Читать книгу: «Хор Мертвый. Книга I. Пожиратель Душ. Акты I и II», страница 7

12. Кэтрин Макклер

Город Глекнер, район Альтштадт, дом Мины Мезгер

Ночь

Три месяца назад

Грязный кусок серого льда упорно не поддавался. Он разлетался мелкими осколками под острием лопаты, противно скрипел, хрустел под толстыми подошвами, крошился, но не отступал. Ледяной панцирь этой ночью сковал ступени и порог веранды настолько, что покосившаяся на петлях дверь, перестала проходить в проем и закрываться. Просто удивительно, как в Глекнере может внезапно измениться погода – еще совсем недавно на деревьях болтались озябшие желтые листья, а сегодня почерневшие тополи тянутся в небо голыми артритными ветвями.

Как она думала потом, возможно, никакого льда и не образовалось бы, не выплескивай бабушка Мина воду из таза через порог, каждые пару часов. И тогда Кэтрин не пришлось бы торчать на морозе с погнутой железной лопатой в руках, стараясь победить упрямую полупрозрачную корку, точно глазурь, покрывшую и разбитую каменную плитку, и рассохшееся дерево, и покореженный металл.

– Как говорится, Бог в помощь, – произнесла Мина на прощание, прежде чем захлопнуть дверь в дом прямо перед Кэтрин, – А в общем, и сама справишься. Творцу нет дела до мерзавок, вроде тебя.

На крохотной веранде с большими мутными стеклами было еще холоднее, чем на улице. Такое ощущение, что кто-то подменил окружающий мир, и мороз здесь оставался законсервированным еще с прошлой зимы. Щурясь в полумраке, Кэтрин застегнула куртку, накинула капюшон, засунула руки в карманы и с тоской огляделась вокруг.

Заброшенная веранда, набитая картонными коробками, грязными банками и пустыми бутылками вгоняла в уныние. Точно тонкая красная линия, знаменующая собой границу невозврата, тянулась бельевая веревка, куда Мина весной и летом, вывешивала сушиться всякий вылинявший хлам.

Разобраться с тем, что творилось в голове бабушки не просто тяжело, даже невозможно. Маятник ее настроения совершает просто невероятные кульбиты, превращая задумчивость и молчание в злобу и ослепляющую ярость. Иногда Кэтрин казалось, что в Мине прячется целая толпа людей. Один одержим чистотой и порядком, второй любовью к Богу, третий – ненавистью к собственной внучке. И так дальше, почти до самой бесконечности, если только бесконечность, и правда, не имеет пределов.

Легкая осенняя куртка почти не грела. Стоило одеться потеплее, прихватить шапку и перчатки, но времени на это так и не нашлось. Солнце еще только проснулось, и розовая полоска горизонта едва расчертила черное брюхо небосвода. Не было даже первой молитвы – Мина ворвалась в комнату, сдернула с нее плед, продиктовала условия и вытолкала на улицу. На плите закипал помятый железный чайник, яркое оранжевое пламя конфорки озаряло маленькую кухню, погруженную в ночной полумрак.

Кэтрин выбрала маленькую лопатку из кучи инструментов, сваленных в углу веранды, выглянула на улицу, передумала и выбрала лопату побольше. Наверное, для такой работы пригодился бы лом, но лома не оказалось. Погнутый черенок был настолько оледеневшим, что пальцы тотчас свело судорогой. От мысли, что ей сейчас предстоит целый час разбивать белую корку перед домом, Кэтрин стало не по себе. Работа не пугала ее, а вот пристальный взгляд Мины, следящей за каждым ее движением – был пострашнее угла комнаты с рассыпанной по полу крупой.

Первые пятнадцать-двадцать минут дались ей на удивление легко. Если не задумываться над тем, как все плохо, и сосредоточиться на мыслях о хорошем, вроде разговоров с Ангелом, время пройдет быстро. Даже холод оказался не таким страшным, достаточно было только разогреться и войти в ритм. А потом стало тяжело. А потом сложно. А потом просто невозможно. Воздух стал слишком плотным, свет, отраженный от ледяной корки – нестерпимо ярким. Лопата отяжелела и выскальзывала из рук. Кэтрин отбросила ее в сторону, застыла на месте, переводя дыхание.

Она подняла лицо, столкнулась с немигающим взором Мины, наблюдавшей за ней из своей комнаты. Проклятая старуха. Господи, с каким бы удовольствием она…

– Мне нужна поляна. Сказали, что она здесь. Такое ровное место, – произнес незнакомый голос за ее спиной, – Там еще растет трава. И деревья. Небольшое, заросшее травой, открытое пространство среди леса, кустарников…

Кэтрин невольно вздрогнула и стремительно обернулась. Господи, и кому не спится в Альтштадте в этот час? И кто вообще бродит на рассвете с такими вопросами?

Незнакомец был невысокого роста, крепкого телосложения, с невыразительным белым лицом. Он был облачен в рабочий комбинезон, грязные стоптанные сапоги и уродливую бейсболку с логотипом строительной компании, заляпанную не то землей, не то строительным раствором. Он осторожно придерживал левую руку правой, бережно прижимая к груди сжатый кулак. Вид его был одновременно и забавным, и пугающим. Интересно, как отреагировала бы бабушка Мина, столкнись с таким человеком. Наверное, устроила бы скандал? Или просто отвернулась и сделала вид, что не заметила?

«И не холодно ему, в одном комбинезоне? – подумала Кэтрин, оглядывая незнакомца с головы до ног, – Бедняга, да он же не в себе!»

Неизвестный, как будто не замечал утренней стужи. Лицо его оставалось безмятежно удивленным, непроницаемым, словно он до сих пор пребывал в своих самых чудесных грезах, и только-только очнулся ото сна.

– Простите, что?

– Вы – местная? – произнес незнакомец хриплым голосом, словно в его горле клокотала мокрота, – Вы здесь живете?

Кэтрин осторожно кивнула головой. Гости в Альтштадте бывают редко, а еще реже они разговаривают с ней. Тем более о таких странных вещах.

– Да, я отсюда. И что вам нужно?

– Поляна. Мне нужна поляна.

– Я вас не понимаю, – отмахнулась Кэтрин, стараясь сделать свой тон наиболее убедительным, – С вами все в порядке?

– Да. В порядке, – подтвердил незнакомец, – Со мной. Но я ищу поляну. Такое ровное место…

Речь его была спокойной, невыразительной, безэмоциональной, словно кто-то стер все чувства ластиком, или раскрошил острием лопаты, как ледяную корку, смел и выбросил.

– Это я уже знаю. Но не понимаю зачем.

– Потому что мне нужно на кладбище, – доверительно произнес неизвестный, понизив голос, – Мне сказали, что меня там будут ждать. Кладбище. Место, где хоронят мертвецов.

Кэтрин еще раз взглянула на мрачный силуэт незнакомца, искренне стараясь понять, что может понадобиться случайному гостю Альтштадта на заброшенном погосте этим морозным утром. Этот новый знакомый явно не в себе, и совсем не внушает ей никакого доверия.

– Вам не холодно? – спросила она внезапно, даже для самой себя, – Вы же простудитесь.

Неизвестный придирчиво оглядел себя, наклонив голову, как будто видел впервые.

– И правда, – сказал он, наконец, – Я так простужусь. Но мне не холодно. Все в порядке. Со мною. Я ищу кладбище. Старое кладбище. Поляну.

Может, этот парень сумасшедший? Или пьяный? Или под кайфом? Да, скорее всего под кайфом. Ангел рассказывал ей о людях, которые пытаются уйти от реальности при помощи всякой химической дряни, которая перестраивает сознание.

– Вы, наверное, имеете в виду Земляничную Поляну, – догадалась Кэтрин, кивнув через плечо, – Если я правильно вас поняла…

Мутный взгляд незнакомца не поменялся, но в его голосе послышались новые нотки. Нечто среднее между нетерпением и раздражением, пытавшееся пробиться через рафинированно-вежливый тон.

– Просто удивительно! – пробормотал он, впадая в ступор, – Мне говорили только про одно. Поляну. Это такое ровно место, где растет трава. В Альтштадте так много кладбищ?

– Больше, чем вы можете себе представить, – заявила Кэтрин с юношеской непосредственностью, – И, частенько, люди даже не знают, на которое из них им нужно попасть.

– Я точно знаю, что мне нужно попасть на старое кладбище, – упрямо повторил неизвестный, но уже без прежней уверенности в голосе. Он задумчиво стянул с головы черную бейсболку с ярким логотипом, и теперь бесцельно мял ее в руках. Вид у него был растерянный, – Поэтому…

– Давайте-ка я вам расскажу, – перебила его Кэтрин отмахнувшись от его объяснений, как от назойливой мухи, – В этой части Альтштадта три кладбища, но одно из них наполовину заброшено. Как раз Поляна. На западной части уже много лет не хоронят. Ничего нет, кроме травы и ягод. И полыни.

– Ягоды – это хорошо, – заметил неизвестный, и тут же сообщил, словно это было особенно важно, – Я люблю ягоды.

– Но туристы приезжают сюда летом. А сейчас январь. Там ничего нет, кроме снега и кустов.

– Кусты – это не очень хорошо, – вздохнул собеседник, – Они колючие. Через них тяжело идти. А мне нужно идти на поляну.

– Ну, там сохранилась памятники и надгробия, – Кэтрин пожала плечами, поежившись от сырого промозглого ветра, – Кажется, в зарослях уцелел склеп.

– Склепы – это плохо, – заметил неизвестный и тоскливо вздохнул, – Я не люблю склепы. В них холодно. И сыро. И негде сесть. И темно… А еще, там есть бетон. Я его тоже не люблю.

Кажется, он мог рассказывать свои мысли и дальше, но Кэтрин перебила его.

– Земляничная Поляна – достопримечательность для туристов. Люди интересуются архитектурой и памятниками. Вы ведь прибыли в Альтштадт, как турист. Верно?

– Как турист. Да, – подтвердил незнакомец, продолжая судорожно сжимать в ладонях потерявшую всякий человеческий облик грязную кепку, – Я устал от работы и решил взять отпуск. Больничный. Немного отдохнуть.

– А где вы живете? – не унималась Кэтрин, всматриваясь в задумчивую физиономию нового знакомого, – Почему вы в одном халате? И без багажа? Откуда приехали?

– Из другой части города, – неуверенно произнес тот, и добавил, через пару секунд молчания, – Мне нужен отдых.

– На кладбище? – фыркнула Кэтрин, разглядывая странную одежду неизвестного, – Отдохнуть на кладбище?

– На кладбище, – подтвердил ее странный собеседник, и тут же поправил сам себя – На Земляничной Поляне, конечно же. У меня приглашение…

– Но вы же знаете, что сейчас январь? И на Поляне нет ничего, кроме льда и снега?

– Знаю, – неуверенно согласился незнакомец и тихонько вздохнул, – Но я теперь не боюсь холода. Только бетона «Еwig».

13. Винц Вертер

Страна Германия, город Берлин, Ментально-Оздоровительный Центр

День

Шесть лет назад

Она была, как всегда, неотразима. В ее движениях, взгляде, повороте головы явственно сквозило что-то магическое. Белый халат, кольцо на пальце, стройные ноги в колготках, изящные туфли, длинные волосы, каскадом падающие на хрупкие плечи – все это заставляло Винца трепетать. Единственный человек, который мог вызывать эмоции, или то, что отныне заменяло их, сидел перед ним на стуле, держа в руках черный пластиковый планшет. Доктор Ева Дитрих. Ее прихода Винц начинал ждать с того самого момента, как только она уходила за дверь. Луч света в абсолютной, как бархат, темноте. Глоток воздуха в газовой камере. Документ о помиловании за секунду до электрического стула.

Ева Дитрих. Женщина, ради которой стоило терпеть бесконечный белый цвет, которым был наполнен каждый дюйм его палаты. Она приходила в одно и то же время, улыбалась, привычным жестом пододвигала кресло к его койке, заглядывала в глаза и говорила. Винц слушал и повторял, очарованный и завороженный. Он не мог сказать, что именно испытывал к Еве. Все эмоции, которыми он обладал, сводились к скудному набору реакций на раздражители – чаще всего, единственным спутником была только угрюмая серая скука. Ева была другой. И приносила с собой, в его палату, немного света.

«Когда психиатр заинтересован пациентом, это называется Эффектом Флоренс Найтингейл. Это такой психологический синдром, проявляющийся, когда врач или медсестра, ухаживающие за больным, начинают к нему испытывать романтические чувства, перерастающие в любовь или сексуальное влечение, – думал Винц, прислушиваясь к нежному голосу Евы, – А когда пациент начинает воспринимать своего специалиста, как свою собственность, как это называется?»

Папка с информацией в голове пустовала. Редкое явление, практически невозможное – за все время, проведенное в белой комнате, Винц еще никогда не сталкивался с этим. Тонкие красные нити, которыми он отмечал точки маршрута мысли на этот раз не спешили складываться в общую схему. В голове царила темнота.

«Я назову это зависимостью Вертера» – решил он и успокоился.

– Итак, вернемся к началу, Винц. Расскажите мне первое, что вы помните.

Всякий раз она говорит одно и то же. Еще немного, и он запомнит каждый звук. Но это не страшно. Ради Евы можно говорить одно и тоже столько раз, сколько будет нужно. Он готов и не на такое. Он сделал усилие, и перед глазами протянуты красные нити эластичных логических цепочек на воображаемой карте. Он волен намечать их новые маршруты, обрывать, связывать заново, цеплять на соседние крючки и проматывать из конца в начало.

Винц сделал глоток воды из пластикового стаканчика, заговорил непривычно низким хриплым голосом, медленно и осторожно подбирая нужные слова.

– Я помню двух мужчин в парадной… в палате. Они вопросы… говорили. Спрашивали меня о роке… о работе.

– Винц, мы уже говорили с вами об этом. Вы находитесь в отдельном крыле, а до этого были в реанимации. Ни здесь, ни там, не бывает посетителей. Гости могут приходить только при лечении в стационаре. Это был сон. Только сон, ничего больше.

Ее голос был сладким на вкус. Винц тонул в нем, как в реке, изредка всплывая к поверхности, пытаясь сделать глоток воздуха.

– Мне трудно находить… бусы… буквы.

– У вас литеральная и вербальная парафазия, Винц. Это последствия травмы. Но мы сможем с этим справиться. Я уже сталкивалась с такими проблемами у пациентов. Не переживайте. Мы восстановим все ваши навыки. Мы работаем с вами уже полтора месяца, помните?

– Нет. То есть… Я не знак… как сюда подол. Черт. То есть, не знаю, как сюда попал.

– Была авария, Винц. Вы чудом выжили, и сейчас вы в одном из лучших ментально-оздоровительных центров Берлина. Вы в надежных руках. Не беспокойтесь.

«Беспокойство – подумал он внезапно – Интересно знать, что может значить это слово»

– Уже полтора месяца? – собственный голос показался ему неприятным, – Так давно?

Ева терпеливо кивнула головой. Винц хотел понять, что она чувствует, что ощущает в данный момент, но натолкнулся только на нерушимый прозрачный барьер. Что-то внутри поменялось, исказилось, перестало функционировать, точно кто-то невидимый щелкнул тумблером в голове, начисто отключив восприятие мира вокруг.

– Меня никто не искал?

– Мы не смогли найти никого из ваших родственников, Винц. Мы связались с полицией и социальными службами… – она помедлила, словно хотела, чтобы он закончил за нее, но затем продолжила, – У вас нет семьи, вы выросли в детском доме. Все, что у нас есть – это ваш паспорт и водительские права. У вас квартира в центре города…

– Возможно. Я не уверен. Не знаю. Не помню.

– Если вы не торопитесь, вы не путаете слова, – Ева обворожительно улыбнулась, – Давайте попробуем вот что. У меня здесь есть некоторые заметки. Можете их прочитать?

Она протянула ему белый лист бумаги, их руки на мгновение соприкоснулись. Винц вздрогнул, близоруко поднес к глазам документ, вглядываясь в ровные строчки.

– Я не получу… у меня не получится.

– Попробуйте, – голос Евы звучал, как хрустальные колокольчики, – Не волнуйтесь. Это не ваш анамнез, не история болезни, а просто некоторые наработки. Общее наблюдение. Не спешите, попробуйте сосредоточиться.

Мелкие буквы казались ему назойливыми насекомыми, которые разбегались от взгляда по всем сторонам листа. Дрожащие, уродливые, изувеченные, они прятались друг за другом, заползали на поля, прыгали из абзаца в абзац, начисто перекраивая предложения. Винц выдохнул, проведя по губам сухим, как кусок мела, языком.

– Фамилия: Вертер. Имя: Винц. Дата рождения: 29.06.1984 год, – протянул он приглушенным голосом, – Возраст: 40 лет. Пол: мужской. Медицинская история: Пациент Винц Вертер, мужчина 40 лет, стал жертвой серьезной автомобильной аварии, которая произошла 12 июня 20ХХ года. В результате автокатастрофы Вертер получил значительные повреждения головного мозга, которые спровоцировали коматозное состояние на протяжении нескольких суток…

Он поднял взгляд на Еву, сделал короткий перерыв, вытер взмокший лоб дрожащей ладонью.

– Траур… трудно. Мне… трудно.

– У вас прекрасно получается. Прочтите документ, и на сегодня мы закончим с упражнениями – в ее голосе было что-то такое, что заставило подчиниться.

Винц вцепился в край листа, отыскал взглядом строчку, на которой остановился.

– После истечения срока комы, Вертер был доставлен в отделение неврологии региональной больницы с диагнозом черепно-мозговая травма, тромбоз внутренней сонной артерии и множественными переломами. Компьютерная томография, проведенная после госпитализации, выявила осколок металла в глубинной области левого полушария головного мозга. Извлечение данного осколка хирургическим путем невозможно, так как его локализация находится в опасной зоне функционально важных областей мозга.

Винц отвлекся, прикоснулся пальцами к повязке на голове, снова посмотрел на Еву. Та коротко кивнула ему. Лицо ее оставалось фарфоровым, бесстрастным.

– Медицинская история пациента Вертера после автокатастрофы отражает ряд характерных особенностей. На протяжении всего периода обследования пациента было отмечено отсутствие эмоциональной реакции на внешние стимулы. Изначально считалось, что подобное состояние могло быть вызвано нарушением связей между аминергическими и таламо-кортикальными системами, что приводит к эмоциональной апатии.

С целью более детального изучения психологических и нейрологических проявлений пациента Вертера, были проведены серия дополнительных невропсихологических тестов. Результаты показали, что Вертер испытывает значительные трудности в запоминании новой информации и воспроизводстве ранее изученных материалов, что является клиническим проявлением амнезии, – он хрипло закашлялся, положил лист бумаги на колени, – Я не морг… Я не могу числа… Я не могу читать дальше.

– Винц, не отвлекайтесь. С каждым днем вы делаете все большие успехи. Мы сможем справиться с любыми сложностями, если будем работать вместе.

Белый свет палаты сделался нестерпимым, и резал глаза. Винц скривился, сосредоточился на разбегающихся буквах.

– Таким образом, клинические данные подтвердили диагноз черепно-мозговой травмы, а также указали на наличие осколка металла, который не подлежит хирургическому удалению. Отсутствие эмоциональной реакции и нарушения памяти, которые сопровождают данное состояние, нуждаются в дальнейшем изучении для разработки адекватного лечебного плана и реабилитации пациента.

В настоящий момент Вертер находится под постоянным наблюдением неврологической и психологической службы, где реализуется комплексная реабилитационная программа, включающая физиотерапевтические процедуры, психотерапию и нейрореабилитацию с использованием техник стимуляции новообразований нервной ткани. Прогноз дальнейшего выздоровления остается на сегодняшний день неясным, требуется дальнейшее медицинское наблюдение и исследования.

Винц бессильно уронил лист бумаги на колени, с трудом переводя дыхание. Даже первый раз подняться с койки и добраться до зеркала было не так утомительно. В висках гулко стучало, глаза резало, язык был тяжелым и неповоротливым.

– Это все, – произнес он отстраненно, – Все, что я могу.

Ее взгляд, холодный, слишком профессиональный, почему-то задел его за живое.

«Что я хочу увидеть в ее глазах? – подумал он, и красные нити маршрутов логических цепочек снова пришли в движение, – Да и должно ли что-то в них быть?»

– Вы ни разу не сбились, пока читали этот текст. Даже на сложной терминологии. Вы это заметили?

– Да. То есть, нет. Вы сказали мне прочесть – я это сделать. То есть, я… сделал.

– Вы – большой молодец, Винц. Мы обязательно справимся, если будем действовать вместе. Завтра мы попробуем новую методику. Начнем со стихов. Вы любите стихи, Винц?

– Нет. Не слишком. Не думаю. Не помню.

Ева сделала пометку, подняла на него взгляд.

– У меня с собой тесты. Помните их? – она привычно улыбнулась ему, вынимая из планшета новые листы разлинованной бумаги. Вопросы и ответы. Галочки, точки, штрихи, линии. Отвечать не задумываясь, говорить то, что думаешь, писать так, как хочется. Винц не знал, зачем нужны все эти бесконечные проверки, но если об этом просит Ева, он все сделает, – Давайте попробуем пройти их еще раз, а потом вы сможете отдохнуть. Нам нужно больше информации, чтобы собрать полную картину, хорошо?

Она протянула ему карандаш и лист бумаги. Их руки снова встретились.

– Вы же придете завтра? – на этот раз в голосе Вертера явственно прозвучала просьба. Просто удивительно, как может меняться человеческий тон. Он удивился этой метаморфозе. Интересно, сможет ли он настроиться на необходимый лад, если возникнет необходимость? Можно ли изображать эмоции, и при этом не испытывать их?

– Конечно, Винц, – она улыбнулась. На этот раз тепло и дружелюбно, – Вы – мой пациент. Я буду с вами и завтра, и послезавтра, и даже через месяц. До тех пор, пока вы не поправитесь. Я обещаю.

Ева Дитрих лгала. Через две недели ее не станет. В четверг она снесет своему мужу голову из охотничьего ружья, забьет прикладом двоих детей и застрелится сама.

Винц Вертер узнает об этом только через шесть месяцев.