Читать книгу: «Конец бесконечности», страница 3

5. Артефакт

Операция прошла как по маслу. За исключением того, что стабилизировать станцию пришлось двигателями «Союза». Автоматика «Прогресса» и радиосвязь с ним в непосредственной близости от МКС не работала. По всей видимости, причиной был артефакт.

Командированные генералом ребята оказались молодцы – пристыковали корабль вручную без сучка, без задоринки. Несмотря на сложную траекторию вращения станции. Расчет маневра провели на Земле еще до старта кораблей, и эта часть процедуры прошла штатно, без приключений.

Отсутствие связи со станцией вносило некоторые трудности в проведение операции, но было на руку российским спецслужбам – проследить за происходящим вокруг МКС не мог никто.

Артефакт с помощью гидравлических домкратов с большим трудом выдрали из обшивки поврежденного модуля. Серебристый ромб со скошенными углами размером около метра отправился в один из висящих рядом со станцией «Прогрессов». В тот, старт которого был тщательно замаскирован под испытания баллистической ракеты. Цель на Камчатке была поражена точно. Космические войска натурально отмечали удачно проведенные маневры.

Как им и было предписано, космонавты лишили корабль всех следов земной атмосферы перед тем, как погрузить в него артефакт. Закрепили его в специальном ложементе, предотвращающем возможные удары во время посадки. Проверили четыре видеокамеры, снимающие объект с четырех углов. На удивление, камеры исправно транслировали изображение на жесткий диск компьютера. Люк закрылся, надежно загерметизировав вакуум космического пространства внутри корабля.

То, что осталось от тела Майкла Карлайла, американского астронавта, погрузили в специальный контейнер, который занял свое, заранее запланированное место в спускаемом аппарате «Союза».

Второй, маневровый, «Прогресс» вручную подвели к станции, пристыковали. Грузовик с артефактом на борту ушел по заранее рассчитанной траектории на встречу со спутником, который Роскосмос отдал на растерзание. Вместе вошли в атмосферу, спутник сгорел, «Прогресс» пошел на посадку в калмыцкую степь.

Связь с МКС восстановилась через пару часов после ухода грузовика. Разрушения станции оказались значительными, и космический объект был законсервирован. До организации специальной экспедиции по восстановлению работоспособности станции. Теперь было неизвестно, когда МКС снова войдет в рабочий ритм – на восстановление требовалась уйма средств, как материальных, так и технических. Требовалась полная корректировка орбиты, ремонт нескольких модулей, системы управления станцией, систем наведения и связи и бог знает чего еще. Но модуль, в который воткнулся артефакт, был поврежден полностью. Восстановлению не подлежал. Благо, он был российским, и, в случае чего, можно было не отчитываться перед американцами о точном характере повреждений. Опытные баллистики без особого труда вычислили бы по форме отверстия, что предполагаемый астероид должен был застрять в обшивке. А предъявить теперь было нечего.

В компьютер оставшегося на станции «Прогресса» были введены последние данные, требующиеся для поддержания положения станции на орбите, и космонавты, отстыкавав свой «Союз», повели корабль на посадку. Вся операция заняла меньше трех суток.

***

Самвел Ашотович остервенело тер глаза. Красные и воспаленные от трехдневного недосыпания. От этого глаза начинали чесаться и слезиться еще сильней, но Шахбазян ничего не мог с собой поделать. Володя Щебетов, заместитель, обеспечивающий безопасность проекта, уже в который раз пытался уложить его спать. Но Самвел Ашотович спать не мог. Еще никто на земле не видел изображения спущенного с орбиты артефакта, но сообщения космонавтов, переданные по закрытому каналу после того, как загруженный «Прогресс» отчалил от станции и связь возобновилась, не оставляли сомнений – это то, что Шахбазян ждал всю свою жизнь. Свидетельство существования других цивилизаций. Нечто, созданное разумным существом, но не человеком. Послание братьев по разуму. Назвать это можно было по-разному, но сути название не меняло. Настал исторический момент, и проспать его было никак нельзя.

Несколько раз звонила Анаит, спрашивала, как он там, потом настаивала, что нужно ехать домой, что он уже не в том возрасте, чтобы как мальчишка ночами сидеть в ожидании чуда из космоса. Она злилась, он отнекивался и бурчал. Здесь все было как обычно. Она все понимала, она знала, как это важно для него. Но Анаит волновалась за своего Самвела, поэтому ругалась и требовала «прекратить эту ерунду, в которой и без него разберутся».

Все шло по плану. Так, как должно было происходить. Подозрительно гладко. Ближе к вечеру пришло сообщение о том, что спускаемый аппарат с артефактом на борту благополучно приземлился в Калмыкии. Его обнаружили, и сейчас армейский вездеход с платформой неспешно двигался по степи к тщательно охраняемому объекту. Охрану Самвел Ашотович велел рассредоточить, предварительно замаскировав место посадки спускаемого аппарата. Скоро обгоревший при торможении в плотных слоях атмосферы скругленный цилиндр приедет в Ростов, где его погрузят на закрытую платформу и повезут на исследовательскую базу. В Подмосковье.

Эта база была построена еще в конце пятидесятых, кода впервые зашла речь о возможных контактах с внеземными цивилизациями. После того, как поползли упорные слухи о якобы найденных обломках разбившегося в Штатах звездолета. Слухи так и не подтвердились, но наш ответ американцам был выстроен и тщательно замаскирован. Недалеко расположился радарный комплекс, приписанный к ПВО, который тоже не стоял без дела, а проводил сутки за сутками в надежде поймать хоть какой-нибудь неопознанный летающий объект. Иногда объекты попадали на экраны снулых солдат, привыкших видеть перед собой пустой радар или сполохи рейсовых авиалайнеров, следующих точно по расписанию. Два раза даже поднимали истребители: первый раз сбили атмосферный зонд, второй – какую-то мудреную ракету пэвэошников, не согласовавших старт со специальным отделом. Никаких звездолетов, никаких летающих блюдец. Абсолютно пусто в течение пятидесяти лет. И вот, наконец, дождались. Правда, липовая база ПВО так и осталась не у дел, но у скрытой глубоко в земных недрах исследовательской лаборатории теперь будет достаточно работы.

Еще два дня, и артефакт на месте. Вот тогда начнется настоящая работа. Самвел Ашотович поскреб давно небритый подбородок, размышляя, с чего лучше начать. Чем закончить – это ясно. Финалом всей работы будет физический демонтаж артефакта, в принципе, его уничтожение. Но начинать надо с минимальных методов.

Опять страшно зачесались глаза. Выступившие слезы застилали взор, превращая все предметы перед Шахбазяном в расплывчатые ореолы. Нет, так дело не пойдет. Права Анаит, ему нужно как следует выспаться. Когда спускаемый модуль с вестником иных миров прибудет на место, будет не до сна. А голова нужна ясная. Сейчас голова думать отказывалась напрочь.

В общем-то, все дела в космическом ведомстве были закончены. Артефакт уже на поверхности Земли, теперь за его доставку отвечают военные, большинство из которых даже не посвящены в особенности операции, и работники службы безопасности из его, Шахбазяна, ведомства. Эти знали почти все. Собственно, им не было необходимости что-то объяснять. Все они знали, ради чего работали. Правда оставалось их все меньше и меньше. Во времена становления рыночной экономики, когда государству было не до озабоченных пришельцами и телепатами чудиков, отдел по аномальным явлениям за малым не был расформирован полностью. Спасло контору только внимание заинтересованной в разного рода провидцах и экстрасенсах правящей верхушки и личное рвение Самвела Ашотовича. Именно тогда, в девяносто четвертом он и получил инфаркт. Небольшой, но в больнице пришлось проваляться месяц. Потом санаторий. А потом его поставили на ноги свои, из лаборатории парапсихологии. Лояльные к безопасности экстрасенсы. Кирилл – в первую очередь.

Именно экстрасенсорика была единственным направлением работы отдела, в котором были хоть какие-то успехи. Сильных колдунов, как их называл Шахбазян, были единицы. В основном всякая шушера и шарлатаны. Но и те в большинстве своем работать на страну не хотели. Приходилось уговаривать. Иногда действовали более жесткими методами. Но штат своих предсказателей и целителей в отделе имелся. Именно за него и держалась правящая верхушка. Именно эта группа и оказалась той самой палочкой-выручалочкой в трудные годы.

Но настоящей мечтой, можно сказать, болезнью Самвела Ашотовича, был космос. Иные миры. Иные цивилизации. Внеземной разум. Сколько раз он представлял себе этот миг, момент контакта двух цивилизаций? Каким он будет? Сколько раз он задавал себе этот вопрос! И вот, момент настал. Конечно, это не контакт в полном смысле, но теперь есть доказательства того, что человечество не одиноко во вселенной. Теперь артефакт, тот, что лежал на специальной подвеске в вакууме, сохраняемом герметичной обшивкой спускаемого аппарата «Прогресса», даст ответы на многие вопросы. Каким же жалким казался обугленный кусок металла и керамики, принесший сюда, на земную поверхность, этот осколок чужих миров, пролетевший миллиарды километров. Что значит путешествие на орбиту своей планеты в сравнении с тем путем, который проделал артефакт? Откуда он прибыл? На эти вопросы еще только предстояло ответить. И он обязательно на них ответит, Самвел Ашотович ни секунды не сомневался в этом.

А сейчас – отдыхать. Надо ехать на исследовательскую базу, закрыться в своем кабинете и спать, пока спиться. Несмотря на бессонницу, что все больше одерживала победу над здоровым сном по мере увеличения возраста, сейчас он точно заснет. И проспит долго. Если будет надо, его разбудят. Но что могло случиться с наглухо замурованным в привычной для него среде космического пространства артефактом в дороге?

– Володя, – позвал он Щебетова. Подполковник ФСБ Щебетов, Володя, вот уже девятнадцать лет бессменно был заместителем Самвела Ашотовича Шахбазяна. Единственной, к сожалению, надеждой и опорой. Настоящим единомышленником. И, несмотря на большую разницу в возрасте, самым близким другом своего шефа.

– Да, Самвел Ашотович.

– Володя, вызови Кирилла. Пускай он на базу к нам едет. Пусть его подберут в обычном месте.

– Конечно, Самвел Ашотович. Ложитесь спать. Вы же уже третьи сутки на ногах. Поберегите себя. Все ведь только начинается.

– В этом ты, Володя, прав. Поеду я к себе. Если что – по внутренней связи вызывай, – Шахбазян тяжело поднялся из-за стола. Колени угрожающе затрещали, в спине под лопаткой что-то дернуло вниз. Лицо Самвела Ашотовича скривила едва заметная гримаса боли, и левое плечо легонько поползло вниз. Движение не ускользнуло от внимательного Щебетова.

– Самвел Ашотович, вы лекарства принимаете? – спросил он, обеспокоено глядя на своего шефа.

– Ты стал ворчать, как моя Анаит, – ответил Шахбазян и улыбнулся. – Стареешь, Володя. Ничего, просто спина затекла. Где Юра?

– Да там, в комнате у проходной водители устроились. Как в санатории.

– Ладно, поеду, – Шахбазян пошел к выходу, придерживаясь о стену правой рукой. – И Кирилла обязательно вызвони.

– Хорошо, Самвел Ашотович. До встречи на базе. И выпейте свои таблетки. Что вы, право, как маленький?

Шахбазян устало кивнул головой. Таблетки и правда надо выпить. Там, на базе. В кабинете их достаточный запас лежит. На случай ядерной войны их хватит на всех, как он любил шутить.

Да, и Кирилла нужно пустить к артефакту в первую очередь. Старого друга и не менее старого подопытного кролика. Самого мощного экстрасенса, которого Самвелу Ашотовичу доводилось встречать в своей насыщенной необычными явлениями жизни.

В машине его разморило, и на полдороги Шахбазян заснул, привалившись небритой щекой к холодному стеклу. Когда добрались до места, Юра его разбудил. Дальше несколько раз охрана проверяла пропуск. Внимательно проверяла. Хотя Шахбазяна все знали в лицо, но проверка документов по его же велению была делом серьезным и не терпела узнаваний в лицо и визитов старых друзей. С пропуском все было в порядке.

Потом в лифте, глядя на свое отражение в зеркале, Самвел Ашотович думал, что стареет. Нет, он, конечно, не считал себя бессмертным (хоть и был горцем), но еще столько предстояло сделать, столько открыть, столько найти. Ведь внутри он только начинал жить, там, глубоко в душе он был все тем же двадцатилетним мальчишкой, бредившим, как и многие его сверстники в то время, путешествиями в другие миры, контактами с инопланетным разумом. Только другие лишь мечтали, а он всю сознательную жизнь стремился сделать свою мечту реальностью. Многое не удалось. Слишком многое. Но вот теперь выпал шанс получить все то, о чем мечтал невысокий тощий чернявый мальчишка, говорящий по-русски с акцентом, но не говорящий ни на каком другом языке. И теперь этот мальчишка превратился в дряхлого грузного седого старика, который от усталости еле стоит на ногах. Как жестока жизнь! Что сделали годы, как страшно они поступили с его телом. Но совсем не тронули душу. А вдруг…

В голове Шахбазяна появилась мысль, которая никогда не посещала его раньше. Как это не было странным. А вдруг, подумал он, артефакт, найденный на орбите, подарит людям тайну вечной жизни. Ведь никто не знает, что этот объект несет в себе. Главное – найти к нему подход. Разгадать его тайны.

Погруженный в мысли о том, с чего надо начинать разгадку тайн инопланетного артефакта, Самвел Ашотович зашел в свой кабинет. Он прилег на старый, поскрипывающий кожаный диван (не более старый и не менее поскрипывающий, чем его хозяин), укрывшись пледом, вытащенным из потертого полированного шкафа, и заснул раньше, чем его голова успела коснуться подушки.

Он не видел снов, его разум словно провалился в бездонную пропасть. Черная дыра мироздания звала его к себе, не пускала назад, в реальность. И только какой-то далекий навязчивый стук тащил его назад, в пыльный темный кабинет, находящийся в сотне метров под землей.

Самвел Ашотович с трудом разлепил глаза, соображая, где находится. Черная дыра исчезла, но стук остался. Спустя мгновение, он понял, что стучат в дверь. Причем не просто стучат, а колотят изо всех сил.

Шахбазян в кромешной тьме нашарил рукой выключатель, включил свет, зажмурившись от резанувшего по глазам желтого, и, наскоро воткнув отекшие ноги в растоптанные туфли, поспешил открыть дверь. Оказывается, он замкнул ее.

Стучал дежурный. Глаза у него были ошалелые. Чего он испугался, сказать было трудно – то ли того, что пожилой начальник мог и представиться в замкнутом кабинете, то ли от каких-то известий, которых Шахбазян еще не знал.

– Вам дозвониться не могут, товарищ полковник. Сказали – срочно. Велено было будить вас, – выпалил он.

– Хорошо, хорошо, – Самвел Ашотович успокаивающе похлопал бойца по плечу. – Молодец, сержант, с задачей справился. Сейчас трубку возьму. Иди, неси вахту дальше.

– Есть, – взял под козырек дежурный и ушел вдаль по коридору.

Самвел Ашотович закрыл дверь и, подойдя к столу, поднял трубку старомодного черного эбонитового телефона. Этот монстр обитал в кабинете с самого его основания, с пятидесятых.

– Шахбазян.

Звонил Щебетов. Голос у него был взволнованный.

– Ну, наконец-то! А то мы же бог весть что подумать успели, – воскликнул он.

– Ты к делу давай. Не просто же так ты меня разбудить велел.

– Да. Кирилл Эдуардович уже в пути, будет у вас минут через тридцать-сорок. Возможно, он чем и поможет, – Владимир не говорил всей правды сразу. Бережет старика Щебетов, черт его возьми.

– Ты не юли. Не из-за приезда Кирилла ж ты звонил. Говори, что стряслось.

Самвел Ашотович мог себе представить все, что угодно, но слова, сказанные Щебетовым произвели на него эффект выстрела в висок. Такое даже у опытного Шахбазяна не укладывалось в голове.

– Мы потеряли артефакт, – сказал заместитель.

– То есть? – спросил Самвел Ашотович, и внутри у него все оборвалось. «Как!?»

– На конвой совершено нападение. Артефакт похищен, – Щебетов чеканил слова. Было ясно, что он и сам не может понять, как такое вообще могло произойти.

– Вашу мать, – взвыл Шахбазян, хлопнув себя по лбу ладонью. – Нападение на гэбэшный конвой. Причем успешное нападение. Да, что такое твориться в этой стране?!

– Я думаю, это происходит в мире, а не в отдельно взятой стране, – сказал Владимир, но Шахбазян его уже не слышал.

– Где? – коротко спросил полковник.

– В Ростовской области. Под Сальском.

6. Отъезд

Будильник предательски заверещал в семь. Звук шел откуда-то сзади. Титов вскочил, рванулся на звук и, с грохотом опрокинув стул, свалился на пол. В правой руке был зажат затупившийся карандаш. Будильник телефона надрывался в заднем кармане джинсов. Не вытаскивая трубку, Титов надавил на клавиши, и мерзкий, пронзающий душу звук затих.

Голова болела нещадно, очень хотелось спать. Во сколько же он вчера заснул? Вернее, это было уже сегодня. Что он рисовал? В памяти медленно всплывали какие-то непонятные знаки. Сейчас, темным зимним утром они уже совсем ничего не значили.

Художник подошел к столу и посмотрел на исчерченный карандашом лист. Сквозь нагромождение серых серебрящихся линий жирными продавленными загогулинами отчетливо просматривались два ряда витиеватых знаков. Буквы. Иероглифы. Руны. Да, именно так и должны выглядеть руны. Два ряда выписанных в мельчайших деталях, наполненных таинственным смыслом рун. Два слова. Или два предложения? Дмитрий не знал. Пока не знал. Он не понимал, почему был в этом уверен, но сомнений, что смысл надписи станет ему известен, не было.

Титов вышел в коридор. В спальне вяло возилась Ольга. Надо умыться и будить девчонок. Но как же хотелось спать! Он зевнул так, что в суставе за ухом что-то неприятно треснуло. Нет, так жить невозможно. Нужно отвезти девчонок и завалиться спать. А потом – работать. Необходимо сегодня перенести рисунок рун на серебристый ромб. Именно там их место.

Ах да, ромб! События вчерашнего дня быстро восстанавливались памяти. Да, эту работу нужно продолжить, пока впечатление не угасло. Такого вдохновения, такой импрессии, причем на совершенно пустом месте у него еще не было. Если удастся перенести все свои ощущения на холст, то работа должна получиться просто необыкновенная. Шедевральная должна быть работа. И черт с ними, с критиками. Пусть пишут, что хотят. Главное, он сам будет знать ценность этой картины.

После короткого завтрака, Дмитрий развез всех по точкам. Домой возвращался в какой-то полудреме. Глаза слипались. Вид дороги, размазанный грязными дворниками по лобовому стеклу, норовил улизнуть в другую реальность. К счастью, вчерашний лед растаял с появлением над горизонтом солнца, и теперь, как обычно, улицы Москвы покрывала липкая серо-коричневая грязь.

Добравшись домой, Титов не стал ставить машину в гараж, а сразу поднялся к себе. Спать, спать и еще раз спать. Как завещал великий… э-ээ, кто такое мог завещать? Но это совсем не важно.

Входная дверь захлопнулась, клацнув язычком английского замка. Куртка полетела в кучу непонятного барахла, ожидающего не то стирки, не то отправки на свалку. Прочь ботинки, грязные следы в прихожей вытрем потом. Вон он, диван, в пределах прямой видимости.

На полдороги до заветного ложа, Дмитрий спохватился, что не снял квартиру с сигнализации. Вернулся, нажал секретную кнопочку в прихожей, позвонил в охрану. Все, теперь спать.

Лежа на диване в щель, оставшуюся у незакрытой до конца двери в мастерскую (и сколько раз я тебя просила дверь эту закрывать, воняет же красками твоими?), был отлично виден ромб. Серебристый. Выполненный маслом не холсте. С размытыми следами рун по центру. Ромб нагло торчал в проеме и не собирался никуда уходить. Он издевался над художником.

Тяжело вздохнув, Дмитрий поднялся и пошел в мастерскую. Взял со стола листик со вчерашними карандашными каракулями. Внимательно рассмотрел. Его взор проникал все глубже и глубже в замысловатый, исчерченный лишними линиями рисунок. Жирные серые линии как будто становились объемными, поднимались над бумагой, за ними что-то происходило, там, в глубине листа бурлила своя, неведомая жизнь. Там был скрыт смысл надписи, там был целый мир, выраженный в двух строчках неизвестных Титову знаков.

Сознание Дмитрия словно обрело самостоятельность, оно парило между серебристыми загогулинами, мгновенно перемещалось к далеким звездам, несшим в своих системах планеты, окруженные мириадами спутников, возвращалось назад, погружалось в океаны и зарываясь глубоко под земную кору. Здесь и там он узнавал что-то новое, потоки информации неслись к нему со всех уголков вселенной. Он захлебывался в этом потоке и наслаждался им. Он парил в нем и нырял в глубины знаний. Здесь было замечательно. Но только очень одиноко и ужасно холодно. Холод пробирал до костей, он сковывал все тело, и даже измазанный краской свитер не помогал.

Титов проснулся, обнаружив себя лежащим на холодном полу мастерской, свернувшимся калачиком. Грязными от красок руками он пытался плотнее закутаться в свитер. Ужасно затекла спина и всю левую половину тела, на которой он лежал, пронизывали стремительно перебегающие от коленей к плечам «мурашки». Прямо перед его лицом лежал листок с карандашной надписью.

Кряхтя, он поднялся на ноги. Конечности слушались плохо, колени подгибались. Взгляд художника упал на холст, закрепленный в мольберте – поперек серебристого ромба, укрепленного в каких-то неведомых Титову козлах, красовалась объемная выпуклая надпись, составленная из тех самых рун, которые он ночью нарисовал на листке. Когда он успел это сделать? Ведь он же даже не притронулся к краскам. Но испачканные в черных и белых мазках руки говорили об обратном. Рядом на полу валялась грязная палитра, измазанная всеми оттенками серого. Черт возьми, он уже пишет в беспамятстве! И вроде бы не пил ничего. На всякий случай Дмитрий огляделся по сторонам, но следов распития спиртного не обнаружилось.

Нет, с работой на сегодня надо заканчивать. И вообще, надо чаю выпить. А то совсем продрог, лежа на полу. На диване – не устраивало.

Титов включил на кухне телевизор, в новостях рассказывали об очередном скачке цен (надо же, прям, никто не ожидал), но правительство, не покладая рук, продолжало бороться за благосостояние граждан. Надоели уже, переливают из пустого в порожнее.

Чайник щелкнул выключателем, оповещая, что до готовности чая осталась пара минут. А не поесть ли, подумал Титов? В животе призывно заурчало и, залив кипятком щепотку какой-то очередной изысканной дряни из Китая за страшные деньги, которой увлекалась Ольга (ох, и задаст же она ему, простолюдину, в чае не смыслящему, если узнает, что потреблял напиток богов), полез в холодильник в поисках съестного. Съестное в виде вчерашнего жареного мяса не замедлило найтись в сковороде, и было отправлено греться в микроволновку.

По телевизору диктор будничным тоном рассказывал об успешно завершенной спасательной экспедиции на орбиту. Титов прислушался. Спасали, как выяснилось, МКС, которая из-за полученного повреждения была готова свалиться на голову ничего не подозревающим землянам. Показали космонавтов. Их из обуглившегося огрызка космического корабля заботливо выковыривали какие-то военные. Морды у всех были серьезные.

Да, прошли те времена, когда космонавтов встречали улыбками во все тридцать два зуба. Теперь летают туда-сюда, словно мухи над сортиром. Приелось. Все приедается. Жизнь становится скучной и однообразной. Или это только ему так кажется? Да нет, похоже, человечество медленно, но верно утрачивало способность удивляться. Еще что-то придумали? Ну ладно, давайте, потребим. И никаких тебе «ух ты!». Максимум – «угу, прикольно». И с постным лицом.

Дмитрий воодушевленно жевал мясо, запивая большими глотками «дивного напитка», когда его вдруг пронзила мысль – чего-то не хватает. Мысль была настолько острой, что он даже не сразу сообразил, о чем вообще речь. Но спустя мгновение, он уже знал, где выявилась недостача. Не хватало чего-то в рунической надписи на его картине. Не доставало какого-то знака. Наверное, именно поэтому смысл текста так и оставался для Дмитрия загадкой.

Быстро допив чай, он бросился в мастерскую. Внимательным взглядом он изучал поверхность нарисованного ромба справа налево и обратно. Но мыслей о том, что надо добавить не появлялось. Очень хотелось провести рукой по знакам, ощутить их объем, но он понимал, так только размажет сырую краску.

Там должно быть что-то южное. Что-то с той стороны. Титов тупо смотрел на стену перед собой. Там был юг. Вне всяких сомнений.

Боже, да что за глупость! Какой юг? Что он так загрузился с этой картиной? Ну, ромб и ромб. Черный квадрат Малевича был, теперь будет серебристый ромб Титова. Никакого смысла в своем творении он не видел, как ни пытался его там обнаружить. Просто навязчивая идея. Вдохновение. А не тронулись ли вы, батенька, умом? Говорят, с творческими натурами такое случается. Вон, Ван Гог ухо себе отрезал. А ромб – это так, ерунда. До уха-то еще жить, да жить.

И почему, собственно, юг? При чем здесь стороны света? Дмитрий повертел холст, присмотрелся к своему творению внимательней. Судя по тому, как падали тени, там, где не хватало знака, скорее, был запад. Или юго-запад. Но ни как не юг, это совершенно точно. Почему же тогда его мысли навязчиво продолжали возвращаться к теплой для северного полушария стороне света?

Нет, так дело не пойдет. Надо развеяться, свежим воздухом, что ли, подышать. Можно и на юге. Час-полтора на юге воздухом подышать и уже как раз будет пора забирать Вику из школы.

Дмитрий натянул куртку прямо на измазанный красками свитер. Куртка была мокрая и противная. Что бы надеть вместо нее? Пальто, вон, так призывно висит на вешалке. Обвислый и заляпанный свитер с пальто совсем не гармонировал – пришлось снять и его. Прохладно, конечно, но в машине исправно работает печка.

На улице опять шел дождь. Проливной. Как из ведра лил, даже противоположную сторону проспекта практически не было видно. И небо – серое-серое. Никаких намеков на солнечный диск, как будто солнца и не было, а вверху включили большую, во все небо, лампу дневного света. Не самую мощную.

Перевернув холст изображением вниз, Титов быстро подбежал к машине и открыл багажник своего универсала. Аккуратно укрепил в нем подрамник с сырым холстом. Ромбом к борту, чтобы не размазалось, если на повороте что-нибудь полетит вбок. Так, хорошо.

Дима сел в салон. С волос капала вода, руки, красные с едва гнущимися пальцами, занемели. Главное, картину не испортил.

Так, стоп! Какую картину?! Чего ради он притащил холст сюда, в машину? Он ведь собирался просто развеяться, прокатиться по Москве, подышать воздухом. Незаконченная картина на прогулке ему зачем? И ведь, когда нес ее сюда, когда крепил, такого вопроса в голове не возникало. Он вообще, не заметил, как взял холст из мастерской и сам не понимал, что послужило причиной этого действия.

Ох, что-то не то твориться с головой. Так не долго и без уха остаться. Ну, притащил, так притащил. Не возвращаться же теперь с картиной назад. Закрепил хорошо, не испортится. Потом вернем на место. Все-таки, надо отвлечься, покататься по городу. Может даже прогуляться под ледяным дождем.

При мысли о холодной воде Дмитрия передернуло – пока грузил картину, он промок почти насквозь. Кашемир пальто промок насквозь, в рукава затекла ледяная вода. Запустив двигатель, Титов включил подогрев сидений и поставил климат-контроль на тридцать градусов. По салону стало разливаться приятное тепло.

Он долго ехал по перегруженным автотранспортом улицам мегаполиса, поворачивал, стоял в пробках, обгонял и тормозил. Он не задумывался, куда едет. Ему было необходимо просто двигаться. Доведенными годами езды за рулем до автоматизма движениями он вел машину, не обращая внимания на то, куда едет.

Пришел в себя он только за городом. Вперед к горизонту уходила широкая полоса асфальта, справа и слева высились вековые сосны, среди которых копошились тракторы, экскаваторы и прочая техника, облагораживавшая и приводящая к привычному для жителя Москвы виду портящий всякое представление о прекрасном почти дикий лес. Здесь все надо залить бетоном и повтыкать магазинов и торговых центров. Тогда ландшафт будет выглядеть как положено.

Проехав еще километров пять, по знакам, в обилии развешанным над дорогой и на обочинах, Дмитрий понял, что движется по Каширскому шоссе в южном направлении. Все-таки, на юг его тянуло неуклонно. Это было какое-то сумасшествие, но, похоже, бороться с этим невозможно.

Черт возьми, нужно возвращаться назад! Забрать Вику, поехать за Алькой и захватить Ольгу с работы. Потом – домой, поужинать с семьей. Может быть, посмотреть телевизор всем вместе – что там сейчас показывают? Да, именно этого он и хотел. Но руки не хотели крутить руль, вписывая машину в разворот, а ноги отказывались давить на тормоз. Темно-зеленый Ауди, разбрасывая в стороны столбы брызг словно быстроходный катер, уверенно несся на юг.

Он смог остановиться только через полчаса, когда на приборной панели загорелся желтый огонек, оповещая, что скоро должен закончиться бензин. Свернул на первую попавшуюся на пути заправку и сказал заправщику залить полный бак. Титов понимал, что назад не поедет. Но сейчас, пока бензоколонка с тихим гулом наполняла ненасытные недра автомобиля дорожающим не по дням, а по часам топливом, он мог позвонить Ольге.

Жена ответила после восьмого гудка. Женщины всегда держат телефон где-нибудь за горизонтом, странно, что они вообще когда-нибудь слышат, что им звонят.

– Да, – сказала Ольга.

– Оля, – начал Титов. Он не знал, как объяснить жене, что с ним происходит. Собственно, он вообще не знал, что происходит, и в данный момент не имел ни малейшего желания это выяснять, – забери, пожалуйста, девчонок. У меня не получится.

– Что случилось? – в голосе жены звучала тревога.

– Ничего не случилось. Просто мне нужно уехать. Ненадолго.

Дмитрий понимал, что его объяснение звучит совершенно по-идиотски, но ничего другого придумать не смог.

– А завтра ты поехать не мог?

– Нет, тут срочно нужно, – Дима не знал, что еще сказать.

– Ты куда едешь?

– На юг. Там срочно, по работе…

Что могло быть срочного по его работе на юге, Дмитрий сам предположить не мог, но решение подсказала Ольга:

– Заказчики объявились? Опять бандиты какие-нибудь?

– Ну, почему, бандиты? – искренне обиделся за не существующих заказчиков Титов. – Вернусь – все расскажу.

– Хорошо, – ответила Ольга. – Звони периодически.