Читать книгу: «Тайные грехи кроткой голубки», страница 3

Глава 6.

– Но поймите, я вовсе не напрашиваюсь на визит… Я только просила бы разрешения посмотреть то место в саду, где убили этого писателя, – пыталась объяснить Анна пожилому слуге в затёрханном сюртучке, который, выйдя на порог дома, смиренно и упрямо твердил: «Пущать не велено».

– Как в воду глядел, – пробормотала Анна, отворотившись в сторону, и вздохнула. Последние слова ее относились в Платону Теодоровичу, который точно предсказал, что теперь, после таинственного убийства писателя, им откажут от дома вдовы Астафьевой.

А отвернувшись от слуги, она столкнулась – почти лицом к лицу – с молодым человеком весьма приятной наружности. Они оглядели друг друга: Анна – рассеянно, молодой человек – заинтересованно и даже восхищенно. После чего она, не оборачиваясь, отправилась ловить извозчика, он же, поминутно оборачиваясь на изящный силуэт удаляющейся Анны, направился к дверям дома Астафьевой и о чем-то заговорил с привратником.

До Анны донеслись слова слуги:

– Да уж там полиция весь сад обыскала…

Анна сделала гримаску. Что могла искать полиция в саду? Выброшенный пистолет? Совершенно очевидно, что у преступника не было нужды его выкидывать. Бешеный ливень прогнал прочь из сада всех. Никто не пошел бы под таким дождем обыскивать сад в поисках Горчичникова, да и после этого – разгуливать там по колено в мокрой траве желающих не было. Никто не знал, что Горчичников убит, никто не вызвал полицию, которая бы задержала и обыскала всех. И никто не мешал преступнику вынести пистолет за поясом брюк или под юбкой…

Она вышла на главную улицу, помахала рукой извозчику и потребовала отвезти ее в департамент полиции.

Ровно в тот самый момент, когда Анна Викторовна устраивалась в коляске извозчика поудобнее, Платон Теодорович, весьма взволнованный, вбежал на веранду внутреннего дворика, где Яков Платонович мирно сидел в старомодном кресле-качалке с чашкой кофию. Солнечные блики и кружевная вязь теней от листвы клена, склонившегося над верандой, создавали очаровательный уют. Но Платону Теодоровичу было не до уютных впечатлений; в руках у старика была какая-то записка.

– Ты видел это, Якоб? – вскричал он, потрясая листочком бумаги, – Нет, ты это видел?!

– Что это?

– Записка от твоей жены. Она пишет, что отправилась поговорить с начальником департамента полиции…

– О Боже, помоги этому несчастному, – пробормотал Штольман, возводя очи к небесам, и пригубил кофий.

– Ты пьешь кофий – а тем временем твоя жена лезет прямо к черту в зубы. Ну сделай же что-то… Это бедное дитя…

– Папенька, вам налить черного или со сливками?

– Якоб, как ты можешь быть так спокоен!

– Ну хорошо, хорошо, – Штольман успокаивающим жестом выставил ладони перед собой, – сейчас пойду выручать бедную крошку из лап дракона, – лицо его осветилось ослепительной улыбкой, – только сначала кофий допью…

Бедная крошка, меж тем, сидела на жестком казенном стуле перед «драконом», и нежно ему улыбалась.

– Штольман, Анна Викторовна, – представилась она, – как я могу к вам обращаться?

– Брюхановский, Петр Мартынович, – пробасил плотный немолодой мужчина, чье лицо было украшено раздвоенной бородой, завитыми усами и пышными бакенбардами; из этой растительности выглядывал круглый красный нос. – А вы не родственница будете Платону Теодоровичу Штольману? Доктору? Он как-то у моей свояченицы мигрень вылечил…

– Это папенька моего супруга, и мой свекор, – пояснила Анна, улыбаясь еще более лучезарно.

– Постойте, – тут мне намедни говорили, что вы..

– Вам сказали, что я застрелила писателя? – Анна мило улыбнулась, затем прыснула от смеха совершенно по-детски. – Я похожа на убийцу? Да ради Бога – зачем мне убивать человека, которого я видела впервые в жизни?

Петр Мартынович оглядел Анну критически, остановился взглядом на нежных детских губках, широко распахнутых искренних глазах. И впрямь, вот же болван этот Мартемьянов! Разве можно эту малютку вообще воспринимать всерьез?

– Так по какому вы вопросу ко мне? Прошение, жалоба? Вас обидели мои сотрудники, и вы хотите?

– Нет, нет, у меня ничего личного… Просто мне очень хотелось бы поговорить с вашим судебно-медицинским экспертом, если это возможно…

– За какой надобностью?

– Понимаете, я тут столкнулась с кучей непонятных дел! – Анна подалась вперед, широко распахнув глаза и слегка приоткрыв ротик. – Например, один человек умер, вроде как от холеры, а эпидемии не было. Я и думаю – не могло ли быть так, что его отравили чем-то – но так ловко, что врач по ошибке принял отравление за болезнь?

– Кто ж это так умер? – насторожился полицмейстер.

– Это было несколько лет назад. Театральный антрепренер, сейчас посмотрю… ах, извините, у меня тут на бумажке записано… Семагин Илларион Поликарпович…

– Был такой. А с чего вы взяли?

– Да потому что не бывает эпидемии холеры на одну персону! На одну персону бывает что угодно, только не холера! Если бы это была она, то заболела бы куча народу, в густонаселенном городе! Он же в театре был каждый день; он с женой, со знакомыми общался… И вот: никто не заразился, разве не странно?!

– Ну, повезло видать. А вам-то, сударыня, что за печаль?

– Но как же? Петр Мартынович, если мое предположение верно, то получается что же?! Что в городе на свободе разгуливает, – Анна снова подалась всем телом вперед, подняла многозначительно палец и произнесла зловещим шепотом, – отравитель! И кого он отравит в следующий раз? Может, нас с вами?

–Да зачем же ему нас с вами травить? – озадачился полицмейстер.

– Да ну как же вы не понимаете, Петр Мартынович! – Анна вскочила на ноги, обежала большой канцелярский стол и наклонилась к Брюхановскому доверительно. – Мы же не знаем мотивов, почему он антрепренера отравил! А значит, мы пока и не знаем, почему он может нас с вами… понимаете?

Петр Мартынович секунду или две смотрел на Анну – на ее прелестное, наивно-полудетское личико, на ее розовые губки – смотрел, давясь ухмылкой; затем издал что-то вроде «Кхе-кхе», и, наконец, затрясся, захохотал в голос.

– А ваш супруг, – выговорил он наконец и снова захихикал, колыхаясь всей тушей, – а ваш супруг вообще-то за вами присматривает, мадам? А то вы тут решили, как я вижу, в полицейское расследование поиграть…

И тут дверь начальственного кабинета распахнулась. В нее просунулся служащий и доложил:

– К вам надворный советник Штольман, Яков Платоныч, просили доложить…

– Это не ваш ли муж? Кхе, кхе! Легок на помине. Проси! – махнул рукой начальник департамента.

И в широко распахнутую дверь легкой походкой вошел, улыбаясь своей фирменной улыбкой, Яков Платонович.

– Добрый день, ваше благородие, – он поклонился, – надеюсь, моя супруга не причинила вам большого беспокойства…

– Да нет, – посмеиваясь, возразил начальник департамента, – я бы сказал, пусть заходит почаще. Она у вас часто в сыщика играется?

– Да, это у нее такое увлечение, – кивнул Штольман, – дело, видите ли в том, что я и сам полицейский… в Петербурге, следователь по делам об убийствах…

– А! так мы с вами коллеги!

– О да. Но у моей супруги любовь к мужу простирается и на любовь к его профессии…

– Трогательно, кхе-кхе, весьма. Вообразите, кхе-кхе, желала поговорить с нашим судебным экспертом!

– О чем же? – крайне удивился Штольман.

– Да ваша супруга, извольте видеть, вообразила, что несколько лет назад отравили местного антрепренера…

– Что вы говорите?! – изумился Штольман. – И кто бы его мог?

– Кхе, кхе! ума не приложу, кто его бы мог, хотя, если вдуматься, вся труппа – с удовольствием. Ужасные шельмы эти антрепренеры! Сколько я на них жалоб получал от актеров, что еще один смылся с кассой, не уплативши им после антрепризы!

– Но этот вроде никуда не убегал? Впрочем, Бог с ним. Пойдемте, душенька, – обратился он к Анне, – если вам угодно, обсудим это дома…

Анна приготовилась возмутиться, но тут в дверь кабинета даже не вошел, а вбежал служащий, и заявил.

– Вашблагородь, к вам тут следователь Мартемьянов, говорит, что убийцу писателя схватили.

– Уже? – удивился Штольман.

– Давай сюда, – распорядился Брюхановский.

И в распахнутую дверь вошли двое городовых, таща перед собой за шкирку того самого юношу, которого Анна намедни встретила у ворот особняка Астафьевой.

– Где взяли? – осведомился начальник департамента у вошедшего следом Мартемьянова.

– Да сам пришел, Вашблагородь. Верно же говорят, что преступника тянет на место преступления – вот там его и прищучили.

– Ваше имя? – грозно рявкнул Брюхановский.

Лицо молодого человека было бледным и ошеломленным. Он, похоже, совершенно не мог осознать, что с ним случилось, и как это он, еще полчаса назад свободный и благополучный человек, попал в такой переплет. Он поднял голову, и глядя в глаза Брюхановскому, произнес тихо и отчетливо:

– Даньшиков, Евгений Александрович. Я никого не убивал.

Глава 7.

Анна нахмурилась и инстинктивно подвинулась ближе к мужу. Даньшиков – где она слышала эту фамилию? Ей-Богу, слышала…

– Я, Вашбродь, сперва думал, что там кто-то с кем-то поссорился, ну и писателя того, пришили, – весьма путано объяснял между тем Мартемьянов, а дело-то давнее, вона как… Хозяйка, Астафьева, его узнала: у него через этого писателя полюбовница померла, вот он его и того…

– Ни черта у тебя не разберешь! – рявкнул Брюхановский. – Ступай, пиши рапорт, этого сам допрошу. Господа, – обратился он к Штольманам, – как вы понимаете, я не могу больше уделить вам внимания…

– Он не может быть виновен! – вскричала Анна, – я уверена, что не может!

– Отчего же не может, сударыня?! – грозно повернулся к ней Брюхановский.

Анна замешкалась. Не будешь же объяснять, что она подозревает совсем другого человека… что ее подозрения, пока смутные, показывают в другую сторону….

– Я… я не знаю, – растерянно прошептала Анна. – я просто так чувствую… У него глаза добрые!

Брюхановский снисходительно усмехнулся.

– Сударь, – обратился он вежливо, – вы, как полицейский, объясните вашей супруге, что мы не по глазам гадаем, когда ведем следствие…

– Аня, успокойся. Все будет хорошо, пойдем, – шепнув это Анне на ухо, Штольман повернулся к выходу. Анна уже собралась было последовать за ним, и в последний раз обернулась на Даньшикова…

– Сударыня! – крикнул он внезапно, – сударыня, спасите моего ребенка! Прошу вас! Моя дочь, гостиница «Метрополь», нумер семнадцать… Там няня, но у них денег нет…

Анна смотрела на него ошарашено, не в силах даже как-то ответить. Штольман повернул лицо к несчастному, всмотрелся в него, и коротко кивнул. Затем, подхватив Анну за локоть, подтащил ее к двери – и супруги Штольманы покинули полицейский департамент…

– И что будем теперь делать? – осведомился Штольман.

– Придется спасать ребенка, – отвечала Анна виновато и растерянно.

Дальнейшие события развивались стремительно: нянька в гостинице, узнав, что ее хозяин арестован по обвинению в убийстве, схватила свой узел и рванула к двери, заявивши категорически, что она так сказать, «вне игры».

– Уговору такого не было, ишь чего!– бубнила она. – Мало ль как обернется – ежли он кого убил, так еще скажут, что я ему помогала. Вона ваша девочка, забирайте, а мне такого даром не надобно!

– Мда, – только и произнесли хором супруги Штольманы.

Вечером же того дня годовалая девочка, сидя на ковре в гостиной Платона Теодоровича, пыталась пухлой ручонкой ухватить за хвост кота, который отбивался от нее пухлой лапой. Никто не знал, как зовут девочку – нянька исчезла с такой скоростью, и сопровождала свой уход такими воплями, что спросить об имени ребенка они просто не успели…

Луиза варила манную кашу; Платон Теодорович принес с чердака и теперь чинил детскую кроватку – меж тем Анна сидела с подавленным видом, угрызаясь совестью. Она подсчитывала, сколько же неприятностей произвело ее появление в городе: скандал в доме Астафьевой, убийство писателя, ее собственный несостоявшийся арест, и теперь появление в доме ребенка, который, конечно же, нарушит покой хозяина…

Выйдя в сумеречный сад, она попыталась успокоиться, но тщетно. Над садом плыл медовый аромат цветущей липы. Белая, нежная долька луны прорисовывалась на летнем небе; глядя на нее, Анна тихо взмолилась небесам – вырваться наконец из этих странных неприятностей, которые словно опутали ее – да так, что любая попытка вырваться влекла за собой новую неприятность…

Вернувшись в комнаты, она зажгла свечи; поставила их на стол. Сосредоточив взгляд на мерцающих огоньках, Анна произнесла почти умоляюще:

– Дух человека, который может мне подсказать хоть что-то, явись… Дух того, кто может дать мне хоть какую-то подсказку, явись…

И дух явился.

То был грузный мужчина лет сорока с лишним; одет он был по-домашнему – халат поверх небрежно распахнутой рубахи. Волосы седые с залысиной; широкие кустистые брови…. Дышал он тяжело, глаза его блестели; вид он имел нездоровый.

– Кто вы? – прошептала Анна. – Кто вы и что вы мне хотите подсказать?

Мужчина смотрел на нее молча, затем слегка протянул руку, на нее откуда не возьмись, вспорхнул ворон – и уселся, уставившись на Анну круглым блестящим глазом.

– Что это значит? – голос Анны срывался.

Ворон повернул голову, снова посмотрел на Анну глазом-ягодкой, и глаз этот вдруг загорелся изнутри синим светом, переливчатой искрой, сверкнул длинным синим лучом… Мужчина, держа на руке ворона, другую руку приложил к груди, закашлялся глубоким, лающим кашлем… Неожиданно Анна услышала стук – то был словно стук сердца, но доносившийся словно издалека, стук все ускоряющийся, бешеный, безумный, еще быстрее, еще… и вдруг исчезло все: и мужчина, и ворон.

Глава 8.

А наутро свершилось то, чего ждал все это время Штольман.

А именно, из Петербурга на имя начальника департамента полиции П.М. Брюхановского, пришла наконец-то депеша за подписью Самого Высокого Начальства.

«Настоящим приказываю расследование дела об убийстве писателя Горчичникова Н.Н. поручить находящемуся в настоящее время в Бряхимове следователю уголовной полиции С-Петербурга… надворному советнику Штольману Якову Платоновичу… проживающему по адресу… Дата, подпись».

Брюхановский с крайним возмущением смотрел на депешу. Он терпеть не мог вмешательства в свои дела. С другой стороны….

Брюхановский вздохнул. Допрос Даньшикова, который он провел лично, ни к чему не привел. Признаваться сей подлец не желал категорически. Про свое алиби высказался смутно:

– Вы все равно этому человеку не поверите, даже если он и подтвердит, что я был у него – а еще вернее, что он и не подтвердит…

К черту! – решил Брюхановский. В этом деле все безнадежно. Пусть этот столичный хлыщ, Штольман, сам выпутывается… Петр Мартынович вспомнил прехорошенькую супругу «хлыща», и завистливо вздохнул. Вот же гад, везет же… Прохиндей петербургский! Тем более, он достоин наказания – надо предоставить ему это провальное дельце.

– Мартемьянова ко мне!

Мартемьянов явился, и доложил, что никаких продвижений в деле не имеется…

– Читай, – Петр Мартынович сунул в лицо Мартемьянова депешу. Мартемьянов прочел и расцветкой стал напоминать вареного рака.

– Это как же это, вашбродь, ась? – промямлил он.

– А вот так. Теперь ты у него в распоряжении, и пригласи его сюда – понял? Живо!!!

Итак, дорогие читатели, Штольман появился в департаменте полиции – как всегда невозмутимый, ироничный и элегантный – и уведомил начальника о своем прибытии. Начальник отреагировал покачиванием головы и не вполне внятным вопросом:

– Как это вы свое начальство-то уговорили, а?

– Я уговорил? Да помилуйте, Петр Мартынович! – всплеснул руками Штольман. – Взойдите в мое положение! я приехал в ваш город отдыхать после напряженной работы… и теперь, бросить мой отдых и опять заняться работой – уверяю вас, вовсе не такое счастье, как вам кажется; мне этого счастья и в столицах хватает…

– А чего ж тогда? – пробубнил Брюхановский.

– Я не уверен, что понял ваш вопрос, – улыбка Штольмана приняла вид совершено ослепительный, – вероятно, вы хотите знать, чем вызвано беспокойство Петербургских властей по поводу происшедшего? Скажу только вам, и только по секрету, – Штольман понизил голос и проговорил тоном совершенно заговорщицким, – дело тут такое, что может приобрести характер политический…

– А эттт… эттт… это как же?! – начал заикаться Брюхановский.

– Да так-с! Вы ведь интересовались литературным творчеством этого господина, Горчичникова?

– Признаться, я как бы не очень…

– Ну да, ну да. Так вот: напрямую против властей он не выступал. Но действовал гораздо хитрей! Он описывал всю жизнь в России как нечто совершенно ужасное, все его герои несчастны, и все плохо… И, начитавшись его творчества, иные слабые умы начинали думать: кто ж виноват в том, что все так плохо?! И какой они должны были сделать вывод?

– Это, вроде, как мы получаемся виноваты? – догадался Брюхановский.

– Вот именно, – Штольман многозначительно поднял палец. – Именно! И позвольте заметить, что такие писатели в сто раз вредоноснее, чем те, кто призывают противу властей напрямую. Потому что вообразите: живет юноша, у которого все хорошо, мир вокруг него светел и ясен, и зачем же ему бунтовать против самодержавия, не так ли? Призывать к бунту такого человека просто бессмысленно, ему и так хорошо! Так?

– Так, – согласился Петр Мартынович.

– Вот и надобно сперва подготовительную работу, так сказать, провести. Рассказать тому юноше, как все, оказывается, плохо!

– Так он же своими-то глазами глядючи, разве не видит, что все это враки…

– Верно! Верно! – вскричал Штольман. – Но извольте обратить внимание на такую мощную силу, как общественное мнение! Молодой человек зависим от мнения друзей. Его друзья прочтут творчество этого деятеля и начнут говорить, как все плохо… и сей юноша поверит в это самое «плохо», даже сидя на шелковых подушках…

– Бог ты мой! – Брюхановский имел вид человека прозревшего и одновременно ошарашенного, – а ведь моя супруга, она тоже была в числе его поклонниц!

– Помилуйте, когда все дамы в городе кого-то обожают, нетрудно влиться в общую струю. Это как мода: если все подруги надели шляпки и ботинки модного фасона, как же можно отстать? – Штольман улыбнулся.

– Ну, я с ней поговорю еще, – буркнул начальник департамента, – но вы, стало быть думаете, его из-за политики убили?

– Я пока ничего не знаю, – Штольман снова ослепил Брюхановского улыбкой, – скорее всего, вовсе нет. Но вы же понимаете, как это разделают столичные журналисты! Эти проклятые щелкоперы только и ждут повода для скандала! Цензура, конечно, не позволит им написать в заголовке, что-де «Бесстрашный борец за правду пал жертвой режима!» – но не извольте беспокоиться, они найдут способ эзоповым языком внушить доверчивым обывателям именно эту крамольную мысль! Они будут доказывать, что это власти приказали его тайно убить! И вот, опять власти у них виноваты. Опять власти у них оклеветаны! Поэтому наша первая задача – доказать, что никакие власти никого не убивали; что это – обычная уголовная история…

– Работайте, голубчик, – Брюхановский едва не прослезился.

Покинув кабинет начальника, Штольман обратился к Мартемьянову:

– Ну-с, доложите, каковы ваши успехи. Чем вы занимались все это время в саду мадам Астафьевой?

– Так пистолет искали.

– Нашли?

– Никак нет.

– То есть, куча времени потрачена напрасно; за это время убийца мог вообще сто раз уехать из города…

– Так мы убийцу схватили, – припомнил Мартемьянов, – этого Даньшикова.

– Вы схватили не убийцу, – менторским тоном произнес Штольман, – а всего лишь того, у кого был мотив для убийства; это не одно и то же. Ладно, посмотрим, что за бедолагу вы поймали…

… Сидя за столом напротив Даньшикова, Штольман прикидывал, как начать. Затем, обернувшись к Мартемьянову, распорядился:

– Мартемьянов! Принесите чаю два стакана – для меня и подследственного…

Мартемьянова перекосило от негодования, но он тявкнул «Слушаюсь!» и вышел.

– Могу вас успокоить – ваша дочь в безопасности, – так начал Штольман.

– Где она?!

– У меня дома, где же еще, – усмехнулся Штольман, – кто, кроме меня, еще о вас позаботится.

Он сделал паузу, дав юноше переварить эту мысль. Добавил:

– Хорошо кушает, таскает нашего кота за хвост, так что у нее все отлично.

И с удовлетворением заметил, что Даньшиков глубоко вздохнул и расслабился. Расслабился – это отлично. Чтобы закрепить достигнутый эффект, Штольман ослепительно улыбнулся.

– Ну, так расскажите, как вы сюда попали? – на лице его был написан самый доброжелательный, самый участливый интерес.

– Это длинная история…

– Ну мы же с вами никуда не торопимся? Вы, любопытства ради, пришли, посмотреть на место, где убили эту знаменитость… великого человека… да?

Не надо думать, дорогой читатель, будто Штольман не знал об отношениях Даньшикова и Горчичникова – еще накануне Анна поведала ему об этой истории все, что знала. Именно поэтому Штольман, дав Даньшикову расслабиться, внушив доверие к себе, тут же нанес укол, весьма чувствительный для его самолюбия.

– Это он-то великий?! – взвился Даньшиков. – Да он… А впрочем, я же понимаю, все его таким считают, и никого не переубедишь.

Он вздохнул горько; сделал паузу.

– Да, я хотел посмотреть… Только не из любопытства. Скорее, из злорадства!

– Вы его так ненавидели?

– Да уж – было за что.

– Так поведайте.

– В этой истории все настолько нелепо, что вы мне не поверите.

– А вы уж расскажите, вдруг поверю…

Даньшиков мялся, барабанил пальцами по столу, затем выпалил:

– Ну – да, да, да! Я не из тех, кто влюбляется «по расписанию»…

– По расписанию – это как? – усмехнулся Штольман.

– Да так. Сначала учеба, потом положение в обществе, состояньице сколотил, купил квартирку; потом вспомнил, что надобно жениться – и, как по заказу, влюбился, опять же удачно, в благонравную девицу, невинную и с приданым. А я влюбился в замужнюю, да мало этого! Влюбился, будучи студентом, на полном содержании у папеньки, завися от него во всем… Скажете, надо было взять себя в руки? Отказаться от своего счастья? Если вы любили, то знаете, каково это – когда случай-то сам в руки идет, когда женщина желанная – вот она, только руку протяни, а если откажешься, то может, другого случая-то и не будет никогда! И словно бес в ухо шепчет – ну же! Вот оно, счастье твое, бери… Обними ее и забудь обо всем…