэропорту произошел вооружённый конфликт: часть бойцов отказалась выполнять приказы преступного командования и подняла над зданием триколор. Завязался бой – мятежные десантники выстояли, тогда задачу уничтожить поставили перед авиацией…

Задачей группы Дикаря была транспортировка останков погибших до границ области, контролируемой силами ополчения, и передача «груза-двести» противной стороне. Всё прошло без осложнений, но приятного в этой миссии было мало: удручало сознание такого печального конца отважных воинов, а трупный запах от контейнера, из которого всю дорогу сочилась желтоватая жижа, казалось навсегда пропитал машины, одежду, кожу и проник глубоко внутрь.

В середине месяца произошёл первый в городской черте авианалёт: штурмовик противника атаковал здание УВД, в котором всё ещё размещался личный состав ополчения. В результате бомбометания погиб боец, несколько человек были ранены. Самолёт был сбит.

С этого времени начались регулярные авианалёты на город и пригородные районы. Самолёты бомбили места расположения ополчения, впрочем, как правило, безрезультатно. Иногда их сбивали, и на поиски парашютировавшегося лётчика бросали весь свободный личный состав. Найти их почти никогда не удавалось из-за высокой скорости самолёта: обычно они приземлялись где-то далеко от места поражения их машины, нередко – на территории, подконтрольной ВСУ.

Ивану считал, что зачастую неудачные бомбометания объяснялись не столько непрофессионализмом лётчиков, сколько их нежеланием выполнять боевые задачи. Тому в подтверждение были десятки свидетельств знакомых ополченцев, рассказывавших о прилёте пустых болванок на позиции и других демонстрациях доброй воли формальными противниками.

Это была гражданская война, и симпатии многих людей, оказавшихся по ту сторону, тяготели к тем, кто осмелился заявить о своей позиции, отвергнув карикатурных марионеток, навязанных Западом.