Читать книгу: «Вулфленд», страница 2

Солнце пекло нещадно. Я продолжала выщипывать сорняки у забора, пока отец, бурча себе под нос что-то про бесконечные дела, забежал в дом. Через несколько минут, он выскочил, словно пружина, и сунул мне в руку пару мятых сотенных купюр. "На тортик, – буркнул он, – только быстрее возвращайся, мне еще розы подвязывать нужно!" Этих денег, я знала, должно было хватить на самый вкусный тортик в кондитерской на углу, тот самый, с клубничной начинкой и шоколадной глазурью. Мечты о сладком лакомстве заставили меня забыть о жаре. Я быстро отыскала в шкафу свою любимую футболку с изображением кота и потертые джинсы. Быстрая смена одежды – и я уже на улице, робко открываю скрипучую калитку. Оглядываюсь по сторонам – пусто. Только бабушка Агафья, как всегда, копается в своем цветнике, не обращая на меня никакого внимания. С облегчением выхожу за ворота, чувствуя себя настоящим агентом 007, отправляющимся на секретную миссию за тортом. Не успела я пройти и десяти шагов, как услышала злобное тявканье. Из-за кустов выскочил рыжий комок шерсти – трусливый соседский пес, прославившийся на всю улицу своим громким лаем и… полным отсутствием агрессии. Он пробежал вокруг меня, издавая угрожающие звуки, но, заметив мой спокойный взгляд, сразу же сжался и забился под куст сирени, изредка показывая свой белоснежный хвост. Я даже не остановилась, продолжая свой путь. Этот пес был самым безобидным существом на свете, хотя и обладал репутацией свирепого пса-охранника. Его "страшные" атаки, как правило, заканчивались бегством в самое укромное место. Дорога до магазина казалась бесконечной. Солнце нещадно жгло кожу, и я мечтала только об одном – скорее бы купить тортик и вернуться домой. В голове рисовались картины: я сижу на веранде, поглощаю сладкий десерт, а отец с удовлетворением смотрит на свои ухоженные розы. "Надеюсь, он успеет привести сад в порядок до моего прихода, – думала я, притормаживая шаг, – а то мне придется жариться на солнце еще дольше, чем планировалось". Я представила, как отец бормочет что-то себе под нос, подвязывая розы. Его широкие плечи напряжены от напряженной работы, лицо загорело под жгучими лучами солнца. А затем он улыбается, увидев меня с тортиком. Эта мысль придала мне сил, и я ускорила шаг. Даже тень от высокого тополя казалась божественным даром в это жаркое послеобеденнее время.

Сегодня, как никогда в Вулфленде стояла удушливая жара, воздух вибрировал от зноя, словно раскалённый металл. Солнце, безжалостное и яркое, сжигало всё на своём пути, превращая пыльные улицы в раскалённые плиты. Мне уже тысячу раз пришлось пожалеть о своём легкомыслии, о том, что я не надела свою модную кепку, ту, с изысканным жемчужным ободком, которая обычно защищала мои глаза от палящих лучей. Сейчас же, под этим немилосердным солнцем, я чувствовала, как кожа на лбу начинает гореть, а волосы, словно сухая трава, прилипают к шее. Я мечтала о прохладной тени раскидистого дерева, о глотка ледяной воды, о чём угодно, что могло бы хотя бы на минуту принести облегчение. Мои волнистые рыжие волосы, обычно такие игривые и живые, сейчас были липкими и непослушными, прилипая к загорелой коже. Они спускались до плеч, обрамляя лицо, и в этом жарком воздухе казались ещё более яркими, практически огненными. Я часто задумывалась над тем, откуда у меня такой яркий, необычный цвет волос. Ведь в нашей семье больше не было рыжеволосых. Может, это какой-то древний ген, проявившийся сквозь поколения? Или чудо, подарок судьбы? Мои глаза – голубые, как глубокое лесное озеро в ясный солнечный день – под влиянием жары казались ещё более блестящими, словно в них отражалось все небо. Они были не просто голубыми, а с нежно-серым отливом, меняющимся в зависимости от освещения. Иногда в них можно было увидеть искры озорства, иногда – глубокую меланхолию. Глаза – зеркало души, говорят. А что мои глаза могут сказать о мне? Наверное, многое. Они видели многое. Они видели радость и печаль, любовь и разочарование, надежду и отчаяние. Моя бабушка, женщина с добрым сердцем и острым умом, всегда считала меня красоткой. Она восхищалась моими волосами, сравнивая их с золотом, и с умилением наблюдала за тем, как они волнуются на ветру. Её слова были для меня балзамом на душу, особенно в моменты самокопания и сомнений. Она видела во мне то, что я сама в себе не замечала. Но я… я всегда считала себя самой обычной. Я не была замечена ни красивой, ни необычной. Я была просто я – с моими волнистыми рыжими волосами, голубыми глазами и целым миром переживаний внутри. В этом не было ничего необычного, ничего особенного. Я была просто девушкой с обычной внешностью, живущей в обычном мире. Но бабушкины слова заставляли меня задумываться. Может быть, она права? Может быть, я не так плоха, как я себе кажусь? Может быть, в мне есть что-то такое, что стоит заметить, что стоит ценить? Эти вопросы постоянно крутились у меня в голове, как мухи в жаркий летний день. И каждый раз, когда я смотрела в зеркало, я пыталась найти то самое, что видела в мне моя бабушка. Но пока я находила только обычную девушку с волнистыми рыжими волосами и голубыми глазами. Девушку, которую любила моя бабушка, но которая сама себя не любила. По крайней мере, так казалось мне в тот удушающе жаркий день в Вулфленде..

До магазина оставалось совсем немного, но даже этот короткий путь превратился в настоящее испытание. Солнце припекало, настроение было неплохое, я планировала купить вкусный торт и провести вечер за чтением любимой книги. Однако судьба распорядилась иначе. Проходя мимо аккуратного, но несколько запущенного дома, я услышала приглушенный шёпот и заливистый, злорадный смех. Любопытство, как всегда, взяло верх. Я остановилась, прислушалась. Тишина. Лишь шелест листьев да пение птиц нарушали идиллию тихого летнего дня. Но внезапно, словно гром среди ясного неба, раздался крик: «Банзай!» В ту же секунду мощная струя ледяной воды обрушилась на меня. Я даже не успела среагировать, как оказалась мокрой до нитки. Только деньги в кармане уцелели – сухие и невредимые свидетели этого неожиданного водного нападения. Ошарашенная, я некоторое время стояла неподвижно, словно окаменевшая статуя. Вода стекала с моих волос, пропитывая насквозь новую, любимую футболку и джинсы. Они были такими красивыми, только что купленными! Теперь же выглядели жалко, обвисая мокрыми складками. За высоким кованным забором, скрывавшим от моего взгляда источник водяного обстрела, снова раздался смех. В одной из створок забора я различила силуэты двух фигур. Присмотревшись, я увидела две белокурые головы, две пары хихикающих лиц. Это были две девочки, примерно моего возраста. Они, видимо, решили развлечься, играя со шлангом. Разумеется, они не заметили меня, и, разумеется, сделали это не случайно. Или сделали? Эта мысль пронзила меня, как ледяная струя из шланга. «Эй! – крикнула я, стараясь пересилить нарастающее чувство обиды. – Вы облили меня!» В ответ я услышала лишь еще более громкий, вызывающий смех. Девочки бросили шланг на землю и, вихрем проносясь по дорожке, скрылись за воротами дома. А я осталась стоять на месте, промокшая насквозь и униженная. Обескураженная и расстроенная, я сжимала кулаки, чувствувала, как глаза наполняются слезами. В этот момент мне действительно хотелось уничтожить весь мир. Но вместо этого я просто побежала в магазин, в надежде, что хотя бы торт сможет немного улучшить мое настроение. Моя мокрая обувь собирала на себя всю грязь с тротуара, будто я шла не по асфальту, а по самому настоящему буераку. Вся мокрая, в растрепанном виде, я влетела в местный продуктовый магазин. Пожалуй, я выглядела как настоящий бомж! «На улице дождик?» – удивилась пожилая продавщица, внимательно окинув меня взглядом с ног до головы. Я восприняла это как очередную насмешку и, проигнорировав ее вопрос, попросила какой-нибудь свежий тортик. Выбор был невелик, и я взяла первый попавшийся. Не желая дольше задерживаться в магазине, я схватила торт и выскочила на улицу, даже не дождавшись сдачи. Я летела домой, словно ракета, лишь бы побыстрее оказаться дома, в тепле и сухости. И я отчаянно надеялась, что больше никто не станет свидетелем моего сегодняшнего приключения, моей мокрой, унизительной истории. Этот день запомнится мне надолго. А ещё я больше никогда не буду проходить мимо домов, где звучит подозрительно веселый смех. И, возможно, куплю себе новые джинсы.

***

Жаркое солнце щедро лило свои лучи на моё выстиранное бельё, развешенное на верёвке во дворе. Я сушила свою одежду, наслаждаясь последними тёплыми часами дня. Воздух гудел от зноя, и к вечеру всё, наконец, высохло. За исключением кроссовок. Мои любимые кроссовки, те, что я так берегла, неожиданно подвели меня – подошва отклеилась, оставив меня с парой потёртых шлёпок в качестве единственной обуви. Перспектива покупки новых кроссовок немного омрачала мой настрой, но что поделать? Время неумолимо шло, и стрелки часов приближались к семи вечера. Отец, одетый в выглаженную рубашку (которую, кстати, я только что погладила по его просьбе), выглядел готовым к визиту к нашим новым соседям. Это знакомство откладывалось уже несколько дней, и вот, наконец, настал этот момент. Наши соседи, как правило, были дома к этому времени, что и подтолкнуло отца к визиту именно сегодня. Он верил, что первое впечатление очень важно, и хотел показать себя с лучшей стороны. Я, честно говоря, была настроена скептически. До этого дня знакомство с нашим новым окружением не прошло гладко. Несколько часов назад произошёл неприятный инцидент, который, мягко говоря, оставил у меня неприятный осадок. Две девчонки, выглядевшие явно старше десяти лет, неожиданно окатили меня водой из садового шланга, проходя мимо. Этот неожиданный душ был не просто мокрым, а просто ледяным, и оставил меня в состоянии легкого шока и обиды. После этого случая моя вера в адекватность местных жителей существенно пошатнулась. Я подумала, что улица Лесоскладская – это сплошное царство невоспитанных детей и равнодушных взрослых. В моей голове уже возникали картины постоянных конфликтов и недоразумений. Даже мысли о дружеском общении с новыми соседями казались наивными и безнадежными. Отец, заметив мою угрюмость, попытался меня успокоить. Он с пониманием отнёсся к моему возмущению по поводу инцидента со водой, но убеждал, что не стоит судить обо всех жителях Вулфленда по поступкам двух невоспитанных девочек. Он говорил, что такие случаи бывают, и это не характеризует всех жителей нашей новой улицы. Он подчёркивал важность того, чтобы дать людям шанс показать себя, не делать поспешных выводов, и не позволять одному негативному опыту испортить общее впечатление. В конце концов, отец был прав. Его слова заставили меня задуматься. Действительно, нельзя судить о всех по поступкам нескольких. И, хотя осадок от инцидента со шлангом ещё оставался, я решила попытаться отпустить эту неприятную ситуацию и дать себе и нашим новым соседям ещё один шанс. Может быть, они окажутся приятными и доброжелательными людьми, и наше знакомство пройдёт в более позитивной атмосфере, чем я предполагала раньше. Мы с отцом направились к дому наших соседей, надеясь на лучшее и готовые к новому опыту в нашем новом жилище. Надеюсь, знакомство с соседями пройдет гладко. Сушка одежды и неприятности с обувью отступили на второй план, уступив место ожиданию встречи с новыми людьми.

Отец, кажется, находился на седьмом небе от счастья. Его лицо сияло, глаза блестели, и он насвистывал какую-то бодрую мелодию, пританцовывая на месте. А я? Я чувствовала себя выжатым лимоном. Вечер обещал стать пыткой. Сквозь пелену вялого недовольства я с трудом пересилила себя, натянув нарядное платье, которое казалось мне слишком ярким, слишком навязчивым, слишком… вселенски неуместным в моей нынешней душевной атмосфере. Рыжие волосы, обычно радующие меня своим огненным блеском, сегодня казались неуправляемой копной, отражением моего внутреннего хаоса. Я механически провела по ним расческой, но эффект был минимальным – они всячески противились попыткам придать им хоть какой-то приличный вид. В воздухе витала тяжелая атмосфера предстоящего визита. Идея нанести визит нашим соседям, живущим буквально через забор, казалась мне совершенно безумной. Я бы с удовольствием провела вечер за книгой, в тишине своей комнаты, даже за нудной домовой работой – все что угодно, лишь бы избежать этого общения. У меня не было желания разговаривать ни с кем, особенно с людьми, которых я знала лишь по мимолетным встречам на улице, за быстрым обменом формальными приветами. Моя душа протестовала против навязанной вежливости, против притворной улыбки, которую мне приходилось натягивать на лицо, словно маску. Отец, в своем прекрасном настроении, вовсе не замечал моего мрачного состояния. Он радостно ухватил красиво украшенный тортик, очевидно, предназначенный для наших соседей, и с задором заявил, что пора идти. Я молча последовала за ним, таща за собой тяжесть своего плохого настроения, словно непрошенный багаж.

Мое нежелание общаться с соседями было не просто капризом плохого настроения. Мне казалось, что люди всегда ждут от тебя чего-то больше, чем ты готов предложить. Постоянное чувство неловкости, ощущение, что твои слова и поступки не совершенны, что ты не соответствуешь каким-то неявным ожиданиям – все это вызывало у меня чувство паники и отторжения. Я предпочитала уединение, возможность быть собой, без необходимости строить из себя кого-то другого. В этом нежелании общаться была доля и застенчивости, и боязни неприятия. Я не уверенна была в себе, в своей способности поддерживать светскую беседу, заводить новые знакомства. Все это вызывало у меня внутренний протест, который я с трудом сдерживала. Подойдя к калитка, ведущая к дому соседей, я ощутила прилив паники, желание сбежать, исчезнуть. Но отец уже начинал звонить, и я поняла, что отступать поздно. Мы позвонили в дверь и замерли в ожидании. Вечер только начинался, а я уже чувствовала себя истощенной. Как же я хотела бы быть дома, одна, в своем мире, вдали от людей, вдали от надоевших улыбок и приветствий. Но я знала, что мне предстоит провести вечер, притворяясь другой. И это ощущение было намного хуже самого плохого настроения. Плохое настроение пройдет, а этот ощущение навязанности, ложного общения может остаться.

Наш дом, скромный и неприметный, стоял рядом с их особняком – настоящим воплощением богатства и процветания. Их дом был огромным, двухэтажным, с высокими окнами, из которых в вечернее время лился мягкий свет, создавая уютную и привлекательную картину. Белоснежные стены, идеально подстриженный газон, изысканные клумбы с цветами, которые менялись в зависимости от сезона, – всё говорило о внимании к деталям и высоком уровне жизни. В отличие от нашего небольшого, заросшего вьющимися растениями домика, их дом выглядел словно иллюстрация из глянцевого журнала. Каждый выходной день для них превращался в настоящий праздник. Мы видели, как они собирались на террасе, как разносился аромат жарящегося шашлыка, как смех и весёлая музыка разносились по всему участку. Их дети, одетые в маркированные вещи, играли на идеальном газоне, совершенно не замечая нашего скромного существования. Мы же в это время, чаще всего сидели дома, разговаривали о ежедневных проблемах и мечтали о лучшем. Даже погода, казалось, отличалась. Солнце, словно специально, ярче светило над их домом. Я часто наблюдала за ними из своего окна, и в глубине души надеялась, что когда-нибудь и над нашим домом появится такое же яркое солнце, символизирующее достаток и счастье. Эта неявная зависть не была злой, скорее, она была смесью восхищения и печали от собственного скромного положения. Иногда я задумывалась, что же такого они сделали, чтобы достичь такого уровня жизни. Были ли это трудолюбие, удачные вложения, или что-то ещё? Возможно, секрет их богатства скрывался в каком-то семейном таланте, который передаётся из поколения в поколение. Или же это просто удачное стечение обстоятельств? Эти вопросы безмолвно витали в воздухе, наполняя наши дни размышлениями о жизни, о ценности денег и о том, что на самом деле важно. Но несмотря на видимый контраст, я всегда помню, что богатство – это не только дорогие машины и большие дома. Настоящее богатство – это семья, здоровье, дружба, любовь. И хотя наши соседи имели все материальные блага, не всегда можно было видеть на их лицах истинное счастье. За маской праздников и богатства скрывались заботы и тревоги, свойственные всем людям, независимо от их финансового положения. Поэтому я научилась ценить то, что имею, и не завидовать богатству своих соседей. Да, их дом великолепен, их машина дорогая, а их выходные наполнены праздниками. Но настоящее богатство – это не внешние атрибуты, а внутренний мир, гармония в семье и удовлетворение от своей жизни. И это то, что я стараюсь найти в своём скромном, но таком дорогом для меня доме. А солнце, я уверена, найдёт свой путь и к нашему окну.

Мы постучали, и дверь открыла женщина, с явными признаками искусственной операции. Тук-тук-тук! – раздался робкий стук отца, сопровождаемый нервным жестом – он машинально поправил свою челку. Напряжение витало в воздухе, густым коктейлем из тревоги и ожидания. Мы, стоявшие за ним, чувствовали себя так же неуютно – руки сами собой судорожно сжимались и разжимались, не находя себе места. Тишина, тягучая и напряженная, повисла между нами и закрытой дверью. Затем послышались приближающиеся шаги, неторопливые, но отчетливые. Шаг, ещё шаг… И вот, наконец, дверь приоткрылась, и перед нами предстала женщина. Это была миссис Эббот.

Ее фигура, мягко говоря, была далека от худобы. Весьма полненькая, я бы даже сказала – пышная, она казалась воплощением комфорта и домашнего уюта. На ней был надет короткий красный халат, яркий, почти кричащий цвет которого резко контрастировал с осторожным, даже робким выражением её лица. В руках она держала кружку, наполненную до краев какой-то темной жидкостью – кофе, чай, или что-то ещё более крепкое – угадать было невозможно. Но то, что сразу бросилось в глаза, затмило все остальные детали. Это были её губы. Или, вернее, то, что ими являлось. Они были неестественно полными, слишком гладкими, идеально симметричными – признаки искусственного вмешательства были очевидны даже неспециалисту. Губы, явно увеличенные с помощью инъекций или операции, резко выделялись на фоне остального лица, подчеркивая неестественность общей картины. Даже при попытке улыбнуться, они казались неестественно натянутыми, как маска. И это еще не все. Внимательный взгляд замечал и другие детали, говорящие о том, что перед нами находилась женщина, заметно изменившая свою внешность с помощью пластической хирургии. Длинные, алые ногти, блестевшие под тусклым светом прихожей, безусловно, были делом рук опытного мастера маникюра. Ногти, идеально отполированные, с закругленными кончиками, выглядели так, будто были сделаны из искусственного материала, настолько они были безупречны и не имели никаких изъянов. Но, пожалуй, самое поразительное, что бросалось в глаза, были её зубы. Белые, ровные, слегка ослепительные – они казались слишком идеальными, слишком совершенными. Искусственные зубы, без тени сомнения. Никаких намеков на неровности, сколы, или естественные несовершенства, которые обычно присущи натуральным зубам. Они были безупречны, как будто специально созданы для журнальной фотографии. Этот эффект "голливудской улыбки" создавал контраст с остальными чертами лица, делая его еще более неестественным и причудливым. В целом, женщина производила впечатление человека, который потратил значительные средства на изменение своей внешности. Большая грудь, возможно, также результат хирургического вмешательства, была заметна даже под не слишком облегающим красным халатом. Все вместе – идеальные зубы, увеличенные губы, длинные красные ногти и пышная грудь, скрытая под коротким домашним халатом – создавало необычный, даже немного пугающий образ. Она была как кукла, созданная по определенному шаблону, идеальная до неестественности, вызывающая больше вопросов, чем ответов. Вопрос, который мучал нас больше всего: почему? Зачем ей все это?

–Кхм-кхм-закашлял отец. Видимо от волнения он потерял голос,-Мы…Эм…Ваши соседи! Эм..вот, так сказать с тортом! -продолжил отец, а позже так наиграно хи-хи-кнул, что мне стало смешно.

Наша пышногубая соседка никак не могла понять для чего мы пришли, и ещё некоторое время разглядывала нас с ног до головы.

–Эй, Генри! -крикнула женщина и отошла в сторону.

Кого там ещё принесло?! – рявкнул чей-то голос, полный презрения и ярости. Из-за спины миссис Эббот вынырнул он – Генри, сосед с пивным животом, воплощение всего, что вызывало у многих отвращение и неодобрение. Его появление всегда сопровождалось неким предчувствием чего-то неприятного. На этот раз, он предстал во всей своей "красе". Голый торс, обильно покрытый сетью мелких, неряшливых волосков, был едва прикрыт застиранными подштанниками, на которых отчётливо виднелись засохшие пятна – явно следы от копченых куриных ножек, любимого лакомства Генри. Огромный, свисающий живот, казавшийся живым существом, дрожал от каждого его движения, сопровождаясь характерным бульканьем. Волосы на нем были столь густыми и длинными, что напоминали бурелом, скрывающий под собой нечто отвратительное. Генри постоянно почёсывал этот свой «трофей», издавая при этом звуки, вызывающие у окружающих невольное желание заткнуть уши. Его лицо, обрамленное небритой щетиной, напоминало грубую наждачную бумагу. Лысая, блестящая голова, похожая на перезревший помидор, отражала скудное освещение подъезда. На его спине, выглядывающей из-под мятой футболки, красовалась огромная, выцветшая татуировка – размытый, невнятный рисунок, который, казалось, лишь подчёркивал общую картину запущенности. И завершали этот неприятный образ постоянно похрустывающие во рту сушеные гренки. Их сухой треск эхом разносился по подъезду, словно предсмертный скрип старой кровати. Этот образ – пивной живот, волосатый и постоянно чешущийся, подштанники в пятнах от жирной пищи, грубый голос, лысая голова, небритая щетина и отвратительная татуировка – стал символом Генри для всех . Но было что-то еще, что делало его фигуру ещё более отталкивающей. Это была его маниакальная привычка заглядывать в чужие почтовые ящики, слушать разговоры за закрытыми дверьми, и оставлять у дверей некоторых соседей пустые бутылки из-под пива.

Семья Генри, словно каменная стена, отгораживается от любопытных взглядов, не желая пролить свет на источники богатства своего главы семейства. Молчание это, разумеется, не способствует рассеиванию тумана недомолвок. Наоборот, оно подпитывает интригу и заставляет жителей Лесоскладской улицы строить догадки, вплетать факты и домыслы в сложную мозаику тайны Генри.

Возможно, Генри работает в сфере, где конфиденциальность – не просто желание, а необходимость. Но такая конфиденциальность в сочетании с его богатством заставляет задуматься о природе его деятельности. Может быть, он частный инвестиционный консультант, работающий с очень влиятельными и таинственными клиентами? Или он занимается консалтингом в сфере технологий, где разработка и внедрение новых продуктов окутаны секретностью? Все эти варианты могут объяснить его богатство и желание хранить информацию о своей работе в секрете. Однако, более правдоподобными представляются версии, связанные с незаконной деятельностью. По Лесоскладской улице ходят слухи о его причастности к незаконному обороту товаров или каких-либо теневых схемах. Без доказательств это остается только догадкой, но факт остается фактом: источники дохода Генри неизвестны, его богатство противоречит отсутствию видимой законной работы, а семья предпочитает молчать. Именно такая загадочность и интрига делают историю Генри такой привлекательной. Загадка Генри будет продолжать волновать жителей Лесоскладской улицы, пока не будет разгадана, пока не будет найден ответ на вопрос: кем же на самом деле работал Генри? А возможно, эта загадка так и останется неразгаданной, вечным напоминанием о том, что иногда тайна лучше любого объяснения.

"Ты кто такой?" – крик, пронзивший тишину вечера, словно выстрел. Гнев, нетерпение, абсолютное неуважение – вот что чувствовалось в этом вопросе, заданном не человеком, а каким-то диким зверем. Мужчина, сосед, не стал разбираться, не попытался понять. Он просто, без объяснений, схватил отца за воротник, за ту самую выглаженную рубашку, символ порядка и приличий, и грубо оторвал его от привычного мира. "Мы… мы ваши соседи," – заикаясь, пробормотал отец. Его слова, полные вины, даже не попытка оправдания, а скорее, беспомощная просьба о пощаде. Эта фраза – крик души, бессилие перед лицом необъяснимой агрессии. Пауза, короткая, но бесконечно длинная в восприятии, полная страха и унижения. Шаг назад, еще один – отчаянная попытка избежать конфликта, отстраниться от бушующего безумия. Но это лишь разозлило соседа еще больше. Яростно, с неконтролируемой силой, сосед толкнул отца. Не просто оттолкнул, а именно толкнул, с явным желанием причинить боль, нанести физический ущерб. И вот, отец, мужчина, который еще несколько мгновений назад был полон надежд на приятный вечер, кубарем катится по лестнице вниз, словно беззащитное дитя. Вместе с ним скатывается и торт, символ праздника, символ семейного уюта, разбиваясь на мелкие осколки, как и надежды на мирный вечер. И тишина. Глубокая, тяжелая тишина, заполненная только звуком захлопнувшейся двери. Звуком, отрезавшим от отца не только доступ в дом, но и от всего, что он ценил в жизни. Звук, который стал предвестником изменения, предвестником беды. Этот звук – это не просто хлопок двери, это хлопок надежд, хлопок веселья, хлопок мира.

Наверное, я больше не увижу отца счастливым.

***

Ночь. Луна, огромный бледный глаз, глядит в мое окно, заливая комнату нежным, но беспокойным светом. Я лежу в постели, уткнувшись лицом в прохладную гладь хлопковой простыни, обняв одеяло, словно ищу в нем утешения. Постель, мягкая и удобная, однако, не способна унять беспокойство, что грызет меня изнутри. Взгляд невольно прикован к потолку, пожелтевшему от времени, с трещинами, похожими на карту давно забытых землей. Он словно зеркало, отражающее хаос моих мыслей. В голове мерцают осколки прошлого, какие-то нечеткие образы, фрагменты разговоров, недосказанные слова. Они кружатся в бесконечном вальсе, не давая успокоиться, не позволяя погрузиться в сон. Мысли то наплывают бурным потоком, то отступают, оставляя пустоту, заполненную лишь тишиной, прерываемой лишь глухим стуком моего сердца. И в этой тишине я с ужасающей ясностью понимаю: моя комната – зеркало моего внутреннего состояния. Она такая же мрачная, неуютная, как и я сама сейчас. Стены, окрашенные в тусклый, невыразительный бежевый цвет, давят своей однотонностью. Мебель, старая и потертая, лишена всякой изюминки. Комната просит о переменах, кричит о нужде в утешении и уюте. Она словно живое существо, которое страдает вместе со мной. И вот я уже представляю себе, как она преобразится. Свежие, яркие обои с нежным цветочным рисунком заменят эти унылые стены. В углу будет стоять высокий торшер с мягким, теплым светом, который создаст атмосферу спокойствия и комфорта. Пушистый, мягкий ковёр под ногами, приятный на ощупь, будет согревать и радовать. И, конечно же, новые шторы! Воздушные, легкие, пропускающие достаточно света, но в то же время защищающие от назойливого солнца. Я вижу все это с такой ясностью, словно это уже реальность. Но вдруг внезапно всё меняется. Тишину разрывает грохот грозы. Сильный ветер резко налетает, и дождь с градом с бешеным ударм обрушивается на окна. Лимонное дерево, растущее под моим окном, начинает качаться всё сильнее, его ветки бьются о стёкла, создавая жуткий, повторяющийся ритм. Звук ветер и дождя, перемешиваясь с стуком лимоновых веток, словно усиливает мой страх и бессонницу.

Холодный, пронизывающий ветер, словно ледяной нож, разрезал тишину, проникая сквозь щели в старом деревянном доме. Я резко вздрогнула от какого-то странного, звенящего звука. Сначала подумала, что это скрип старой мебели, но звук повторялся, становился всё сильнее, и вместе с ним нарастало ощущение дискомфорта, будто сама комната пронизана леденящим холодом. И тут я поняла: окно. Моё окно, которое я так старательно закрыла перед сном, широко распахнуто. Да что же это такое?! – прошипела я, сжимаясь под тонким шерстяным одеялом. Внезапный порыв ветра, сильный и резкий, словно злой дух, с силой отворил мое окно. Комната сразу заметно охладилась, и я, вздрогнув от холода, выбралась из-под одеяла. Голые ноги встретились с ледяным полом, и я быстро поспешила надеть теплые тапочки. Подойдя к окну, я увидела бушующую вне стихию. Ветер, настоящий ураган, метался как неистовый зверь, изгибая ветки старых деревьев и заставляя их стонать от напряжения. Дождь, холодный и резкий, бил в стёкла, а между ливнями прорывались порывы ветра, заставляя окно дрожать в своей раме. Луна, скрытая за дымящимися, темно-серыми облаками, то и дело проглядывала сквозь промежутки, освещая бешеный танец ветра и дождя. Этот пейзаж был одновременно страшным и завораживающим. Я представила, как этот ветер легко смог распахнуть даже тяжелую деревянную форточку. Бррр, – выдохнула я, невольно сжимаясь от холода, который пронизывал меня насквозь. Закрыть окно было не так-то просто. Ветер с упорством держал его распахнутым, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы задвинуть засовы и наконец-то закрыть его на все защелки. После этого я спешно направилась к кровати. Под теплым, пушистым одеялом я почувствовала долгожданное тепло, оно постепенно разогревало замерзшее тело. С легким вздохом удовлетворения я повернулась на бок и закрыла глаза. В тишине дома, уже без резких порывов ветра, я старалась сосредоточиться на медленном ритме своего дыхания. Мой отец храпел в своей комнате. Теперь я тоже смогу уснуть, мысли о бушующем ветре и распахнувшемся окне постепенно угасали, погружая меня в сон. Но неожиданно окно снова отворилось. На этот раз с более резким, почти злобным скрипом. Я вскочила в кровати, сердце уже стучало как молот. В комнате царила кромешная темнота, только бледный лунный свет просачивался сквозь щели занавесок, рисуя причудливые тени на стенах. Я не понимала, что происходит, неужели так будет всю ночь? Страх, холодный и липкий, обвил меня своими ледяными объятиями. Я практически сразу встала с кровати и принялась искать свои тапочки, которые, судя по всему, закатились куда-то под кровать. В темноте, на ощупь, я шарила руками под кроватью, натыкаясь на разные предметы: пыльные книги, забытые игрушки, и наконец, желанные тапочки. Надев их, я осторожно подошла к окну. Холодный стекло с лёгкостью пропускал ночной холод. Я приложила руку к ручке, готовясь его закрыть, но в этот момент я услышала вой… Это был не обычный собачий лай, а настоящий волчий вой – протяжный, жуткий, пронизывающий до костей. Звук исходил откуда-то из глубины леса, расположенного за моим домом. Вой был таким сильным, что казалось, он вибрирует в самой глубине моего существа. Я вздрогнула, рука невольно отдернулась от ручки окна. Страх сжался в жесткий ком в горле. В голове проносились разные мысли. Может, это просто собака? Но нет, этот звук… в нем была некая сверхъестественная сила, некая природная могущество. Я стояла неподвижно, прислушиваясь к каждому звуку ночи. Вой повторился, еще более пронзительный, еще более страшный. Я быстро отскочила от окна, чувствуя на себе целующий холод ночного воздуха. Я включила свет, надеясь, что это поможет избавиться от ощущения беспокойства. Свет показался мне слишком ярким, резким, словно вырывая меня из цепких объятий ночного кошмара. Я оглядела комнату, но ничего необычного не обнаружила.