Убить Александра

***

Петербург.

Фонтанка, 37 и другие места.

Александр Михайлов шел к дому, где имел место жительства его агент Роман Квятковский. Он передавал динамит Степану Халтурину и тот проносил его во дворец. Жандармы сели ему «на хвост» и Квятковского нужно было предупредить.

Он увидел Квятковского идущего по мосту к своему дому. Он быстро пошел ему навстречу, подняв ворот пальто. Это означало, что нельзя показывать знакомство. Когда они поравнялись, Михайлов сказал:

– Тебя ловят!

Квятковский сделал выводы и не пошел к себе. Он свернул в проулок и вышел через двор на Фонтанку. Там он оторвался от шпиков, ибо этот план был продуман заранее на случай опасности.

В конспиративной квартире в доме 37 они встретились.

– Что случилось, Саша? – спросил Квятковский.

– Ты в разработке у жандармов.

– Не может быть! Откуда эти сведения?

– Из верного источника. Но ты пока в разработке по фальшивым документам.

– О динамите они не знают?

– Нет. Потому я и пришел к тебе лично. В твою квартиру тебе возвращаться не стоит. Ты все передал Степану?

– Из моей квартиры все. Да и было там не так много. Основной склад динамита на Гончарной.

– Его больше нет, – сказал Михайлов.

– Что значит нет?

– Жандармы накрыли квартиру. Благо Чернышева взять не смогли. Его дома не было и наши успели его предупредить, чтобы не возвращался.

– Но там почти восемь килограмм динамита и капсюли!

– Тише! Не стоит так кричать.

– Но что делать? Халтурину нужно еще. То количество, что он заготовил, не сделает дела.

– У нас имеется еще запасной склад в Саперном переулке. Но он законсервирован. И нельзя чтобы жандармы накрыли и его.

– Ты предлагаешь мне не соваться туда? Так?

– Тебя стоит выводить из игры.

– Саша!

– Я дело говорю. Не дай бог, они свяжут тебя с динамитом. Потому пока никаких действий не предпринимать! Никаких!

– Но кто станет передавать динамит?

– Я решу этот вопрос. Рисковать делом мы не будем. Это понятно?

– Да, – сказал Квятковский. – Но я хотел бы…

– Нет! Это приказ Исполнительного Комитета!

***

После встречи с Квятковским, Михайлов отправился к агенту, который держал связь с Перовской. Тот не знал его по имени. Он знал только прозвище Михайлова «Дворник».

– Я пришел с закладом! – сказал Михайлов, и ему открыли двери.

– С кем имею честь?

– Дворник, – представился Александр. – А вы Часовщик?

– Да. Я Часовщик. Много слышал о вас, Дворник. Удивлен, что вы пришли лично.

– Важные новости. Откладывать нельзя.

– Что случилось?

– Рачковский агент Третьего отделения, – сказал он.

– Рачковский? Но наши верят ему. Он …

– Я знаю, что он сделал. Но это провокация жандармов. Мне нужно видеть Ласточку.

«Ласточка» это Софья Перовская.

– Её нет в Петербурге.

– Кто её заменяет?

– Лихарева.

«Лихарева» это один из псевдонимов знаменитой Веры Фигнер или Веры Топни-Ножка.

– Я должен говорить с ней.

– Как срочно?

– Сегодня. Времени нет. Откладывать нельзя. Нужно срочно выработать план работы с Рачковским. Я кое-что придумал и мне нужно, дабы никто не испортил мне игры.

– Но точная ли это информация?

– О том, что Рачковский агент? Точная.

– Откуда информация? – настаивал Часовщик.

– Из моего источника.

– Но насколько этот источник надежен?

– Этому агенту я верю как самому себе.

Часовщик понимающе кивнул. Если гений конспирации Михайлов так говорит, то человек заслуживает доверия.

– Я проведу вас к Лихаревой сейчас…

***

Верна Николаевна Фигнер, которой исполнилось 27 лет, работала в революционном движении с 1870 года. Она не была участником «Земли и воли», но разделяла убеждения землевольцев. Совсем недавно стала членом Исполнительного Комитета «Народной воли».

Вера, как и Михайлов, родилась в дворянской семье и получила хорошее образование. Обучалась в Казанском институте благородных девиц. Вышла из него убежденной революционеркой и атеисткой, что весьма странно, ибо в институте её учителя как раз хотели достичь обратного эффекта.

Александр доверял ей полностью. Она была такой же убежденной, как и Перовская, или он сам. Сомневаться в таких революционерах значило сомневаться в самой идее революции.

Вера была в ту пору очень красива. Хотя (я видел её фото совсем недавно) она сохранила привлекательность и в зрелые годы. Эту женщину не сломили 20 лет заключения в Петропавловской крепости. И сейчас она одна из немногих, кто дожил 1925 года, когда я пишу эти строки…

***

Вера Николаевна была рада Михайлову.

– Здравствуйте, Дворник.

– Здравствуйте, госпожа Лихарева.

– Часовщик передал мне вашу просьбу. Что-то случилось?

– Раковский агент Третьего отделения.

– Часовщик сказал мне, но я не могу этому поверить. Мы его проверили.

– Проверка подстроена Третьим отделением. За эти сведения я могу поручиться. У меня есть надежный источник, Вера Николаевна.

– Но один раз он уже ошибся. В случае с Порохниным. Так?

– Он же и исправил ошибку. На этот раз все точно, Вера Николаевна.

– Я еще раз проверю Раковского и если он агент, то получит по заслугам.

– У меня иное предложение, Вера Николаевна.

– Иное?

– Мы не станем ни проверять, ни казнить пойманного агента Третьего отделения. Хватит нам Нечаева с его «Народной расправой». Он казнил одного из своих товарищей, после того как того заподозрили в связях с полицией. И что получилось? Меня и так многие обвиняют в чрезмерной строгости.

– Но что делать, если Рачковский агент? Простить?

– Никаких «если», Вера. Рачковский агент. А на вопрос, «что делать?», я отвечу – не работать с ним. И опубликовать заметку о его второй деятельности в нашей нелегальной газете «Народное слово». Вот, – Михайлов подал Вере лист бумаги.

– Что это?

– Заметка, которую вы напечатаете в «Народном слове».

Она развернула листок и прочитала:

«Исполнительный Комитет извещает, что Пётр Иванович Рачковский уже более года состоит на жаловании в Третьем отделении. Его приметы: рост высокий, телосложение плотное, волосы и глаза черные, кожа лица белая с румянцем, черты крупные, нос довольно толстый и длинный; на вид 28-29 лет. Усы густые чёрные. Исполнительный Комитет просит остерегаться шпиона».

–После такой заметки никто не станет иметь с ним дела и его пребывание в Петербурге станет бесполезным для жандармов.

Вере Фигнер идея понравилась.

– А вы хорошо придумали!

– Вы пока не привлекали Рачковского к делу? К серьезному делу?

– Хотела. Думала, как его использовать. Товарищи стали доверять ему полностью. Те, кто входит в состав боевой группы.

– Он вас знает лично?

– Меня? Нет. Но двое наших товарищей ему хорошо известны.

– Кто они?

– Меркулов и Мышкин.

– Срочно уберите их на время из Петербурга. Все контакты Рачковского стоит прервать. Конспиративные квартиры, что ему известны, нужно бросать.

– Он знает одну.

– Там больше не должен появляться никто из наших.

– Я сделаю это. Александр Дмитриевич.

– И мне нужен один из ваших людей. Он станет работать вместо Квятковского, у которого на хвосте сидят жандармы.

– Квятковский под наблюдением? Тоже ваш источник сообщил?

– Да. Пока я снял его с основной работы. Пусть себе жандармы следят за ним. Но дело стоять из-за этого не должно.

– С кем вы хотите работать, Дворник?

– Желябов, – Михайлов попросил именно этого человека. – И работа его ждёт опасная.

– Опасности он не боится.

– А нужно чтобы боялся. Мне не нужна его смерть. И мне не нужен его арест. Мне нужно сделать дело.

– Вы о деле против царя? – тихо спросила Фигнер.

– Да.

– Я слышала, что у вас накрыли квартиру-склад динамита?

– Да. Жандармы вышли на неё случайно. Этого никто не мог предвидеть. Но на квартире никого из наших не взяли. Но мы потеряли динамит и множество печатей и банков. Но это не люди. А средства у нас будут…

***

Штаб-квартира Третьего отделения.

Набережная Фонтанки, дом № 16.

Декабрь, 1879 год.

Агент генерала Муравьева явился на этот раз раньше срока. Начальника первой экспедиции весьма удивил его взволнованный вид. Обычно он всегда был уверен в себе и работал спокойно. Генерал считал, что именно в этом спокойствии и кроется секрет его успеха. И вот он явился совсем иным.

– У вас срочные новости? И они не слишком приятного характера? – спросил генерал.

– Да. Новости не самого приятного свойства, как вы изволили выразиться, ваше превосходительство.

– Говорите!

– Они готовы нанести удар.

– Они?

– Боевая группа «Народной воли». Но я не знаю где, и как они это сделают.

– Что? – удивился Муравьев. – Но в прошлый раз вы говорили, что все держите на контроле!

– Я слежу за группой Перовской, генерал. Я думал, именно они ставят главный акт.

– А это не так?

– Теперь я думаю – нет.

– Но вы сами говорили, что Перовская серьезно относится к делу.

– Так и есть. Но она сама не знает, что действует в качестве отвлекающего маневра.

– Вы говорите серьезно? – спросил Муравьев.

– Да. Иначе меня бы здесь не было. Но и вы, генерал, не приняли моей информации. Я ведь говорил вам про Михайлова. И что?

– За ним установлена слежка.

– И она ничего не дала?

– Нет. Это пустышка! Михайлов не занимается постановкой акта. Его дом на постоянном наблюдении. Агенты извели тонну бумаги, написали множество отчетов и что?

– Его контакты установили?

– Их нет. Он делает вид, что работает. Это отвлекающий манёвр.

– Нет! Генерал, этого не может быть! Я точно знаю, что у них есть динамитная мастерская. Они доставляют динамит.

– Одна мастерская нами раскрыта. На Гончарной улице.

– И сколько вы взяли там динамита?

– Восемь килограммов.

– Так мало!

– Мало? Вы изволите шутить?

– Нет. По моим сведениям у них есть больше 40 килограмм. И они требуют еще.

– Но зачем им так много? Не всех же министров двора они намерены убить.

– Это покушение на императора.

– Наш император живой человек. Убить его можно одним выстрелом из пистолета или одной бомбой, как всякого иного живого человека. Здесь не нужно сорока килограммов взрывчатки.

– Вот именно, генерал. Именно! А если нужно так много динамита, то акт будет во дворце.

– Что? В Зимнем? Это безумие. Ранее такого никогда не было.

– Ранее подданные не покушались на царей, генерал. Нужно проверять дворец!

– Как? Вы хоть понимаете, сколько там людей! Только слуг больше трех тысяч.

– Нужно проверить тех, кто устроился недавно.

– Наверняка таких будет с две сотни. Знаете, сколько понадобится времени и агентов? Это вам стоит узнать все по своим каналам.

– Михайлов гений конспирации, генерал. И вот это его работа, – агент протянул Муравьеву газету «Народное слово». – Свежий номер нелегальной газетёнки народников.

– И что здесь? Мне некогда читать их пропаганду.

– А в этом номере не только пропаганда.

Агент сам прочитал генералу заметку:

«Исполнительный Комитет извещает, что Пётр Иванович Рачковский уже более года состоит на жаловании в Третьем отделении. Его приметы: рост высокий, телосложение плотное, волосы и глаза черные, кожа лица белая с румянцем, черты крупные, нос довольно толстый и длинный; на вид 28-29 лет. Усы густые чёрные. Исполнительный Комитет просит остерегаться шпиона».

– Они разоблачили Рачковского? – Муравьев вскочил с кресла. – Но как? У него была такая легенда!

– Вы внедрили его, не посоветовавшись со мной, генерал.

– А я не обязан с вами советоваться, сударь!

– И вот результат! Я вам говорил, что нужно убрать Михайлова!

– Да при чем здесь ваш Михайлов? Он что сам Сатана? Сидит себе дома и почти ни с кем не видится. Его подставили нам нарочно! Он отвлекает внимание от основных персонажей.

– Нет! Михайлов одна из ключевых фигур. Он член Исполнительного Комитета «Народной воли».

– И что с того? – генерал снова сел в кресло. – Возможно, что они и вас водят за нос?

– Вы перестали мне верить?

– Нет, не престал. Но ваши товарищи не подозревают ли вас самого?

– Меня никто не мог разоблачить. Мое имя известно только вам. Ведь это так?

– Да. Его не знают даже те, кому я доверяю полностью.

– Тогда у «Народной воли» есть свой агент среди ваших людей.

– Что?

– Агент сидит в Третьем отделении, генерал.

– Это невозможно!

– Но это так. Иначе как они могли так быстро накрыть Рачковского. Даже я не знал о его внедрении.

Муравьев задумался.

«А ведь он прав. Фон Берг решил внедрить Рачковского и разработал операцию. Об этом знал ограниченный круг преданных людей. Берг назвал их преданными».

Генерал признался агенту:

–В последнее время у нас провалились 16 агентов. В Петербурге трое, остальные в Москве, Харькове и Киеве. И это за последние полгода.

–И вы молчали?

–Я не знал, что это касается вас. Вы не служите в Третьем отделении, сударь. Вы мой тайный агент среди террористов. И это ваша работа посвящать меня в их планы. А вы требуете, чтобы я раскрывал вам служебные секреты.

–Я могу назвать вам адрес их типографии. В нем отпечатан вот этот номер «Народного слова».

– С этого следовало начать!

– Я не хотел, чтобы вы действовали слишком быстро. Это может быть ниточка к той группе, что готовит главный акт против государя. А вы можете её оборвать.

– Адрес!

– Саперный переулок дом 19, подвальный этаж. Там арендованы четыре комнаты, и все оборудование типографии удобно скрывается в стенных шкафах. Работает оборудование практически бесшумно.

– Кто снимает жилье?

– Николай Бух, на его деньги это все устроено. Он наследовал от отца, купца первой гильдии, крупное состояние. И госпожа Иванова.

– Эта типография у народников не единственная?

– Нет. Имеется еще летучая типография Дворника. Но где она я не знаю.

– А кто такой Дворник?

– Это кличка одного из членов Исполнительного Комитета. Но кто он я не знаю. Да и это ли сейчас важно, генерал? Нужно искать агента народников в Зимнем дворце. Поручите это дело способному агенту. Пусть поработает с бумагами. С личными делами слуг и работников. С теми кто устроен туда совсем недавно.

– Хорошо. Я выполню вашу просьбу, хотя и не думаю, что акт будет во дворце. Зачем все делать так сложно? В Зимнем много охраны. Гораздо легче устроить акт на железной дороге и или на улицах Петербурга. Государь часто выезжает…

***

После ухода агента Муравьев вызвал к себе действительного статского советника фон Берга. Он показал ему «Народное слово».

– Вашего агента стоит отзывать, Густав Карлович.

– Как же это? – фон Берг искренне удивился. – Как они могли раскрыть его так скоро?

– Возможно, в Третьем отделении есть агент.

– Агент? Агент террористов? Вы это хотите сказать?

– Да. Есть такое предположение. И не нужно так на меня смотреть. Я совсем недавно был в таком же положении. Я тоже не поверил моему агенту. Сказал что у нас нет шпиона террористов.

–А сейчас? Вы поменяли мнение?

–Да. Поменял, Густав Карлович. Вы не забыли, что за последние полгода у нас провалилось 16 агентов. Не кажется вам это странным?

–Нет. Агенты слишком плохо подготовлены для такой работы. Среди них мало настоящих артистов своего дела. Трое в Москве попались из-за своего пристрастия к продажным девкам. Террористы «Народной воли» люди чистые в моральном отношении. Их организация не терпит подобной нечистоплотности. Я многократно инструктировал агентов как себя вести.

– Пусть трое попались сами, а остальные?

– Почти у всех были слабые места. Только провал Рачковского мне кажется странным.

– Нам стоит присмотреться к агентам, поступившим на службу за последний год.

– Это около двадцати человек. Точнее скажу после.

– Нужно отобрать среди них тех, кто знал про Рачковского. Ведь не многие были посвящены в детали операции?

– В подробности совсем не многие. Но много кто мог слышать отрывочные сведения при составлении документов. А умный человек, мог сделать выводы. Стоит начать тайную проверку.

– Погоди, Густав Карлович. У меня есть еще одно важное предположение. Хотя мне оно показалось сущим безумием.

– И что это? – спросил фон Берг.

– Мой тайный агент, предположил, что народники готовят акт в Зимнем дворце.

– Акт против государя императора?

– Да.

– И что огни готовят?

– Взрыв. В городе они копят запасы динамита.

Фон Берг стал рассуждать вслух:

– Сколько же надо динамита для взрыва во дворце? Но как пронести во дворец императора динамит? Там полно охраны.

– Этого я не знаю, Густав Карлович. Но если взять эффект неожиданности, то место выбрано верно. Там мы покушения не ждем.

– Однако, слишком сложно для исполнения, Сергей Алексеевич. Нужно заносить динамит во дворец. Нужно его где-то хранить. А все это сопряжено с многими опасностями.

– Это так, Густав Карлович, но проверку нам провести стоит. У тебя есть смышленый агент, что может работать с документами?

– Есть.

– Вот и отправь его полистать личные дела тех, кто устроился в Зимний недавно. Только человек должен быть толковый. Не пустой карьерист служака, который станет подозревать всех и каждого.

– Это я понимаю, Сергей Алексеевич.

***

Густав Карлович фон Берг доверил дело проверки коллежскому регистратору Клеточникову. Тот заверил начальника, что приложит все усилия.

Если бы Берг знал, что его письмоводитель и так знает обо всем, что готовят террористы в Зимнем дворце. Он уже знал, кого нужно искать, а вернее знал, кого искать не нужно. И стал просто затягивать дело…

Глава 7
Царский поезд.
Декабрь, 1879 год.

«Искусно выполненная система террористических мероприятий, одновременно уничтожающих 10-15 человек – столпов современного правительства, приведет правительство в панику, лишит его единства действий и в то же время возбудит народные массы, т.е. создаст удобный момент для нападения».

Из программы «Народной воли».

***

Петербург.

Заседание Комитета Министров в отсутствие государя императора.

Ноябрь 1879 год.

Граф Валуев Председатель Комитета министров выслушал доклад сенатора-ревизора Романовского о результатах ревизии.

– Крестьяне трех волостей Смоленский губернии массово переселяются в иные места, предварительно распродав свое имущество, – говорил Романовский. – Их ловят и возвращают назад, но они все равно бегут. И даже полицейские понимают, отчего это происходит. Дома им жить просто нечем, малоземелье приводит к нужде и голоду.

Валуев поморщился.

«И это он называет «всеподданнейшим» докладом? Интересно. Как сказать вот этакое царю? Это же, как в лицо ему плюнуть. «Ваше величество, ваши реформы никуда не годятся». А Романовский и государю так скажет. С него станется. Этот незаконный отпрыск императора многое может себе позволить».

Сенатор продолжал:

– Неудовлетворительным и даже печальным является положение крестьян в том отношении, что оно постоянно и неуклонно падает, совершенно независимо от неурожаев, пожаров и других бедствий, поражающих ту или иную местность. Признаки уменьшения крестьянского благосостояния, к прискорбию, весьма явные. Истощение плодородности земли, падеж рабочего скота, упадок большинства строений. Свершенное обнищание поражает неуклонно значительную часть населения.

Валуев вмешался:

– Вы слишком мрачную картину нам нарисовали, сенатор.

Романовский ответил премьеру:

– Эту картину нарисовал не я ваше высокопревосходительство. Это результаты ревизии.

Министр внутренних дел высказался в пользу премьера:

– Но вы забыли, что Россия совсем недавно вышла из войны. Войны справедливой, которую мы вели в интересах славянства! Конечно, в стране есть трудности. А как иначе после войны? Многие крестьяне, кормильцы семей, были призваны в армию. Это дополнительным грузом легло на плечи крестьян. Но ныне война кончилась и все скоро наладится. Да и количество крестьянских выступлений значительно снизилось в последние пять лет, господа. Я, как министр внутренних дел, тоже осведомлен, господа.

Романовский ждал, и когда ему позволили, продолжил чтение доклада:

– В губерниях, особливо в черноземных, множатся слухи о новом справедливом переделе земли. Говорят о захватах земель помещиков, о незаконной порубке лесов, готовят поджоги.

Валуев посмотрел на министра внутренних дел, а затем на шефа жандармов.

– А вот сие в вашей компетенции, господа! Не допустить незаконных бунтов! Пресечь в самом начале. Хватит с нас «хождений в народ». Эти господа революционеры призывали мужиков к прямому бунту! И по милости нашего доброго государя разве были наложены на них серьезные наказания? Нет! С ними обошлись гуманно. И эта гуманность еще ударит по нам, господа!

Шеф жандармов Дрентельн сказал:

– Я готов заверить ваше высокопревосходительство, что на местах бунтов не будет! Да и революционеры отказались от практики «хождений», ибо оные никакого успеха среди крестьян не имели. Русские крестьяне верят в своего царя и преданы ему.

Романовский посмотрел на Дрентельна. Этому прибалтийскому немцу понятна душа русского мужика? Он бы своё дело хорошо делал, а то лезет с непрошенными советами.

Валуев снова дал ему возможность говорить:

– У господина сенатора еще есть, что нам сказать, господа.

– Я вижу, что господа министры не до конца поняли всю серьезность ситуации. Результаты ревизии не утешающие. И нам всем следует задуматься о последствиях. Голодные годы следуют со зловещей периодичностью. Посмотрите на статистику, господа. 1871, 1873, 1875, 1878. Крестьянин даже самый деятельный и трезвый, кроме себя имеющий двух или даже трех работников, не в состоянии круглый год есть чистый хлеб, а вынужден в течение нескольких месяцев мешать его с мякиной. А арендная плата за землю поднялась. В 1861 году она была 25 копеек в год за десятину. Но нынче в 1879 году она уже составляет 3 рубля в год с десятины. Все способствует углублению кризиса. И это причина роста революционных настроений в империи…

***

Замоскворечье.

Ноябрь 1879 год.

Московская группа Перовской готовила акт на железной дороге.

Дело пошло быстрыми темпами после приезда из Петербурга инженера Николая Кибальчича. В организации он занимался взрывными устройствами. Изготавливал динамит домашним способом и жил под постоянной угрозой взорваться во время своих опытов.

Это был большого таланта человек. Уже после его ареста, на суде генерал Тотлебен сказал: «Чтобы этот человек не совершил, но подобных ему нельзя вешать. Я бы его засадил за крепкие стены до конца его дней, но предоставил бы ему возможность работать над его техническими изобретениями». Эксперт генерал Мравинский на том же суде заявил что «гремучий студень», которым начиняли бомбы, не мог быть изготовлен кустарным способом, и был ввезен из-за границы. Но Николай Кибальчич возразил, что «взрывчатые вещества я делал сам в домашних условиях». После этого Кибальчич прочел лекцию о динамите. Даже прокурор Фукс вспоминал впоследствии: «Кибальчич – вот ум замечательный! Необыкновенная выдержка, адская энергия и поразительное спокойствие»…

***

К приезду Кибальчича работы по тоннелю уже начали по чертежам. Он только немного отклонил маршрут в сторону и просчитал где нужно устроить взрыв.

– Так мы разнесем его поезд в клочья! Раз мне приходится заниматься гремучим студнем, а не мирным хорошим делом, то сработать взрыв для царя надобно на совесть!

Но быстро подкоп продвигался только первую неделю. Затем пошел тяжелый грунт, и резко испортилась погода.

Гартман предложил прекратить работы:

– Стоит придумать иной план!

– Это еще почему? – спросил Кибальчич. – Чем этот плох?

– Тем, что мы не успеем к сроку.

– Успеем. Нужно немного сузить тоннель и все пойдет хорошо. Такой ширины, как мы начали строить нам и не нужно. Три человека копают, а три готовят крепежные столбы и возят их к нам. Да и что можно придумать иное за такое время? Стрелять на вокзале? Вероятность попадания из револьвера ничтожна. Нужно подойти на близкое расстояние. А как это сделать не возбудив подозрения охраны?

– Стрелять нельзя, – другие поддержали Кибальчича.

– Только взрывать.

Гартман сказал на это:

– Все равно сомнительно, что мы подготовим все к середине ноября. Потом погода станет еще хуже. А в декабре назначена дата царского путешествия.

– Нужно работать, а не сомневаться. Подготовим подкоп и заложим туда изобретение господина Нобеля. Бизантную взрывчатую смесь известную как динамит, но моего производства. 12 декабря сего года наш император возвращается из Крыма. И если все пройдет благополучно, то это будет его последнее путешествие.

– Время рассчитано точно. Сначала идет поезд свиты его императорского величества, – сказал член боевой группы Морозов. – Это они делают для безопасности. А затем идет царский поезд.

– Именно и потому нам нужно заложить заряды именно в то место, которое я указал. Тогда у царя не будет шансов.

– Для начала нам стоит основательно укрепить наш тоннель, друзья…

***

Кибальчич отдал всего себя земляной работе. Он сам принимал участие в прорытии тоннеля под железнодорожной насыпью. А работа эта была не просто трудной. В ноябре месяце в отвратительных погодных условиях шесть человек прокладывали узкий лаз, укрепляя его самодельными деревянными креплениями.

Работать приходилось лежа, ковыряя землю и скатывая её на железные листы. Затем эти листы на верёвках другие вытаскивали наружу. Ночами эту землю дабы не привлекать внимания ровным слоем рассыпали по огороду арендованного дома.

Работали посменно от полутора до трех часов каждый. Работу осложнили проливные дожди, ибо еще приходилось не только рыть, но и вычерпывать воду. В день вынимали до 400 вёдер воды.

Народовольцы падали от усталости. Спать приходилось совсем недолго. А работать было нужно так, чтобы не возбудить подозрений у посторонних. Но плохая погода в этом оказала им услугу. Никто по путям не шатался, и железнодорожники предпочитали отсиживаться по домам.

***

И вот две трети работы было сделано. Но тоннель пришлось значительно сузить. Ибо рыть широкий и удобный не было времени.

В сырой сумрачный день 15 ноября, Морозов выйдя из провала, сказал товарищам:

– Опоры постоянно трещат. Вот-вот могу обрушиться.

– Дерево для креплений пошло плохое, – сказал Кибальчич. – Но запасать другое времени нет. Мы и так к сроку не поспеваем. Царь поедет в точно назначенное время.

– И что делать? – спросил другой народоволец Андронов. – Если ли смысл продолжать работу?

– Ты что? – удивился Морозов. – Конечно, есть. Уже столько сделано. Я сам готов ползать там хоть до смерти! Я завтра возьму с собой яд и буду работать.

– Яд? – не понял его Кибальчич.

– Если перекрытия обрушаться, то вы достать меня не сможете. Тогда лучше мгновенная смерть, чем медленное умирание. И вам советую сделать это же. Мало ли что. Но прекращать работу нельзя. Вы понимаете, что это мы с вами можем исполнить приговор? Мы, а не кто иной!

– Я за продолжение работы, – согласился Кибальчич.

– Я с вами, – сказал Андронов. – Хотя мы работаем слишком медленно. За нынешний день мы продвинулись на три аршина (210 см) не больше.

– Завтра начнем раньше.

– Знаете, что я подумал, находясь там? – вдруг спросил Морозов.

– Что?

–Мне представилась могила, и я в этой могиле сражаюсь за свою жизнь. Как заживо погребённый.

–И ты подумал о яде?

–Да. Именно тогда мне и пришла в голову сия спасительная мысль. Взять с собой яд.

–Нам нельзя умирать. Только после дела! И никак иначе. Для начала ниспровергнем жестокого Молоха.

***

По пути в Москву.

Софья Перовская.

Декабрь 1879 год.

Софья ехала в одном купе с женщиной лет сорока. Это была известная в свое время революционерка Ирина Арсеньева. В 1866 году она входила в знаменитую группу Николая Ишутина «Ад».

– Вы пришли к необходимости террора? – вдруг спросила Арсеньева. До этого она говорила мало и только и односложно отвечала на вопросы Перовской. А тут её «прорвало». – И мы шли по этому пути! Но после выстрела Каракозова полиция разгромила наше общество. И все вдруг кончилось из-за недисциплинированности одного человека.

– Вы о Дмитрии Каракозове¹⁸? – спросила Софья.

– О нем. Он захотел все сделать один и провалился. Вот она жажда славы. А ведь удайся нам тогда это покушение, Александра уже давно не было бы среди живых.

– Но покушение Каракозова сорвалось по чистой случайности. Человек из толпы, сын крестьянина, Осип Комисаров перехватил руку Каракозова, в которой был пистолет.

– Провал есть провал. И маскировать его можно какими угодно словами. Нужно готовить покушение так, чтобы не было провалов. Нужно предусмотреть запасной план! Два или даже три запасных плана!

Эти слова Арсеньевой Софья запомнила и в будущем именно они помогли ей достичь спеха.

Арсеньева продолжала:

– Мы стремились отобрать власть у царя и передать её Учредительному собранию.

– А что потом? – спросила Перовская.

– Учредительное собрание поменяло бы наши государственные институты. Свобода и право выбора – вот что необходимо российскому народу. Дайте народу выбор, и он изберет социализм! Полная свобода сходок, союзов, печати! Свобода для всех. Даже для солдат. Мы заменим постоянную армию территориальной.

– Это похоже на программу, которая принята у нас, – сказала Софья.

– Но для начала революции нужно убить царя. А он еще жив.

– Мы готовимся основательно, и царь будет убит. В этом я совершенно уверена.

– Так считал и наш лидер Николай Ишутин. Но где он теперь? И где мои товарищи? Одни в Сибири на поселении, другие на каторге. Иные уже умерли. Но вы в Петербурге уверены в успехе! Того что не сделали мы – москвичи, сделаете вы в холодном Петербурге!

– Потому вы и решил мне помочь?

– Я отошла от дел уже давно и это моя последняя попытка хоть в чем-то помочь революции.

Софья после того как узнала о Рачковском хотела сразу «прикрыть лавочку». Но Желябов убедил её этого не делать.

– Рачковский ведь ничего не знает о работе Московской группы.

– Он агент Третьего отделения! И он привез нам в Петербург эстафету от Гартмана.

– И что с того? Даже если предположить, что он заглянул в конверт. Шифра он не знает и он не инженер. Что он мог понять в рисунках и чертежах? Рачковский был просто «конвертом» для бумаг и все.

– Но если он все понял и нас ждет провал? Рачковский мог посоветоваться со специалистами.

– Не думаю, что у него было время на это. Он ничего не знает! Нам нельзя отменять операцию, Соня.

– Предлагаешь рисковать?

– Да. И нам может помочь в этом женщина.

– Женщина?

– Арсеньева. В прошлом входила в боевую группу Ишутина.

– Ты желаешь наладить контакты с «Адом»? с Ишутинцами?

– А почему нет? У Арсеньевой опыт. И этот опыт нам пригодиться. Соня. К тому же мы соединимся с «Адом» только для одного дела!

***

Императорский поезд.

Харьков. Вокзал.

11 декабря, 1879 год.

Император из окна вагона наблюдал, как его флигель-адъютант граф Семен Михайлович Воронцов расставлял солдатские караулы.

Генерал майор свиты Федор Александрович Фулон и генерал-адъютант Федор Петрович фон Кауфман прогуливались по перрону.

Александр был раздражен задержкой и послал министра двора Адлерберга во всем разобраться.

Министр спросил начальника станции:

– Почему вы заживаете поезд императора? Государь недоволен.