Читать книгу: «Выбывшие», страница 3

– Квартира соседей, – сказала Кира.

– Что нашли? – Вернувшись с кухни и встав рядом с Германом, поинтересовалась Майя.

Суворов, Бенефициар и Кира немедленно воззрились на неё.

– А что Вам об этом известно? – сощурив один глаз, обратился к Заму капитан.

– О чём? – опешила Майя.

Суворов махнул на неё рукой и нахмурился, было заметно, как сильно напрягается он от неизбежного, в данных обстоятельствах, мыслительного процесса.

– Я позвоню следователю, – наконец решил он. – Там разберутся. И с соседями, и с этим, – кивнул он на панно.

– Пожалуйста, отойдите, – капитан сделал шаг назад, призывая присутствующих последовать за собой. – Вы собрали все необходимые вещи?

Кира утвердительно качнула головой, приподнимая вверх наполненный пакет.

– Да, спасибо. – Она посмотрела на Германа, словно ожидая новых инструкций о том, как себя вести.

– Тогда прошу покинуть место происшествия! – начальственным тоном приказал Суворов, подбородком подсказывая направление выхода.

Герман, пропустив женщин вперёд, неторопливо направился в сторону прихожей, задумчиво оглянувшись на странную брешь в престарелом шпоне.

Санкт-Петербург. Лиговский проспект.

Сентябрь 02, понедельник, 19:54

– Майя, Кира, знакомьтесь! Ева – моя дочь, – с гордостью объявил Герман, проходя в гостиную вместе с молодой девушкой, которую он нежно обнимал за плечи.

Они вчетвером собрались в квартире Бенефициара на ужин. Кира, чтобы хоть как-то отвлечься, а заодно и отблагодарить друзей за помощь и поддержку, расстаралась и приготовила несколько своих фирменных блюд. Она прекрасно готовила. Майя занялась сервировкой, к приготовлению яств Кира её не допустила. Когда все собрались: Юст приехал со встречи со старым приятелем-следователем, занимающим сейчас высокопоставленную должность в системе внутренних дел Петербурга, а Герман из своего офиса, и предупредил, что ждёт дочь в гости, стол уже был накрыт.

Ева оказалась высокой и стройной, у неё были длинные волнистые волосы цвета тёмного соболя, такие же блестящие и густые, как у маленького юркого зверька, пушистые ресницы, большие голубые глаза, чуть вздёрнутый носик и пухлые чувственные губы. Всё это великолепие красовалось на тонкой алебастровой коже. Щёки Евы чуть подёрнул румянец, когда она увидела сидящего рядом с Майей полковника и, освободившись от хватки отца, кинулась в сторону Макара.

– Юст! Привет! Наконец-то ты приехал! – она бросилась к нему, обхватывая ладонями с длинными пальцами его шею, заставляя полковника привстать.

– Привет, Ева. Как ты выросла! – Несколько сконфуженно пробормотал Юст, неловко похлопывая по спине девушку, прижатую к нему всем телом.

Приветствие затянулось, и Зам вопросительно посмотрела на Германа.

– Ева, ты смущаешь полковника. Садись, мы ждали только тебя. Все уже проголодались.

– Привет! – поздоровалась Майя, когда Ева всё-таки устроилась в кресле, отпустив Макара.

Дочь Бенефициара удивлённо посмотрела на неё и на Киру, потом повернулась к отцу и требовательно спросила:

– Папа, кто они?

Герман хмыкнул и обратился к женщинам:

– Прошу простить манеры Евы. Она забылась, увидев старого знакомого. – Он поднял брови и укоризненно взглянул на дочь.

Она, верно истолковав намёк, вздохнула и нехотя обратилась к Кире:

– Добрый вечер. Простите.

– Так-то лучше. Bon appétit! – одобрительно воскликнул Бенефициар и с этими словами схватился за хромированные щипцы, наполняя свою тарелку запечённым мясом из упитанного чёрного тажина, установленного в центре стола.

Весь вечер Майя была в некотором замешательстве. Она прекрасно ладила с сыном Германа Яковом, они даже работали в одной компании, и Зам думала, что и со вторым отпрыском Елагина найти общий язык не составит труда. А теперь её не покидало ощущение, что Ева настроена по отношению к ней враждебно. Девушка смотрела, казалось, сквозь Майю, игнорировала её вопросы об учёбе, о том, нравится ли ей жить в Петербурге, о том, как она переносит специфический климат Города. Спустя полчаса пустых попыток расположить Еву к себе, Зам оставила эту затею как неудачную. Нет, так нет. Она переключилась на общение с Кирой и Юстом, правда под прикрытием ревнивого взгляда дочери Германа, весь ужин не сводившей с Макара глаз. Влюблённых глаз. «Сколько ей лет? Восемнадцать, как Якову? Они же близнецы. И, что же, это первая любовь? Видимо» – спрашивала и сама себе отвечала Майя.

Прощание с полковником, по завершении вечера, вышло бурным. Ева кивнула Кире, сухо поблагодарила за угощение, правда, весьма вежливо, и, так и не удостоив своим вниманием Майю, конвоируемая родителем вышла в прихожую, откуда попросила подойти Юста, «на минутку». Зам различила заливистый призывный, такой уже по-женски взрослый смех Евы и чмокающие влажные звуки, спутники поцелуев.

Майя переглянулась с Кирой. Та округлила глаза и, смеясь, сказала:

– Она ещё ребёнок. Пройдёт.

Зам услышала, как с мягким щелчком закрылась входная дверь. Юст, забежав в гостиную, быстро проговорил, обращаясь к ней:

– Я на минуту, – он указал на сверкающий экран своего смартфона. – Срочный звонок. Переговорю в спальне. – И скрылся в проёме.

Бенефициар, усевшись обратно за стол, пытливо оглядел Майю и, медленно растягивая слова, пояснил:

– Ева давно думает, что неравнодушна к Кандаурову. Я, признаться, надеялся, что по приезде в Петербург она его забудет. Ну, понимаешь, учёба, новые ребята, увлечения. Но, как видишь, этого не произошло. Странно, да? – Он озадаченно всмотрелся в бокал с виски в своей руке.

– Не то слово, – невпопад ответила Зам.

Герман рассмеялся и подался в кресле вперёд навстречу ей.

– Бросай ты его Майя, отдай Еве. А мы с тобой будем счастливы вместе. – Подмигнул он Заму.

Она ошарашено воззрилась на Бенефициара.

– Даже не мечтай! Гера, ты что несёшь?! – пробасил неожиданно возникший из-за его спины полковник, хмуря брови.

Кира расхохоталась, наблюдая эту сцену. И у Майи сразу полегчало на душе, когда она сообразила, что Герман просто подтрунивает над ней. Придав серьёзности выражению своего лица, она томно протянула:

– Заманчивое предложение, я подумаю.

– Майя! – Накинулся Юст на неё с таким встревоженным видом, что и она, не выдержав, залилась смехом.

– Ну и шутки у вас! – буркнул Макар уже мягче.

– Шутки, шутки, не кипятись. – Успокаивающе пробормотал Герман, однако во взгляде, которым он впился в Майю прежде, чем отвернуться, в этом вдумчивом, внимательном, сосредоточенном взгляде, Заму почудилось на мгновенье, что Бенефициар был не так уж и далёк от своих истинных глубинных желаний, когда предлагал ей эту рокировку. Что-то промелькнуло в его глазах, то ли разочарование от её неверия в его искреннее расположение, то ли сожаление по несбывшемуся романтическому союзу, то ли тоска от невозможности обладать тем, что ему недоступно, Майя не могла уловить. «Нет, нет, это же Герман!» – укоряла она себя. «Великий и ужасный Кремень. Он друг. Просто друг. Мне показалось».

– Лучше послушайте, что я узнал, – прервал размышления Зама Юст.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВТОРНИК

Санкт-Петербург. Лиговский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 01:14

Майе не спалось. Прекратив напрасные попытки погрузиться в сон, считая про себя, делая глубокие вдохи и выдохи, она смирилась с властью бодрствования и приподнялась, упершись локтем в подушку. Майя посмотрела в окно, откуда серебристый лунный свет рассеивал свои лучи по комнате, а потом на спящего рядом с ней крепким сном Макара. Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, и тихо дышал, равномерно приподнимая и опуская широкую грудную клетку. Серповидный спутник Солнца мягко обволакивал его лицо, окутывая своей бледностью, расправляя меха мелких морщинок в уголках глаз, стирая следы усталости, омолаживая его. «Молодость так скоротечна» – подумала вдруг Майя. Ей, как некстати, вспомнилась давешняя встреча с дочерью Германа. Ева. Юная, длинноногая, тоненькая, но женственно округлая в нужных местах, грациозная. Дышащая свежестью. Распространяющая её вокруг. Заряжающая ей. Майе, в её тридцать восемь уже не сравниться с Евой. Маленькая, угловатая, худенькая. Слишком взрослая. Что нашёл в ней Юст? Она пыталась предстать дистанционным смотрителем, оценить себя со стороны, увидеть глазами Макара. И не находила никаких преимуществ, сопоставляя себя с Евой. Зам знала, что это бесполезное занятие, что ничего, кроме разочарования подобные мыслительные эксперименты не принесут, но не могла остановиться. Что это? Ревность? Зависть? Злость? Что за мягкотелый бескостный зверь разъедал её уверенность изнутри?

Майя вздохнула. Она была убеждена в том, что у мужчин рефлексия относительно вопросов старения происходит по-другому. Она ещё раз оглядела мирно сопящего Юста рядом с собой. Полковник долго останется привлекательным для противоположного пола. Годы, дающие о себе знать в текстуре бороздок на его лице, в появившейся седине на висках, в спокойном, знающем, иногда циничном взгляде только украшали его, придавали ему неповторимую изысканность, омытую временем его бытия, отражали накопленный опыт, мудрость, понимание. Макар был завсегдатаем спортивного клуба, и тело его было ярким тому подтверждением, потом и напряжением мускулов достигая успехов в борьбе с леностью и немощью. Он был подтянутым, с прямой осанкой и прекрасно очерченным рельефом мышц. Лишний вес бежал от него под натиском выпадов, жимов, тяг и гиперэкстензий. Юст был и ещё долго будет интересен в качестве романтического партнёра женщинам разного возраста: от восемнадцати, как неожиданно поняла вчера Зам, и старше, много старше.

А что она, Майя? Она выглядела моложе своих лет, это правда. Но долго ли продлится действие этого генетического каприза? Как скоро неравная борьба с неизбежным проявлением её возраста на лице и теле будет проиграна, и полковник перестанет считать её желанной? Прежде она не задумывалась над этим вопросом. Что же случилось за ужином? Неужели её интуиция нащупала что-то вроде мужского интереса, проявленного Юстом в сторону Евы? Почувствовала ли Зам восхищение во взгляде полковника, направленного на девушку? Увидела ли охлаждение к своей персоне? Уменьшение внимания? Нет. Судя по частоте и качеству их близости, в том числе и этой ночью, Майя не могла утверждать, что отношение Макара к ней изменилось. Последний секс был особенно нежен и чувственен, насыщен яркими моментами и пропитан какой-то необычной доверительностью и деликатной ласковостью со стороны Юста. Зам похолодела. Быть может, ночная страсть была вызвана чувством его вины?

Всё! Хватит! Нужно остановиться. Так можно дойти до абсурда в своих умозаключениях. Майя тряхнула головой и тихо, аккуратно, чтобы не потревожить полковника выскользнула из кровати, а потом и из спальни, мягко прикрыв за собой дверь.

Зам побрела в сторону гостиной, заметив льющийся оттуда тёплый рассеянный свет. Кира сидела за столом, что-то просматривая на экране ноутбука. Линзы очков отсвечивали светло-голубым фоном, рядом с компьютером лежал раскрытый блокнот, исписанный мелким почерком, в руке она сжимала за тонкую длинную ножку прозрачный бокал с тёмно-бордовым содержимым. Плечи Киры укрывал ворсистый шерстяной плед. Фигурка казалась издали такой маленькой, уязвимой и беззащитной, что Майе стало стыдно за свои нелепые сетования о протяженности молодости во времени и пространстве ради эстетически приятственного созерцания своего «Я» другими людьми. «Глупого «Я» – вынесла вердикт себе Зам.

Подруга заметила её появление, и устало улыбнулась.

– Ты что бродишь? Не спится?

Майя кивнула, подошла к Кире, склонилась над ней, крепко обняла и поцеловала в щёку.

– Видимо, уже выспалась, всё-таки я в отпуске. Встаю позже, да и не устаю совсем, – ответила Зам. – А ты чем занята?

– Да вот, пытаюсь расшифровать личность Иды Ланг. Что она? Кто она? Кто желал ей зла? У кого был мотив её убить? У кого возможность? Я делаю так со своими персонажами перед тем, как вводить их в книгу. Создаю им личные дела.

– Зачем тебе это Кира?

Она сняла очки, потёрла пальцами переносицу и, вздохнув, тихо ответила:

– Помнишь, что сказал Макар вечером?

– Ты имеешь ввиду наследство Иды?

– Да. Полковник умалчивает, боится меня напугать, но я думаю, как только следователь узнает о том, что Ланг оставила своё имущество мне, а он это скоро узнает, я престану быть просто свидетелем, я стану подозреваемым, причем номер один. Cui prodest⁴, понимаешь?

– Ищи, кому выгодно… Да… – задумчиво протянула Майя. Она отошла от Киры и, достав из шкафа бокал, налила себе немного вина из бутылки, стоящей на столе.

– Я тебе помогу. – Решительно заявила она. – Ты не против? – Зам покрутила фужером в воздухе.

Кира в ответ взяла свой, легко коснулась им хрустальной стенки бокала подруги, вызвав звонкий короткий звук, и усмехнулась.

– Я не против, чтобы ты выпила вина, дорогая.

Майя изящно изогнула правую бровь.

– Нам нужен план!

Санкт-Петербург. Каменностровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 01:35

Ларс был удовлетворён. У него было такое чувство, какое ощущаешь, когда находишь правильный ответ, разобравшись со сложной задачей, или когда принятые тобой решения оказываются верными, ведут к намеченной цели в конце выбранного на развилке пути, и эта цель настигается тобой. Потому что именно так и должно было случится. Не иначе. Такое непоколебимое довольство собой, тёплое, густое, поднимающее самоценность в жерле собственного эго на новый уровень. Сегодня верньер его профессионального развития совпал с основной шкалой транспортира карьерного роста в коллегии адвокатов, в которой он служил вот уже более пяти лет. Сегодня он стал полноправным партнёром, и уже завтра название коллегии претерпит первые изменения в связи с этим – в нём появится его фамилия. Ларс долго этого ждал, много работал и учился для этого, и поэтому, как только резолюция его партнёров о приглашении его в их ряды была подписана, он предложил отпраздновать это событие вечером всей компанией.

Они устроились на втором этаже московского ресторана «Civilis», заняв большой, в форме эллипса стол под витражной крышей в пространстве между двумя винтовыми лестницами, ведущими в нижний зал. Ларсу нравилось это место. Элегантность декора, выбор музыкального сопровождения, вкус блюд, качество обслуживания: всё было на высшем уровне. Их расположение на своеобразном балконе позволяло оставаться в некоем обособлении и из любопытства обозревать первый ярус, самим не боясь быть рассмотренными и подслушанными.

– За Бегичева! За Ларса! – Громкий возглас его друга, а теперь ещё и партнёра, Сергея Урусова, с поднятым вверх широким бокалом в руке, выбил его из убаюкивающего внутреннего самолюбования.

– За Ларса! – эхом откликнулись присутствующие.

Бегичев, отсалютовав партнёрам и сотрудникам, прижал руку к груди и отблагодарил:

– Спасибо за доверие. Польщён. Растроган. – Он поклонился, громко вздохнув, чем вызвал приступ хохота.

Отсмеявшись, Ларс заметил, что бокал сидевшей напротив него помощницы Урусова, Яны, пуст и обратился к ней:

– Ещё вина?

Она улыбнулась, медленно кивнула, и, убрав за ухо прядь длинных каштановых волос, продолжила лукаво смотреть на него. Ларсу показалось, правда, он был уже не совсем трезв, что в этой улыбке и во взгляде было больше чем просто выражение делового этикета, в них сквозило приглашение к отношениям, манеры в которых отступают на второй план.

Бегичев задумался. Секс был бы отличным завершением сегодняшнего торжества. Вот только… Только он был женат. Жена. Отправил ли он ей сообщение, что задержится? Он потянулся было к телефону, но тут же отдёрнул руку и нахмурился. Зачем он только вспомнил о ней? Их брак на грани распада, а он, Ларс, пока не решил, что с этим делать, кроме того, что развод он ей не даст. Он знал одно, сейчас она не оценит его триумф.

Ларс наполнил бокал Яны соломенного цвета рислингом и потянулся к штофу с виски в центре стола. Долив остатки янтарного напитка и, уточнив у любившего больше всех этот вид алкоголя Урусова, заказать ли ещё, Бегичев осмотрелся в поисках официанта. Гарсона поблизости видно не было, и Ларс неторопливо оглядел помещение ресторана. Он был полон гостей. Второй этаж был отдан для отдыха только их братии, но и в нижнем зале все места и даже длинная барная стойка были заняты посетителями. Скользя расслабленным прищуром от стола к столу, Ларс ненадолго задерживал взор то на красиво одетых женщинах и импозантных мужчинах, старающихся кто понравиться друг другу, кто укрепить уже имеющееся чувство, то на компаниях знакомцев, веселившихся за одним столом, перекрикивающих и перебивающих друг друга, а потом заходящихся в дружном громком ржании. Лавируя вниманием среди этой разношёрстной публики, Бегичев, наконец, упёрся взглядом в самый дальний угол зала, где заметил за столиком у выхода, в небольшом алькове, страстно целующуюся пару. Что-то в движениях женщины в красном платье показалось ему смутно знакомым, он сфокусировался на ней, всматриваясь внимательнее. Сейчас Ларс лицезрел её затылок, увенчанный, словно морской раковиной, причудливо уложенной причёской, тонкую длинную шею и изящную спину, зажатую мужскими руками с двух сторон будто прессом. Вот только… Эти волосы, этот ржавый тициановый оттенок, так ценимый прерафаэлитами, он был слишком похож на цвет волос его жены. Жены! Бегичев замер, будто разбитый параличом, наблюдая за тем, как после того, как пара отлепилась друг от друга, женщина повернулась в профиль. Она залпом допила коктейль из витого бокала, стоявшего на столе и, улыбаясь, поднялась. Её спутник, положив руку на её талию, повёл свою даму к выходу.

Ларс внезапно оказался в бардо грозных форм. Великая чернота заполнила его разум. Яна что-то говорила, пытаясь привлечь его внимание, Урусов хлопал по спине и громко хохотал, силясь втянуть его в общее празднество, трактир шумел, пил и ел, словно один большой ненасытный механизм, а в тёмном мышлении Бегичева яркими цветными вспышками загорались и гасли, ослепляя болью сознание, чудовищные факты. У Киры есть любовник. Другой мужчина. Не он. Правда ли это? Вчера он рассмеялся бы в лицо тому, кто это предположил. Но сегодня, сегодня это стало неопровержимостью. У неё была возможность, мотив и средства для этого.

Последние год-два Ларс был очень занят, приезжал домой поздно, иногда работал в выходные. Киру не контролировал, да и признаться, мало уделял ей внимания – вот она, возможность. С мотивом ещё проще: жена уже полгода настаивала на разводе. Правда последние пару месяцев перестала об этом говорить, но она вообще прекратила с ним обсуждать что-либо, кроме сына. А средства? Её тело. Её время. Её внимание.

Спелое облако тени, оккупировавшее его реальность понемногу начало развеиваться, оставляя после себя обсидиановые гудроновые нити, стянувшие сердце смолой липкой ревности в разъедающей судороге, пряча в своём блестящем изломе ядро предательства. «Царская месть» забушевала, завыла, взревела в его душе, опустошая, отнимая теплоту испаряемыми ей хладагентами. Кроваво-красный туман злости застлал его самость, став бельмом перед восприятием, ослепляя, атрофируя рефлексию. «Ты пожалеешь об этом!»

– Что ты сказал? – Яна недоумённо уставилась на Бегичева.

Он, с трудом сосредоточившись на ней, с кривой ухмылкой сипло выдохнул:

– Это я не тебе, так, мысли вслух.

Ларс пристально посмотрел на девушку, окидывая её оценивающим мужским взглядом:

– Какие планы на вечер?

Вспоминая сейчас своё поведение и реакцию на тот поступок Киры пятилетней давности, Бегичев каждый раз спрашивал себя, могло ли быть иначе? Можно ли было бы избежать расставания? Измены? Он отрицательно покачал головой, отвечая сам себе. Ларс сидел за письменным столом в своей квартире. В тишине кабинета сегодня он не смог укрыться, успокоиться, забыться работой. Кира. Она занимала его мысли, бередила память. Но больше не злила его. Кулак ненависти разомкнулся, расслабился. Бегичев рассеянно посмотрел на кипу бумаг на столешнице, на сверкающий экран ноутбука, на раскрытые в нужных местах кодексы. Довольно. Хватит на сегодня. Он встал и прошёл к столику у книжного шкафа, на котором располагался его небольшой бар. Налив в пузатый снифтер коньяк, Ларс повернулся к окну.

Санкт-Петербург. Петровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 02:51

Окно погруженной в ночную слепоту спальне отражало грифельную лакированную гладь Малой Невы. Река была безмятежна, она – нет. Сон не шёл. Вот уже два часа она ворочалась в постели, меняла позы, но и так и не уснула. Всё не могла освободить свою голову от назойливых мыслей.

Два. Пять. Два и пять. Пять и два. Такие простые и красивые цифры. Такие маленькие и малозначащие, такие незрелые и наивные до тех пор, пока стоят вдали друг от друга, обособленно, пока сохраняют свою автономность и цельную идентичность, пока не образуют собой число, скрывая в этом синтезе совокупность единиц измерения. Но, только они вступают в один ряд, являя миру непреклонную для умопостигания двузначность, лёгкость их независимого бытия исчезает, на свет появляется цифровой ассиметричный палиндром. Двадцать пять и пятьдесят два. Середина начала и середина конца. Разница между ними, если измерять её в годах, огромна. Прожив четверть века, ты веришь, что всё ещё только началось, зародилось, в самом расцвете. В пятьдесят два твой жизненный нарратив уже не так богат событиями, повествование происходит плавно и неспешно, всё чаще обращаясь к потоку итогового мышления, чем к описаниям динамических сюжетов, от чтения которых невозможно оторваться.

«Старение не имеет развития, но обладает некоторым экстенсивным интервалом, захватывая в свой путь мобилизованные остатки физической и душевной энергии, интегрируя их в завершающий сезон жизни». С этим тезисом, прочитанным ею где-то на просторах интернета, она не могла согласиться. Ей пятьдесят два. Да. И она в прекрасной форме. Некоторые сорокалетние завидуют ей. Красива, здорова, успешна, реализована, финансово независима, общительна. Она не хотела бы вернуться в свои двадцать пять. В том возрасте она даже не понимала, что и зачем она делает, куда идёт, какова её цель. Бездумное шаблонное существование. Не жизнь – общественный эстамп, слепок чужих желаний, не более. А вот предстать опять тридцати пяти-тридцати восьмилетней было бы чудесно, но как это не грустно было признавать, не осуществимо. В те свои годы она испытала весь спектр пиковых переживаний: глубоких, осознанных, реальных. До прошлой осени она, в общем-то, не сильно беспокоилась по поводу своих лет, ей казалось, что она приняла невозвратность времени и получала удовольствие от каждого прожитого дня. Одно только не давало ей покоя. Она не была любима. Больше не была. Им не была.

Шесть месяцев назад что-то изменилось. В ней проснулась зависть. Она стала её бессонницей. Навязчивой идеей. Мучила и не отпускала. Извела. Если бы только он не увлёкся женщиной так сильно младше и его, и её самой, всё могло бы сложиться иначе. Тогда вчера утром она не читала бы в «Рантье» статью о погибшей писательнице Иде Ланг. Ещё совсем недавно она думала, что ей станет легче, избавься она от мучающего её триггера, что она вернёт себе сон, самоуверенность, беззаботность. Но произошло обратное. Она испугалась, страшно испугалась, узнав подробности вчерашней смерти. Теперь она поняла, почему весь день её преследуют эти глифы: два и пять.

Пять ножевых ранений. Она так долго планировала умертвить молодое тело, вызвавшее в ней зависть. Тщательно разработала план, всё просчитала и продумала. Она хотела отравить его. Но! Ни в коем случае! Не дотрагиваться! Не увечить, тем более таким варварским способом, этим плебейским оружием – ножом. Она боялась крови, иногда теряя сознание при её виде. А тот, или та, кто искромсал Иду, словно завзятый кожевенник – нет. Она поняла, что их двое.

Двое убийц. Она и второй, неизвестный. Кто же он?

Река была неподвижна, поблескивая глянцевыми всполохами, мерцающими в ночном свете. Вода несла в своём неторопливом скрытом течении умиротворённость и покой. «Я так ничему не научилась у тебя» – печально подумала она, созерцая тёмные глубины. «Не достичь мне Атмана, не стать Сиддхартхой»⁵.

Санкт-Петербург. Добролюбова проспект.

Сентябрь 03, вторник, 13:04

– Самсон Яковлевич! – Кира протянула руки навстречу крупному седовласому мужчине, вставшему из-за стола при её появлении.

Он был высок, поджар и мускулист, на первый взгляд казалось, что ему не больше пятидесяти, однако Кире было доподлинно известно, что в прошлом году он отметил свой шестидесятилетний юбилей. Рочдельский, а это был именно он, раскрыл объятия и нежно сжал в них Киру, прикрывая глаза. Нежась в уютном лимбе его рук, она в очередной раз поразилась силе упругих мышц, спрятанных под дорогим сукном его костюма. Имя его полностью соответствовало внутреннему наполнению.

– Сочувствую. Искренне. Мне очень жаль. – Приподнявшись на носках лоферов, тихо сказала Кира Самсону в самое ухо.

– Это ужасно, ужасно! Уму непостижимо! – воскликнул он, отпуская Киру, печально качая красивой головой с волнистой, благородного снежно-серого цвета львиной гривой и такой же густой бородой.

– Это моя подруга, Майя. Она в курсе всего. – Представила Кира Зама, выглядывавшую из-за её спины. – Ты не против? Адвокат рекомендовал мне не оставаться одной. Сам понимаешь. – Виновато пробормотала она, следя за реакцией Рочдельского. Может он хотел поговорить с ней наедине, без свидетелей?

Но Самсон лишь учтиво улыбнулся женщинам и приглашающим жестом призвал садиться.

– Как ты? Как Эстер? – спросила Кира, устраиваясь в мягком кресле с подлокотниками из морёного дуба.

– Эстер держится. Она молодец. Холодная голова. Ты же знаешь, выдержки ей не занимать. – Голос его был низким, гортанным, с длинным вибрирующим «р», напоминающим рычание.

– А я? Разбит! Раздавлен! Такая трагедия! Такая ужасная смерть! – Рочдельский протяжно вздохнул и театрально взмахнул руками. Таким большим, сильным, прекрасным, но и таким по-детски несчастным Кира видела его впервые. В его глазах цвета горького шоколада, обычно светившихся мягким лукавством и обволакивающих своим маслянистым блеском, сейчас сквозила неприкрытая грусть.

– Эстер в издательстве. Я не могу работать. Просто не могу! Положился на неё, впрочем, как и всегда. Без Эстер – как без рук. – Самсон пожал плечами.

Они расположились в светлом зале ресторана Messis. Цветовой гаммой и обилием открытого воздушного пространства, с минимумом мебели и далеко стоящими друг от друга столиками, он напоминал саванну. Марципановые стены, чередуясь с миндальными, служили рамой внутреннего пейзажа. Величественный потолок, окрашенный в тон сияющей лазури, вызывал ассоциации с субэкваториальным небом. Стулья же, обитые тканью цвета арахиса с вкраплениями нитей оттенка кунжутных зёрен с дубовыми, в тон буйволовой кожи, подлокотниками высились подобно стволам кустарников, проглядывающих из плотно застеленной дерновиной равнины, испепелённой дожелта солнцем. Выцветшего зелёные портьеры из мешковатой тяжелой ткани, окаймляющие высокие окна являли собой фауну этого засушливого региона. Расставленные вдоль стен глиняные вазы разной высоты, цвета домашнего сливочного масла сочились композициями из сухоцветов. Кортадерия, мискантус, пшеница, лагурус, лимониум и вейник, увенчанные шапками из пушистых метельчатых соцветий, колосились палитрой золотого: топлёного молока и шампанского. Шалфейные стебли эвкалипта придавали интерьеру мягкость, расслабленную оторванность от городских спешных ритмов, камерную уютность, наполняли помещение терпким, бодрящим благоуханием с мятным послевкусием.

И в центре этой полупустынной диорамы царствовал Самсон. Благородный лев, потерявший самку из охраняемого им прайда. Застывшая в печали статуя из пудостского камня, величаво взирающая на мир. Трагично, но горделиво. Кире стало жаль его. Он всегда относился к ней дружелюбно и по-отечески покровительственно.

– Ну, ну. – Кира погладила его по большой загорелой кисти, задев платиновую печатку с чёрным ониксом, красующуюся на мизинце. – Мы справимся. Ты справишься!

Он охотно кивнул.

– Да, да, конечно. Ты хотела узнать, как мы дальше будем сотрудничать?

Кира замялась.

– Не совсем. Я думаю об этом ещё рано говорить. Как только полиция найдёт того, кто … это сделал, мы обсудим дальнейшее партнёрство. Уверена, Эстер что-нибудь придумает. Я хотела спросить, может тебе известно что-то о том, как Ида провела последние дни, о том, кто желал ей зла?

Самсон свёл вместе чётко очерченные, ещё сохранившие угольный пигмент широкие брови.

– Я только вчера вернулся из Столицы. Провёл там несколько дней. Эстер мне звонила туда, сообщила о случившемся. Так что, дорогая, я не знаю, чем была занята Ида прошлую неделю. Но, когда мы виделись последний раз, всё у неё было хорошо, она радовалась, что скоро выйдет новая книга, опять будут презентации и интервью, ты же знаешь, как она любила внимание публики.

Кира кивнула и отметила про себя: «Прекрасное алиби».

– А может она рассказывала о ссорах, конфликтах с кем-нибудь? Вы с ней общались чаще, чем я, возможно, Ида делилась своими проблемами? – С надеждой в голосе спросила она.

Горизонтальные морщины на лбу Рочдельского проступили глубже, когда он задумался над этим вопросом.

– Нет, Кира, – медленно возразил он. – Не могу сказать. По крайней мере, мне ничего о таковых неизвестно. Да и вряд ли она стала бы делится со мной. – Он виновато улыбнулся.

– Отчего так? Мне казалось, вы прекрасно ладите, даже сдружились?

Самсон поморщился и, сделав неопределённый взмах рукой куда-то в сторону, неохотно объяснил:

– Видишь ли, некоторое время назад мы разошлись во мнениях по одному вопросу, и, как бы тебе это сказать, отдалились что ли. Вернулись к деловому сотрудничеству, без примесей личного.

Кира внимательно всмотрелась в его лицо. Рочдельский был очень привлекательным мужчиной, от него веяло аттитьюдом маскулинности: превосходством, уверенностью, свободой, стремлением к доминированию. Вот почему его застенчивый взгляд, мельком скользнувший по ней при объяснении их с Идой особенностей коммуникации, показался ей фальшивым.

Всё это время молчавшая Майя внезапно заговорила, слегка запинаясь:

– Самсон Яковлевич, прошу прощения, у Вас был роман с Ланг? Любовная связь?

Рочдельский хмыкнул. Преувеличенно медленным сексуальным жестом он поправил причёску, проведя ладонью по волосам, зачесывая их назад, к затылку.

– А Вы быстро раскусили меня, милая. – Прищурившись, укорил он.

– Было дело. Но недолго! – Самсон поднял вверх указательный палец, обращаясь к удивлённой Кире: