Быть иль… Казаться

Вдруг где-то недалеко от них, на юге загудели «Грады», и в небе над их головами пролетели хвостатые эрэсы (по распоряжению Егора Иван передал БМ-ки командиру нового подразделения). Так вот почему они здесь оказались! Выходит, они осуществляли прикрытие «Градов», которым необходимо было выдвинуться подальше от расположения, чтобы достать цель.

И тут кто-то заметил справа ползущие по дороге к селу «букашки» – техника! Иван посмотрел в бинокль: по дороге к занятому нашими разведчиками перекрёстку двигалась небольшая колонна из трёх БТРов, одной БМП и танка. Наших с той стороны не было – противник!

Первой мыслью Ивана было готовиться к бою: враг, несомненно, знал о том, что группа разделилась и пытался воспользоваться моментом, чтобы уничтожить их по частям. О возможности отступить он даже не думал, хотя это было бы, наверное, самым практичным и здравым решением в том положении. С другой стороны, верхняя группа при необходимости успела бы уйти, а вот нижняя, оставшаяся в селе, могла и не оторваться от слишком приблизившегося противника…

По рации Иван вызвал Старину, оставшегося за старшего на поляне, предупредил о замеченной воентехнике: «Предупреди разведчиков снизу, у дороги! Выкатывайте ЗУшку на прямую наводку, если повернут к вам – раскатывайте их нахер! И отходите сразу! Организованно! И без паники!»

Ему показалось, что Старина всё понял: паники заметно не было, голос спокойный.

Тем временем «коробочки» подползали к повороту на высоту (строго говоря, здесь был не один перекрёсток, а два близких Т-образных).

– Занять оборону!

Бойцы притаились в посадке, кто-то залёг в траве.

Иван плохо представлял, как они будут отбиваться с одной «семёркой», да бесполезным против техники АГСом, но не встретить «гостей» было нельзя. Ещё минута напряжённого ожидания – колонна проехала поворот и вскоре передний БТР начал заворачивать направо. До них донеслись частые хлопки пушек ЗУшки – начался бой.

Позже он узнал, что огнём зенитных пушек было уничтожено два БТРа: их пули щёлкали по броне, оставляя вмятины – вероятно, угол встречи был слишком малым для пробития. Затем очередь пулемёта полоснула по кабине, разорвав на части водителя, сидевшего рядом бойца и вызвав возгорание. Пылавшую машину бросили, отступили. Противник преследовать не решился.

Когда Старина в двух словах сообщил по рации о произошедшем: «Два двести, ЗУшку потеряли, два бэтэра минус, отходим», пора было позаботиться и об отходе второй группы.

Иван подозвал к себе бойцов: «Уходим – немедленно. Сепар, ты местный, дороги знаешь, выведешь?» Тот кивнул. Иван продолжил: «Мне сообщили, что в селе, которое навестили с утра, сейчас замечен противник. Отходить надо, минуя его. Вопросы есть?»

Сепар попробовал возразить: «Та откуда там враг? Мы ж там были только…», но Иван прервал его: «Отставить. Сказано, свежая информация», и скомандовал: «По машинам! Едем быстро!»

Сепар ехал первым, за рулём, с ним в машине были Чёрный и его приятель Антон, второй шла машина Ивана, замыкали колонну два буса.

Дорога была немного лучше, чем пахота, и больше всего он опасался, что у кого-то вырвет колесо, и все будут вынуждены задержаться. Ехали всё же максимально быстро: у БТРа или танка на такой местности было преимущество.

Они сделали немалый крюк и уже подъезжали по грунтовке к пересечению с главной, когда Сепар свернул налево, на въезд в ту самую деревню, о которой говорили накануне. Иван недоумённо переглянулся с Костылём, ехавшим за рулём, и потянулся за рацией, но тут ему вдруг стало не до разговоров: на дороге в село из-за поворота показалась колонна военной техники. Впереди шёл «Урал» с установленным на кабине пулемётом, за ним – ещё один, дальше показалась пушка танка…

Пулемётчик среагировал так, будто ждал их появления: чтобы сориентироваться и открыть огонь, ему понадобилось не более двух секунд. Машина Сепара соскочила в кювет, а Костыль, проявив неожиданно быструю реакцию, успел свернуть в каким-то чудом оказавшийся справа неприметный проезд. На эту узкую, неизвестно куда ведущую дорожку залетели и следовавшие за ними машины (позже выяснилось, что пострадал только замыкавший колонну микроавтобус снайперов – пуля из ПКМа разбила ему заднее стекло).

Сказать, что удача им улыбнулась, язык у Ивана не повернулся бы: перед глазами стояла слетающая с дороги белая старенькая иномарка Сепара, но приходилось признать, она всё же и не попрощалась с ними окончательно. Костыль нашёл выезд на грунтовку, ведущую на юг.

Когда прибыли на базу, бойцы первой группы уже давно ждали их – все… кроме двоих.

Один из них, водитель, мужчина средних лет, вступил в ополчение всего пару дней назад, это был его первый бой. Второй, молодой парень, служил пару месяцев. Судьба Сепара и тех, кто был с ним в машине, оставалась неизвестной – вероятнее всего, они погибли. Надо было высылать поисковую команду.

Позвонил командир, уточнил обстановку и результаты боя, предупредил, что сейчас приедут командиры миномётных батарей для согласования «ответки» (по твёрдому убеждению Егора, враг должен был дорого расплачиваться за каждую потерю, понесённую отрядом).

Они приехали быстро, действительно: маленький рыжебородый Минор и грузный Камса, недавно выведенный из подчинения Ивана в отдельное подразделение. Пока они рассматривали карту, снова позвонил командир и приказал Ивану срочно явиться на штаб.

Он огляделся и заметил стоявшего в углу Дуримара, с неделю назад присланного командиром на должность его зама. За это время он успел сдать на приёмку весь обнаруженный им на территории металлолом, да покрасить присвоенную машину.

– Иди план разрабатывай, – кивнув в сторону обступивших карту командиров, Иван направился к выходу.

– Я?.. А что… – Дуримар растерянно смотрел на Ивана.

– Ты ж мой зам? Вперёд.

По дороге его машину обогнал джип Минора, Иван не придал этому особого значения: мало ли…

Егор был на первом этаже, рыжебородый уже стоял рядом с ним. Подойдя ближе, Иван заметил ещё какого-то неизвестного ему высокого ополченца. Командир в упор уставился на него:

– Докладывай.

Иван вкратце рассказал, как расположились, а потом с миномётчиками поднялись по дороге, как обнаружили отрезавшие их от основного отряда «коробочки», как начался и закончился бой, и как они на отходе наткнулись на врага.

Командир внимательно слушал его и, когда он замолчал, уточнил:

– Колонна, значит, по основной дороге двигалась, с запада.

Иван устало кивнул головой:

– Так точно.

Тут командир неожиданно повернулся к Минору:

– Мимо вас шли?

Тот выпучил глаза, широко открыл рот, потом прикрыл, будто передумал говорить, и наконец ответил утвердительно:

– Да, шли.

– Как же вы их пропустили?

Рыжебородый поперхнулся в замешательстве, но всё-таки выдавил из себя:

– Там танки были.

Иван смотрел на него во все глаза: а ведь он мог прикрыть их, да и должен был, по сути!

А командир продолжал настаивать:

– И что, что танки? У вас что «семёрок» не было?

Минор совсем смешался, и на выручку к нему поспешил высокий:

– Да что «семёрки», товарищ командир! Да там колонна шла – штук семь машин! Они бы всех нас раскатали!

Бородатый коротышка приободрился и залепетал что-то, вторя высокому.

Ивану стало противно. Егор, очевидно оценив ситуацию, посмотрел ему в глаза:

– Ладно, Вань, иди.

Вернувшись, он глазам своим не поверил – у ворот стоял Чёрный. Прослезившись, обнялись. Из его сбивчивого рассказа Иван узнал, что поворот налево для него был такой же неожиданностью, и что первыми же пулями был убит Сепар, а они выскочили из машины и затаились среди деревьев. Враги остановились, вышли, но в чащу лезть побоялись и проследовали дальше. Местные помогли им добраться и доставили тело Сепара.

Иван слушал, кивал головой, а когда Чёрный закончил, добавил только одно: «Со вторым днём рождения тебя, брат!», обнял его, развернулся и, подойдя к накрытому простынёй телу, откинул закрывавший лицо край. Постоял.

«Жаль, молодой пацан, резвый был, ответственный. Что ж его туда поволокло? Неужели он забыл, что я говорил ему? Не может быть. Пренебрёг, думал по хорошей дороге добраться, наверное. Значит, судьба такая. Земля тебе пухом, брат».

Мысленно простившись, перекрестился и направился в помещение.

Совещание артиллеристов проходило уже без Минора, его замещал какой-то боец. Дуримар, насупившись сидел в сторонке. Иван усмехнулся:

– Ну как, Серёжа, посовещался уже?

Тот в сердцах махнул рукой, будто Иван нарочно втянул его в какую-то неприятную историю и бросил.

«Вот придурочный, я ему возможность проявить себя предоставил, а он обижается».

Минора после этой встречи он долго не видел.

VII

Вскоре после этого разговора Егор уехал. Обязанности командира исполнял поначалу его заместитель Серёга, тот самый, единственный пострадавший во время первого, такого удачного боя офицер. Иван уважал его за здравомыслие и боевой характер: настоящий вояка, прошедший через несколько военных кампаний, он всегда трезво оценивал обстановку и принимал взвешенные решения. Когда-то он трижды за одну ночь спасал подразделение Ивана от попадания в крайне угрожающие обстоятельства.

Внешне Серёга напоминал Ивану дикого кабана: плотный, приземистый, подвижный, с то испытующим, то хитрым взглядом маленьких глаз, вечно небритый и вообще подчёркнуто небрежно относящийся к внешнему виду, он не раз демонстрировал и присущее характеру этого зверя сочетание осторожности и готовности к мгновенной атаке.

Теперь новый командир сообщил Ивану своё предложение: занимаемый его отрядом посёлок следовало оставить, иначе им угрожала опасность оказаться отрезанными от города и окружёнными.

Он подумал и согласился, поскольку не мог исключить такой возможности, а необоснованно рисковать жизнью подчиненных не имел права. Впрочем, у принятого им решения был и другой мотив.

В известных пределах дезертирство в подразделениях было явлением постоянным. Обычно два-три человека в неделю не возвращались из увольнения, переходили без предупреждения в другое подразделение, на худой конец – оставляли наблюдательный пункт или огневую точку.

Однако, в исключительных случаях случались настоящие волны побегов, когда за день подразделение оставляло до десяти человек. Подобные эпизоды имели место всего пару раз и происходили, как правило, после обстрелов, но, оказалось, это были ещё не самые критические моменты.

Настоящий массовый побег был едва предотвращён, да и то лишь частично, когда среди бойцов поползли ложные, совершенно безосновательные слухи, передаваемые в нелепо преувеличенных, пожалуй, даже комичных формах, которые принимает информация, проходя через сознание заражённого страхом человека.

Когда Иван впервые услышал какие байки рассказывают в отряде, он расхохотался: ну разве может человек в здравом уме поверить, что где-то стоят уже наведенные на место расположения подразделения «двести «Градов»? Единственное, что пришло ему тогда на ум, это поинтересоваться у поделившегося новостью: «А почему не тысяча?»

Но вскоре он понял, что рано веселился: люди с неустойчивой психикой и повышенным уровнем тревожности, склонные жить легко возбуждающимися эмоциями, отказывались критически воспринимать даже абсурдные сообщения и передавали по цепочке услышанное, неизбежно обрастающее новыми подробностями.

Пытаться бороться с паникой убеждением бесполезно, он это понял, оставалось ещё одно доступное ему средство – расстрел, но и с этим он опоздал: главные провокаторы бежали, сделав своё чёрное дело. За ночь дезертировало около десяти человек, среди них были и главные подозреваемые в распространении слухов: начальник автослужбы Леший, высокий худой человек с вечно встревоженной физиономией, и толстый трусливый «танкист» Газик, доброволец из сопредельного государства. Оба прихватили с собой оружие и, к сожалению, так и не были обнаружены.

И вот теперь, когда командир озвучил свои опасения, Иван подумал не только о реальной угрозе подразделению, но и о воображаемой, поэтому решил: так тому и быть.

Переезд занял целый день: грузились, переезжали, машины возвращались, грузились заново…

Командир обозначил ему на карте места для создания новых блокпостов, и закипела работа на местах: изучение местности, выделение опасных направлений, попытки добиться максимальной защищённости новых укреплений, обустройство и т.п. Но самой большой проблемой оставалась нехватка людей, подходивших на командные должности, а «кадры решают всё».

С перемещением на блокпосты у подразделения началась новая жизнь. Выезды на разведку и на боевые прекратились, обстрелы со стороны противника случались редко, прямых боестолкновений теперь не было – кто-то вздохнул с облегчением, а кто-то заскучал. И если раньше из отряда бежали трусы, теперь наоборот побежали те, кому не хватало острых ощущений. Не сказать, чтоб таких было много, но как же без сорвиголов обойтись можно…

По приказу командира, все бойцы ополчения, покинувшие город, подлежали расстрелу, но и такие крутые меры не могли их остановить случаев дезертирства. Впрочем, случаи выполнения этого приказа Ивану известны не были.

В последнем летнем месяце продолжались варварские обстрелы города – разрушались дома, гибли люди. После попадания реактивных снарядов «Града» сгорел красивейший деревянный храм.

Иван тогда был неподалёку – подъехал. Он стоял и смотрел, как пылает церковное здание, и думал, что это символично: на его глазах от обстрелов противника пострадало много храмов, да иначе и быть не могло, ведь эта война шла против народа, и враг пытался уничтожить самое ценное его достояние – веру и потомство. Детсады и школы также часто становились его целью.

Рядом проходили водопроводные трубы, их тоже повредили снаряды, но не они были объектом атаки, хотя уничтожение коммуникаций входило в число приоритетных задач противника. Конкретные сведения касаемо цели обстрела были предоставлены непосредственно задержанным корректировщиком этой стрельбы, несовершеннолетним местным жителем, который за символическую плату помогал вражеской артиллерии уничтожать православный храм.

А через неделю в городе произошло очередное потрясшее общественность убийство.

Тот день начался как обычно – «с добрым утром» грохочущих «Градов», продолжение последовало периодичными обстрелами в продолжении дня. А ближе к вечеру к Ивану заехал командир разведвзвода Макс.

Он прошёл в комнату, молча уселся за стол, облокотившись сжавшими виски руками и уставился в никуда. Иван молча смотрел на него, справедливо полагая, что должны последовать какие-то разъяснения, и всё-таки дождался.

– Ты шо мрази!

Иван заметил, что в глазах его блестят слёзы, и начинал догадываться, с чем пришлось столкнуться этому обстрелянному, немало повидавшему бойцу.

…За полчаса до этого враг обстреливал из миномётов здание городского УВД, где по-прежнему размещались ополченцы. От мин в большей степени пострадал близлежащий магазин и проезжая часть дороги. И проезжавший мимо автомобиль.

Внутри него сидели трое: мужчина, женщина и дочь, подросток. Все умерли на месте. А машина так и стояла посреди дороги – вся иссечённая осколками, с битыми стёклами и с замершими навсегда людьми.

Тем, кто начинает войны, надо видеть их последствия воочию, вблизи, заглянуть в нутро этого ада.

Горе может настигнуть человека везде и всегда: вот чей-то ребёнок попал под машину, кому-то свалилась ледышка на голову, а кто-то утонул. На войне же происходит сгущение, концентрация всех этих неизбежных случайностей, и несчастные случаи мирного времени здесь становятся ужасными свидетельствами о существовании зла, играющего страстями и чьими-то послушными преступлению руками обращающего болезненные удовольствия одних – в боль и страдания многих тысяч других. Война личное горе каждого переводит в категорию общенародного, она и есть – горе народа.

На войне всё прозаично и просто, без пафоса и предисловий. Вот ехала семья, похоже, на выезд из обстреливаемого города куда подальше – мина легла рядом с машиной… и всё. Нет трёх жизней – оборвались цепочки намерений и планов, нет больше ни людей, ни мыслей. Ничего нет – кроме трёх окровавленных тел. Как же это возможно?..

А ведь тот, кто стрелял, он определённо узнал впоследствии о том, что сотворили его руки – как он сможет жить с этим знанием дальше? Наверное, лучше умереть.

Макс тогда оказался неподалёку, и увиденное долго ещё стояло перед его глазами.

Поскольку миномёты имеют незначительную дальность стрельбы, тогда решили, что «отработала» ДРГ с «кочующим миномётом»: белый микроавтобус был в то время во всех ориентировках ополчения, по имевшейся информации, в нём диверсанты перевозили миномёт, легко и быстро устанавливаемый и так же легко складываемый обратно.

В этот месяц смерть жала богатый урожай.

Похоронили Старину, быстро отошедшего в больнице после ранения в ногу: пуля перебила артерию, и смерть наступила от большой кровопотери. Всё произошло неожиданно: обнаружив вражеских лазутчиков, он сам и ликвидировал их, но одного недострелил, не заметив на нём бронежилета…

Отправили в последний путь Шурика, молодого парня, погибшего в прямом боестолкновении с противником – по словам его командира Чёрта, он по ошибке вылетел прямо на вражеский блокпост.

Невысокий, сухощавый Кот, горячо любивший свою семью: жену и двух малых дочек, однажды так и не доехал к ним – пуля сразила его из кустов.

Погиб нелепой, глупой смертью маленький круглоголовый крепыш Грим, вечно рвавшийся на боевые и обижавшийся, когда его не брали – в бреду водочного угара сослуживец всадил в него пулю.

Ивану казалось, что похороны слились в один бесконечный ряд, тягостный и давящий неотвратимостью новых утрат: жаркое летнее солнце, запах сырой земли, кресты и каменные плиты вокруг, пение батюшки, прощание с телом и стук земляных комьев об гроб.

«Вечная память!» Эти слова будто подытоживали земное бытие ушедших товарищей, разделяя их существование на два этапа: жизнь в памяти пока что живых близких и – жизнь там, в вечности, у Бога. К тоске примешивалась лёгкая зависть: они были уже дома, ушли, как должно было уйти, исполнив завет – отдав жизнь за ближнего. Значит, дома.

Иван тогда чувствовал какую-то лёгкую отрешённость из-за ощущавшейся близости иного мира: казалось, он совсем рядом, границы размылись, и скоро он, Иван Васильев, так же незаметно уйдёт вслед своим друзьям и знакомым. И всё-таки следующее известие больно ударило в его сердце.

Снова дурную весть принёс Ролик, и снова он начал издалека: вначале рассказал о колонне ополченцев, попавшей в засаду, о произошедшем бое, ранении Егора, и лишь потом Иван узнал, что в этих грузовиках ехал и возвращавшийся командир группы – Дикарь. Ушёл он так, как и должен был поставить точку в своём земном странствовании воин: Саня взял пулемёт и остался прикрывать отход товарищей.

В том бою погиб ещё один старый товарищ Ивана – тихий, рассудительный парень Игорь Прапор, приехавший из Крыма сражаться за свободу своего народа и отдавший столь много, сколько имел – свою жизнь.

Этими смертями месяц утрат в его жизни закончился.

Конечно, не все умирали, как герои – это было привилегией, милостью Божией. Кого-то ожидал совсем иной конец.

Худший из возможных вариантов расстаться с этой жизнью был расстрел, позорней трудно было что-то себе представить: твои вчерашние товарищи, делившие с тобой кусок хлеба, сигарету, а зачастую и судьбу, уничтожали тебя как врага, достойного только пули, подводя черту под твоим бесталанным существованием.

Наверняка были и несправедливые приговоры – такие слухи ходили, по крайней мере, но расстрелы в ополчении были явлением единичным, Иван знал лишь о нескольких таких случаях.

Однажды он присутствовал при публичной казни бойца ополчения, в поисках кайфа укравшего из аптечек своих товарищей ампулы буторфанола⁴. Ради удовлетворения своей прихоти он уменьшил для своих сослуживцев шансы выжить, ведь, как утверждают медики, при ранениях немало смертей происходит от шока, с которым не справился организм.

Наверное, нравиться такое зрелище может только душевнобольным людям, но приговор, по мнению Ивана, был совершенно справедливым.

Неизбежным было присутствие в рядах защитников родной земли людей случайных, тех, кто преследовал здесь совсем иные, своекорыстные цели. По-видимому, таких было немного, так, во всяком случае, Ивану хотелось верить, но о «беспределе вояк» он знал не понаслышке.

Как-то вечером в один из последних дней лета Ивану позвонил знакомый ополченец. Несмотря на то, что знал он этого нагловатого типа достаточно давно, знакомство их было довольно поверхностным: ни на каких совместных операциях вместе им бывать не доводилось, да и говорили в его адрес что-то не особо хорошее. И вообще, Бегунша мало походил на воина: легко краснеющий и слезливый в тех ситуациях, где сталкивался с грубыми и хамоватыми бойцами, он не стеснялся расписывать в красках своё мужество и хладнокровие перед наивными, плохо знающими его людьми. На тот момент он выполнял какие-то милицейские функции, поскольку всегда активно рекламировал свой опыт оперативника.

– Братик, дело есть – я по заданию командира тут работаю. Можешь подъехать? – и Бегунша назвал городской район неподалёку от места, где находился в тот момент Иван.

Иван скривился «братику»: «Сестрица объявилась, гляди-ка», но смолчал и обещал подъехать.

Через десять минут его машина остановилась возле ворот добротно сделанного, большого дома. Возле калитки прохаживался худощавый, похожий на суслика «братик». Увидел вылезавшего из машины Ивана, он широко заулыбался:

– Ты вовремя как раз, – и, заговорщицки прищурившись, зашептал: – Надо этого пингвина раскулачить: две машины во дворе стоит, прикинь! Опелёк-бусик нульцевый и джипец нехилый! А нам ездить не на чем, ты прикинь!

И, сделав нарочито возмущённую физиономию, Бегунша картинно развёл руками в стороны.

– А кто это такой, – нахмурился Иван, к «отжимам» он относился крайне неодобрительно.

– Да какой-то хитрожопый фуфломёт, – затараторил Бегунша, – я тут по заданию Бати. Нам срочно транспорт нужен, как раз бусики!

Войдя во двор он увидел пожилого смуглого мужичка, растерянно смотревшего на входивших ополченцев.

– Вы кто будете? – начал Иван с порога. – Чем занимаетесь? Автомобили ваши?

Мужичок зашёл в дом и тотчас вернулся – с документами и грамотами в руках. Выяснилось, что он пенсионер, заслуженный шахтёр; один из автомобилей принадлежал ему, второй – его родной сестре. Документы были в порядке. Иван извинился и направился к выходу. Бегунша засеменил за ним:

– Братик, ты куда? Мы что, так и оставим ему это всё?! Давай хоть бус заберём!

Иван остановился и зло посмотрел на него:

– У кого заберём, у заслуженного шахтёра, инвалида, здоровье своё под землёй оставившего?!

– Да не, – сориентировался Бегунша, – у сестры-то чё не забрать? Она, гляди, кобыла хитросделанная, нашла где тачку притырить! Где она деньги на неё взяла? Барыжничала стопудово!

– А я тебе зачем для такой «операции»? – Иван начинал терять и без того скудное терпение.

– Так я ж на машине, братик, думал, ты за руль сядешь, – округлил глаза Бегунша.

Иван посмотрел на него, сплюнул на землю и пошёл к машине. Открыв дверь, он остановился:

– Не тронь мужика.

… Спустя немного времени выяснилось, что Бегунша был замешан в распространении наркотиков и некоторых других неблаговидных делах, но успел своевременно скрыться из города.

С наступлением осени обстрелы города продолжались, хоть уже и не с такой интенсивностью. В центр теперь «прилетало» реже, враг больше утюжил окраины. По-прежнему гибли мирные граждане и по-прежнему среди жертв обстрела было немало детей. Попытки штурмовать город прекратились – враг использовал тактику изнурения.

Вскоре произошло знаменательное событие: в кафедральный собор Горловки прибыла главная святыня Одессы, образ чудотворной Касперовской иконы Божией Матери, не покидавший ранее места своего хранения.

По древней традиции начальство предложило, обратившись за помощью к Пресвятой Богородице, совершить объезд границ города с образом Пречистой Девы. Выполнение этой задачи поручили Ивану, который, получив в сопровождение отделение бойцов, и совершил эту почётную миссию.

Возможно, кто-то счёл бы это действием самовнушения, но, вернув чудотворный образ в храм, Иван твёрдо знал, что враг в город не войдёт.

Давно было замечено, что во времена значительных общественных потрясений резко ползёт вверх кривая заболеваний психическими расстройствами, происходят вспышки массовых психозов: стабильность душевной жизни многих людей жёстко обусловливается стабильностью окружающего мира, и когда вокруг царит хаос, нарушается порядок и в головах.

С этим явлением неоднократно сталкивался и Иван. Один из его знакомых страдал болезненным расстройством воображения, делавшим невозможным адекватное восприятие действительности: он приписывал себе способности и знания, которыми никогда не обладал, а своему болезненному бреду отдавал предпочтение перед реальностью. Удивительно было, что Генриховичу удалось произвести на всех должностных лиц такое впечатление, что ему, малознакомому на тот момент человеку, доверили высокую должность в отряде и лишь по прошествии нескольких недель заметили его странности. Сумасшедшие бывают очень убедительными.

Этот случай был не единичным, но более примечательными и значимыми всё же представляются проявления сумасшествия иного рода – нравственного, встречающегося куда чаще ментального и оставляющего при этом более тягостное впечатление.

Знакомый Ивану Ролик занимался не только контрразведкой, но попутно решал и многие другие немаловажные для осаждённого города вопросы: вёл переговоры с колеблющимися военнослужащими противной стороны, принимал участие в информационной войне, разоблачая ложь вражеских СМИ и освещая освободительный характер борьбы повстанцев, контролировал поступление гуманитарной помощи.

Когда заболела его супруга, она отправилась в центральную городскую больницу, не прекращавшую свою работу во время всего вооружённого противостояния. Её довольно быстро обследовали и выписали длинный список лекарств, необходимых для приобретения в первую очередь. Медикаменты продавались здесь же, в больничной аптеке. Сумма показалась девушке немалой, и она позвонила мужу.

Ролик на память не жаловался, поэтому, услышав название перечисленных женой медикаментов, немедленно приехал к лечащему врачу – получился небольшой скандал. Дело было в том, что большая партия именно этих препаратов накануне поступила в больницу в составе гуманитарной помощи.

Впрочем, для жителей образовавшейся республики новостью этот случай не показался бы: все привыкли к тому, что гуманитарка появляется на прилавках магазинов, аптек и рынка одновременно с началом выдачи помощи нуждающимся или поставкой продовольствия военнослужащим народной армии.

Проявления особого цинизма встречались среди всех категорий и прослоек населения, так же, как с другой стороны, имелись примеры самоотверженности и готовности к самопожертвованию.

Ивану были известны случаи, когда перевозчики на полпути вымогали у попавших в безвыходное положение беженцев – женщин с детьми – астрономические суммы, угрожая высадить их в лесу. Но слышал он и о том, как водитель автобуса рисковал собственной жизнью ради спасения пассажиров.

Наивно было бы ожидать, что в тяжёлые для народа времена во всех поголовно завопит во всё горло придушенная совесть – всегда ли есть чему кричать?

Сложная обстановка создаёт условия для проявления того, что само просится наружу: что сильнее в человеке, то и побеждает. Кого-то зрелище или осознание чужого горя делало сострадательней, подвигало к совершению геройского поступка, кто-то, напротив – «адаптировался», воспринимая обилие страданий вокруг как некую данность, новые условия изменившейся реальности, т.е. как норму.

Человек слишком слаб и зависим от своего окружения. Недаром история передаёт как примеры героизма и доблести описания противостояний личности неблагоприятной среде. В сущности личность и является таковой благодаря способности сохранять внутреннее постоянство – независимо от обстоятельств внешних. К сожалению, это не норма, а скорей исключительность.

Что же можно требовать от толп перепуганных людей, движимых инстинктом самосохранения?

Насколько велика вина тех, кто перенял образ действий преступных верхов и пытался воспользоваться хаосом, чтоб поживиться? Наверное, немало было тех, кто счёл, что вправе «грабить награбленное», и кое-кто из оказавшихся в ополчении тоже думал так.

«Отжатые» автомобили, грабежи, насилие, хищения и продажа оружия, распространение и употребление наркотиков, пьянство во время несения службы – все эти преступления не могли характеризовать ополчение в целом, но даже совершаемые отдельными его членами бросали тень на всё освободительное движение. Кроме того, необходимо заметить, что расцвет преступности среди бойцов народной армии пришёлся на то время, когда активные боевые действия были приостановлены, отряды ополчения преобразованы в бригады и корпуса, и основным занятием бойцов стало формирование массовки для фотоотчётов, несение нарядов и другие прелести перенятой из армии соседнего государства внутренней жизни подразделений.

В отрядах ополчения недоставало личного состава для решения боевых задач, и при этом своими действиями здесь обнаруживались люди случайные, компрометировавшие саму идею защиты Отечества. Но и в период активных боевых действий, прикрываясь маской народных защитников, в городах орудовали банды, занимавшиеся вымогательством, похищением людей, убийствами и разбоями. Ивану был известен случай, когда вышвырнутые из армии негодяи, припрятав миномёт, обстреливали жилые кварталы своего города – «куража ради».

Как эти подонки очутились в рядах повстанцев?

Свой ответ на этот вопрос предлагал замечательный русский историк С.М. Соловьёв, полагавший, что в образовании казачества значимую роль сыграла идея богатырства, или внутренняя жажда некоторых жителей Руси «силушкой поиграть», «удаль молодецкую» испытать вследствие ощущавшегося избытка сил и неумения найти им применение. Природа человека не меняется, и в наше время по-прежнему встречаются желающие показаковать.

Вместе с тем, в условиях безыдейного общества, раздробленного на атомы индивидуумов, у наиболее здоровых сил растёт спрос на объединяющую идею, которая оказывается тем привлекательнее, чем более справедливой и значимой она кажется и чем большую жертву может потребовать у своих приверженцев. Однако, немалую долю в любом крупном общественном течении составляют люди случайные, которые ищут не более и не менее как возможность примкнуть к сильному движению, чтобы ощутить силой себя: «кто был ничем, тот станет всем».