Читать книгу: «Душа-cоловей», страница 3

«Теперь пойди-пойми-разберись…»

 
Теперь пойди-пойми-разберись,
С чего это началось.
Когда разберешься – еще смирись.
Это мало кому удалось.
 
 
Поймать этот самый чудесный миг,
Увидеть одну строку,
Светящуюся среди прочих книг,
Что я прочитать могу.
 
 
Одна только строчка. Теперь горишь.
Листаешь вдоль, поперек.
И наставительно говоришь –
Книгу бы поберег.
 
 
Зачем ты пишешь в зимней ночи
Куда я ни загляни –
От этой страницы идут лучи,
Ночь освещает дни,
 
 
И дни так ярки в своей простоте,
Хоть мы не разобрались –
Зачем нам эти лучи в темноте,
Откуда они взялись.
 

20 января

«Почему-то приснилось – беру я себе билет…»

 
Почему-то приснилось – беру я себе билет
Прямо в космос глубинный, беру, не смотрю на числа.
Я в весеннем пальто. Неизвестно, сколько мне лет.
Я с собакой лечу. Без собаки нету и смысла.
 
 
Почему-то с собакой. Лечу, как к себе домой.
Не желаю писать, звонить или делать знаки.
Кому надо – знает, где я. И боже ты мой,
Что я буду делать в воздухе без собаки.
 
 
Почему-то без книжки. Когда я летала без книг.
Никогда, пожалуй. Но где мой Умберто Эко….
А теперь пожалуйста – десять часов как миг.
Потому что полет так естествен для человека.
 
 
Почему-то уже прилетела, и вот беда:
Нет при мне паспортов, ни моих номеров мобильных.
Но открыты ворота. И я прохожу туда,
Где не нужно земных пустяков обильных, дебильных.
 
 
Почему-то снится – иду я собакой, а что,
Вдоль реки, пожалуй, одуванчик, чертополохи.
И на мне весеннее легкое то пальто –
Я уже сказала, что не помню, какой эпохи.
 
 
Я совсем не знаю, куда нас звезды ведут.
Мы смеемся с собакой. Мы главного не разглядели.
Да, летели долго. Но, может, нас и не ждут.
И совсем не ждали. А мы уже прилетели.
 

21 января

«Теперь об этом. Не рассеяться…»

 
Теперь об этом. Не рассеяться.
Не сниться. Не задеть пером.
Согласно возрасту – надеяться
Не нанести себе урон
 
 
Непоправимый. Если падая,
То только в сторону и вбок,
И критиков жестоких радуя,
И артистический лубок.
 
 
Гитару ль подарить детенышу,
Не обучив его игре.
К урокам неприобретенного
Он пристрастится во дворе
 
 
Московском-юношеском-бешеном,
Как плащик на гвозде повешенном.
Да там и девочка жила,
Та самая, что не ждала.
 
 
Ждала-ждала. А все ж не думала.
Свечу зажгла, на пальцы дунула,
И пальцы склеились в крыло.
Вот повезло так повезло.
 

23 января

«Мой зимний стиль, мой голос летний…»

 
Мой зимний стиль, мой голос летний.
Но рядом – ангел мой последний.
Блокнот мой тонкий запасной.
Пожалуйста, побудь со мной.
 
 
Что я успею, как я буду
Тут с вами жить, не веря чуду.
Вот ты, мой ангел прописной,
Пожалуйста, побудь со мной.
 
 
Приду домой, одна, с цветами.
День-ночь меняются местами.
Но ты, мой ангел отпускной,
Не уходи, побудь со мной.
 
 
Болтай со мной, веди машину.
Всему найдем первопричину.
Будь рядом, ангел отставной.
Пожалуйста, живи со мной.
 

23 января

«И вот я написала на краю…»

 
И вот я написала на краю –
Позволь цепляться за руку твою.
 
 
Позволь мне хныкать, напролет рыдать.
Позволь мне горе мыкать и страдать.
 
 
Позволь-позволь мне тусклый чай и хлеб.
А ты иди скучай, хоть тыщу лет.
 
 
Скучай со мной, я знаю, как скучна.
Как всякая, что стала не нужна.
 
 
Позволь, я буду тут лежать и жить.
А ты изволь, валяй чего-то шить.
 
 
Картошку чисть, бульон вари свежей.
И делай вид, что ты из ворожей…
 
 
Как я там написала, в том раю –
Позволь держаться за руку твою.
 
 
Позволь мне эти метлы и совки,
Не отнимая царственной руки.
 

25 января

«Как струны натянуть себе же в помощь…»

 
Как струны натянуть себе же в помощь,
Как нехотя уснуть уже за полночь…
Не спится, хоть глухая темнота.
Усни, бедняжка, видишь, все безлюдно.
Входи скорей, не так уж это трудно.
Почти не населенные места.
 
 
Никем-никем. А ведь могли бы люди,
Такие, что и слыхивать о чуде
Не слышали. И слышать не могли –
Могли бы эти люди грубоваты,
Чьи пальцы нарочито крючковаты –
Меня с тобою приподнять с земли
 
 
И вдруг перенести в такое место,
Что было бы темно и неизвестно,
Но синим светом все ж освещено.
Там дачный дом нам выстроен бесстыдно….
Роскошный, светлый весь, и очевидно –
Здесь нашим детям быть разрешено.
 
 
Здесь станут жить твои-мои детишки.
Тут будет все. Но прежде все же – книжки.
Все стены в светлом дереве, стеллаж.
Вот наконец-то мы чего добились…
Такой тут синий свет – а сколько бились
А все не выходило, блажь да блажь.
 
 
Все выдумка. Фантом. Мираж воздушный.
Все призрак этот, слабый и тщедушный.
Как худенький садовник, тот, в тени,
Что дом себе под яблоней устроил,
Судьбу перекроил, струну настроил,
Не бойся и в окошко загляни.
 

26 января

«Говорила я мальчику – не взрослей…»

 
Говорила я мальчику – не взрослей.
Будешь каменный, черствый, дитя веселей,
и честней, и игрушек масса.
Говорила юноше: будь смелей,
И взрослеть не вздумай, и не жалей
О себе дальше пятого класса.
 
 
Говорила я взрослому: только не ты.
Из кромешной робости, из немоты
Не выходи, не надо.
Не взрослей, прошу же, о, не становись
Тем, кто смотрит на женщину сверху вниз
с известной холодностью взгляда.
 
 
И еще одному: нет, только не ты.
Лучше я тебя лично в любые кусты
Затащу, пусть там будет жарко.
Будешь мальчиком снова тринадцати лет.
Вот тебе амулет. Вот счастливый билет.
Или Лорка. Или Петрарка.
 

26 января

«Но стихи не желают звучать ни скучно ни приторно…»

 
Но стихи не желают звучать ни скучно ни приторно.
Не хотят и не могут терпеть никакой кутерьмы.
Я сегодня купила три разноцветных свитера.
Хотя не ощущаю присутствия даже и небольшой зимы.
 
 
Но, быть может, зима еще и придет, со своими железными розами.
Будет пальцы колоть, губы скатывать в тонкий рожок.
А один-то свитер – такой золотисто-бронзовый.
Я давно свитеров не носила, пойми, дружок.
 
 
А еще полосатый. С каких-то пор я моряцкое
И надеть могу, и смотреть на себя смеясь.
А еще и красный. И вот это все дурацкое
Примеряя, рассматриваю и усматриваю тут связь
 
 
Между мной и зимой. Хоть люблю я ее, колючую…
Раз она смеется, похлопывает по спине –
Почему бы и мне не купить себе что-то по случаю…
Почему бы и мне не устроить хоть что-то вместо зимы, почему бы и мне…
 

27 января

«Одноглазье мое, одноочество…»

 
Одноглазье мое, одноочество,
Ты часовня на детской крови.
Одиночество есть одиночество.
Как его ты там ни назови.
 
 
Описал ты его силлабически
Или выбросил рифму давно,
Оно смотрит в тебя циклопически,
Суеверно, угрюмо, темно.
 
 
Допотопное, невероятное,
С изувеченным яростным лбом.
Утверждает собою обратное,
Чем попсовая в мире любовь.
 
 
Так и светит лучом и прожектором
В постоянный оконный проем.
И работает старым прозектором,
И клеенчатый фартук на нем.
 

28 января

«Этот возраст, на прошлой неделе…»

 
Этот возраст, на прошлой неделе
Вдруг расставивший все по местам…
Перестанешь быть тоненькой элли.
Будешь стеллой, виллиной, а там,
 
 
А потом-то и вовсе горгоной,
Вряд ли как-то для дела пригодной.
Вряд ли фея. Скорей – голова,
Что, конечно, бормочет слова
 
 
И стишки, и смешные напевы.
Но другие-то дочери евы,
Хороводы с успехом водя,
Огороды кругом городя,
 
 
Те смеются накачанным смехом.
Их рулады разносятся эхом.
Но не ты, дорогая моя.
Ты такого не можешь в помине.
 
 
Хорошо, если угли в камине
Кочергою подвинешь кривой
Да устало качнешь головой,
 
 
Полной странного, с детства, гипноза.
На пороге остеопороза…
Этот возраст. О сколько же врут
О тебе. Ты и есть – изумруд.
 

30 января

«Тонкою пленкой едва отделен…»

 
Тонкою пленкой едва отделен,
Верен своим атлантидам –
Ходит и ходит ко мне почтальон,
Мальчик с потерянным видом.
 
 
Он и приносит налоги как раз,
Штрафов безжалостных груду.
Что еще нужно бывает от нас
Злому чиновному люду…
 
 
Вот он звонит, безымянный гонец
Из невозвратного мира,
Где обнимаются сын и отец,
Каются дочери Лира.
 
 
Но и офелия все еще тут
И невредима гертруда.
Дети – ромео с джульеттой – растут,
Тоже наследники чуда.
 
 
Так из забытых каких-то миров,
Где человек не бывает –
Мальчик приходит, не очень здоров,
А ведь живет-поживает,
 
 
Чтоб принести заказное письмо
Женщине или мужчине.
Чудо приходит почти что само,
По неизвестной причине.
 

1 февраля

«Так временами уставать…»

 
Так временами уставать,
Как с самых юных лет бывало.
Не хныкать, носом не клевать,
Укутываясь в покрывало,
 
 
Не чай уютный кипятить,
Не чашки белые расставить,
Чтобы самой себе простить,
Да и бретельки не поправить.
 
 
Все от усталости одной,
Тяжелой, мощной и бесстыдной.
Она навалится стеной
С угрюмой силой очевидной.
 
 
Так может только лишь она,
Моих мозолей королева.
Не покровительница сна,
Не укротительница гнева,
 
 
Моя усталость с юных лет –
Ее оттенки в просторечье.
И нерубцующийся след
На плоском сухоньком предплечье.
 

1 февраля

«А какие мои обстоятельства…»

 
А какие мои обстоятельства
Оказались сильнее всего?
Это те, что сильнее предательства.
Так немного, почти ничего.
 
 
А какие еще обстоятельства
Оказались других не слабей?
Это те, что сильнее приятельства,
Ненавязчивой тяги людей.
 
 
И последнее есть обстоятельство
Оказаться не против – а за.
Дополнительное обязательство –
Напоследок не прятать глаза.
 

2 февраля

«Потом такой человек…»

 
Потом такой человек
Входит в мои четыре стены.
И говорит: я тут, оставь свои сны.
Негромко: пойдем со мной.
Собирайся же ты скорей.
И стоит за моей спиной,
У самых моих дверей.
 
 
И разводит руками: смотри ж,
как я тут живу.
Забудь наконец Париж,
потеряй Москву.
Никаких собак.
Никаких подросших детей.
Все как прежде – так,
будто нет у тебя новостей.
 
 
Только я – твоя новость.
Единственная, во мгле.
Твоя исповедь, заповедь, повесть
Тут на Земле
И возник я из ниоткуда,
Из темноты.
Прохожу по разряду чуда.
Просила ж ты.
 
 
Я просила, конечно.
Кто же не просит, кто.
Мне давно кромешно,
В любом моем ярком пальто.
Какие я ни беру перчатки
Или шарф и другой атрибут –
Волки воют внутри, а волчатки
Стенки скребут.
 
 
А потом то вдруг небожитель,
Глаза грустны,
Входит в каменную обитель,
В мои зимние сны.
И показывает рукою себе на грудь,
И говорит: со мною пожалуйста, уж побудь.
Но сперва то медведи-волки,
Нехоженые леса.
А потом, с очень дальней полки –
Чудеса.
 

3 февраля