Читать книгу: «Бойня в посёлке мёртвых лесорубов», страница 2

Сыч сжался, послушно нагнулся, собрал обрывки и сунул в вещмешок.

Студёный тем временем закопался во внутреннем кармане, долго не мог расстегнуть пуговицу, наконец расстегнул, вытащил из кармана красную книжечку, этой же рукой распахнул книжечку, которая оказалась военным билетом с фотографией конопатого, улыбчивого юноши с простоватой, полноватой физиономией, рождённого в сентябре 1976 года в Архангельской области и призванного на срочную службу в декабре девяносто пятого.

Сейчас физиономия Лондаузера не показалась капитану такой же добродушной, как это случилось всего несколько часов назад, когда он проснулся среди ночи, нашёл в кармане этот военный билет и неожиданно вспомнил куда и зачем едет в плацкартном вагоне пассажирского поезда, вспомнил, что Наташе давал телеграмму : «дома буду двенадцатого», а сем едете в обратную на запад… «Побежит обниматься, целоваться, потащит к столу, к обеду». Вот же гадина. – И почему, по-твоему, он удрал?

– Я провел с ним воспитательную работу когда в Ростове грузились, -пробормотал сержант. – У вас тогда приступ как раз случился, я решил сам. Вам уже по факту сказал. Вы сказали – ладно. Нормально. Потом я ещё много раз вам это говорил и всё нормально было, а сегодня про какую-то метафору…

– Что за работу ты с ним провёл, воспитатель?

– Есть разные методы, – сержант замолчал, стал было ковырять ногтем деревянный приклад, но тут капитан махнул левой и залепил Сычу кулаком в то же самое правое плечо. Сержант снова вскрикнул, но теперь не стонал, а тихо выл с широко открытым ртом, завалившись на левый бок, автомат снова свалился на пол. Протяжно, в унисон прогудел локомотив, у капитана засвистело в правом ухе, он впился взглядом в фото, перевел глаза на циферблат наручных часов, подумал – если бы не эта залупа с Лондаузером –дома был бы ещё позавчера, посидели бы с Наташей вдвоём, никуда бы не пошли. Во рту скопилась слюна. Он чуть не сплюнул, но вовремя опомнился, попытался проглотить… и быстро рванул в туалетный тамбур, дернул ручку запертой туалетной двери, выскочил в основной тамбур и никого там не обнаружив, смачно харкнул и задышал, задышал, задышал. После контузии Студёный смертельно боялся блевать и ,если вдруг такое случалось, его накрывала ужасная паника, задыхался, кричал, терял сознание, всего было два раза, оба как маленькая смерть.

Вроде успокоилось, вытер рот, вернулся в плацкарт, сел на свой диван, уставился на сержанта, который продолжал держаться за плечо.

– Что ты с ним сделал?

– Товарищ капитан, не беспокойтесь пожалуйста, способ рабочий

– Какой ещё способ?

– Я уверен, что стишок этот он никому больше не покажет и не расскажет. Способ рабочий. Но. Если он меня, например, сегодня пристрелит, то ему уже больше некого будет бояться и можно стишки вспоминать, записывать и в газету отправлять.

– Если он тебя пристрелит – он в тюрьму сядет, дебил. И плевать на эти стишки, ещё раз повторяю, нет в них ничего, кроме того, что этот говнюк меня и мою жену оскорбляет, паскуда.

– Товарищ капитан, я уже вам говорил: у меня есть подозрение, что это ловушка, -сержант заёрзал. – Ну вот смотрите – Лондаузер сбегает на станции в тайге, а потом вдруг находится, но не задержан, а только обнаружен. «Вот он , я. – приезжайте и забирайте». И вот мы едем. Представляете, если он знает, что еду именно я? Притаился с автоматом и ждёт, целится мне в сердце.

Студёный схватил сержанта левой рукой за ворот, стал накручивать его гимнастерку на свой кулак, затрещали пуговицы.

– Что ты с ним сделал?

– Напугал.

– Чем?

– Дал ему лысого. За щеку. А после сказал, что если он стишок про вас не забудет – я приеду к нему в Архангельскую область и всем про это расскажу, ещё и добавки дам.

– Пиздец, – Студёный театрально схватился за голову. – Из-за какого то идиотского стишка. Бляяядь. И эти… – капитан указал пальцем себе за спину. -…Эти стратеги знают, что Лондаузер запросто может дать психа и открыть стрельбу, всё равно отправили только нас двоих? Они там охуели все что ли? – студёному с трудом удавалось не орать.

– Это ещё не всё, – прошептал Сыч и какое то время они с капитанам смотрели друг на друга. – У нас с вами приказ, товарищ капитан.

– Ну. Что за приказ? Не тяни, Сыч, ссука.

– Ликвидировать Лондаузера.

– Да ну нахуй! – уже не стесняясь, громко усмехнулся Студёный и стукнул себя кулаком по колену. – Что за ебучий цирк?! – он стал внимательно смотреть сержанту в глаза, стараясь закопаться в них поглубже, копал, копал, улыбка съехала, вдруг протянул руку и положил её на лежащий на коленях у сержанта калашников. – Слово в слово повтори всё, что сказал командир. Всё до копеечки, понял меня?

– Командир со мной не говорил. Со мной говорил майор Ладошка, – сержант шептал, не сводя глаз с руки капитана на своем автомате. – Сказал, что если Лондаузера допрашивать начнут – может такой пиздец повылазить, что всем мало не покажется. Никому, сказал, эти разбирательства не нужны, отдыхать, сказал, надо, и Лондаузер будет стрелять, даже если не будет, – сержант замер, снова ожил и едва слышно добавил. – На синдром, сказал, спишем.

– Пьяный был?

– Я? – удивился сержант.

– Ладошка.

Сержант кивнул и капитан, отвернувшись, посмотрел в окно, за которым уже мелькали огороды, сараи, бани, заборы, дома, кричал локомотив, хором визжали тормозные колодки. Под этот визг протащились мимо старого деревянного вокзала с забитыми листами фанеры дверьми и окнами.

– ДЕЛЯНКА, – прочитал капитан Студёный облупившуюся табличку с названием станции, дёрнул со всей дури рукой и вырвал у сержанта автомат, зацепив прикладом столик, задребезжал в подстаканнике стакан.

Отставил автомат себе за спину в угол, застегнул на поясе ремень с кобурой, снял с вешалки и натянул не застегивая бушлат, напялил шапку, сел, кивком приказал сержанту встать.

Сыч поднялся, просунул руки в рукава бушлата, водрузил на макушку отутюженную в квадрат шапку-ушанку с советской кокардой, стал ещё выше, покосился на стоящий в углу автомат, шагнул в проход, закинул вещмешок на плечо.

Студёный поднялся, зацепив автомат, двинулся за сержантом по полупустому вагону на выход, уворачиваясь от торчащих по правому флангу ног.

* * *

На перроне подростки и женщины бегали с ведрами от вагона к вагону, продавали клюкву.

– Помнишь эту станцию? – Студёный закурил, застегнул бушлат – для середины октября здесь было довольно холодно.

– Не помню, – ответил сержант, нервно оглядываясь, и вдруг вынув из кармана руку, указал куда-то за спину капитана – Ещё военный.

Студёный обернулся. Со стороны последнего вагона по перрону шагал офицер в расстегнутой шинели с вещмешком за плечами и без головного убора. Подошёл, разглядел на плечах Студёного капитанские звездочки, потянул было руку к виску, но опомнился.

– Лейтенант Колоколец. Здравия желаю.

Военные козырнули в ответ, рассмотрели щуплого лейтенанта-артиллериста, его худое, женственное лицо и не спасающие положение усы. Основное внимание в лейтенанте на себя оттягивал целиком свернутый на сторону нос.

– Капитан Студёный, – представился капитан. – В отпуск?

– Нет. Тут что, военный объект какой-то? – лейтенант Колоколец стал оглядываться, притопывая летними ботинками и часто шмыгая.

– Если не в отпуск, тогда зачем? – капитан докурил и щелбаном отправил окурок в полёт, проверил на плече автомат.

Лейтенант Колоколец сначала прищурился, потом заулыбался, блеснув железной коронкой. – Слишком много военных на квадратный метр в таком месте, да? Тоже, когда вас обнаружил, удивился. Я за солдатиком. От эшелона отстал.

Студёный и Сыч коротко переглянулись

– Фамилия беглеца, случайно, не Лондаузер? – поинтересовался капитан.

– С чего бы. Рядовой Берёза, – лейтенант припадочно кашлянул.

– Домой ехали. В Чите хватились. Объявили в розыск. Нашли. Как будто бы он даже не задержан. – лейтенант стал крутить головой по сторонам и почти неразборчиво бормотать. – Станция Делянка, вот Делянка, теперь нужен участковый, участковый где-то тут должен быть, участковый, где его искать хуй его знает, а надо искать, потому что он как будто бы что то знает про Берёзу, а мне приказано этого Берёзу взад вернуть, вот такая странная херня приключилась со мной… – лейтенант стал лениво шарить рукой в кармане шинели. – Такая вот херня.

Студёный хотел что-то сказать, но уставился на женщину лет тридцати, которая шла по перрону прямо на него, одной рукой щелкала семечки, другой несла ведро, подошла, поставила его под ноги военным наполненное до краёв красными как кровь ягодами.

– Угощайтесь, – прозвучала женщина.

Все зачерпнули по жмени и стали пробовать.

– Сладкая? – женщина сплюнула собранную за щекой скорлупу в кулак и заорала куда-то себе за спину. – Горюня! Я ведро твоё сторожить не нанималась! Мальчишек к участковому пошла провожать! Сегодня у меня трое! – опять посмотрела на Студёного, на Сыча, на лейтенанта Колокольца. – Ну пошлите тогда.

И все пошли. По размытой, разбитой дороге, по прогнившим деревянным мосткам, вдоль черных заборов, мимо сараев, заборов, бань, перекопанных грядок, заборов, торчащих из-за заборов шиферных крыш, кирпичных труб, голых тополей и раздетых кустов черноплодной рябины, мимо пожарища, свалившейся в пруд водонапорной башни, дровяных поленниц, почерневшей от морозов крапивы, мимо грязи – сырой, черной массы, перемешанной с почвой воды.

Лейтенант Колоколец отметил, что для половины девятого утра в поселке довольно много шляющихся женщин с котомками, какие-то даже парами ходят.

Сержант Сыч, проходя мимо открытого гаража, увидал под слоем пыли двухцилиндровую Яву и загрустил.

Студёный, оглядываясь, прочувствовал что-то знакомое из детства. Его бабушка жила в похожем пространстве.

– У вас тут река есть? – спросил он у провожатой.

– Конешна.

– Широкая?

– Перепрыгнуть можно.

«Нет, не в таком», подумалось Студёному и детство сразу куда-то улетучилось. Почти не попадались фруктовые деревья. Яблони, но так редко. И снова пожарище. Совсем свежее. Как будто вчерашнее. Ещё пахнет.

Лейтенант Колоколец сделал рывок, догнал капитана, зашагал рядом. – Здесь, наверное, летом хорошо.

– Мы тут тоже стояли, – Студёный посмотрел на лейтенанта. – Стояли тут пятого числа, на запасном. И тоже один рядовой в вагон не вернулся.