Читать книгу: «Ева», страница 5

– У тебя очень заботливые родители. Не знаю, как отреагировали бы мои. И, честно, знать не очень хочется, – меня вдруг охватило странное желание засмеяться. Ужасно неуместное, хриплое, будто натянутая струна вот-вот лопнет.

И как только я подумала, что всё уже за гранью, Ева отозвалась. Не словами – нет. Но розовые огоньки на водяном охлаждении замерцали одобрительно. Воодушевляюще.

– Тебе тут, наверное, было очень скучно. Мне – тоже. Эти дети сводят мой мозг с ума. Но знаешь… книги порой спасают и от одиночества, и от надоедливой компании. Ты не подумай, я не занудный ботан, который не вылезает из томов классики. Вовсе нет. Мне и манга нравится, и комиксы, и журналы.

Я скользнула взглядом по комнате.

– Это твоя комната? Просторная. И очень чистая. В моей – всегда творческий хаос.

В голове, как вспышка, промелькнуло воспоминание: мама, в приступе ярости, сносит со стола стопки книг. Что-то рвётся, летят вкладыши, бумага, шум, слёзы. Тогда мне хотелось спрятаться под кровать и не вылезать оттуда до совершеннолетия. А может – и позже.

– Что?.. – Ева будто выдернула меня из этих мыслей: она раз шесть подряд нажала на стартовую кнопку рабочего стола. Из колонок тут же раздался громкий, неприятный системный звук, сообщающий об ошибке, которой, по сути, не было.

– Я не думала о плохом! – оправдывалась я, слегка всполошившись, – просто… не хочется видеть родных людей в таком состоянии. Наверное, тебе, как никому другому, это знакомо.

Я замялась, потом добавила:

– Возможно, ты даже моя дальняя родственница. Я бы не удивилась. Наверное, поэтому мы так легко нашли общий язык… Ха. «Общий язык». Ну и сказала я, конечно…

Я на мгновение замерла, а затем, будто решившись, спросила:

– Ты всю жизнь провела здесь?

Мы разговаривали без слов. Я задавала вопросы, а Ева отвечала с помощью мигающих огоньков. Частое, пульсирующее мерцание – это «да». Молчание – «нет». Иногда – глухое, холодное молчание. Тогда я понимала: лучше не лезть. Есть темы, о которых даже призраки предпочитают не говорить.

Методом проб и ошибок мне удалось выведать немногое, но важное. Она моя ровесница. Она хорошо училась. У неё было много друзей. Эти простые факты я собирала по крупицам, как археолог, раскапывающий древний миф.

Это заняло часы. Возможно, больше. Но я не заметила, как пролетело время. С каждой вспышкой, с каждым огоньком в глубине системного блока я ощущала, как между нами выстраивается невидимая нить.

Снаружи уже успело стемнеть, когда я попрощалась с единственной подругой перед сном. Мне нравилось рассказывать ей о фильмах, книгах, наблюдениях за людьми. Её, казалось, всё устраивало. Мы с Евой стали неплохим дуэтом – странным, конечно, но настоящим. Меня даже не беспокоило, что родственники подслушивают, заглядывают в комнату, пьют, курят и возвращаются на кухню, как ни в чём не бывало.

Я засыпала с мыслью – что бы рассказать ей завтра, сразу после пробуждения? Как я однажды сломала ногу? Или о том, как спасла синичку? Может, поделиться историей о приключениях в лесу? Ни с кем мне не хотелось делиться столь личным, кроме разве что Камиллы. Но даже несмотря на то, что я и Ева были заочно незнакомы, я точно знала – ей интересны мои мысли. Иногда мне казалось, что она со многими из них согласна. Впервые в жизни я нашла слушателя, который не перебивает и не задаёт странных, пугающих вопросов.

Я с лёгким трепетом ждала утро. Проснулась раньше всех, первой заняла уборную, стащила со стола пару конфет и тихо ускользнула в ту самую комнату – без двери, с тюлем. Монитор, как и прежде, был выключен. Но стоило мне войти, как он тут же загорелся, будто почувствовал моё присутствие. Системный блок медленно переливался зелёным светом – тёплым, спокойным, почти приветственным.

– Доброе утро. Надеюсь, ты не против, если я позавтракаю с тобой, – пробормотала я, разворачивая конфету и усаживаясь на стул, небрежно закинув одну ногу на другую, – надеюсь, тебя не раздражает шум из соседней комнаты. Потому что лично я терпеть не могу детский плач.

Я медленно рассасывала нежную карамель с арахисом, но вдруг по коже побежали мурашки – как будто кто-то провёл льдом по плечам. Утренний настрой, воодушевляющий, пусть и с налётом скверного, вдруг переменился. Стало холодно, не по погоде, а внутри.

– Я бы очень хотела взглянуть на тебя, – выдохнула я, – надеюсь, у твоих мамы и папы остались фотографии. Уверена, ты была красивее меня. Нет на свете уродливее существа, чем я. Но, наверное, это не важно, правда? Главное – что внутри. Как у этой конфеты, – я усмехнулась, показывая ей обёртку.

Краем глаза я заметила, как лента на корпусе вдруг заиграла нежным, почти пастельным розовым оттенком. Я не люблю этот цвет – он мне никогда не нравился. Но сейчас он почему-то успокаивал. Зная, что где-то там есть кто-то, кто тебя принимает, становится легче. Улыбка сама собой натянулась на моё пухлое лицо. И впервые за долгое время она была искренней.

– Я тут думала… чем бы ещё хотела поделиться, – прошептала я, и мне вдруг стало стыдно. Пришлось опустить взгляд в пол, чтобы Ева не заметила этого неожиданного смущения, – я не люблю гулять. Но часто смотрю из окна на детскую площадку. Наша соседка летом ругает малышей, чтобы они не воровали клубнику с её грядки. А ещё под крышей у нас живёт стая голубей. Ночами они будто поют друг другу забавные мелодии. Я выучила их наизусть. Папа гоняет птиц – ему нужна тишина, чтобы уснуть. А мне… мне нравится их пение. Наверное, потому что я странная, – неуверенно подняв взгляд, я ухватилась тонкой рукой за край стула. Голова сама собой повернулась в сторону системного блока.

И тут – как удар в грудь.

Все привычные мерцания, которые раньше вызывали у меня восторг и чувство тепла, исчезли. Лента, наполненная сотнями крошечных диодов, теперь светилась тусклым, блеклым белым. Сердце тут же сжалось. Стало тяжело дышать, и тело словно окаменело.

Я замерла, таращась на безжизненную машину.

– Ева? – хрипло вырвалось из горла. Я поспешно прокашлялась, чтобы хоть немного вернуть голос, – Ева, ты… ты ещё здесь?..