Читать книгу: «Жизнь», страница 2

Дальше он вносил коррективы, и с каждой итерацией психоэмоциональный портрет на основе его гигантской таблицы все больше совпадал с реальным положением дел.

Юджин свел все в несколько показательных таблиц, которые ясно давали понять, насколько заряженность на оптимизм и добро дает внутренним ресурсам организма значительную фору для продления жизни. Однако всегда можно было выделить достаточное количество черных душой людей, абсолютно негативных, которые, несмотря ни на что, доживали до преклонных лет без особых проблем. Юджин подозревал, что тут дело с так называемым энергетическом вампиризмом, когда один индивид черпает жизненные силы и эмоции у другого. Это тоже было довольно известным явлением, и его ранее никто серьезно не исследовал, но Юджин пока решил не тратить на него время, а лучше попробовать задействовать и этот рычаг, иными словами, даже если человек имеет на жизнь пессимистические взгляды, надо посмотреть на все не с хорошей стороны, это было бы слишком вульгарно, но научиться радоваться самой малой вещи.

И через долгое время он имел на руках четыре больших блока данных и рекомендаций по продлению жизни. А именно: химия и биохимия, затем физика и ее ядерная отрасль, биология и медицина, в первую очередь связанная с правильным питанием, и, наконец, общая психика, если можно так назвать. Осознав все это, Юджин понял, что эффекта мало. Нужно что-то, что свяжет все воедино, что сможет в правильных пропорциях комбинировать и предоставлять индивидуальные рецепты каждому человеку. Нужно было что-то, что станет управляющим, военачальником и универсальным инструментом, станет на ступень выше.

И тогда он подумал о нейросетях.

Глава 5

– В то время… – немного отступил от повествования доктор. Он, слегка нахмурившись, встал и подошел к окну, откуда открывался чудесный вид на парк. – Эти технологии только появлялись. Это сейчас они в каждом устройстве в каждом доме, но тогда ситуация была совсем другая. Вы же, наверное, родились, когда нейросети были внедрены везде?

Оба журналиста синхронно кивнули.

– Так вот, – он продолжил, – тогда только игрались с этим всем. Пробовали разные вещи, но больше ради развлечения, в игровой индустрии, в кинематографе. Военные тоже хотели использовать новую игрушку, но не вполне понимали, что с этим делать. А отдавать личный контроль над критически важными вещами они точно не желали.

– А вы попробовали?

– Да, можно и так сказать. Тогда никто еще не понимал, к чему это все может привести. Я изучил все доступное к тому времени, а было очень немного, это тогда был больше удел нервных юношей, убежденных в своей гениальности. Сперва я мучал разными запросами и настройками некоторые нейросети, но они оказались просто забавными игрушками, неспособными к какому-то действительно конструктивному делу. Перепробовал несколько, но то ли ресурсы у них были ограниченными, то ли способность к саморазвитию слабая, не знаю, но мне они ничем не помогли. Вы извините меня, столько десятилетий прошло и столько событий, я не очень помню все детали. Скорее всего, те нейросети не были не то что искусственным интеллектом, но даже не могли продемонстрировать полноценное машинное обучение. Так, компиляция уже имеющегося, хотя и очень качественная. И тогда случайно попалось на глаза интервью с молодыми ребятами из России, которые рассказывали, что не только создали новый тип нейросетей, но и приборы, которые правильно направляли внутренние потоки информации. Если очень грубо, извините, прошло уже много времени, уже не все помню досконально, но сам посыл я правильно передал. Вся проходящая информация не просто компилируется механически, но и анализируется для себя, для внутреннего развития и самообучения, чтобы понять какую-то внутреннюю структуру этого блока данных. Я еще подумал: невероятно, вот именно то, чего мы все хотели. Я нашел этих ребят, мы пообщались по телефону, и я честно им заявил, что хотел бы попробовать их разработки для анализа онкологии и рекомендаций по продлению жизни. Они сразу согласились, ведь такая благородная цель, мы подмахнули какой-то стандартный договор, что программа предоставляется для научных исследований и все, что я буду платить – а хочу напомнить, я тогда был скромным в плане финансов человеком и жил от зарплаты до зарплаты, – было бы использование наработок и внутреннего развития с новыми блоками информации.

– А как это соотносилось с персональными данными из системы вашего концерна? – задумчиво спросил Джузеппе.

– Никак. Я же не предоставлял четкие привязки конкретных людей с базами данных, все было в качестве простых обозначений, обезличенных. Просто огромные массивы данных, гигантские. Думаю, нейросеть о чем-то таком догадывалась, иногда, когда мы беседовали на отвлеченные темы, она задавала мне осторожные вопросы, но я уводил всегда в сторону. Так или иначе, эта нейросеть, программа, используя крайне ограниченные ресурсы, доступные рядовому сотруднику немецкого промышленного холдинга, смогла администрировать советы и рекомендации каждому конкретному человеку. Потом постепенно, конечно, из-за разных правил в разных странах внедрялись паспорта здоровья, которые незаметно превращали нас всех в покорных рабов своих рекомендаций. Но и кроме того, программа подтолкнула нас к очень интересной идее об интерлейкине-11, одном из важнейших кирпичиков, вокруг которого все ходили и не знали, как подступиться.

Журналисты улыбнулись.

– Вы, доктор, сейчас пересказываете страхи, которые ходили в обществе на заре вашего открытия. Что компьютер будет управлять нами: сегодня ешь морковь, завтра – сельдерей, послезавтра сделай пробежку в пять миль, а в четверг, желательно до обеда, радуйся три раза по полчаса. А иначе ты не соблюдаешь правила и не стремишься к пользе общества и будешь поражен в правах и социальном статусе. Так, а с полуночи в течение четверти часа должен заняться сексом в рекомендованной позе с такой-то женщиной, программа изучила ваши профили, у вас полная эмоциональная, интеллектуальная и биохимическая совместимость, высока вероятность зачатия. Но, как вы знаете, ничего такого страшного не произошло.

– Да, – старик тоже улыбнулся, – люди очень любят себя пугать, что это все, конец, катастрофа, бегать в панике, а потом деловито идти на работу. Чтобы через неделю все повторилось. Мы ко всему привыкаем и адаптируемся.

– А как шло внедрение? Я имею в виду, неужели власти всех стран так сразу со всем согласились и начали ломать свои медицинские системы?

– О, совсем не так, совсем. Но тут мое участие было минимальным. Здесь шли бюрократические войны, адвокатские баталии, лавины подкупов, угроз и запугиваний, операций лоббирования. Но поскольку я обычный химик и довольно смазлив был тогда, то не участвовал в этом всем, вернее участвовал, но больше как лицо, как общее руководство стратегией, вернее – как плакат.

– А деньги? Просто выйти химику и сказать всему миру: у меня есть способ продлить всем жизнь на треть, а то и половину, делайте все, как я говорю, – так не выйдет. Вас раздавят, и все. Это я уже не говорю о чудовищных фармкомпаниях, как ваш тогдашний работодатель, они бы переварили вас и не заметили.

– Ну тут тоже ничего чудесного нет. Сперва за мной встали несколько богатых людей, затем они подтянули своих знакомых, а как вы знаете, очень богатые люди зачастую очень преклонного возраста и готовы на многие, чтобы прожить еще год-другой. А потом уже обо мне узнали широкие слои населения, и пошла цепная реакция. А что касается большой фармы… Было непросто, признаю. Но только сначала, а потом все поняли, что я даю им шанс уйти от случайных и продаж, и лечений и перейти к действительно регулярному конвейеру. Ведь только рождается человек, его геном исследуют, фиксируют, намечают потенциально опасные вероятности и имеют на условный век вперед план по лечению. А это и загрузка производства, и штаты, и развитие новых технологий и разработок. В общем, от них шла только помощь мне. И сейчас, как вы знаете, это самая большая и денежная отрасль на планете. Никакому ВПК или энергетике и рядом не стоять. Все деньги, точнее – почти все, там.

– И вот так вы стали самым знаменитым ученым со времен Эйнштейна точно, а может, и вообще?

– Да, я слышал такие фразы. И даже отчасти с этим согласен. Потому что Эйнштейн писал о таких высоких материях, – доктор покрутил медленно пальцем в воздухе, – которые обычный человек никогда не сможет достичь. Да и все человечество вряд ли. Скорости света, нестационарные вселенные, супермассивные черные дыры. А прожить дополнительную треть или половину века, да еще довольно здоровым… Это можно потрогать, если вы понимаете, о чем я.

Они опять синхронно кивнули.

– Как странно, правительства довольно быстро поняли всю суть, конечно, сразу началось разделение на секции или касты. Что самым богатым продлевали жизнь на сорок или пятьдесят лет относительно нормального старения, среднему классу – чуть меньше. Что называлось нормальным старением раньше, да и во все времена, стало считаться практически расцветом сил. Базовый уровень, который гарантировало государство, точно оценить нельзя, но лет на двадцать могут все рассчитывать, если не считать каких-то особо серьезных болезней, против которых даже сейчас мы мало что можем сделать. Наиболее продвинутые программы позволяли прожить и на пятьдесят лет дольше, и больше того. Так что…

– Нет, а что было дальше? Ну вот пошли первые люди, которые присоединились к программе, они стали демонстрировать результаты. Не было ли негативного общественного мнения об этом всем?

– Конечно, было, вы, наверное, даже читали об этом. Разные религиозные фанатики, которые всегда, во все времена от своей лени пытаются все запретить. Зачем напрягать свои мозги и понять суть технологии? Это лень, а значит, надо, выпучив глаза, кричать на площадях и призывать казнить меня, ведь я вмешиваюсь в божий промысел.

– Но ведь, если посудить здраво, вы действительно вмешивались. Да так, что изменили жизнь всего человечества.

Доктор не смотрел на них, погруженный в свои мысли. Затем будто очнулся и грустно улыбнулся.

– Хорошо, молодые люди, тут начинается финальная часть нашего интервью. Ведь вы за этим пришли, наверное. И тут мне нужна будет ваша помощь, потому что память моя совсем уже не та, и что происходит там, снаружи, – он кивнул в сторону окна, – я понимаю слабо. Вы же совсем молодые, вам еще пятидесяти нет?

Они покачали головами.

– Как, по-вашему мнению, все изменилось? Ведь не так много лет прошло, и еще есть много людей, кто помнит.

Джузеппе кашлянул:

– Жизнь стала более… неторопливой, я так скажу. Когда ты знаешь, что у тебя до сотни есть активной жизни, а скорее всего, и дальше, можно не спеша заниматься любимыми вещами. Стало планирование на большую перспективу, а если к этому прибавить другие открытия в сфере репродукции…

– Ах, вы об обязательной сдаче сперматозоидов и яйцеклеток людьми при достижения половой зрелости? Да, это хорошая идея, о таком и раньше думали, но было слишком дорого, и сложно, да и фундаментализм…

– Да, доктор. Так вот, усилился нарциссизм, если можно так сказать. Если в запасе очень много лет, а продолжение рода в любом случае гарантировано, то чего бы и не пожить в свое удовольствие?

– Да, действительно. – Марко кивнул. – Ведь если раньше, в начале двадцатого, дети лет с шести уже работали, в конце двадцатого в восемнадцать уходили в армию, то теперь до двадцати пяти ты еще несовершеннолетний, а в сорок только эмоционально и ментально считаешься зрелым.

– Да, да, это так, – рассеянно кивнул О’Хара. – И общий прогресс, жить все удобнее, безопаснее. Ведь если раньше многие проблемы бедных стран были от сильного роста населения, много молодежи, мало перспектив, болезни, то теперь с противоречиями стало немного полегче, как думаете?

– Это решило много проблем, – осторожно отозвался Марко. Если раньше это было в бешеном ритме, человек истощал свою нервную систему, и начинался быстро неизбежный спад, то сейчас мы не загоняем себя как скаковую лошадь. Все плавнее и спокойнее.

– Есть ли какие-то проблемы, мои молодые друзья? – Доктор не смотрел на них.

– Никогда не бывает все идеально, – отбил подачу осторожный Марко. – Как всегда, проблема ресурсов, каких-то внезапных эпидемий, техногенных катастроф, с этим пока все сложно.

– Техногенные катастрофы из-за высокой степени прогресса все чаще, но масштабы не так потрясают, правда? Ну это законы математики и статистики, тут с ними ничего не поделаешь. Их не обманешь. Но я немного не о том, да, проникновение прогресса, транспорт, цифровизация, разные сервисы и цифровые стимулирования мозга. Станьте немного выше и окиньте закономерности.

Они задумались.

– Сложно сказать. Экономика растет. Правда, не так бурно, но и потрясений особо нет. Да и хорошо. Плавное развитие, без эволюций и кризисов. Люди живут много, они видят на своей жизни достаточно и обычно воздерживаются от резких действий.

– А демография?

– Ну она стабильна, кажется, – неуверенно ответил Марко. – Уже многие годы плато ведь или небольшое снижение, но это и нормально, никто не стремится заводить детей, зачем эти хлопоты, а если и заводят, то отдают в детские пансионы, там заботится государство, а родители и дальше живут и радуются жизни.

– У вас есть дети?

Джузеппе покачал головой, Марко показал один палец.

– Девочка, почти двадцать. Живет со мной. Как живет… – Он невесело улыбнулся. – Все больше в своем виртуальном мире и девичьих мечтах.

– Вы молодец, действительно, мало кто тянет на себе такую ношу, как воспитание детей.

– Да какое там воспитание…

Все в зале улыбнулись.

– Кстати, извиняюсь за небольшое отступление от темы, – перехватил неугомонный Джузеппе, – вот нас все стращали рассказами, что вы какой-то безумный ученых из черно-белых фильмов, что никого не подпускаете ближе десяти метров из-за боязни вирусов, что спите чуть ли не в криогенной камере…

– Что пью кровь некрещеных младенцев, и девственницы омывают меня своими слезами, – закончил доктор.

Все рассмеялись.

– Да, я слышал такое. Чушь, конечно, это все придумали менеджеры, продюсеры и агенты для образа, ничего такого нет. Я же сижу с вами.

– Но мы провели в карантине долгое время.

– Ну надо же как-то поддерживать миф, – добро улыбнулся доктор. – Нет, конечно, я, как и все, стараюсь избегать вирусов и болезней, но ничего выходящего за пределы обычного человека за собой не замечал. Только никому не говорите, пожалуйста.

Те кивнули.

– Так, вернемся к размышлениям. Посмотрите на текущий век. И прошлый, переломный. И двадцатый, и девятнадцатый. Что изменилось?

Они молчали, пока в голову Джузеппе не пришла мысль.

– Событий стало мало.

– Уже теплее, но все равно далеко. Почему это, как думаете?

– Из-за общего развития и благосостояния человечества. Всем всего стало хватать.

– Так, а это почему?

– Мы же говорили об этом только что. Что общее продление жизни, снижение противоречий. Выравнивание, если можно так сказать.

– Да, да. Следующий шаг. И держите в голове первую свою мысль.

Марко нахмурился:

– Стало меньше событий из-за продления жизни и…

– Хорошо, тогда так. Вот какие события у вас на памяти произошли такие, эпохальные.

– Никаких вроде. Сделали несколько сервисов, несколько войн, кое-где радиоактивное заражение, но это так, новость на неделю.

– Хорошо. Космос?

– Нет, какие-то спутники летают, туристы уже скучают на орбите и ворчат, что оно не стоило своих денег. Иногда телескопы. Ближайшие системы, если я не путаю, уже знаем прилично, количество планет, их поверхность.

– База на Луне?

– Нет. То есть да. Автоматическая, что-то там исследуют, копают, какие-то приборы доставляют. Но это вызывает большие вопросы, и, думаю, скоро опять срежут финансирование и оставят какой-то минимум или вообще памятную табличку. Нечего там делать.

– Марс?

– То же самое, но в меньшем объеме. Лед надо топить, ядерные отходы перерабатывать и утилизировать, доставка топлива, химии, запчастей и сервиса. Слава богу, что людей нет, иначе бы вообще программу и не начинали. И главное, никакого выхлопа нет.

– Вам не кажется, молодые люди, что прогресс как-то сбавил обороты?

– Да, ходят такие разговоры. Но их поддерживают только всякие маргиналы, да и разговоры такие всегда были, во все века. Например, когда появились поезда, критики говорили, что мы обленимся, если не будем ездить на повозках и умрем от разложения. Когда появились самолеты – что мы обленимся и умрем от лени потому, что не ездим на поездах. И так далее.

– Однако никто при этом так радикально не увеличивал человеческую жизнь.

Они молчали.

– Доктор, вы хотите сказать, что ваша программа, – Марко тщательно подбирал слова, – как-то повлияла на прогресс?

Тот рассмеялся:

– Как-то? Нет, мой юный друг, совсем не как-то, а очень даже прямо. Я его практически остановил.

Они переглянулись.

– Мы слышали такие рассуждения, но это какие-то явные психи. Если бы одно, если бы другое…

– Нет, они не психи. Вернее, они пришли к похожим выводам, но на несколько порядков понимания ниже. Как вы думаете, может быть прогресс в раю? Я знаю ваши возражения, это не рай, у нас много проблем, но в целом. Как думаете, было в раю такое, что с телег ангелы перешли на паровой двигатель, затем – на внутреннее сгорание, затем стали реактивными? Нет, а мы как? Я затормозил прогресс? Нет же, я его остановил, и сейчас уже долго идет регресс, хотя человечество его и не видит. Да и вы сами же сказали, сколько всего нового, разные электрические облака, стимулирование разных отделов мозга, все более смелые генетические эксперименты. Вы не думали о вырождении?

– Ходят такие околонаучные теории, доктор, о накопленных ошибках в геноме и что с каждым поколением все будет хуже и хуже. Все меньше здоровых детей будет рождаться и все более выхолощенными будут их души. Но пока мы ничего такого не видим, хотя прошло всего ничего времени в масштабах нашего вида.

– Я о них тоже слышал, частично они правы. И я вот думаю, не стал ли я тем самым разрушителем человечества, хотя меня все считают спасителем в том или ином смысле. Вы же прекрасно знаете, что сейчас идут очень серьезные эксперименты, чтобы повысить еще возраст жизни человека. Если с помощью первых паспортов здоровья смогли гораздо улучшить качество жизни и удлинить ее на четверть или на треть, то сейчас оптимистические результаты, чтобы до двухсот лет прожить. И есть наметки, что это все продолжается. Иными словами, я тот, кто показал человечеству путь к бессмертию.

– Доктор, вы говорите серьезно? Двести лет?

– Серьезно. – Старик встал и снова подошел к окну, где в отдалении внизу работал садовник. – И дальше. В полном здравии.

– Так почему…

– Почему я пригласил журналистов впервые за долгие десятки лет? Все просто, у меня рак. Я отключил паспорт здоровья и дал развиваться всем силам, божественным или нет, но тем, которые и должны быть без вмешательства людей.

– Но почему?!

– Я вам расскажу. Это не очень заметно, может быть, но все это долголетие серьезно вредит не только корпорациям, но и тем, кто занимается тонкой настройкой развития человечества. О, нет, это не какие-то инопланетяне или сатанисты, это вполне обычные люди, правда очень могущественные и они по полной используют мое изобретение. Они решили, – он тяжело вздохнул, – внести изменения в работу нейросетей, которые контролируют паспорта здоровья, чтобы уменьшить срок жизни людей. Или по крайней мере не давать ей дальше расти.

– В каком смысле?

– Ровно в том, в котором я сказал. Для себя они максимально удлинят жизнь благодаря новейшим разработкам, а для простых людей, не вхожих, так сказать, сроки жизни будут стабильными или сокращаться в идеале. Обыватели ничего не будут подозревать, они продолжат следовать рекомендациям паспорта, однако это уже не будет действовать. Конечно, все произойдет не за один миг, а будет скрыто и будет выглядеть как естественный процесс и новые факторы. В итоге они превращаться в богов, практически бессмертных, а мы… мы вернемся в состояние праха.

– У них, кем бы они ни были, нет ни права такого, ни возможностей! – твердо, но как-то неуверенно воскликнул Джузеппе.

– Право? Не знаю. Что лучше – право отдельных людей жить в комфорте и радости, но чтобы популяция постепенно вырождалась, или же судьба всего человечества? Я не готов ответить. А возможности… Поверьте, возможности у них есть. Я сам регулярно присутствую на этих непубличных собраниях, как, так сказать, медийное лицо, как открытка всего этого.

– Нужно тогда рассказать всем, прессе, листовки, электронные сети!

– У них все это под контролем. Ну расскажете вы, и что? Мало того что потеряете сразу работу, так и присоединитесь к тысячам групп сумасшедших, которые верят в девятихвостого монстра, спящего под Храмовой горой и управляющего всеми мировыми процессами.

– Но не каждый из сумасшедших встречался лично с доктором О’Харой, – резонно возразил Марко.

– Ты забыл, наверное, – старик улыбнулся, – что у меня срок жизни почти истек. Пока вы прорветесь через все заслоны и препоны, я буду давно в могиле и ничем не смогу подтвердить. Да даже если бы и подтвердил, то что? Мало, что ли, ученых, даже нобелевских лауреатов, под конец жизни сходили с ума? Тем более тех, которые очень долго жили полными затворниками.

– Так зачем вы нам все это рассказали? – Даже по обычно спокойному Марко было видно, что он еле сдерживается. – Хотите снять с себя груз ответственности?

– Нет. Есть один шанс из тысячи, что у вас хоть что-то получится. Что получится, я не знаю, не могу даже представить, какой может быть конечный результат. Но даже если это один шанс донести людям правду и предотвратить убийство миллиардов – оно того стоит. Да, пусть меня свергнут с пьедестала, перестану быть иконой, пусть проклянут меня, что знал о таком чудовищном плане и ничего не предпринял, но я готов смириться. Тем более что буду давно мертв, и точно будет все равно.

Они сидели молча.

– Да, кстати, молодые люди. Те большие вершители судеб были крайне удивлены и недовольны тем, что на собраниях я первый раз за все эти годы был против их решения и долго спорил об этом. Они установили за мной постоянную слежку и, думаю, прослушку. Хотя, в этом зале ее нет, насколько я знаю, но ваш визит явно зафиксировали. Так что, что бы вы ни надумали, делать это надо очень быстро.

– Доктор, – охрипшим голосом спросил Джузеппе, внезапно понявший, куда его втянули и что еще утром надежды на блистательный репортаж разбились вдребезги и жизнь почти наверняка разрушена, карьера как минимум, если они не будут держать язык за зубами, – так это у вас рак, так сказать, ваш, или, может, те…

– Кто знает. Может, они давно покопались в моем паспорте здоровья, а может, и в вашем. Может, вас они даже трогать не будут, просто реальные полезные рекомендации заменят другими, ваши болезни обострятся, и вы от чего-то умрете. А может, их план давно уже в действии, и они уже уменьшают срок жизни всем людям на планете. Здесь я в таком же положении, как и вы. Так что… Я даже иногда думаю, что вся эта тяжесть – дать человеку бессмертие, а потом забрать его обратно – досталась мне за какие-то мои грехи. И я даже знаю за какие.

Он снова подошел к окну и тепло кивнул кому-то в парке.

Журналисты молчали.

– Мне кажется, нам больше не о чем говорить, молодые люди. Пойдем, я пока провожу вас, а вам надо побыть наедине со своими мыслями.

Когда они шли в сумерках к выходу, из-за угла беседки показался страшно изуродованный человек, который еле передвигался и невнятно мычал.

Голова была странной формы и явно деформирована в результате какой-то травмы, руки разной длины, как и ноги. Уродец по-собачьи преданно смотрел на доктора и пытался что-то сказать перекошенным ртом, из которого капала слюна.

Доктор увидел его, улыбнулся и помахал рукой. Уродец явно обрадовался и замычал еще активнее, после чего погрустнел и снова скрылся за беседкой.

– Кто это? – спросил автоматически Марко, еще погруженный в свои мысли.

– А, это… – Взгляд доктора затуманился. – Это мой старинный друг. Мы с ним когда-то работали вместе.

– А что с ним?

– Попал в аварию. Буквально был разобран на запчасти, врачи никогда не видели ничего подобного. Но благодаря первым испытаниям нашей нейросети, первому испытанию «Жизни», смогли подобрать лечение и вытащить его с того света. Но, как видите, блестящая карьера химика Юджину больше не грозит.

Глава 6

Через неделю, когда Джузеппе и Марко сидели в своем кабинете, пытаясь дозвониться до кого-то, кто не поднял их жареную конспирологическую статью в свое издание, светило яркое весеннее солнце, только оттенявшее мрачное настроение двоих приятелей.

Пока им удавалось только договориться с каналами, которые раскрывали каждую неделю мировые заговоры против человечества и древние символы, зашифрованные и пирамидах, но связываться с людьми в шапочках из фольги они не хотели, так как, дискредитировавшись раз, они больше никогда не отмоются.

Никто из серьезных изданий вообще, никто из тех, с кем они постоянно сотрудничали, не хотел больше с ними работать. Гонорары за прошлые работы продолжали приходить, но новых заказов у них не стало. Та же редакция, которая и посылала их к О’Харе, приняла причесанную версию, все честно оплатила, но, когда будут новые задания, сообщить не могла.

У Марко и Джузеппе уже бывали в прошлом приглашения на общение с какими-то скороспелыми звездами шоу-бизнеса, которые вкладывали большие деньги в раскрутку, но и Марко, и Джузеппе немного брезговали вляпаться в желтизну, поскольку оттуда практически закрыт путь в серьезную журналистику и социальные лифты, а до старости корчить рожи и натужно смеяться над заученными шутками деревенских актеров им совсем не хотелось. Они договорились, что в сферу развлечений пойдут, только если банально не станет что есть.

Взгляд Марко упал на бегущую строку телевизора, которая гласила: «Гениальный гуманист, великий доктор О’Хара, который подарил нам всем жизнь, сегодня утром был найден в своей резиденции мертвым. Полиция подозревает самоубийство. Проводится расследование».

Они переглянулись.

– И что теперь?

– Не знаю. У нас пропали даже потенциальные доказательства. Нам никто не поверит, и у нас ничего нет.

Марко посмотрел на напарника:

– Знаешь, тогда правильнее никому ничего не говорить. Ничего не было. И давай забудем все.

Джузеппе долго молчал.

– Ты прав. Пусть мы знаем о самом чудовищном преступлении против человечества, об убийстве миллиардов и миллиардов, но промолчим. Теперь я, кажется, понимаю, о каком грехе говорил доктор. Только… – Он посмотрел на свой паспорт здоровья, на небольшой медальон на шее, который был сейчас практически у каждого человека на Земле. – Я отключу эту дьявольскую машину. Пусть я умру, но в срок, предначертанный природой, богом или кто, в конце концов, за этим всем стоит. Да, я хочу бессмертия, но мне нужна жизнь.

Они молчали и смотрели друг на друга.

– Идеальная фраза, чтобы закончить пафосно какую-то книгу, – заметил Марко. Делать-то что будем? Насчет «забудем все» я пошутил. Как это забудем? Если тебе не жалко миллиарды людей, которым укорачивают жизни и лишают самого важного, если тебе не интересен прогресс нашей цивилизации, который практически остановился…

– Подожди, – перебил его Джузеппе. – Как я понимаю, это противоположные вещи. Может, не дают слишком увеличивать жизнь как раз для того, чтобы запустить прогресс. Нельзя быть одновременно против холода и против сжигания дров для костра.

– Это вещи, – терпеливо ответил тот, – которые породила жизнь. И этим пытаются управлять абсолютные невежды. Я не закончил. Своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому подумай о себе. Ты уверен, что твоя жизнь теперь течет быстрее, чем должна? Может, и тебе, и мне что-то подкрутили, и время стремительно заканчивается.

Они снова замолчали.

– Давай рассмотрим разные варианты. Первый, который приходит мне в голову, то, что старый доктор просто сбрендил. Самое простое объяснение обычно самое верное.

– Но это как-то глупо совсем выглядит. Так можно про любого сказать: чего его слушать, он просто сбрендил. И о тебе можно сейчас так сказать. Он не выглядел сумасшедшим, совсем даже наоборот.

– Частично соглашусь с тобой, но давай развернем тему. – Джузеппе налил себе кофе, сделал крошечный глоточек и от наслаждения зажмурился. – Давай сменим терминологию. О’Хара на старости лет стал смотреть на многие вещи иначе, чем когда был молод. Ну, знаешь, все пожилые люди уверены, что раньше было лучше, сейчас люди никуда не годные, правительство желает всех сжить со света и все несется в тартарары. Вот и решил перед смертью подкинуть дрова в топку параноиков и уйти с чистой совестью, скинуть, так сказать, бремя ответственности за все, что идет в мире не так.

– Ты хочешь сказать, что все настолько гипертрофировано было? Не заметил за ним такого.

– Мы с ним виделись всего раз в жизни, и то в очень специфической обстановке. Нельзя хорошо знать человека. Может, у него специфическое чувство юмора или любил стращать всех? Откуда мы знаем, что не так? Может, это особенности личности и характера.

– Очень сомнительный тезис, но возможно. Но пока этого недостаточно, чтобы отклонить доводы такого человека.

– Есть и еще один тезис, вернее, тезис и связанный с ним вывод, предположение. А что, если он действительно скинул на нас ответственность за что-то, я не знаю за что, подожди. – Джузеппе поднял руку, видя, как его друг хочет перебить. – Он передал нам ношу и сам со спокойной совестью ушел е… куда уходят ирландцы после смерти? К лепреконам?

Марко молчал, разглядывая носки своих блестящих туфель.

– Не знаю, – наконец он подал голос. – Тебе не кажется странным, что все-таки он совершил самоубийство? Он же говорил, что довольно хорошо знает дату своей смерти.

Джузеппе отмахнулся недовольно:

– Мало ли что сказали СМИ. Всем же надо выдать хорошую версию, что, к примеру, человек умер от инфаркта на боевом посту, защищая покой граждан. Не расскажешь, что человек принял двадцатикратную дозу наркотиков и умер на несовершеннолетней азиатке. Это не очень. О’Хара мертв, может, и не мертв, и совершенно без разницы, каким способом он покинул мир. Вернее, может, это и важно, но для нас теперь это никак и не проверить, и даже если мы убедимся, не вполне ясно, что нам это даст. Важно другое: он мертв и официально, и фактически, и для всех людей Земли.

Марко посмотрел на свой паспорт здоровья, будто хотел понять, бегающие разноцветные огоньки на медальоне действительно коварно перемигиваются или он себе накрутил небольшую паранойю.