Читать книгу: «Цена спасения», страница 2

– Это отличная новость, потому что у меня есть варианты, как надавить на ЦБ. А деньги Вы можете вскоре хранить и в китайских банках, там тоже есть неравнодушные знакомые, – хранение средств в валюте упростит переводы. Так Вы согласны?

Константин задумался, а затем спросил:

– А где гарантия, что мы победим?

– Такой гарантии, разумеется, нет.

– А Вы хоть понимаете, что со мной будет в случае провала революции или Вам плевать?

– Ну тут два варианта. Нас всех посадят или убьют.

Никифоров пришёл в замешательство, но Александр продолжил:

– Но в случае, если Вы откажитесь, Вас и Вашу дочь точно ждёт судьба не лучше…

И вновь повисла тишина, теперь Крепин смотрел на Константина ещё пристальнее, чем вызывал немое раздражение у сидевших рядом телохранителей. Спустя некоторое время машина приехала к особняку Никифорова.

Но ни олигарх, ни молодой революционер не торопились выходить из машины. Но прошло не так много времени, как олигарх всё-таки нарушил тишину:

– Хорошо, я согласен…

Глава 2. Возвращение

Андрей Плотников сквозь приоткрытую штору по-мёртвому устало глядел в окно. Он уже которую неделю находился в этом гостиничном номере и ничего не делал. Три мягкие белые постели, небольшая уборная, маленькие тумбы и изящные, но тусклые лампы, освещающие комнату, – всё порядком надоело ему. Лишь два товарища, и по совместительству соседи по комнате, хоть как-то смягчали ситуацию, но и они бесконечно изнывали от скуки, как и остальные трое из его группы, а те жили в других номерах, а выходить из них по плану было запрещено. Но сейчас и они спали, ведь была поздняя ночь. А Андрей всё нетерпеливо ждал, и в этом томительном и унылом ожидании давно смешались день и ночь, нарушив Плотникову всякий распорядок сна.

Высокий, с худым выразительным лицом и узким подбородком. С сухими, но мощными руками, особенно сильными плечами, которые угадывались под его белой рубашкой. Ярко-светлая короткая причёска сильно молодила его, отчего двадцатисемилетний Плотников выглядел на двадцать. Однако редкие морщины на лбу и под глазами были так глубоки, как далеко не у каждого старика.

Крепин отправил их сюда, чтобы помочь какому-то олигарху, который, по словам того же Крепина, в свою очередь, должен был помочь им. Андрей, хоть и возглавлял операцию и был одним из основных лиц, детали всего плана в целом не знал.

Наконец раздался звонок. Чтобы разбудить всех на случай, если он произошёл бы ночью, в комнате лежала колонка, подключенная к кнопочному телефону. В этот момент соседи по комнате Плотникова проснулись.

– Просыпайтесь, – скомандовал Андрей. – Судя по всему, пора готовиться.

Взяв трубку, Плотников услышал:

– Восьмой номер, первый этаж, в семь-пятнадцать. Вылет в одиннадцать ноль четыре, билеты уже куплены. Прилёт в четырнадцать-пятьдесят шесть. Изменений никаких, всё на месте?

– Да, – кратко ответил Андрей.

Сразу же послышались короткие гудки.

***

В небольшом гостиничном номере вокруг одного лысого мужчины, который, судя по всему, был главным, столпилось восемь человек.

–Это будет сегодня, – объявил он. – Изменений никаких. Наш вылет в десять-сорок пять. Так как банк открывается как раз в десять, заместитель Брукера подъезжает за минут пятнадцать.

– Олеже, ну ведь мы так и рассчитывали, зачем повторять? – спросил один из мужчин.

– Да это так! Один вот не запомнил, когда у нас сюда был вылет, и из-за него чуть вообще всё не полетело, – усмехнулся Олег, глядя на одного из своих товарищей, вызвав лёгкий смех у остальных. – Но сейчас нам ни в коем случае нельзя отклоняться от плана, никак. Нам ведь необходимо вылететь примерно в одно время с Плотниковым.

– Но другой группе будет намного проще, – заявил ещё один мужчина из группы. – Им просто бабу до самолёта довезти, а нам чуть ли не банк ограбить.

– Как сказать, – усмехнулся Олег. – “Бабы” всякие бывают, особенно если это дочь богача. Ну ладно, собирайте все свои вещи, готовьтесь. В девять-двадцать сбор у нашего микроавтобуса.

***

Андрей уже подходил к восьмому номеру.

Теперь, на его взгляд, начинается, пожалуй, самая неприятная часть операции. Надо будет познакомиться с ней, договориться. И всё-таки… Как же это унизительно, что Александр послал людей Олега, у которых и опыта меньше, и вообще сил как таковых, на намного более сложное и опасное задание. А ему надо возиться с какой-то избалованной девчонкой.

Всё, что Плотников о ней знал, уже выводило из себя. Натужно яркие социальные сети, из которых он и сложил картину, бесконечные тусовки, нытьё ни о чём, о тех проблемах, которые как бы вовсе обесценивались на фоне проблем Андрея, очень странные попытки залезть в психологию – причём странные не своей экстравагантностью, а банальностью.

Ну вот и восьмой номер. Андрей замер перед ним. Ему совершенно не хотелось заходить туда. В тот момент ему казалось, что это хуже любой пытки. Ведь далеко не каждая пытка унизительна, и порой даже пытку можно перенести с гордым видом, чувствуя себя победителем. Но всё же делать было нечего. Плотников постучал…

Но ответа не последовало. Андрей недовольно выдохнул и постучал ещё раз. Через несколько секунд из комнаты он услышал недовольный сонный женский голос:

– Кто там?

Дверь открыла молодая девушка, одетая в ночную рубашку. Стройная, но не то чтобы совсем худая, высокая. Распущенные прямые русые волосы опускались до локтей. Лицо казалось бы совсем миловидным и даже чем-то невинным, однако чуть выдвинутая верхняя челюсть делала его немного грубым.

– Ксения Константиновна? – сказал Андрей и резко вошёл в номер, быстро закрывая за собой дверь. – Я от Вашего отца.

– Я знаю, – сонно ответила девушка, вдруг уперевшись в Плотникова взглядом. – У меня уже собраны вещи, и я готова вылетать.

– Их придётся оставить, – отрезал Андрей.

Никифорова скорчилась.

– То есть вообще всё?

– Да, и даже загранпаспорт, – недовольно бормотал Андрей. – Никто не должен узнать раньше времени, что Вы уезжаете. Поэтому мы сделали Вам поддельный паспорт. Билет для Вас на фальшивое имя у нас уже есть. А остальное для того, чтобы улететь, Вам не понадобится.

– Ну… Тогда я их возьму просто так. Они мне обязательно понадобятся.

– Нет, Вы их не возьмёте, – строго сказал Андрей, закатывая глаза.

– Это ещё почему? – недовольно спросила девушка. – Тут все мои вещи, одежда… Я же не могу их просто оставить! Я без них не поеду…

– Знаете что! – угрожающе сказал Андрей, однако успокоившись, поймав на себе серьёзный и суровый взгляд Ксении. – Вы дочь одного из некогда самых богатых людей в мире. За Вами ведётся постоянная слежка. Если Вас увидят выходящую с миллионами сумок, то сразу поймут, что Вы куда-то переезжаете, а значит, в тот момент слежка усилится, чтобы узнать, куда именно вы направляетесь. Нам этого не надо. Они должны подумать, что Вы просто вышли на очередную прогулку, а Вы сядете к нам в машину, и мы уедем отсюда и от Ваших вещей навсегда. И если что, Ваш отец быстро купит новые вещи.

– Но… – попыталась перебить Плотникова девушка.

– Значит так! – ещё более грозно заговорил Андрей. – У меня задача доставить Вас Вашему отцу. И мне плевать, как я Вас доставлю. С вещами или без вещей, Вас целую и невредимую или покалеченную за неподчинение нам. Мне главное – Вас доставить. Вам всё ясно, надеюсь?

– Вы очень грубы, – опустив глаза в пол, ответила Ксения, натужно усмехаясь безо всякой улыбки. – Удивительна мораль наёмника, его задача, то есть просто его собственные деньги, важнее интересов всех вокруг! Как вы с этим живёте, мне интересно? На кой Вам эти деньги?

– Это меня спрашивает дочь олигарха? – съязвил Андрей, сразу же ему вдруг стало противно от самого себя во всей этой сцене. – Спросите у своего отца, он Вам на это ответит, – произнёс он уже тише.

– Только он никогда никого не убивал и не калечил, – отстранённо ответила Ксения, закрыв глаза, задумавшись о чём-то явно ей неприятном.

– Переодевайтесь и выходите, только быстрее! – холодно сказал Плотников, открывая дверь. – И поверьте, есть причины помогать Вашему отцу помимо денег, – у Андрея возникало лёгкое запретное желание рассказать, что он никакой не наёмник, но раскрывать настоящий род своей деятельности каждому встречному было опасно.

– Не сильно заметно, что Вы его большой фанат, чтобы искренне желать помогать ему! – с ненапористым упрёком горделиво протараторила Никифорова. – Тем более, будь это так, Вы бы так ко мне не относились.

– Дело не в этом, – по телу Андрея прошёлся лёгкий холодок оттого, что он совсем не понимал, зачем так судорожно оправдывался перед ней, тратя драгоценное время, почувствовав себя каким-то ничтожным и мелочным. – Я не хочу с Вами спорить, собирайтесь быстрее и не мешайте. В конце концов, это мы помогаем Вам, а не наоборот.

***

Небольшой микроавтобус стоял на обочине возле леса, повёрнутый в сторону дороги. На водительском месте сидел усатый мужчина средних лет, а позади водителя, держась за спинку кресла и выглядывая из-за неё, сидел Олег. Остальные места в машине заняли другие шесть человек из их группы.

Дорога вокруг была пуста, а признаки цивилизации – небольшой городок – виднелись лишь у горизонта. Но тут вдалеке послышался глухой рёв. Микроавтобус выехал поперёк трассы, заграждая движение едущему в его сторону спорткару. Машина вынужденно остановилась, после чего люди из микроавтобуса стали поспешно выпрыгивать на дорогу, окружая её. Внутри остался только водитель.

Олег подошёл к двери спорткара и постучался в стекло. Окно опустилось – внутри сидел небольшого роста сухощавый маленький швейцарец, почти не имеющий волос.

– Мы от Никифорова, – усмехнулся Олег.

– Ааа… Господин Никифоров, – сказал, неловко улыбаясь, швейцарец по-русски с акцентом. – Он обещал, что придёт сам. И в более официальной обстановке.

– Обстоятельства изменились, – непринуждённо ответил Олег.

– Хорошо, так что же хотел господин Никифоров?

– Вывести все свои деньги на свой счёт и прекратить с Вами сотрудничество раз и навсегда.

– Это мне известно, – неловко начал швейцарец. – Но на таких условиях, думаю, исполнить его желание невозможно… Ведь это весьма длительный процесс.

Олег достал из-за пазухи пистолет и стал рассматривать:

– Не дурите меня! Я в курсе, что все это – формальность. Никаких денег вы полноценно Никифорову не вернёте никогда! Однако запрос на удовлетворение просьбы Константина Григорьевича был отправлен также и вашим инвестором – Кристофером Бейзером. Поэтому у Вас уже есть право вернуть деньги Никифорову, несмотря на Ваш низкий статус.

Банкир застыл от ужаса и что-то бурчал себе под нос.

– Ну, значит, мы найдём кого-то другого, – ответил Олег, перезаряжая пистолет.

– Но… Подождите, – трясущимся голосом говорил швейцарец. – Мне точно будут угрожать и скорее всего посадят, я…

– Это понятно. Конечно, просто за помощь грабителям, убийцам и террористам в случае угроз с их стороны у вас не сажают, но когда вы этим затрагиваете интересы США и их спецслужб, то тут вступают в дело “абсолютно” ненадуманные обвинения. Это всё понятно… Но как говорят у нас на Родине: “Из тюрьмы выйдешь, из могилы – нет!”, так что не медлите с решением.

Некоторое время швейцарец не шевелился, уставившись в руль.

– Хорошо… Я переведу деньги.

– Молодец, – сказал Олег, глядя на него пустыми глазами. – Отправляй запрос.

Швейцарец дрожащими от страха руками набрал на своём телефоне какой-то пароль и открыл отдельную страницу со счётом Никифорова. А затем подтвердил запрошенный вывод средств.

– Всё? – спросил Олег, банкир кивнул. – Молодец, – и выстрелил банкиру в голову. Переднее стекло и салон оказались забрызганы кровью. – Спрячьте его и отгоните машину в лес! – скомандовал Олег своим людям. – У нас минут пять!

***

Андрей и Ксения быстрым шагом молча шли по оживлённому аэропорту в сторону стола регистрации. Плотников был одет в лёгкую синюю рубашку и в простые чёрные брюки, а Никифорова была в роскошном красном платье с открытыми плечами, а также в солнечных очках и большой алой шляпе – она старалась увезти всё самое лучшее на себе. Чтобы не вызывать лишних подозрений вся группа расселась по разным местам в самолёте, разделившись на пары. Андрею, как главному, досталась в качестве соседа в полёте сама Никифорова, как цель операции.

– Теперь осталось, чтобы нас пропустили, дальше проблем не будет, – как бы про себя проговорил Плотников, становясь в хвосте очереди.

– И всё же я так и не поняла, – будто бы наслаждаясь собой, настаивала Ксения. – Зачем? – спрашивала она так, словно ответ ей был очевиден, и он непременно изобличит Андрея.

– Что зачем? – сохраняя как бы незаинтересованную в беседе сдержанность, спросил Андрей.

– Зачем Вы помогаете моему отцу, если он Вам не нравится, а дело, ну Вы так говорите, не в деньгах?

– Может быть это не стоит обсуждать в столь людном месте? – украдкой посмотрел на попутчицу Плотников.

– Вы думаете нас, средь всего этого шума, услышит? И поймут, о чём мы говорим на русcком, в Италии? – крутя шеей, подняла бровь Никифорова.

– Чего Вы этим хотите добиться? – почему-то не мог сдержать улыбки Андрей. – Вам ли корить наёмников, когда и от вас нет никакого проку?

– Я никому не несу вреда, никому не мешаю, живу в своё удовольствие!

– Вот именно с таким аполитичным взглядом на мир Вы меня не поймёте! Поэтому я Вам тут ничего не отвечу.

– С аполитичным? А дело в политике? – чуть ли не рассмеялась Ксения с ноткой чего-то, похожего на презрение.

– Да, представьте себе. Не каждый человек может, например, со спокойной душой всю жизнь прожить за границей, просто от того, что там жизнь комфортнее.

– Я не хочу говорить о политике, – переводила взгляд Ксения.

– Но готовы говорить о морали? Интересно…

– А как они связаны? – устало усмехнулась Никифорова. – Чувством долга?

– Нет, тем, что тебе ценно. Тем, что ты искренне любишь.

– И Вы искренне любите Россию, насколько я поняла из Ваших слов? Но пока не поняла, как это соотносится с тем, что Вы мне помогаете. И за что же Вы её любите? Настолько сильно, раз оправдываете этим свои преступления во имя человека, что Вам, видимо, неприятен?

– А обязательно надо любить за что-то? Нельзя любить просто так? Неужели Вы, например, просто так никогда, будто бы ни за что, никого не любили?

– Никого? Ну одно дело люди, а другое дело такие абстрактные понятия, как страна. Ну вот за что её любить? За белую берёзку, за булочку, за трамвайчик? – засмеялась Ксения.

– Вот, что якобы за это свою страну и любят, Вам скажут люди, которым за это платили до Налавина. Например, российские киноделы. Только они по-настоящему её не любят. Додумывают, как Вы сейчас, что эта любовь такое, а на деле даже не верят в её существование.

– И что же она такое? Если это что-то более осознанное, то значит это что-то очень политическое. А уж поверьте, политизированных людей я знаю, тут приходилось общаться с большим количеством самых разных людей. В Европе много политических активистов. А это просто умники, причём очень в этом отношении противные. Там вот никакой искренней “любовью” и не пахнет, одной самозабвенной уверенностью в собственной правоте.

– Вот насчёт этих умников я с Вами абсолютно соглашусь. Таких очень много, особенно среди европейских “политических активистов”. Только это скорее любители полемики. Для них это просто что-то схожее с научным интересом. Вот даже среди нас. Мы в нашей группке, что Вас сейчас вывозит, все ярые патриоты – на этом мы, собственно говоря, и сошлись. Не хочу его осуждать, но вот есть среди нас один человек, тоже вроде патриот, но вот очень точно подходит под Ваше описание. Он очень умный, его мысли хорошо сформулированы. А в то, что эти мысли имеют значения для него больше, нежели обычный интерес… Не веришь. Хотя порой заслушаешься, вроде почти во всём прав, со всем я согласен. Но такое чувство, что ему не составит труда, зайди его мысля однажды в немного другую стезю, воткнуть всем нам нож в спину.

– Это кто именно из вас? – хитро улыбнулась Ксения.

– Когда мы в микроавтобусе ехали, он на задних местах сидел, – шутливо-подло осматривался Андрея, делая вид, что боится того, что его подслушают. – Такой высокий, с чёрными волосами.

– Я поняла о ком Вы, наверное. Он как-то несильно приметен, – не всерьёз задумалась Ксения. – И всё же, что она такое – эта любовь? И как вы её можете сравнивать с любовью к родителям, к своему партнёру? Всё равно я вижу это каким-то клубом людей, что с того же самого, как Вы сказали, научного интереса считают вместе какие-то вещи более… Полезными, наверное. А этот Ваш паренёк просто более честен с собой.

– Я бы мог объяснить Вам, за что люблю сам. Только Вы не поймёте.

– Не поймёте… – протянула Ксения недовольно и немного надменно. —Нет уж, теперь говорите.

– Мне кажется я недостаточно красноречив, чтобы правильно выразить мысль…

– А Вы попробуйте.

Глаза Андрея заблестели, будто два маленьких кристалла, и устремились куда-то вдаль. Каждая мышца лица будто бы расслабилась и напряглась одновременно.

– Россия – страж на службе всех угнетённых. По крайней мере она являлась такой до февральского госпереворота. Но однажды всё должно вернуться на круги своя. Ты смотришь на мир и сердце обливается кровью. По всему миру нищета, люди умирают с голоду. Только лишь здесь, в Европе хорошо. А весь мир забит, зажат, разрознен. И боится дать значимый отпор. А Россия не всегда лидер им, но почти всегда страж. Понимаете?

– Не очень. Россия, на службе угнетённых? Каких угнетённых? Это, вроде как, Европа, Америка их как бы защищает. Не понимаю о чём Вы. И опять же, причём здесь любовь? Опять, что правильно, а что нет.

Андрей вдруг заливисто, но сдержанно рассмеялся.

– Я не могу об этом говорить как-то связано и серьёзно. Если Вы никогда не слышали про неоколониализм, про его концепцию, вряд ли Вам о чём-то скажут мои слова. Но опять же, попытайтесь понять – выйдет лекция по экономике, но такая наука как экономика, для меня по крайней мере, просто отражает реальность, а реальность порождает чувства. Это именно чувства, очень сильные, не мысли, как их нормально формулировать?

– Да ничего, – приветливо улыбнулась в ответ Ксения. – Я зато Вам поверила. Только вот не самообман ли всё это? Как это Россия защищает “угнетённых”? Ну вот если разобраться?

– Опять же говорю, неоколониализм. Уж поверьте, если в человеке есть хоть сколько то сильное чувство справедливости, то с позиций неоколониализма, лишь ознакомившись с ним, этот человек станет возносить Россию, как её поборника. Даже если он самый радикальный космополитичный либерал, уж поверьте, есть по крайней мере один пример на счету. Россия бьёт по интересам угнетателей, скажем так. Взять хоть недавний конфликт на Украине.

– Но эта война! Неужто Вы считаете, что эта любовь может быть столь сильна, что за неё можно отправиться насмерть? Так и что же, если война может быть “хорошей”, то на неё добровольно пошли люди, что больше Вашего любят Россию? Или Вы бы тоже отправились?

– Я её до конца прошёл с двадцать второго года, – хмуро пробурчал Андрей.

– Боже, сколько Вам лет? – показалась взволнованной и искренне сострадающей Ксения.

– Двадцать семь, – отвернулся Плотников.

– Младше меня на три года, а уже так… – она резко и задумчиво замолчала. Почему-то ей стало стыдно.

***

Олег со своими людьми ехал к аэропорту. Он сидел рядом с водителем и постоянно смотрел то в одно окно, то в другое, в смятении о чём-то задумавшись.

– Не забывай, что нам ещё надо избавиться от оружия, – сказал Олег водителю.

– Я помню. Тут как раз по пути есть лесочек. Там и сбросим.

– Вы точно хорошо спрятали тело?

– Да, точно!

– Как-то всё просто получилось. Мы управились за совсем короткое время, а сами были вооружены на встречу с полноценной охраной. Кто-ж знал, что он один ездит.

– И что?

– Ну охрана такого высокопоставленного лица наверняка следит за ним. И он должен был уже приехать на место. А раз его нет, то охрана уже начала поиски раньше времени, тогда у нас меньше времени до того, как нас заметят, но раньше времени мы же улететь не сможем?

– То есть ты хочешь сказать, что план Александра всё-таки не был так “гениален”, как нам говорил Трифонов?

– Нет, я только больше убедился в его гениальности.

– Ну и что тогда волнуешься? С нами ничего не произойдёт.

– Не в этом дело. Сдаётся мне, Крепин нами “пренебрёг”. Для него важнее эти проклятые деньги, а с таким планом, жертвуя нами, Крепин имел наивысшие шансы на это… И деньги-то уже у Никифорова, на кой теперь-то мы Крепину сдались?

Водитель цыкнул и задумчиво приподнял брови. Он попытался что-то сформулировать, но смог лишь пробормотать что-то невнятное.

***

Ксении было непривычно сидеть в эконом-классе, особенно из-за его тесноты, но её это сильно не тревожило. Двигатели изо всех сил гудели, но вокруг как будто бы всё молчало. Насчёт того, что получится успешно сесть в России она не волновалась, а потому верно давно бы уже уснула, а не продолжала бы смотреть, застыв у окна, если бы не давящий её пустой, направленный чуть выше кресла впереди взгляд Андрея, сидевшего подле. Почему-то Ксения испытывала сострадание к этому человеку, хоть и без сожаления. Всё же, Плотников будто бы знал где находится и зачем, но Никифоровой виделась в том какая-то неуловимая трагедия.

– Может быть я чего-то не понимаю конечно, – вдруг заговорила она тихо, не отворачиваясь от окна. – Ну ведь если, как Вы сказали, нужна именно любовь, то почему бы просто не любить людей рядом? Это безопаснее, проще, даже понятнее, наверное… Родителей, детей, партнёра…

– Люди могут предать. Все, без исключения…

– Да, Вы правы, наверное, – ещё сильнее влезла взглядом в иллюминатор Ксения. – Вот меня родная мать, – Никифорова была из той категории людей, коих было особенно много в двадцать первом веке – в эпоху так называемой “новой искренности”, когда, например, в соцсетях публично рассказывают о своих самых личных проблемах, нередко даже умудряясь монетизировать это. Потому Ксении не было проблематично рассказать о чём-то столь, на первый взгляд, сокровенном случайному человеку. Возможно, потому что оно и не являлось для неё сокровенным, ведь, может быть, для таких людей в принципе нет ничего по-настоящему сокровенного. – Просто бросила нас с отцом, когда мне было три. И даже теперь, спустя столько лет, он не может её забыть, и периодически приходит в клуб, где они часто проводили время. Просто сидит там в углу и грустит, ждёт, вдруг она придёт. Такая любовь, конечно, не к чему. Но ведь и своя страна может предать, нет? Не в этом ли парадокс любви как таковой?

– Если Родина предаёт тех, кто ей предан, значит кто-то предал саму Родину или она сама себя. И вот Налавин сделал именно это. Предал её. Мы потому Вашему отцу и помогаем.