Читать книгу: «Ловушка неверия или Путь в никуда. Критическая история атеизма», страница 4

Главая пятая. Онтогенез атеизма

На примере Демокрита, Диагора и Феодора, а также индийских локакятиков можно проследить этапы эволюции атеизма в дохристианскую эпоху. Их учения и их личные истории наглядно демонстрируют, как атеизм естественным образом приводит к аморализму, асоциальному поведению, крайнему эгоизму и, достигнув предела деградации, дальше которого двигаться уже некуда, разрушает сам себя.

Таково было завершение первого цикла онтогенеза атеизма: он проистекает из материализма, а заканчивается аморализмом. В дальнейшем этот цикл будет постоянно повторяться в той же самой последовательности, будто бы блуждая в том же лабиринте, поскольку мировоззрение, основанное на отрицании, обречено на бесплодие и не способно к творческому развитию.

Последняя стадия античного атеизма совпала с появлением христианства, пришедшего на смену эллинистическому политеизму, и это породило парадоксальную коллаборацию атеистов с раннехристианскими апологетами. Эти две, казалось бы, полярно противоположные силы объединила общая нелюбовь к языческой религии. Атеисты высмеивали и отрицали существование Зевса, Меркурия, Афродиты, Марса, Геракла и прочих божеств. Христианские богословы делали то же самое. А сторонники прежней политеистической религии обвиняли христиан в нечестии и безбожии за отказ от поклонения языческим божествам. «Они – нечестивые безбожники, отвергнувшие отечественных богов, благодаря которым держится всякий народ и всякое государство…», – отзывался о христианах неоплатоник Порфирий.

Ничто не сближает больше, чем общий враг. Христианские богословы увидели в древнегреческих и римских атеистах своих союзников, и не стеснялись публично ими восхищаться и их защищать.

«Удивляюсь я, – писал, например. Климент Александрийский, – каким это образом прозвали “безбожниками” Эвгемера Акрагантского, Никанора Кипрского, Гиппона, Диагора из Мелоса, Феодора из Кирены и многих других, которые в жизни отличались целомудрием и проницательнее прочих людей разглядели заблуждение [язычников] относительно богов»³⁸.

Отец церкви, расхваливающий атеистов, выглядит действительно занимательно: яркий пример того, что крайности сходятся. Особенно трогательно – про «целомудрие» певца аморализма Феодора, главаря секты нечестивцев.

Впрочем, это был всего лишь тактический союз по принципу «враг моего врага – мой друг», а потому мезальянс христианства с языческими атеистами оказался недолговечным.

Подточив, подобно жучкам-древоточцам «отеческую» религию изнутри, античный атеизм сам оказался погребён под её руинами: закономерный жизненный цикл любых паразитарных видов.

Когда христианство одержало победу над язычеством, оно оказалось столь же нетерпимым к атеизму, как и его поверженные соперники. Теперь уже христиане обвиняли язычников в том же, в чем язычники совсем недавно обвиняли их: «вы,… язычники по плоти, были в то время без Христа… чужды заветов обетования, не имели надежды и были безбожники (ἄθεοι) в мире» (Еф 2, 12).

Христианские богословы объявили безбожие главным признаком. антихриста, а распространение безбожия среди людей – сигналом, предваряющим пришествие антихриста: «…Ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели…». Следствием этого отступления станет осуждение безбожников: «… да будут осуждены все, не веровавшие истине, но возлюбившие неправду» (2 Фес 2. 12).

Термин «атеизм» стал применяться (исключительно в негативном смысле) в отношении некоторых еретических учений или для обличения политических противников. Слово «атеист» считалось бранным, – его бросали как перчатку в лицо оппоненту, но никто не применял этот оскорбительный эпитет к себе.

Хотя в пылу теологических баталий, сопровождавших христианство на протяжении всей его истории, отдельные учения, не соответствующие официальной догматике, иногда и назывались атеистическими, а их авторы и последователи – атеистами (безбожниками), на самом деле они, как правило, таковыми не являлись: кому в трезвом уме захочется прослыть пособником антихриста? В записях средневековых авторов можно встретить упоминания о людях, проявляющих равнодушие к религии и не посещающих церковные службы, но объяснялось это не их приверженностью атеистическому мировоззрению, а обыкновенной ленью или невежеством.

Такое положение сохранялось на протяжении всего средневекового периода, вплоть до эпохи Ренессанса и начала Реформации. Любопытно, что новый импульс к возрождению атеистических идей исходил именно от служителей церкви.

Глава шестая. Ловушка для отступника

Измученный долгим переходом, вымокший до нитки под непрекращающимся уже несколько суток дождем, Криштовао наконец- то смог обогреться и высушить свою одежду у очага в минка – крестьянской лачуге. По крайней мере, здесь была крыша, защищающая от низвергающейся с небес влаги, и сухая циновка. Хозяин лачуги, – он назвался именем Нобу, – прежде чем их впустить, поинтересовался, не христиане ли они, часом? И не будет ли у него неприятностей? Путники заверили его, что сопровождают учёного лекаря и предложили два моммэ³⁹ за ночлег и еду. Попробовав монеты на зуб, Нобу поклонился ученому человеку и предложил ему удобное место у очага, пока жена готовит ужин.

– А вам придется переночевать в хлеву, – сказал Нобу спутникам лекаря, – в доме для всех места не хватит.

Подкрепившись ячменным варевом, сдобренным растертыми корнями дайкона, Криштовао с удовольствием вытянул гудевшие от усталости ноги на соломенной подстилке и почти мгновенно уснул. Крестьянин и его жена ещё какое- то время возились с домашними делами, и, наконец. погасив чадящий светильник, тоже отправились на боковую. Однако их сон был прерван стуком в дверь.

– Кто? – недовольно спросил хозяин, сжимая в руке увесистое полено.

– Нобу- сан! – послышалось из- за двери. Это я, Аки, ваш сосед. – Мой сын заболел, ему очень плохо. Говорят, у вас остановился лекарь! Прошу вас, Нобу- сан, спросите его, не мог бы он посмотреть моего мальчика? Он очень страдает.

– А до утра это не подождет? Отец лекарь добирался сюда четыре дня, очень устал. Он спит.

– Боюсь, до утра Джун не дотянет. Просто спросите его. Если он настоящий лекарь, он не оставит ребенка в таком состоянии. Скажите, пусть не сомневается, у нас есть чем заплатить.

– Ладно, ждите там. Спрошу.

Вопреки опасениям, лекарь отказываться не стал. С трудом поднявшись и перевязав чистыми лоскутами кровоточащие мозоли на ногах, он поплелся сквозь ночную тьму вслед за отцом ребенка по раскисшей от дождя. глинистой тропинке, стараясь не поскользнуться и не скатиться вниз по крутому склону.

Затерянная в лесной глуши деревушка Тохо представляла собой дюжину. крестьянских дворов. разбросанных среди скал на значительном удалении один от другого, так что идти пришлось довольно долго. Наконец впереди показался дом, весьма похожий на минку господина Нобу.

Крестьянин, отец больного, проводил его к постели, на которой распластался мальчик лет девяти. Он был покрыт испариной, тяжело дышал и время от времени его худое тело сотрясали судорожные конвульсии. Перед ребенком причитала женщина, видимо его мать. В дальнем углу комнаты из кучи лохмотьев выглядывало несколько испуганных детских лиц, в другом углу расположилась старуха, что- то разминавшая каменным пестом в ступке и бросавшая на пришельца недружелюбные взгляды.

– Как тебя зовут, дитя? – спросил Криштовао, склонившись над постелью больного. Тот не ответил

– Джун. Его зовут Джун, – ответила за него женщина. – Я Ханако, его мама.

Осмотрев ребенка, ощупав его живот и проверив пульс, Криштовао спросил, был ли ребенок крещён. Крестьянин, опасливо оглянувшись, молча кивнул, показав завернутое в тряпицу грубо вырезанное из дерева распятие. Попросив немного воды, лекарь высыпал в плошку. горсть снадобья из кожаного. мешочка, размешал, и дал мальчику выпить.

– Теперь он исцелится? – с надеждой спросила Ханако.

– Питье облегчит его страдания, – ответил лекарь, – но исцелить его может только Господь. Вы знаете молитвы? Просите Бога исцелить вашего сына. Только у Него есть власть над жизнью и смертью. Una salus est misericordia Dei nostri⁴⁰.

Опустившись на колени перед постелью больного, он осенил себя крестным знамением и стал читать молитву:

– Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix:

nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus…

Отец и мать ребенка присоединились к нему:

– sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta.

Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra;

tuo Filio nos reconsilia, tuo Filio nos commenda,

tuo Filio nos repraesenta⁴¹.

– Что толку в твоем Боге, если он допустил, чтобы ребенок так страдал? – злобно шипела старуха из своего угла. – Я же говорила, – не к добру это…

– Мама, мы же молимся! – попыталась урезонить её мать ребенка, – но старуха не унималась:

– Да! Я говорила… – не к добру! Да разве вы слушаете?

– Мама, прошу вас! – сказала Ханако и закрыла уши ладонями, чтобы не слышать брюзжание старухи. А та всё продолжала:

– Никогда не слушаете. Разрушили камидан⁴², выбросили изображения духов-ками… нет чтобы почитать ками и приносить им жертвы! Вместо этого поклоняетесь какому-то иноземному распятому богу. Распятому, как распинают преступников! Впустили в свою душу веру варваров, а теперь и самого их нечестивого лекаря привели в. дом. Это ваша вина, это за ваше непочтение и неверие богиня Идзанами нас всех наказывает!

– Аки! – взмолилась Ханако, – я больше не могу этого вынести!

Её муж встал, приподнял старуху с её циновки и, обратился к ней с такой миролюбивой речью:

– Если вы думаете, что это поможет, я не против. Пойдите к вашей подруге Тоши- сан и совершите синсэн⁴³ богине Идзанами, попросите, чтобы она исцелила Джуна. У Тоши-сан ведь есть и камидан, и изваяние богини. А мы будем молить о заступничестве пресвятую Богородицу, мать Господа нашего Иисуса Христа.

Сказав это, он выставил старуху за дверь, благо, дождь уже совсем перестал, – и вернулся к молитве.

Ребенку, однако, становилось всё хуже. Он метался в горячем поту, стонал, на его губах выступила пена. Заметив тревожные признаки, Криштовао попросил Аки принести его дорожный мешок, оставшийся в доме господина Нобу. Сам остался присматривать за больным, менять ему повязки и давать лекарственное питье.

Когда Аки вернулся с поклажей, Криштовао, надев на себя извлеченную из мешка заботливо сложенную столу⁴⁴, и крестообразно. помазав лоб ребенка елеем, стал совершать обряд причащения.

На востоке уже поднималось солнце, озаряя небо розовым сиянием, будто бы и не было тяжелых туч, изливавших на землю дождевые струи всю последнюю неделю. Солнечный луч сквозь небольшое окошко проник в комнату и упал на стену возле кровати умирающего ребенка. Джун завороженно смотрел на это свечение, окрасившее грубую стену его жилища в цвет золота. На его лице появилась улыбка умиротворения, в то время как Криштовао. продолжал над ним свое священнодействие.

Аки, со слезами на глазах созерцавший последние мгновения жизни сына, уловил вдруг в предутренней тишине тревожный звук. Прислушался. Вот опять. Будто лязг металла о металл. А потом – звук шагов. И приглушенные голоса.

– Кто- то идет, – прошептал крестьянин. – Похоже, вооруженные люди.

– Может, показалось? – засомневалась Ханако.

– Не знаю… Тихо! Вот, слышишь?

Ханако кивнула.

– Отец лекарь, отец, – тихо сказал Аки. – вам лучше уходить. Позади. огорода в кустах есть неприметная тропинка. Можно спуститься в ущелье к лесному ручью…

– Я должен закончить обряд, – ответил Криштовао. . .

– Эй, вы! – раздалось снаружи, – Это у вас скрывается кирисито но сисай? христианский священник?

– Здесь только лекарь, – ответил Аки, – мой сын болен.

– Лекарь, говоришь? Вот мы сейчас посмотрим, что там за лекарь.

Дверь в хижину была слишком хлипкой, чтобы выдержать удар. подкованным сапогом. В комнату ворвались вооруженные солдаты и возглавлявший их офицер.

– Кириситокиото? Христианин? – спросил он, указывая на Криштовао.

Отпираться было бесполезно: пурпурная стола с вышитыми на ней золотыми крестами говорила сама за себя. Туго скрутив ему руки веревкой, солдаты увели его с собой.

Путь был долгим. Отряд медленно продвигался по узким горным тропам, воины подгоняли арестованных христиан плётками и ударами копейных древков. Криштовао, как наиболее важного пленника, – на нём всё еще была стола (её завязали узлом, чтобы не потерять улику), – привязали к седлу лошади начальника воинов. Мозоли на его ногах кровоточили и воспалились, причиняя сильную боль. Облегчение приносили только слова молитв, которые он проговаривал про себя.

Наконец сквозь утренний туман проступил знакомый пейзаж Нагасаки с окружающими город холмами. Миновав северные ворота, отряд разделился: крестьян, заподозренных в христопоклонстве, погнали в тюремные бараки на краю города, а Криштовао с несколькими другими иноземцами повели. к. дому губернатора. По дороге перед ними предстала печальная картина разгромленной миссии Общества Иисуса, в обустройство которой было вложено столько труда и любви. Теперь там торчали только обугленные столбы и остатки дымоходов, заросшие репейником и тополиной порослью.

Пленников поместили в бывшем конюшенном сарае на заднем дворе, приставив к ним четырёх охранников. вооруженных танэгасимами⁴⁵.

Время от времени пленников поодиночке отводили на допрос, где правительственные дознаватели расспрашивали, из каких стран они приплыли, как проникли на территорию империи, сколько времени тут находятся, какие должности занимают в Обществе Иисуса. Особенно дознавателей интересовали планы короля Португалии и Римского престола насчет Японской империи. Иногда на допросах присутствовал сам губернатор. Обнаружив в дорожном мешке Криштовао записи о фактах мученичества миссионеров, подвергшихся пыткам и казням, а также письма высокопоставленных иезуитов из Макао и самого Рима, дознаватели поняли, что в их руки попал не рядовой проповедник, а лицо, облеченное полномочиями. Криштовао на все вопросы отвечал, что он лишь посыльный, которому поручено передать документы. Никто из арестованных вместе с ним братьев-иезуитов не выдал, что он, Криштовао Феррейра, является преемником прежнего руководителя иезуитской миссии в Нагасаки вице- провинциала отца Виейры, которого выследили и схватили японские соглядатаи в прошлом году.

В конце каждого допроса следователи спрашивали, не желает ли пленник отречься от христианской веры, исповедовать которую на территории Японии запрещено указом сёгуна Иэмицу Токугавы, не говоря уже о распространении этой запрещённой веры среди жителей империи. Каждый, кто нарушает этот указ, является преступником, и будет подвергнут мучительной казни. Отрекшемуся же сохранят жизнь и, если он докажет свою полезность, предоставят работу, соответствующую их умениям.

Судя по рассказам арестантов, такие вопросы задавали каждому из них, но все они отвечали отказом.

Чтобы сделать узников более сговорчивыми, их иногда заставляли смотреть, как пытают и казнят их единоверцев и соотечественников. Зрелище было поистине ужасающее, а фантазия палачей, изобретавших все более изощренные пытки. казалась неисчерпаемой.

Отец Феррейра, ещё в бытность свою студентом иезуитской коллегии Коимбры, слышал о двадцати шести христианских мучениках, которых японские власти для устрашения своих подданных распяли на крестах на горе Ундзэн возле Нагасаки. Среди казненных были трое детей⁴⁶ в возрасте от 12 до 14 лет, схваченные вместе с их отцамии. Ни один из них не пожелал отречься от своей веры⁴⁷.

Позже, поняв, что в глазах христиан смерть на кресте представляется не унижением, а почетной привилегией, ибо, подвергаясь распятию, они совершают подвиг веры, уподобляясь Спасителю Иисусу Христу, правители Японии стали применять другие, более изощрённые способы казни – медленное распиливание бамбуковыми пилами, раздавливание конечностей, четвертование, помещение в яму со змеями.

У подножия горы Ундзэн, на которой обычно проводились массовые казни, били горячие источники вулканического происхождения, – так палачи и их приспособили для пыток и казней христиан. На глазах родственников несчастных погружали частично или полностью в кипящую воду, добиваясь отречения, а если они продолжали упорствовать – держали их там, пока не сварятся заживо.

Отцу Феррейре, как вице-провинциалу, было поручено собирать свидетельства очевидцев о наиболее мужественных мучениках и тайно переправлять эти записи в Макао, откуда их доставляли в Рим, в офис генерала – главы Общества Иисуса.

«Теперь я и сам сделался свидетелем подвижничества во имя веры, – подумалось Криштовао. – Вот только будет ли возможность передать кому- либо мои свидетельства?».

Однажды его и других узников пригнали к месту казни, когда солнце уже начало скрываться за западным склоном горы Ундзэн. В этих местах всегда ощущался запах серы, исходящий из адских недр вулкана, а теперь к нему примешивалась ещё вонь нечистот и сладковатый аромат мертвой человеческой плоти.

Палачи освобождали от трупов свои приспособления, чтобы на следующий день они были подготовлены для новых жертв. Подцепив железными крючьями, тела подтаскивали к обрыву и сталкивали в ущелье, из которого раздавалось карканье воронов.

Узники недоумевали, зачем их привели сюда в неурочный час. Что задумали мучители? Похоже, тут уже не осталось никого, чьи страдания могли бы сломить их волю: все уже мертвы.

Солдаты, подталкивая копьями, подвели их к сооружению, напоминающему колодец. или приспособление для спуска в шахту. Это была деревянная конструкция, состоявшая из перекладины, опирающейся на два вкопанных в землю столба. Через перекладину перекинута толстая веревка, один конец намотан на шкив лебедки, другой обвивал ноги подвешенного вниз головой человека.

Его тело было туго перетянуто веревками, а голова по самые плечи опущена в дыру в деревянном щите.

Солдаты, орудуя копьями, заставили арестантов опуститься на колени. Подошёл чиновник, сопровождаемый секретарём. В руках у секретаря была дощечка для письма, а на поясе чернильница и пенал с перьями.

– Посмотрите на этого человека, – сказал чиновник, указав на висящего на веревке. – Узнаете ли вы его?

Узники переглянулись и пожали плечами. Чиновник подозвал к себе подручных палача и отдал им распоряжение. Подручные отодвинули обе половины деревянного щита, скрывавшего голову повешенного, – оказалось, что щиты прикрывают яму, источавшую отвратительное зловоние, – и взялись за рукоятку лебедки, чтобы поднять тело вверх.

Когда над краем ямы показалась голова жертвы, узники невольно. вздрогнули. Лицо сильно распухло и потемнело, со лба и висков стекали кровавые ручейки. Но они узнали: это был отец Антониу Виейра, вице- провинциал Общества Иисуса в Японии, предшественник отца Феррейры на этом посту.

Криштовао машинально попытался совершить крестное знамение, хотя руки его были связаны, но тут же получил болезненный удар копейным древком под рёбра.

– Рома но сисай? римский священник? – спросил довольный произведенным эффектом чиновник, указывая на мученика. – Он у вас главный? Если бы отрёкся, был бы сейчас жив, кушал бы мисо⁴⁸за столом губернатора. Губернатор уважает учёных португальских варваров. Они много знают и хорошо служат. Отказался, не захотел, – развел руками чиновник, – вместо мисо выбрал кушать дерьмо в этой яме. Сдох, как собака. Кирисуто не помог. Кирисуто не Спаситель. Ваш Кирисуто сам себя спасти не мог. Думаете, вас спасет? Каждый сам себе спаситель. Сделал правильный выбор – спасся. Неправильный – сдох. Кто хочет спастись?

Чиновник обошел пленников, заглядывая каждому в лицо. Ни один из них не произнес ни слова.

– Ну ладно, – сказал чиновник, – Подумайте. Великий правитель господин Иэмицу Токугава милостив и справедлив. Хотя вы нарушили его приказ, у вас есть возможность вымолить прощение. Но поторопитесь! Терпение нашего господина не бесконечно!

– Эй, бездельники! – прикрикнул он на подручных палача, – можете убирать, этот больше не нужен.

Привычными движениями подручные прикрыли яму двумя половинками деревянного щита. Один стал крутить рычаг лебедки, второй, встав на доски, обвязывал тело повешенного веревкой, чтобы. стащить на землю, но вдруг резко отпрыгнул в сторону, указывая на голову повешенного. Все присутствующие посмотрели туда, куда он показывал.

На страшном окровавленном лице открылся один глаз, затем второй, устремив взгляд на стоящих на коленях братьев- иезуитов. А затем они услышали хриплый, похожий на рычание, голос:

– Ad majorem Dei gloriam!⁴⁹

– …Dei gloriam! – подхватили священники, несмотря на град ударов, которыми их осыпали солдаты.

– Как? Почему? – орал чиновник на приближавшегося к нему и одновременно угодливо кланявшегося палача, – Почему ещё живой? Сколько дней висит?

– Уже четвертый, господин… – подсказал секретарь, сверившись со своими записями.

– Почему жив?

– Не знаю, господин, – оправдывался палач, – Обычно больше двух дней никто не выдерживает. Видно, крепкий попался.

– Чудо, – прошептал один из узников, и стал тихим голосом произносить слова Символа веры: «…Сшедшего с небес ради нас, людей, и ради нашего спасения. И воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося…»

К нему присоединились остальные. На склоне горы, где витал запах смерти и ада, на этой Голгофе, уставленной орудиями казней, всё громче и уверенней звучали слова исповедания веры: «… распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребенного, и воскресшего в третий день, по Писанию, и восшедшего на небеса, и сидящего одесную Отца. И придет опять со славою судить живых и мертвых; Царству Его не будет конца ».

– Что они говорят? – спросил чиновник в бешенстве.

– Какие- то заклинания, – пожал плечами палач, – варвары, что с них взять?

– Они говорят, что римский священник умер и воскрес на третий день, что их Бог Кирисуто воскресил его, – сказал секретарь.

– Только этого нам не хватало! – визжал чиновник, – Если пойдут слухи, что их Бог так могуществен, все христиане взбунтуются, а их только в этой провинции десятки тысяч! Убейте его!

Однако желающих выступить против могущественного Бога, который. даже мертвого способен оживить, не нашлось. Тогда чиновник приказал. принести несколько вязанок хвороста, положить вокруг подвешенного преступника и поджечь.

– Если их Бог такой всесильный, – пусть спасёт его от огня.

Голову отца Виейры вновь опустили в отверстие дощатого щита, прикрывавшего зловонную яму, чтобы не слышать его подстрекательских слов, а вокруг отверстия развели огонь.

Узников увели, не дав им проститься с умирающим мучеником. Последний акт этой драмы им увидеть не довелось, но воображение всю. ночь рисовало страшную картину того, что было с ним дальше.

Криштовао проснулся от звука тяжелых шагов и лязгания замка. В распахнутой двери узилища, хотя было еще темно, он разглядел несколько темных фигур, освещенных трепетавшим на ветру пламенем факела. Что- то тяжело шмякнулось об пол, а потом он услышал звук катящегося предмета. Повернув голову, вздрогнул: на него немигающим взором смотрела голова брата Атилио. Одна голова, без тела. Криштовао инстинктивно оттолкнул ее от себя, заставив откатиться во тьму.

Другие узники тоже проснулись.

– Брата Атилио нет! – сказал кто- то.

– Они убили его. Его тело возле двери. Стражники бросили его здесь.

– Он дышит?

– Сейчас… Ой! Господь всемогущий, у него нет головы.

– Он говорил, что можно сбежать. Сказал, что знает, как… Да упокоит Господь его душу…

– Давайте помолимся за убиенного брата Атилио, погибшего за веру.

Встав на колени перед телом убиенного, они стали читать заупокойную молитву:

– Вечный покой даруй Господи, брату нашему Атилио Нуньешу, и да сияет над ним свет вечный.

– Христе, помилуй. Господи, помилуй.

– От врат ада избавь, Господи, душу его, да покоится в мире…

– Аминь.

Хоть они и были вымотаны и истощены, уснуть никому из узников уже не удалось. Ворочаясь на жестких соломенных подстилках, каждый из них до самого рассвета думал о чем- то своем.

– Как все- таки ему удалось выбраться наружу? – нарушил. тишину самый молодой из них.

– Что толку об этом думать, брат Пауло, ты же видишь, чем это закончилось.

– Может, так и лучше, – задумчиво произнёс брат Беренгар.

– Что лучше?

– Лучше покончить со всем мгновенно, чем висеть четыре дня головой. вниз над ямой с нечистотами, пока жизнь вытекает из тебя капля за каплей, капля за каплей…

На рассвете прислужники забрали тело брата Атилио. а его голову насадили на шест, установив его таким образом, чтобы отрубленная голова взирала на узников. сквозь одно из. маленьких окошек, прорезанных в стене бывшей конюшни. Самих их вновь стали по одному вызывать на допросы. На второй день из шести заключенных с допроса вернулись только пятеро. Брат Пауло не появился ни в тот день, ни на следующий. Еще через день стражники пришли за Криштовао.

Он удивился, что повели его не туда, где обычно проводилось дознание, а в главный дом, где, как он догадывался, располагался офис нагасаки бугё – губернатора Нагасаки.

Губернатор принял его в просторном кабинете, украшенном изваянием Конфуция.

Два стража, введших пленника в кабинет, заставили его встать на колени перед помостом, на котором восседал губернатор.

– Так ты утверждаешь, – спросил губернатор, перебирая лежащие перед ним допросные листы, – что бумаги, найденные в твоих вещах, написаны не тобой, а тебе лишь поручено их передать?

– Да, господин.

– Кем поручено?

– Отцом Виейрой из миссии Общества Иисуса.

– Почему не передал?

– Не смог найти того, кто должен был их принять.

– А кто должен был принять?

– Матрос с португальского судна «São Raphael». В назначенный день такого судна в порту Нагасаки не оказалось.

– Вот как? И ты решил поискать его в горах княжества Чикузен?

– Нет. Я лишь хотел вернуть бумаги отцу Виейре.

– Ты надеялся его там найти? Почему?

– Мне сказали, что отца Виейру хотели арестовать, и ему пришлось скрываться на севере острова.

– Ну да. Но тебя застали в доме крестьянина за отправлением христианского обряда. Не думал я, что у христиан письмоносители могут совершать обряды…

– Я имею сан священника, господин. Это дает право совершать обряды.

– В твоей стране – возможно. Но здесь, в Японии, христианская вера запрещена, а тем более втягивание в неё местных жителей. Таков приказ господина Иэмицу. Согласно этому приказу ты являешься преступником и подлежишь смертной казни. Тебе ведь это известно, не так ли?

– Да, господин.

– Наконец- то я слышу честный ответ. Скажи, Феррейра ты всегда говоришь правду?

– Я христианин. Моя религия запрещает лжесвидетельство.

– Возможно. Но, насколько мне известно, для членов Общества Иисуса сделано исключение. Им разрешается лгать, давать ложные клятвы и даже ложные показания в суде. А ты ведь принадлежишь к этому обществу, не так ли?

– Да, господин.

– То есть то, что ты мне сказал, может оказаться неправдой?

– Зачем бы я стал вас обманывать?

– И впрямь, зачем… А вот у меня есть сведения, что ты не просто письмоносец и не просто священник, а что ты занимаешь в миссии. довольно высокое положение. Такое же, какое занимал отец Виейра, – до того, как он был арестован. Получается, ты главный человек среди иезуитов в Японии, и они обязаны исполнять твои приказы. Это так?

Криштовао не отвечал. Он осмысливал ситуацию. Его инкогнито раскрыто, и теперь его ждет судьба несчастного отца Виейры. Губернатор нетерпеливо постукивал сложенным веером, не сводя с него глаз.

Криштовао молча кивнул. Запираться было глупо.

– Так это же другое дело! – воскликнул губернатор и, вскочив со своего кресла, двинулся к своему пленнику.

– Поднимите его, – приказал он стражникам, – Негоже такому важному господину находиться в столь унизительной позе! Вставайте, отец Феррейра. Позвольте вам помочь. А вы пошли прочь, болваны, – прикрикнул он на стражников, – понадобитесь – позову.

Стражи, пятясь и кланяясь, исчезли за дверью кабинета.

– Не окажете любезность выпить со мной чаю? – сказал губернатор, указав на чайный столик у окна.

Устроив его на уютных подушках, губернатор хлопнул в ладоши. В дверях появились одна за другой три девушки с подносами, на которых был чайник, небольшие затейливые пиалы. и тарелочки со снедью.

– Угощайтесь, – изображая радушие, предложил губернатор.

Отхлебнув бодрящего напитка, отец Феррейра, удивленный столь разительной переменой, ожидал продолжения. Долго ждать не пришлось.

– – Наша страна, – сказал губернатор, – только недавно покончила с сэнгоку-дзидай, эпохой феодальной раздробленности и междоусобных войн, и вступила на путь развития. В этом немалая заслуга ваших соотечественников, поделившихся с нами своими знаниями и технологиями, в особенности – секретом огнестрельного оружия, которое помогло сломить сопротивление удельных князей и подчинить их центральной власти. Однако присутствие на нашей земле заокеанских пришельцев имеет и оборотную сторону. Оказалось, что ваша помощь не была бескорыстной, а ваша дружба искренней.

– Дозволено ли мне поинтересоваться, что навело ваше превосходительство на такое заключение? – спросил Криштовао.

– Как- то один из ваших, капитан испанского судна, хвастался в подпитии, что. королю Испании уже принадлежит половина мира и над его владениями никогда не заходит солнце. Когда его спросили, как же Испании удалось завладеть столь обширными землями, он проболтался: «Король сначала посылает в чужие страны миссионеров для проповедей и обращения народа, потом торговцев, скупающих за бесценок богатства туземцев. и ввергающие их в долговую зависимость, а затем солдат для завоевания этих стран».

Если бы это был единственный сигнал, его можно было бы счесть за пьяный бред одного человека. Но с тех пор мы получили много таких сигналов. Мы не сразу поверили в такое коварство. Тридцать лет назад отец нынешнего правителя, Хидэтада Токугава, решил проверить эти слухи и послал в Европу миссию во главе с Хасэкурой Цунэнагой. Господин Цунэнага потратил несколько лет на то, чтобы всё тщательно изучить и семь лет спустя привёз сёгуну неутешительные сведения. Всё оказалось ещё хуже, чем можно было предположить. У вас там, в Европе, не одна только Португалия, и Испания, – есть и другие желающие сделать нас своими рабами и захватить наши земли. Ваши монархи соревнуются друг с другом, – кто сделает это раньше других. А над ними стоит главный римский первосвященник, который считает, что весь мир принадлежит ему, и он может делить его по собственному усмотрению. Господин Цунэнага узнал, что римский первосвященник уже поделил мир между Испанией и Португалией, и именно поэтому вы, португальцы оказались здесь. Если я спрошу вас, отец Феррейра. так это или нет, – вы же не станете отрицать?