Нежилец

– Как оригинально! – хмыкнул Дремин.

– Образ Кали связан также с понятием времени и черным цветом, – продолжал Самсонов. – Среди вариантов ее имени – Каликамата, то есть «черная земная мать», и Каларати – «черная ночь».

Дремин взял один из рисунков и внимательно его разглядел.

– Что означают все эти штуки у нее в руках? – спросил он, привычным движением поглаживая усики. Жена говорила, что они делают его похожим на Кларка Гейбла, хотя сам Дремин был уверен, что у него одно лицо с Антонио Бандерасом.

– Тут есть описание, – ответил Самсонов. – Слушай. Кали, как правило, изображается в виде четырехрукой женщины с синей кожей. В одной руке она держит меч, уничтожающий сомнения, в другой – голову демона, которая означает эго. Третьей рукой она делает избавляющий от страха знак, а четвертой благословляет на исполнение желаний. Руки Кали символизируют четыре стороны света, а три глаза управляют творением, сохранением и разрушением, а также соответствуют прошлому, настоящему и будущему. Пояс из человеческих рук обозначает неумолимое действие кармы. – Во время чтения Самсонов водил пальцем по рисунку, как бы иллюстрируя описание. – Синий цвет кожи символизирует смерть и незамутненное сознание. Это космос, который вбирает в себя все сущее.

– А черепа? – спросил Дремин.

– Это чередование человеческих воплощений. Их пятьдесят – как и букв в санскрите.

– Реинкарнации? Переселение душ?

Самсонов кивнул.

– Под ногами Кали труп, который означает, что физическая оболочка вторична по отношению к жизни духа. Вот еще что, по-моему, может быть интересно: Кали символизирует недостижимую красоту, неразделенную любовь. Красота не имеет формы. – Самсонов сделал паузу.

– Думаешь, убийца поэтому пользуется утилизатором? Уничтожает форму? – спросил Дремин.

– Не знаю. Может быть.

– Что там еще есть?

– Кали уничтожает неуверенность, сомнения, двойственность. Она как проблеск молнии, не терпящей компромиссов. Ее символ – это полумесяц.

– Надо запомнить. На всякий случай.

– А вот это, мне кажется, должно интересовать нашего убийцу. Не удивлюсь, если он часто бывает в Кунсткамере.

– Почему?

– Потому что там выставлен алтарь Кали из слоновой кости. Восемнадцатый век. Наверное, убийце очень хотелось бы принести на нем жертву.

– Можно устроить там наблюдательный пункт, – неуверенно предложил Дремин.

– Не можно, а нужно. Особенно сейчас, когда он набрал крови. Организуй кого-нибудь туда, только толкового, чтобы не спугнул.

– Ладно, как скажешь. Все?

– Пока да. Дома постараюсь найти побольше информации, а сейчас хочу съездить к Лукину. Он вел дело Хоботова.

– Ты знаешь его?

– Нет. Адрес возьму в справочном.

– А я пошлю в Кунсткамеру Горелова и займусь фирмами, делающими ламинирование.

Самсонов одобрительно кивнул:

– Удачи. Кстати, я изучил отчет Полтавина. Он помогает примерно представить картину преступления.

– Выкладывай.

Самсонов набрал в грудь побольше воздуха:

– Убийца, по всей вероятности, знакомится с жертвами, втирается к ним в доверие. Наверное, он молод и обаятелен, раз девушки ведутся на него. Или, наоборот, изображает слабость и давит на жалость. Вызывает желание помочь, и жертвы теряют бдительность. Если девушке кажется, что мужчина слаб и немощен, она перестает его опасаться.

– Вспоминается Тэд Банди, – вставил Дремин.

– Много кто вспоминается, – кивнул Самсонов.

– Как преступник заставляет жертв сесть в машину?

– Мало ли способов? Удар по голове – самый простой. А может, угрожает пистолетом или ножом. Затем он делает им укол морфина, чтобы обездвижить, и увозит. Куда – не знаю. Но у него должно быть подходящее укромное место, где никто ничего не увидит и не услышит. Так что сделай вот еще что: проверь или организуй кого-нибудь, чтобы проверил случаи пропажи морфина. Больницы в первую очередь.

Дремин кивнул:

– Ладно, я поручу это Рогожину.

– Убийца фиксирует жертв в утилизаторе при помощи тонких, но очень прочных шнуров. Скорее всего, синтетических. Знаешь, вроде тех, на которых вешают белье.

– Ага, – кивнул Дремин. – Меня как-то жена просила такие купить в строительном. Вроде очень толстой лески. Я зеленую брал, но бывают и других цветов.

– Короче, он ждет, пока они придут в себя, прежде чем убить. А чтобы не кричали, заклеивает губы мгновенно застывающим клеем.

– А как Полтавин узнал, что жертва была в сознании, когда ее раздавило?

– Благодаря клею как раз. Девушка не выдержала и вскрикнула.

– Понятно. Разорванные губы.

– Да.

– Но… тогда убийца не мог собрать кровь жертвы до того, как ее перемолоть, – подумав, заметил Дремин.

– Почему?

– Потому что у первой девушки не хватало четырех, а у второй – трех литров крови.

– И что?

– Человек умирает, если у него откачать два.

– Значит, убийца все-таки собирал кровь во время или после… перемалывания. – Самсонов с силой потер переносицу. – Честно говоря, не думаю, чтобы это было так уж важно.

– Как криминалисты вообще разобрались в этой… кровавой каше?

– Не знаю. Наверное, есть способы. Я вот тут подумал: убийца не закрывает утилизатор, стоит под кровавым дождем. Как он потом добирается до дома? Даже ночью есть вероятность того, что его остановят, да и от машины до квартиры дойти надо. Откуда такая уверенность, что никто не попадется по пути? Кроме того, салон в автомобиле будет весь в крови, а ведь это улика.

– Ну, может, он убивает голышом, а потом моется, – предположил Дремин.

– Он не мог знать, есть ли в цехе вода. Ее могли отключить.

– Логично.

– Я думаю, он пользуется специальным комбинезоном – вроде того, который носит Полтавин.

– Это возможно, – согласился Дремин. – Но вероятно, он приобрел его очень давно, так что проверка закупок ничего не даст.

– На всякий случай уточни.

– Хорошо. Если что-нибудь обнаружу, сообщу.

– Давай. А я пошел.

– Перекусить на дорожку не хочешь? Я принес пиццу, надо только разогреть, и несколько…

– Потом, если получится, – перебил его, вставая, Самсонов.

– Ладно, как знаешь. Я тебе оставлю пирожок. Может быть.

– Спасибо и на этом! – усмехнулся следователь.

Ему показалось, что Дремин в последнее время какой-то напряженный. Он уже не раз ловил на себе его внимательный задумчивый взгляд. Самсонов решил, что пришло время все выяснить. Он остановился на полдороге.

– Слушай, все в порядке? – спросил он, оборачиваясь.

– В смысле? – Дремин поднял брови, но жест показался Самсонову каким-то преувеличенным.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Следак деланно пожал плечами:

– Да… в общем, нет.

– Точно?

Самсонов и Дремин несколько секунд стояли, глядя друг на друга. Наконец следак смущенно кашлянул и сказал:

– Валер, я просто думаю, что тебе не следовало брать это дело. По крайней мере не возглавлять его.

Самсонов почувствовал, как краска заливает лицо.

– А кто, по-твоему, должен руководить расследованием? – спросил он глухо. – Ты?

– Как вариант, – после паузы ответил Дремин.

– Думаешь, я не смогу найти этого гада?

– Не в этом дело.

– Я знаю в чем. Но я с этим справлюсь.

Дремин развел руками:

– Как скажешь!

– Вот и отлично! – Кивнув, Самсонов быстро вышел из кабинета.

Он чувствовал, что его слегка трясет. Он знал, что рано или поздно кто-нибудь из начальства поднимет эту тему, но не ожидал, что это будет кто-то из его коллег. По дороге к машине он постарался взять себя в руки. Предстояло много работы, и Самсонов не мог себе позволить думать или беспокоиться о чем-то, кроме главного – он должен найти и остановить убийцу!

А прямо сейчас ему предстояло встретиться с Лукиным и с головой окунуться в прошлое – то, в котором были истерзанный труп Марины, убийца, вопящий о своей невиновности, и целое море ненависти и боли.

Глава 2
Призраки настоящего

Самсонов отправился узнавать адрес Лукина. Он несколько удивился, когда оказалось, что тот уволился четыре года назад.

Самсонов записал название улицы и номер дома и отправился на северо-восток города. Дождь не прекратился, вопреки ожиданиям, а, напротив, усилился и лил уже как из ведра. Полицейский успел изрядно промокнуть, пока добежал от машины до подъезда дома, где жил Лукин. Нажав на кнопку домофона, секунд двадцать слушал гудки – безрезультатно. Тогда Самсонов вызвал соседнюю квартиру.

– Алло? – проскрипел старушечий голос.

– Почта, откройте, пожалуйста.

Раздался щелчок, и электронный замок жалобно запищал.

Полицейский поднялся на третий этаж пешком. Дверь Лукина была обшарпанной, обитой коричневым коленкором, в нескольких местах порезанным. Из дыр торчал поролон. Не так представлял себе жилище бывшего полицейского Самсонов. Он поднял руку и уже изготовился позвонить, как вдруг распахнулась соседняя дверь, и из нее выглянула старушка с шапкой редких рыжих волос – не прокрашенных у корней и оттого казавшихся отдельно живущим у нее на голове существом. На носу у нее были слегка сдвинутые вниз очки, и смотрела она поверх них.

– Это вы звонили в домофон? – спросила она недружелюбно.

– Да, – признался Самсонов.

– Вы попали ко мне, – сказала старушка, хотя это и так было ясно. – Соврали, что почта.

– Каюсь, грешен. Не знаете, Лукин здесь живет еще?

– Как сказать. А вы кто такой будете?

Самсонов продемонстрировал удостоверение.

– Помер Степаныч, что ли? – спросила старушка испуганно.

– Лукин? – на всякий случай уточнил Самсонов.

– Ну да. Петр Степаныч. А то кто ж еще?

– Мне с ним поговорить надо.

– Так он ведь давно не служит уже.

– Знаю. И тем не менее.

– Так вам не сюда, – покачала головой соседка. Она вышла на площадку и притворила дверь. Из глубины квартиры доносились звуки радио. – Степаныч тут не живет с год, пожалуй, а то и больше.

– Как? Переехал? – Самсонов мысленно выругался от досады.

– Да нет, площадь-то его, а вот сам он на даче, в Красницах сидит. Всего раза три тут появлялся.

– А кем он работает, не знаете?

– Да никем, по-моему. Пьет он по-черному.

– Серьезно?

– Что ж я, врать буду, что ли?! – возмутилась старушка. – С тех пор как уволили его, так и запил. Не сразу, конечно, но постепенно скатился.

– Уволили?

– Ну да. Не знаете разве?

– Он не сам ушел?

– Говорил, что нет. Жаловался. А как на самом деле, кто ж разберет?

– На что жаловался?

– На начальство.

– Не помните, что именно он говорил?

– Это ж разве можно? Сколько времени прошло!

– А вы знаете, где его дача?

– В Красницах, говорю же. Это по Витебской железной дороге. Хотя вы на машине, наверное, поедете.

– Понимаю, что в Красницах. Адреса нет ли у вас?

Старушка покачала рыжей головой:

– Нет, не оставлял. Да и на что он мне?

Самсонов поразмыслил.

– А жена у Лукина есть? Или дети?

– Не знаю, никогда не видела.

– А давно он тут живет?

– Да лет десять, а может, и больше.

– Мать или отец его живы?

Старушка вздохнула:

– Оба померли. Еще в конце девяностых. Друг за дружкой, с разницей в два года. Степаныч сам рассказывал.

Самсонов поблагодарил соседку и вышел на улицу. Стоя под козырьком возле подъезда, набрал номер Морозова:

– Узнай, где дача Лукина. Да, того, который вел дело Хоботова. На квартире он больше не живет. Перезвони.

Следователь добежал до машины. Спина и плечи были мокрыми, и он снял куртку. Включил радио и крутил ручку, пока не наткнулся на одну из старых песен «Red Hot Chili Peppers». Последнее время Самсонов все чаще слушал музыку. Она отвлекала и успокаивала, а когда было надо, помогала сосредоточиться. Его приучила к этому Карина, отъявленная меломанка. Сам Самсонов перестал слушать музыку лет в двадцать – надоело. Хотя репертуар классики, рока и электронной альтернативы знал неплохо. Но теперь он будто вернулся в прошлое и не уставал заново открывать для себя композиции, которые когда-то любил.

Морозов позвонил минут через десять и продиктовал адрес.

– Поедешь? – спросил он. – Сейчас?

– А куда деваться? Как там у вас, есть подвижки?

– Шины от «Мишлен», подходят к разным мини-вэнам. Так что это нам мало поможет.

– Что насчет скульптур и других изображений Кали?

– Коровин проверяет, нашел пока двоих, кто заказывал изображения по Интернету, и троих, купивших в магазинах. С последними сложнее, потому что удалось получить только описания, да и те не очень точные.

– Давно были сделаны покупки?

– Одна месяц назад, а другая три. Это в магазинах. А по Интернету полгода назад один мужик купил скульптуру, а восемь месяцев назад другой заказал несколько копий со старых рисунков Кали. В том числе того, который мы нашли сегодня на заводе. Но знаешь, мне кажется, что если наш парень убивал и раньше, то он обзавелся всем, чем нужно, давным-давно.

– Скорее всего, – не стал возражать Самсонов. – Но проверить надо.

– Хочешь сам поговорить с теми, кто делал заказы по Интернету? Остальных, я думаю, мы не найдем.

– Не найдем однозначно. Несмотря на все описания. Но рано или поздно они могут пригодиться.

– Для этого надо иметь подозреваемого.

– Само собой.

– Так будешь брать координаты тех, кто заказывал через Интернет?

– Нет, займитесь ими сами.

– Ладно, как скажешь.

– А что с фирмами, ламинирующими документы?

– Их оказалось больше, чем мы думали. Дремин обзвонил уже штук тридцать, но нигде Кали не ламинировали.

– В фирмы отправляли изображение рисунка?

– Да, каждый раз.

– Ладно.

– У Дремина руки опускаются. Говорит, все бесполезно.

Самсонов невольно испытал чувство удовлетворения (как же – раскроешь ты дело вместо меня!), но тут же устыдился:

– Ничего, пусть продолжает.

– Он и так. Даже заехал в одну фирму поблизости, чтобы узнать, можно ли сделать такое ламинирование дома.

– И что?

– Сказали, что без специального оборудования – нет.

– Ясно. Тем лучше. Если не найдем, где наш убийца заказал ламинирование, будем искать, где он купил нужную аппаратуру.

– Точно.

– Вечером заеду в управу, все обсудим.

– Давай. Мы пока никуда не собираемся.

Самсонов отправился за город. На шоссе были пробки, и поминутно приходилось останавливаться. Глядя на залитое водой лобовое стекло, полицейский вспомнил Марину. Ее образ был расплывчатым, ему никак не удавалось разглядеть ее черты. Зато он слышал ее голос, певший: «Вот раздался тоненький звоночек…» Марина репетировала свою роль для школьного концерта и исполняла эту песенку раз за разом. Как же давно это было!

Чтобы добраться до Красниц, потребовалось почти два часа. Наконец Самсонов нашел забор, на котором белела покосившаяся табличка с номером дома. Выйдя из машины, он подергал калитку. Она была заперта, но открылась, когда он перекинул руку и снял крючок. Полицейский прислушался, не возится ли где-нибудь во дворе собака, но было тихо.

От калитки в глубь участка вела узкая, заросшая осокой тропинка, по обе стороны которой возвышались деревья и кусты. Колодец почти затерялся в шиповнике. Самсонов поднялся на шатающееся крыльцо и постучал. Подождав полминуты, постучал снова. Не дождавшись реакции, толкнул дверь, и она распахнулась. В городе он бы решил, что внутри побывал взломщик, но тут, на собственном участке, хозяин мог и не запираться.

– Эй! – крикнул Самсонов, заглядывая. – Есть кто?

Тишина. Можно зайти и поискать Лукина, но вдруг тот решит, что он грабитель, и пальнет по старой «полицейской» памяти? Следователь постоял на пороге в нерешительности. Наконец шагнул внутрь и вытащил пистолет.

В доме было довольно светло. По крайней мере достаточно, чтобы не спотыкаться. Самсонов шел, прислушиваясь и время от времени громко спрашивая, есть ли кто живой. Рано или поздно хозяин должен был его услышать. Хотя, если верить соседке Лукина, бывший полицейский вполне мог валяться в одной из комнат в пьяном угаре. Или же уйти, оставив дом незапертым.

Под ботинком что-то хрустнуло. Самсонов присел и вгляделся. Ампула. Через пару секунд он заметил еще одну, закатившуюся под тумбочку. Обе пустые, с отломанными горлышками.

В следующей комнате Самсонов увидел настоящую свалку. Здесь были сломанные приборы, большей частью еще советские, ящики с инструментами, мотки проволоки, пустые банки и бутылки. Все покрывал внушительный слой пыли. Похоже, Лукин то ли увлекался ремонтом электроники, то ли подрабатывал этим, но давно забросил.

Пахло кислятиной, старым деревом и картошкой.

– Кто там? – Голос прозвучал отчетливо, но негромко.

Услышав этот короткий вопрос, Самсонов вздрогнул от неожиданности.

– Я из полиции, – сказал он. – Старший лейтенант Самсонов. Разрешите войти? Мне нужно с вами поговорить.

– Давай сюда, – донеслось в ответ.

Самсонов вошел в следующую комнату. Вонь здесь стояла невообразимая – как в привокзальном сортире.

Окна были закрыты плотными занавесками, так что разглядеть Лукина оказалось нелегко. Темная фигура, укрытая до середины груди одеялом, возвышалась на железной кровати у противоположной стены.

– Тут есть выключатель? – спросил Самсонов.

– Есть, только электричество отрубили. – В голосе послышались насмешливые нотки. – Я задолжал за несколько месяцев. Как ты сказал, тебя зовут?

– Старший лейтенант Самсонов.

– А имя у тебя есть?

– Валера.

– Садись, Валера. Выпить не предлагаю, потому что нет. Или у тебя с собой?

– Нет. – Следователь взглянул на покрытый пылью стул и решил, что постоит. – Я хотел поговорить о деле Хоботова. Помните такое?

– Нет. – Лукин зашевелился, закряхтел, и вдруг на пол что-то со звоном посыпалось. – Проклятье! Собери, собери скорее!

– Да тут темно, как у черта в..! – Самсонов решительно подошел к окну и отдернул занавеску.

– Ты что творишь?! – заорал, закрывая лицо, Лукин.

Самсонов подошел к кровати и увидел то, что лежало на полу: шприц, оранжевый жгут и три ампулы.

– Ну, что смотришь? – буркнул Лукин. – Давай сюда!

Самсонов с отвращением глядел на пол.

– А сам взять не можешь? – резко спросил он.

– Мог бы – не просил! – Лукин отдернул одеяло и показал тощие, похожие на палки ноги, обтянутые синей кожей. – Диабет, – сказал он. – Не могу встать. Гажу и то под себя. Под кроватью у меня детская ванночка, наверное, уже полная. – Он усмехнулся. – Может, вынесешь, раз уж ты здесь?

– Не похоже на инсулин, – сухо заметил Самсонов, подбирая одну из ампул.

Лукин требовательно протянул похожую на дохлого краба руку:

– Давай сюда!

– Больше на героин, – проговорил Самсонов. – Или морфий. Где достаешь?

– А тебе-то что? – огрызнулся Лукин. – Ты что, из отдела контроля за наркотой? – Он вытащил из-под подушки плоскую фляжку, свинтил крышку и сделал большой глоток.

– А говорил, что выпить нечего, – заметил Самсонов.

Вместо ответа Лукин злобно усмехнулся.

– Что случилось? – спросил Самсонов. – Зачем все это?

– Отдай ампулу! – буркнул Лукин.

– А если нет?

В глазах Лукина вспыхнула ненависть наркомана, у которого отобрали дозу. Он открыл было рот, чтобы разразиться бранью, но вовремя понял, что этим ничего не добьется.

– Ты прав, старлей, – сказал он, растянув губы в усмешке. – У меня не диабет. Рак. Последняя стадия. Не хочу подыхать в палате, а боль заглушает только это. Как достаю, не скажу. Если хочешь, можешь вызывать из отдела…

– Меня интересует дело Хоботова, – перебил Самсонов, бросая ампулу на подушку.

Лукин быстро накрыл ее дрожащей ладонью, затем смущенно усмехнулся.

– Когда я узнал про рак, начал пить, – сказал он. – В конце концов меня выперли. Лечение не помогало, и я бухал все больше. Теперь вот перешел на дурь.

Самсонову показалось, что Лукин его не слышит. Он вытащил из подмышки папку, которую прихватил с собой, и достал листок с изображением Кали – первый, найденный на месте убийства Марины:

– Знакомая картинка?

Лукин тупо уставился на бумажку, сжимая в кулаке ампулу. Другая его рука, словно большое насекомое, перебирала грязный пододеяльник.

– Что это? – проговорил он через полминуты.

– Кали. Индийская богиня.

– Ну и на кой ты мне ее показываешь?

– Этот рисунок убийца оставил рядом с утилизатором, – терпеливо сказал Самсонов. – Хотя бы перемолотую девочку ты помнишь?

– А-а. – Лукин слегка пошевелился, взял листок и поднес к глазам. – Да. Знаешь, из-за болезни с памятью у меня неважно.

– Эта девочка была моей сестрой, – сказал Самсонов. – Постарайся, ладно?

– Серьезно? Ну и ну! А из-за чего сыр-бор, я что-то не пойму. Того парня посадили, это я помню.

Следователь молча положил на одеяло второй рисунок:

– Это нашли сегодня. Рядом с утилизатором, которым кто-то превратил девушку в фарш.

Последовала продолжительная пауза. Лукину требовалось время, чтобы осознать услышанное.

– То есть, – проговорил он наконец, – он убил снова? Когда он вышел?

– Он не вышел.

– А, да. Верно, его же убили в тюряге. Тогда… получается, посадили не того?

– Похоже на то.

– Значит, это был не Хоботов? – Голос был абсолютно равнодушным.

– Возможно, это подражатель, – ответил Самсонов. – Но почти все сходится.

– Подражатель? – В голосе Лукина послышалось сомнение.

– Почему бы и нет?

– Ну да. Конечно. – Бывший полицейский слегка пожал тощими плечами.

– Я хотел спросить, у вас были сомнения по поводу виновности Хоботова? – проговорил Самсонов, снова переходя на «вы».

Лукин почти десять секунд молчал, прежде чем ответить:

– Ты поэтому приехал?

– Да.

– Думаешь, я фальсифицировал улики? – Лукин прищурился, глядя на Самсонова.

– Нет. Просто насколько весомы были…

– Доказательства? Это решал суд, верно?

– Конечно. А ваше личное впечатление? Хоботов был виновен?

– Ты читал дело?

– Да.

Пальцы Лукина продолжали комкать пододеяльник, он с тоской посмотрел на жгут. Ему явно хотелось, чтобы Самсонов ушел.

– Я вас не задержу надолго, – сказал следователь.

– Хоботов работал на стройке. Сварщиком. У него в квартире нашли прядь волос твоей сестры в конверте под матрасом и краски, которыми он рисовал Кали на этой бумажке. – Лукин приподнял первый листок. – Тогда я был уверен, что он виновен. Я ему ничего не подбрасывал. Да и что я мог ему подсунуть?

– А что говорило в пользу Хоботова? Я читал, что на баночках с краской не было его отпечатков.

– Зато они были на конверте с волосами. Кроме того, мы нашли у него дома перепачканные краской перчатки.

– И решили, что он рисовал в перчатках?

– Это казалось логичным: иначе на бумаге могли остаться отпечатки.

– А на внутренней стороне перчаток были отпечатки?

– Да. Как же иначе?

Самсонов немного помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:

– Как вел себя Хоботов?

Лукин слабо усмехнулся:

– Все отрицал. Что ему оставалось делать?

– Объяснить, зачем он убил мою сестру.

– Знаешь, он был не из тех, кто мечтает о славе и спешит поделиться с миром своими мыслями.

– Он так и не признался, верно?

– Нет. Но это меня не удивило.

– Что он говорил по поводу найденных у него улик?

Лукин усмехнулся:

– То же, что и все. Подбросили.

– А отпечатки?

Лукин страдальчески прикрыл на мгновение глаза:

– Он считал, что у него украли перчатки и бутыль, чтобы подставить.

– Вы не проверяли эту версию? Не проверяли тех, кто мог это сделать?

– Нет. Его объяснения выглядели попросту нелепо. Я не воспринял их всерьез.

– Сейчас, глядя на второй рисунок, вы все еще считаете, что Хоботов был убийцей? – спросил Самсонов.

Лукин поднял на него мутные глаза:

– Сейчас, на что бы я ни смотрел, мне все до лампочки, – ответил он. – Может, уже свалишь и дашь мне ширнуться?

Самсонов собрал рисунки и положил в папку.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что. Подай резину и машинку. – Тощий палец наркомана нацелился на пол.

Полицейский подобрал шприц и жгут и положил их на одеяло. Он хотел что-то сказать, но передумал.

– Извини, что не встаю проводить. – Лукин уже завладел жгутом, и тот теперь извивался у него между пальцами, словно тонкая оранжевая змея.

Выйдя на улицу, Самсонов вдохнул полной грудью. Только теперь он понял, какой жуткий запах царил внутри. Затхлость болезни, лекарства, испражнения, пыль, гниющее дерево, гниющая плоть – признаки приближающейся смерти.

Быстрыми шагами полицейский вернулся к машине и сел за руль. Папку положил рядом. Итак, он почти ничего не добился. Но теперь по крайней мере знал, что Лукин не фальсифицировал улики. Это сделал кто-то другой. Тот, кто имел доступ к ключам от квартиры Хоботова. Самсонов открыл папку и пробежал глазами сведения о подозреваемом. Да, все верно: тот работал сварщиком во время сооружения моста через один из многочисленных притоков Невы. Возможно, Хоботова подставил один из его коллег?

Самсонов отправился в город и через пару часов припарковал «Шевроле» возле управы. Поднимаясь на второй этаж, он буквально столкнулся с Дреминым.

– Уже вернулся? – спросил тот. – Нашел Лукина?

– Да.

Самсонов вкратце описал свой визит к бывшему полицейскому.

– Печально, – сказал Дремин. – Я не знал, что с ним случилось.

– А у вас как дела? Что-нибудь выяснили?

Разговаривая, они дошли до кабинета Самсонова.

– Подожди, сейчас все расскажу, – сказал следователь. – Есть, кстати, хочешь? Я тебе кусок пиццы припрятал. Морозов пытался сожрать, но я отстоял.

– Тащи! – кивнул Самсонов, снимая мокрую куртку. Он плюхнулся в кресло и откинул голову. В висках пульсировало, предвещая мигрень. Надо бы принять обезболивающее.

Дремин вернулся через пару минут с куском пиццы на бумажной тарелочке.

– Уж извини, что не на фарфоре, да и разогреть негде…

– Давай сюда! – перебил его Самсонов.

Пока он поглощал пиццу, Дремин рассказывал:

– Мы проверили всех, кто делал заказы изображений Кали через Интернет. По-моему, безрезультатно, но отчеты я тебе принесу.

– В каком смысле проверили? – перебил Самсонов. – Были у них дома, узнали, где они находились этой ночью?

– Да. Все проверили досконально. Задействовали людей и пропахали асфальт расческой, как говаривал, бывало, мой преподаватель по криминалистике. Эти ребята чисты.

– Ну, я особенно и не надеялся, что нам повезет, – кивнул Самсонов. – Думаю, наш парень давным-давно обзавелся всем, что ему нужно, чтобы служить Кали.

– Я тоже так думаю. Но слушай дальше.

– Выкладывай.

– В одной из фирм вспомнили, как выглядел человек, заказавший ламинирование рисунка.

Самсонов застыл, не донеся кусок пиццы до рта:

– И?

– Мужчина лет сорока, с усами и бородой, в дымчатых очках и бейсболке. Брюнет. Был в синем спортивном костюме и перчатках. Последнее показалось работникам фирмы странным, вот они его и запомнили.

– Я так понимаю, никаких данных о себе он не оставлял?

– Нет. Там такая же система, как в фотоателье: сдаешь материал – тебе дают бумажку с номером. Потом приходишь, отдаешь квиток, оплачиваешь заказ и забираешь выполненную работу. Он расплатился наличными. Естественно.

– Да, – пробормотал Самсонов. – Естественно. А на чем он приезжал?

– Этого никто не заметил.

– Еще какие-нибудь приметы были?

– Нет. Это было семнадцатого марта, так что времени прошло немало.

– Откуда известна точная дата?

– По журналу заказов.

– А, ну да. Как он назвался? При оформлении должны были спросить фамилию – так проще искать заказ, когда клиент за ним приходит.

Дремин усмехнулся:

– Назвался Курочкиным. Уверен, что соврал.

– Естественно. Столько предосторожностей: и усы, и борода, и кепка с очками, не говоря уж о перчатках, – и вдруг сообщил бы свою настоящую фамилию?

– Но мы все равно проверяем Курочкиных.

– А если он в Питер приезжает только на время?

Дремин развел руками:

– Ну, тогда мы его не найдем, сам понимаешь. Но это вряд ли. Чтобы выбрать жертву и на подготовку похищения требуется немало времени, для этого надо жить здесь.

– Я тоже так считаю. – Самсонов засунул в рот последний кусок пиццы и вытер руки носовым платком. – Надо узнать, какие в Питере есть секты, посвященные Кали.

– Думаешь, они есть? – В голосе Дремина прозвучало сомнение.

– Вот и узнаем.

– Ладно, я займусь.

– А Морозов и Коровин пусть возьмут на себя коллег Хоботова. Я хочу знать, не подставил ли его один из них. Понимаю, времени прошло слишком много, и все же.

– Конечно, проверить надо все. Никогда не знаешь, где повезет найти улики.

– Вот уж точно! – согласился Самсонов. – Ладно, за работу.

– Подожди, это еще не все.

– Ну?

– Звонил Коровин. Мы опознали жертву.

– Да ладно?! Как? – Брови у Самсонова сами собой поползли вверх.

– Архаровцы Полтавина нашли кусочек кожи с временной татуировкой. Когда отмыли кровь, она стала видна.

– И? Там ее паспортные данные были, что ли?

– Нет. Только герб с жеребцом и девизом, написанным по-латыни.

– Каким девизом?

– «Любовь побеждает все».

– И как это помогло узнать, кто она?

– Коровин обзвонил тату-салоны. В одном ему сказали, что такой рисунок недавно сделали шесть девчонок из стрип-клуба. После этого найти их было делом времени.

– Ясно. И кто жертва?

– Александра Николаевна Чижикова. Она же Анабэль. – Дремин усмехнулся. – Это, как ты понимаешь, сценический псевдоним.

– Ее объявляли в розыск?

– Нет, у нее были выходные. Так что никто не хватился.

– Как она собиралась провести свой уикенд?

– Этого мы пока не знаем. Я думаю отправиться в стрип-клуб часам к десяти вечера и пообщаться с ее подружками. Коровина интересовала только личность погибшей, он почти не расспрашивал их.

Самсонов нахмурился:

– Почему именно к десяти?

– Они все должны быть сегодня там. В клубе большое эротическое шоу.

– Понятно. А жена тебя отпустит?

– Если узнает, куда я собираюсь, – нет, – усмехнулся Дремин. – Со мной-то не хочешь?

– Посмотрим. Сначала займись сектами.

– Да помню, помню. Кстати… – Следак на секунду запнулся. – У твоей сестры не было тату? Хотя бы хной?

– Нет. Она… маловата для татушек была.

– Коровин не стал сообщать подружкам Чижиковой, что ее убили. Это хорошо, а то они могли удариться в панику и попытаться сбежать, опасаясь, что будут следующими. И ищи-свищи их потом!

Самсонов подумал, что Коровин поступил правильно. Большая удача – работать с людьми, знающими свое дело.

– Хорошо, – кивнул он. – Значит, ты сегодня проверяешь секты Кали и стрип-клуб, так?

– Служба! – притворно вздохнул Дремин, поглаживая тонкие усики.

– Я еще просил Полтавина определить, что за аромат остался на рисунке Кали, – вспомнил Самсонов. – Он ничего про это не говорил?

– Да, точно! – Дремин хлопнул себя ладонью по лбу. – Только вряд ли нам это поможет.

– Сам знаю. Что сказал Полтавин?

– Это «Живанши». Для женщин.

– Знаю такой, – кивнул Самсонов. – Дарил Карине на день рождения. – Он встал. – Съезжу на мост, где работал Хоботов.

– Зачем? – удивился Дремин. – Там давно ничего не осталось, даже если что-то и было.

– Само собой. Но я хочу осмотреться.

– Вроде как вникнуть в психологию убийцы? – с сомнением спросил следак.

Самсонов пожал плечами:

– Честно говоря, сам не знаю. Но преступник либо работал там, либо просто выбрал Хоботова в качестве козла отпущения. В таком случае он следил за ним, а значит, проводил много времени поблизости или на самой стройке.

– Он мог и не быть одним из рабочих, – кивнул Дремин. – Понимаю. Но осмотр моста тебе не поможет.

– Кто знает. В любом случае, конечно, главную работу сделают Коровин и Морозов.