Читать книгу: «Морская звезда», страница 3

Глава 2. Дороги Европы

Коллежских документов хватило чтобы беспрепятственно пересечь границу. В Вильно Алексей сел в почтовую карету до Варшавы, а уже под Гродно попутчиками подсели два шляхтича, усатые, в запыленных кунтушах и при саблях. Один чуть постарше Алексея, другой уже в возрасте, с волосами тронутыми сединой. Покосившись на уже сидящего там молодого пассажира в не новом, но еще прилично выглядящим дорожном жюстокоре, они сдержанно кивнули и нейтрально поздоровались. Первые версты пути в карете хранилось молчание. Старший шляхтич надменно и презрительно осматривал спутника, его местами потертые пуговицы и прислоненную к сидению трость, некогда дорогую, с резным костяным набалдашником, но сейчас черный лак на ней потрескался, и под ним проступала коричневая древесина. Трость перед отъездом всучил Алексею Николай. Путь лежал неблизкий, а трость – “и вещица модная и в качестве оружия сгодится”, – напутствовал он.

– Czy pan jest Polakiem? – первым не выдержал затянувшейся тишины шляхтич, обращаясь с вопросом к Алексею.

Григорьев ответил, что он из России и плохо понимает польский. Последнее не совсем соответствовало истине, но ему хотелось избежать расспросов. Офицер на пограничной заставе советовал проявить осторожность. Хоть дороги оставались открытыми, в Польше было неспокойно. В Европе разгоралась война. Приходили противоречивые вести о стычках неподалеку от Бреслау.

Ответ Алексея разрядил обстановку. Поляки узнав, что их не понимают и они могут говорить свободно, завели разговор между собой. Карету трясло на ухабах, а начавшийся дождь барабанил по крыше, навевая сон. Пахло мокрой тканью, табаком и влажным деревом. Алексей прикрыл глаза, в полуха прислушиваясь к разговору.

– И всё ж таки скажу, пане Казимир, что сейм надо распустить. Где это видано: шляхта кричит, либерум вето, а толку – ни на грош! – воскликнул младший поляк. – Разве не видно, что вся Европа меняется? Пруссия уже делает армию по прусскому уставу, в Австрии чиновники судят без мзды, а мы всё пируем и вместо судьбы земли Польской о личной выгоде печемся.

– А что вы предлагаете пан Станислав? – возмутился старший шляхтич, – Отдать королю власть, как в той же России или Пруссии? Глазом моргнуть не успеете, как все наши свободы приберут к рукам. Нет уж. Никаких новомодных реформ. Пускай все идет как шло.

– Скажу прямо – или мы сами исправим Речь Посполитую, или соседи нас “исправят”– горячо отвечал молодой шляхтич, – Говорят, пруссаки продвигаются к Саксонии. Австрия только и ждет, когда Варшава задохнется от собственного гонора. А русские… они уже не те, что раньше. У них теперь флот, артиллерия, армия по европейскому образцу. Если ничего не менять, то не сегодня – завтра московиты, пруссаки или австрийцы установят у нас свои порядки. Где тогда вы окажетесь со своим либерум вето?

Под покачивание кареты, шум дождя и звуки голосов, Алексей заснул.

В Варшаве Григорьев задерживаться не стал. Город посмотреть хотелось, но оплачивать комнату в трактире – нет. Ограниченные финансы гнали гардемарина вперед, к цели. Перекусив на почтовой станции в окраинах города, Алексей сел в карету до Кракова, а оттуда, избегая прямой дороги в неспокойную Силезию, свернул южнее – через Моравию. Заканчивался второй месяц пути, когда гардемарин добрался до Оломоуца. Место глухое, но безопасное. Австрийская армия стояла севернее и сталкиваться с ней, а уж тем более с прусаками не было ни малейшего желания. В дороге, чтобы не умереть со скуки, Алексей слушал разговоры попутчиков и много размышлял. Все больше и больше он понимал мотивы Поспелова, отказавшегося от казалось бы заманчивой практики. И вопрос не только в том, что путь в Париж неблизкий, утомительный и небезопасный. Британия уже в начале года заключила союзный договор с Пруссией и официально объявила войну Франции, хоть столкновения на море шли уже давно. Значит теперь французы столкнулись не только с британским флотом на море, но и с прусским королем Фридрихом на суше. Практика обещала быть нескучной и очень рискованной. И сам Николай и его родители похоже держали руку на пульсе политической ситуации и при первых признаках опасности сдали назад, перетасовав все карты. Воспользовавшись простодушием Алексея они и свои обязательства выполнили, отправив обещанного гардемарина, и Николая от опасности уберегли. Скорее всего тогда в трактире Поспелов озвучил план отца, выдав его за свое нежелание ехать. И если посмотреть со стороны, то благородное дело ведь сделали – бедного сироту на практику морскую пристроили бескорыстно. Но копнуть глубже – интрига и тонкий расчет. Лис хитрющий все-таки Николашка Поспелов, и вся его семейка такая же. Однако несмотря на все эти выводы Григорьев ни о чем не жалел и на Николая не обижался. Он готовился стать офицером военного флота, и где как не на войне можно лучше всего к этому подготовиться.

Из Оломоуца Алексей отправился сначала в сторону Регенсбурга, затем – в Эльзас через Страсбург. Границу Франции он пересек легко и без инцидентов. Рекомендательного письма от французского посла в России де Вожира оказалось достаточно даже для того, чтобы избежать таможенного досмотра скромного багажа. Французская почтовая служба оказалась великолепной. Просторная подрессоренная карета, частая смена лошадей на свежих и вполне приличные дороги. Вот только попутчиков становилось все больше, но и слушать их оказалось занимательно. Этим Алексей совершенствовал свой французский и узнавал свежие новости. Сидел он в основном молча, изображая иноземца, кем собственно и являлся.

– Я верю, что скоро и мы, третье сословие, будем не хуже дворян в науке. Знание – вот власть, – говорил молодой аптекарь едущий искать работу в Париже.

– Знание, знание… А хлеб кто печь будет, а? От книжек ваших живота не наешь. На себя посмотри. Тощий – кожа да кости. Это все от книжек. Вот я виноград выращиваю, пока король себе новый дворец выдумывает, – отвечала вдова виноградаря, бойкая женщина средних лет, болтающая без умолку.

Женщину поддержал пожилой нотариус из Реймса:

– Не будь Либурнского вина, не было бы и песен в Версале

– Вот именно, без нас ничего бы не было, – тут же подхватил аптекарь, – не было бы ни хлеба, ни вина, ни дорог, ни аптек. Самого Версаля тоже не было бы. Не своими же руками король его строил.

Крамольный разговор прервался остановкой на почтовой станции в Труа. Пока возницы меняли лошадей в карету протиснулся новый пассажир: полный, потный, но хорошо и опрятно одетый мужчина с кожанной сумкой для документов в руках. В карете сразу стало тесно.

– Мсье, мадам, господа… Надеюсь, вам не слишком душно? Ах, чёртова жара! Что за погода – сыр плывёт, а люди потеют, как свиньи на ярмарке в Шалоне.

– Было не так душно пока вы месье не появились, – ответила бойкая на язык вдова.

– Ну уж простите мадам, что потревожил вас своим присутствием, – не обиделся мужчина, – я человек торговый держу лавку на улице Сент-Антуан: специи, оливковое масло, мыло марсельское. Вы, мадам, выглядели бы моложе, будь у вас мое мыло. Им даже маркиза д’Энтре пользуется, я лично ей поставлял!

– Хотите сказать что я выгляжу старухой, месье? – возмутилась вдова.

– Право мадам, я лишь хотел сказать, что с моим мылом ваша кожа станет как у маркизы.

Вдова собралась было парировать, но ее перебил нотариус.

– И как идут дела в столице? – спросил он, – Я в Париже давненько не бывал.

– Дела? Зажимают, мсье! Всё под откупщиками – соль, табак, вино. А мы платим. – вздохнул торговец, задев тем самым больную тему молодого аптекаря

– Верно вы подметили, месье, – включился он в разговор, – А кто хорошо живёт? Аристократы! Пьют бургундское, а наши дети едят вчерашний хлеб. И все говорят: “Молчи, ты третье сословие.” А мы, между прочим, и есть Франция!

– И что вы предлагаете? Бунтовать? – язвительно спросил нотариус

– Я так скажу: дайте нам законы для всех и не будет бунтов, – все больше заводился аптекарь, – А не дадите – ну что ж, как говорят: “Крышка закроется – пар пойдет вбок.”

– Только бунтов не хватало, и так все рынки дрожат, – торговец, тяжело дыша, начал обмахивать себя сумкой словно веером, – В воздухе пахнет большой войной, а то, что сейчас – это только цветочки. Англичане уже вооружают флот. Эти островитяне всё испортят, как всегда. И что бы там ни было, молитесь, чтобы Людовик не решился на ещё одну дорогую военную кампанию. Видите и без войны народ ропщет. А если начнётся – опять мальчишек на побережье, а дочерей замуж за вдовцов…

– Подъезжаем, – сообщил пассажирам возница.

Алексей прильнул к окну почтовой кареты, чем вызвал снисходительную улыбку торговца. Вдова засуетилась поправляя чепец, одевая капор обернутый черным крепом и натягивая перчатки.

После долгого пути по ухабистым дорогам Европы, Алексей с волнением всматривался в приближающие городские стены. Долгожданный Париж, о котором ему рассказывали преподаватели Морского корпуса, казался таким же таинственным и загадочным, как легенды о других континентах, открытых первыми мореплавателями. И вот копыта коней застучали подковами по мощеной булыжником мостовой и вскоре карета остановилась.

– Приехали. Добро пожаловать в Париж – с гордостью за свой родной город, произнес торговец и распахнул дверь.

Ноздри Алексея наполнил резкий запах. Розовая вода, пряности, и изысканные духи перебивались резкими запахами конского навоза, нечистот и разлагающих овощей. Алексей поморщился. Ни на что не похожий контрастный запах резко отличался от морской свежести Санкт-Петербурга и Архангельска.

– Я хотел бы нанять носильщика, чтобы перевезти свой багаж в центр, – обратился Алексей к смотрителям постовой станции.

– Разумеется, месье, одну минуту, месье – засуетился смотритель. Не прошло и пяти минут, как гардемарин Григорьев постукивая тростью по мостовой уже шел по парижской улице. Рядом катили тележку с дорожным рундуком.

Санкт-Петербург пожалуй не уступал Парижу красотой архитектуры. Строгий светлый просторный, выстроенный с имперским размахом, ровными улицами и геометрической упорядоченностью. Париж же производил совсем иное впечатление – узкие, тесные, петляющие улочки, хаотично нагроможденные дома соревнующиеся размерами. Современный классицизм в этом городе соседствовал с седой стариной. Фасады одних домов выглядели изящно и празднично: классическую строгость многим придавали пилястры и колонны, украшенные розетками и раковинами; верхние линии фасадов украшали орнаментальные барельефы и гербы владельцев, а горизонтальные выступы украшались декоративной отделкой в форме листьев аканта. А рядом – сажа на карнизах, вензеля, увитые плющом, обломанные головы ангелов над дверями, балконы с коваными решетками, где сохнут чьи-то чулки рядом с горшками базилика. Но больше всего поражало количество разнообразных торговых домов, магазинов, прилавков. Над каждой лавкой и торговой палаткой встречались вывески и все было написано такими изящными буквами,что они сами по себе казались произведением искусства.

И везде бурлила жизнь и яркая праздность, многоголосием гудела людская река. Носильщик оказался словоохотливым и не умолкал ни на секунду. Стоило Григорьеву повернуть голову вправо или влево, как он тут же давал описания и комментарии к увиденному. Благодаря носильщику гардемарин узнавал не только названия улиц, но и последние сплетни о разорившемся торговце или сбежавшей с офицером дочери владельца гостевого дома.

Проходя по центральной Рю Де ля Ферронри, Алексей заметил, как продавец горячего шоколада предлагает ароматный напиток молодой женщине в изящной шляпке с перьями и нежно розовом платье, и как та мило прижав нежной ручкой в очаровательной перчатке маленький мешочек с медяками, раздумывает, стоит ли тратить последние деньги на этот дорогой, но манящий напиток. Девушка выглядела настолько очаровательно, что Алексей невольно ею залюбовался.

В России он не встречал такого безупречного лоска ни изящества ни в обличьи простолюдинов, ни в образах дворян. Здесь сложно было понять, кого отнести к беднякам, а кого к аристократам. И те и другие одевались красиво и изящно, в кюлоты и чулки причем с такой тщательностью и уважением к себе, что это сбивало Алексея с толку.

На площади Дофина Алексея впечатлило огромное количество магазинов с готовой одеждой, самых разных, но несомненно модных фасонов. Все и на любой выбор, для дам и кавалеров с любым достатком. Среди окружающей изысканности и изящества, элегантно одетых дам и господ, Алексей Григорьев вдруг ощутил себя чужим и грубым, почувствовал как странно и нелепо смотрится его потертый запыленный дорожный жюстокор и стоптанные башмаки. Рука невольно потянулась к остаткам подорожных денег, и он с трудом подавил желание обновить гардероб. Перейдя мост Пон-Неф Алексей вышел на оживленной Рю Сент-Оноре. Среди лавок с продуктами и одеждой там сновали торговцы с корзинами, предлагая свежие фрукты, вино, жареные каштаны и устриц. От вида еды у гардемарина разыгрался аппетит, но он хотел скорее заселиться и уж потом заниматься всем остальным.

– Лувр, месье, – указал носильщик на огромный дворцовый комплекс по левую руку, – Потерпите еще немного, дойдем до сада Тюильри, а там уже на углу будет Сен-Рош, и мы почти на месте, – заметив усталый вид нанимателя, добавил он.

Щедро расплатившись с носильщиком, Алексей снял маленькую комнату в доме неподалеку от церкви Сен-Рош. Третий этаж, вид на закопченную стену, окно не закрывалось, ставни рассохлись. У хозяйки, вдовы мелкого чиновника, постоянно пахло жареным луком, а ступени на лестнице скрипели, как старая палуба. Но за пять ливров в неделю он не мог требовать большего. Зато до Лувра рукой подать. Оплатив хозяйке ужин, Алексей поел и завалился спать. После двух с половиной месяцев в почтовых каретах, даже эта убогая кровать казалась райским местом. Завтра начинался новый этап его жизни, и русский гардемарин Григорьев был к нему внутренне готов.

Глава 3. Бонжур Париж

Утром Григорьев проснулся рано. Приведя себя в порядок, он надел новый, еще не ношеный мундир морского корпуса, прикрепил к поясу саблю, подхватил рекомендательные письма и при полном параде спустился вниз. Хозяйка дома, увидев новый образ постояльца, расщедрилась и бесплатно накормила Алексея завтраком.

Приближаясь к величественному зданию Лувра, Алексей почувствовал, как учащенно начинает биться его сердце и потеют ладони. Перед этой важной встречей он очень нервничал. Ему предстояло предстать перед французскими чиновниками – людьми имеющими власть, к которой, как его инструктировали в корпусе, нужно было проявлять уважение, но не чрезмерное. Сохранить баланс между почтительностью и некоей отстраненностью.

Лувр казался огромным лабиринтом, со множествами лестниц, дверей и коридоров, высокими арочными проходами на этажах, где мраморные скульптуры казались немыми свидетелями того, как вершатся судьбы людей и двигаются на шахматном поле жизни подобно фигурам.

Военно морской секретариат оказался в одном из примыкающем к дворцу зданий

На входе в Алексея остановили.

– Цель визита? – строго спросил дежурный унтер-офицер.

Алексей показал рекомендательное письмо подписанное месье де Вожиром, послом Франции в России. Этого оказалось достаточно. Ему объяснили как найти нужного ему месье Де Брело и пропустили в коридор, где сновали клерки и военные.

Войдя в холл, Алексей немного задержался, засмотревшись на великолепие обстановки. Гулкое эхо шагов вызывало ощущение величественной пустоты, и он почувствовал себя одиноким и потерянным в этом административном лабиринте. В коридоре стояли несколько французских офицеров. Они переговаривались на резком диалекте, быстром и неразборчивом – таком, что Алексею не удалось понять ни по смыслу, ни по тембру, насмехаются ли они над ним, или обсуждают что-то свое. Алексей чувствовал взгляды, прикованные к нему и его мундиру, простому и сдержанному, по сравнению с вычурной формой французов. Офицеры приветствовали незнакомца небрежным, легким кивком.

Не без труда разобравшись с дверями, Алексей нашел нужный кабинет. В приемной было людно. С полдюжины мужчин в мундирах и гражданском платье ожидали своей очереди. Алексей сел на свободный стул и приготовился к долгому ожиданию. Дверь в кабинет распахнулась и оттуда выскочил офицер. Он раздраженно выругался и проскочив приемную скрылся в коридоре.

– Капитал де Лаж, – прокомментировал один из ожидающих, среднего возраста крупный мужчина, в богато украшенном золотым шитьем жюстокоре, – наверное отказали в назначении.

– Придется ждать пока у казны не появятся на флот деньги, – кивнул сидящий рядом с ним военный в офицерском мундире морской пехоты.

– Надо, чтобы волк показал зубы, чтобы мы заперли загон, – поговоркой ответил собеседник.

Очередь постепенно двигалась, в кабинет забегали клерки с папками и стопками бумаг и выбегали обратно. Ожидание продлилось до самого обеда. Наконец Алексею сделали знак войти.

Кабинет встретил его запахом топленого воска, чернил, нюхательного табака и старой бумаги. Худощавый человек с проницательными глазами сидел за массивным столом, усыпанным старыми картами и бумагами. В руках он крутил позолоченную табакерку, его тонкие сухие пальцы едва заметно сжались, когда вошел Алексей.

Гардемарин протянул документы. Предписание от Морского кадетского шляхетского корпуса, несколько рекомендательных писем: из посольства Франции в России, и от Коллегии иностранных дел, подтверждающие его личность, статус и цель пребывания во Франции.

Первый помощник государственного секретаря по морским делам долго и тщательно изучал подписи и штампы. Даже проверил бумагу на наличие водяных знаков. Потом не менее тщательно рассматривал Алексея сверяя описание гардемарина с оригиналом. Наконец удовлетворенно кивнул.

– Бумаги в порядке месье Григорьев. Теперь скажите на милость, что мне с вами делать?

Видя недоумение во взгляде русского гардемарина де Брело снизошел до объяснений.

– Островитяне патрулируют Ла Манш и уже начали блокаду наших портов. Часть флота гниет на рейде без возможности выйти в море. Часть застряла на переоснастке на верфях. Нам не нужны морские офицеры, месье Григорьев. Своих девать некуда. Нам нужны простые моряки, много моряков, а для этого финансирование морского секретариата должно возрасти вдвое, а может и втрое.

– Но месье, мое содержание не будет стоить французской казне ни ливра. Жалованье мне назначили из Российской Адмиралтейств коллегии. Тогда почему бы не использовать мои бесплатные услуги на благо Франции? – попробовал привести, как ему казалось веский аргумент, Алексей.

– Все не так просто юноша, – клерк откинулся в кресле, открыл табакерку и вдохнул понюшку душистого табака. Ароматный запах пополз по кабинету.

– Дело в том, – продолжил месье де Брело, – что у меня стоит очередь из знатных и опытных морских офицеров, для которых жалованье не имеет большого значения. У них есть протекци и связи. Им всем нужна вакансия, а вакансий нет.

– Но что же мне тогда делать? Я потратил почти три месяца добираясь сюда, да и мой приказ – поступить на службу для прохождения практики.

– У вас есть два очевидных пути. Первый – это написать письмо своему командованию, описать ситуацию и попросить об отзыве приказа и о возвращении на родину, – предложил клерк.

Алексей отрицательно мотнул головой.

– А второй вариант…, – де Брело сделал много значительную паузу, – … второй вариант это дождаться пока вакансия для вас появится…если появится. Жалование вам начисляют. Наслаждайтесь жизнью, молодостью, Парижем. А погибнуть в бою всегда успеете.

Алексей снова упрямо покачал головой, демонстрируя, что и эта опция его не устраивает. Ему не хватало одной морской компании, чтобы претендовать на звание мичмана. Если бы он остался в России, то наверное бы уже сдал экзамен и стал офицером. А теперь время потеряно. На глаза навернулись слезы обиды.

Де Брело всматривался в лицо сидящего перед ним русского гардемарина. Для умудренного опытом чиновника эмоции юноши читались как в открытой книге.

– Не расстраивайтесь месье Григорьев. Какой бы из вариантов вы не выбрали, он будет правильным. Отдайтесь в руки судьбы, – посоветовал клерк, – а пока подойдите к моему заместителю, Жюльену. Он выдаст бумаги для получения жалования. Если разумеется ваше казначейство станет высылать векселя исправно. К нему же можете подходить и интересоваться по поводу вакансий. Всего вам доброго месье Григорьев.

Жульен, суетливый мужчина лет тридцати, долго рылся в папках занимающих обширные стеллажи его кабинета. Потом вернулся с банковским векселем в руках, протянув его Алексею.

– Ваше жалованье за три месяца, месье. За следующим придете… – Жюльен сделал паузу сверяясь с записями, – … простите, но думаю вам придется сначала зайти в свое посольство и подтвердить график получения векселей. Что касается вакансий, то заходите, скажем раз в пару недель. Еще оставьте адрес, где вы остановились. Если будет что-то срочное, то я пришлю посыльного.

Распрощавшись с Жюльеном, Алексей вышел из полутемного вестибюля секретариата. Яркий свет солнечного сентябрьского дня контрастировал с отчаянием поселившимся в его душе. Даже бурлящая жизнью улица Сент-Оноре, не вызывала больше радости, как это было еще вчера. Он не знал куда ему идти и что делать, а новизна Парижа больше не прельщала. Погрузившись в мысли Алексей брел вверх по улице не замечая ничего вокруг себя. Рядом стучали копыта проезжающих экипажей и карет. Кто-то из окна второго этажа бранил кухарку, мальчишка с корзиной, бегущий по улице, чуть не сбил гардемарина с ног, но Алексею не было до этого никакого дела.

Из состояния прострации его вывел крик газетчика. Что-то в глубине сознания зацепилось за слова мальчишки. Алексей остановился и прислушался.

– “Ля Газет”, – выкрикивал звонкий с хрипотцой мальчишеский голос, – Покупайте “Ля Газет»! Свежие новости. Россия вступает в войну! Союз с Францией против Пруссии. Англичане готовят флот. Король Людовик укрепляет границы. Читайте, читайте «Ля Газет» Все вести из Петербурга и Берлина прямо в номере!

Заметив заинтересовавшегося военного, мальчишка лет одиннадцати подскочил и сунул в руки гардемарина остро пахнущую типографской краской газету.

– Десять су, месье. Все самое важное на первой полосе!

Расплатившись с газетчиком, Алексей поискал глазами укромное местечко. Неподалеку обнаружилась вывеска кофейни. Сев за столик и заказав чашку горячего шоколада даже не поинтересовавшись ценой, он в нетерпении развернул газету. На первой странице крупным шрифтом красовался заголовок : “Альянс подтвержден. Россия вступает в войну, чтобы поддержать Его Наихристианнейшее Величество!” Далее более мелким шрифтом: «Париж, 4 Сентября 1756 года. По милости Провидения и в светлом согласии с великим разумением монархов Европы, Его Императорское Величество, Царь и Самодержец Всероссийский, изволил присоединиться к союзу, заключенному между Францией и Австрией, в целях восстановления всеобщего равновесия, нарушенного притязаниями прусского короля. Уже раздаются сведения, что войска в Лифляндии приведены в движение, а Балтийский флот готовится к выходу. Посол России в Париже, господин граф Бестужев-Рюмин, был принят на аудиенции у Его Величества Людовика Пятнадцатого, где выражена была глубочайшая признательность за столь благородный союз»

Алексей едва смог унять дрожь в руках. «Балтийский флот готовится к выходу» – вертелась в голове фраза. Она означала, что все гардемарины готовятся идти в бой, а он сидит здесь в далеком Париже, за сотни верст от моря и воинской славы.

Две недели слились в один длинный кошмар. Большую часть времени Алексей провел лежа на кровати в своей комнате рассматривая пятна плесени на потолке. Он даже не пошел обналичивать вексель с жалованием. Из последних наличных денег он заплатил хозяйке за полный пансион и как заведенный спускался на кухню, чтобы поесть. Оживленные улицы Парижа больше не манили его. Город казался чужим и неуместным. А еще в нем не было моря. Место Алексея было не здесь, в переулке близ церкви Сен-Рош, а там – на просторах Балтики. За пару дней до назначенного срока посещения Морского секретариата в нем начало нарастать нетерпение. Алексей решил, что если ничего не изменится, то он пойдет в посольство и попросит отозвать его назад в Россию.

Ровно через две недели гардемарин Григорьев снова вошел в вестибюль Морского секретариата.

– Месье Григорьев, рад вас снова видеть, – Жюльен поднялся из-за стола и тепло поприветствовал Алексея. В его голосе что-то изменилось. В прошлый раз он показался сухим и скучающим, а сегодня в нем появился интерес и уважение. У Алексея затеплилась надежда.

– Неужели появилась вакансия для меня? – спросил он, стараясь не показывать взволнованности.

– Э-э, не совсем… – замялся Жульен, но тут же бодрым голосом добавил, – месье де Брело просил вас зайти сразу, как вы объявитесь.

Поблагодарив, Григорьев отправился в приемную первого помощника морского секретаря. В приемной, как и в прошлый раз, ожидало несколько офицеров. До его прихода они разговаривали, но как только он вошел, замолчали и поприветствовали легким поклоном. Несколько минут они молча таращились на незнакомый мундир, а потом один из них, лейтенант, заговорил:

– Прошу прощения, месье. Вы случайно не из России?

– Из России, – подтвердил Григорьев.

Лейтенант оживился:

– Добро пожаловать во Францию. Позвольте представиться, Антуан Потье, лейтенант с 84-пушечного линейного корабля «Соле́й Рояль».

Алексей представился в ответ, удивляясь столь разительным переменам в отношении к нему французов.

– Я слышал от клерков, что нам уже прислали офицера из России – это хороший знак. – продолжил лейтенант – Вместе мы быстро разобьем прусаков. Господа, – лейтенант обернулся к остальным офицерам, – позвольте представить вам нашего русского союзника.

Офицеры по очереди представились, поздравили с прибытием и даже единогласно решили уступить ему свое место в очереди, то ли из вежливости, то ли чтобы посплетничать за его спиной. В любом случае Алексей был совсем не против.

Кабинет де Брело встретил гардемарина все тем же набором запахов, к которому добавился еще запах полированной мебели.

Клерк заулыбался, по-дружески протянул руку и предложил присаживаться, чего не делал в прошлый раз.

– Месье Григорьев, – начал клерк, – Россия вступила в игру. Это меняет все.

– Это значит, что я получу назначение? – не оставляя место иносказаниям, напрямую спросил Алексей.

Де Брело откинулся в кресле, взял табакерку и начал крутить ее в руках, затем с притворной задумчивостью произнес:

– Теперь ваше назначение приобретает символический и политический характер. Однако с другой стороны и несколько все усложняет. Понимаете?

Алексей отрицательно покачал головой.

– Я могу хоть сейчас направить вас на корабль начинающий комплектовать команду или на корабль стоящий на переоснащении. – пояснил де Брело, – ваше посольство этот жест вполне удовлетворит. Однако эти корабли не скоро выйдут в море, и насколько я понял, вас это тоже вряд ли устроит. И возвращаясь к символизму – хотелось бы чтобы офицер союзников сражался вместе с нами, а не сидел в порту. Это поднимет боевой дух.

– Я всего лишь гардемарин, и еще не офицер, – поправил оплошность клерка Алексей.

– Об этом не беспокойтесь юноша, – отмахнулся де Брело, – это техническое различие в системе званий. По нашим правилам ваш ранг соответствует званию энсина, а это младшее офицерское звание. Итак, на этот раз я могу предложить вам проявить немного терпения. Постараюсь подыскать хороший боевой корабль, готовый выйти в море. Потребуется некоторое время. Все что я говорил при нашей прошлой встрече остается в силе. Добиться хорошего назначения без сильного покровителя почти невозможно. Но в вашем случае этим покровителем может стать… – клерк сделал много значительную паузу… – да, да, тот самый символизм, а также влияние вашего посла и успехи русских войск на полях сражений. И еще… Где вы остановились?

Гнетущее настроение, портящее жизнь последние две недели, улетучилось бесследно. Появилась надежда в скором времени получить долгожданное назначение. К тому же если в России гардемарины плавали в качестве обычных матросов или канониров, то здесь Алексей сразу получал младшую офицерскую должность. В дополнение ко всему фортуна, в лице помощника морского секретаря, словно компенсируя душевные терзания прошедших дней предоставило Алексею бесплатный ночлег. Это была маленькая, но уютная и ухоженная комната на мансарде богатого особняка принадлежащего военному ведомству, на улице Ришелье, неподалеку от Лувра. Никакого запаха лука, хлопающих от сквозняка ставен и плесени на потолке, а из окна открывался живописный вид на мощеный булыжником внутренний дворик

Снова жизнь и город заиграли для гардемарина яркими красками и на следующий же день после переезда Алексей отправился заново знакомиться с Парижем.

Оделся он в штатское, в лучшее, что было в его гардеробе и захватил трость и разумеется вексель который требовалось обналичить. На этот раз не обремененный рундуком и беспокойством за неясное будущее, гардемарин просто шел, наслаждаясь духом утреннего города.

На узкой, но оживленной улице Ришелье уже кипела шумная деловая суета, спешили на работу мелкие клерки из правительственных ведомств, предлагали свои услуги нотарии, зазывали в свои лавки книжники. Между прохожими ловко лавировали уличные торговцы с едой. Куда же без них? Пахло бумагой, вином, свежим хлебом и горячими каштанами. Время от времени слышался стук подков – это очередная повозка доставляла товар, или карета везла на работу чиновника рангом повыше. У одной из книжных лавок Алексей обратил внимание на молодого студента, одетого по последней моде. Тот, листая, выбирал том «Энциклопедии» под редакцией Дени Дидро. Гардемарин заметил, что студент оторвавшись от книг украдкой изучает его самого. Их взгляды встретились. В глазах французского сверстника читалось снисхождение, и Алексею от этого взгляда стало неуютно. Он снова вспомнил о своем желании обновить устаревший и изношенный гардероб.

Повернув на знакомую уже Сен-Оноре гардемарин удивился резкой смене декораций. Эта улица уже была шире и богаче чем Ришелье. По мостовой проезжали богато украшенные кареты с одетыми в безупречные ливреи лакеями. Книжные лавки сменились на респектабельные витрины с дорогими тканями, серебром и специями. А запах прелой бумаги сменился на аромат духов, трав и цветов из лавки аптекаря. Вместо спешащих по делам клерков по тротуарам праздно прогуливалась публика совершающая свой утренний моцион, попутно заглядывая в витрины. У лавки с тканями Алексей заметил как женщина перебирает ленты, пытаясь найти ту, что подойдет к шнуру на ее старом, но некогда дорогом корсаже. Она прикладывала одну ленту за другой, и никак не могла определиться. Наблюдая за этой тщательностью и вниманием к деталям туалета, Алексей поражался терпению модницы. Вряд ли ему доводилось видеть нечто подобное в России. В Париже, в городе размытых статусов и сословий, где изыски в одежде и презентабельный внешний вид служили парадным фасадом, его собственный невзрачный гардероб выделялся словно чугунная скоба среди изысканных золотых брошей. Великолепный город словно издевался над русским гардемарином, создавая ощущение иллюзорной свободы и блеска, но вместе с тем встречая его по одежке, а не по уму и заслугам.